Онлайн чтение книги Голубоглазый дьявол
Глава 1

Впервые я увидела его на свадьбе моего брата, чуть поодаль от приемного зала . Он стоял с нагловатым, небрежно сутуленным видом человека, который предпочел бы провести свое время в бильярдной. Не смотря на то, что он был хорошо одет, было понятно, что он не проводил свою жизнь, сидя за столом. Никакой покрой смокинга от Армани не мог смягчить его строение тела – большого и сурового – как у рабочего или наездника быков. Его длинные пальцы, что сейчас мягко держали бокал шампанского, могли бы легко переломить его хрустальную ножку.

С первого взгляда я поняла, что это человек старой закалки, способный охотиться, играть в покер и футбол и пить не морщась. Не мой тип. Я искала что-то другое.

И не смотря на это, он был неотразим. Прекрасно выглядящий, привлекательный, если не обращать внимания на нос с горбинкой, который был когда-то сломан. Его темные шоколадные волосы, густые и блестящие словно мех норки, были коротко острижены. Но мое внимание привлекли глаза. Голубые, даже с дальнего расстояния, такого неуловимого цвета, что никогда уже не забыть, стоит раз взглянуть в них. Я слегка вздрогнула, когда его голова повернулась, и он уставился на меня.

Я немедленно отвернулась, стыдясь того, что меня поймали за подсматриванием. Но волнение не проходило, пробираясь под мою кожу, как и жар, так что я знала – он все еще смотрит. Я допила шампанское быстрыми глотками, позволяя пузырькам успокоить мои нервы, и только тогда позволила себе еще один взгляд.

Эти голубые глаза блестели с самым нецивилизованным предложением. Слабая усмешка родилась в уголках его большого рта. «Точно не хотелось бы остаться наедине в комнате с эти парнем», - подумалось мне. Его дерзкий взгляд пропутешествовал вниз, потом вернулся к моему лицу и он кивнул мне в той самой довольственной манере, как техасцы оценивают произведение искусства.

Я медленно отвернулась, обращая свое внимание на моего друга Ника. Мы смотрели на новобрачных, их танец, их лица так близко друг к другу. Я встала на цыпочки и прошептала Нику в ухо:

-Следующие мы.

Его рука обвилась вокруг меня:

-Посмотрим, что твой отец скажет на это.

Ник собирался попросить у моего отца моей руки, традиция старомодная и совершенно ненужная. Но мой парень был упрямым.

-А что если он не одобрит? – спросила я.

Если оглянуться и посмотреть на прошлое нашей семьи, я редко делала что-то достойное отеческого одобрения, так что подобное не исключалось.

-Мы все равно поженимся. – Чуть отступив, Ник посмотрел на меня сверху вниз. – И все же, я бы хотел попытаться убедить его, что я не так уж плох.

-Ты самое лучшее, что когда-либо случалось со мной, - я прижалась к знакомому изгибу руки Ника.

Никакой другой мужчина не интересовал меня, не важно, как хорошо он выглядел.

Улыбаясь, я вновь посмотрела в сторону, проверяя, остался ли голубоглазый мужчина на месте и, непонятно почему, почувствовала большое облегчение, когда поняла, что он ушел.

Мой брат Гейдж настоял на очень скромной свадебной церемонии. Всего лишь горстка людей была приглашена в маленькую часовню Хьюстона, которую в 18 столетии использовали испанские колонисты. Церемония была короткой и прекрасной, наполненной нежностью и гармонией, которую можно было увидеть и почувствовать самыми кончиками пальцев.

Прием, в отличие от церемонии, был настоящим цирком.

Он проходил в семейном поместье Тревисов в Речных дубах, в богатом Хьюстонском сообществе, где люди чаще разговаривают со своими бухгалтерами, чем со своими родными. Раз уж Гейдж стал первым из Тревисов, кто надумал жениться, мой отец решил выжать из этого приема все, что мог и удивить мир. Ну или, по крайней мере, Техас, который, по размышлениям моего отца, стоил усилий гораздо больше, нежели все остальные.

Как и многие техасцы, мой папа свято верил, что если бы наш штат не захватили в 1845, он бы давно правил всей Северной Америкой.

Так что, раз уж весь Техас смотрел на нас, дабы не опозорить честь семьи, мой отец нанял устроителя свадеб и сказал ему священные слова: «Моя чековая книжка в вашем распоряжении».

А все прекрасно знали – это была очень большая чековая книжка.

Мой отец, Черчилль Тревич, был известным "волшебником рынка," создававшим международный фонд индекса энергии, который почти удвоил прибыли за первое десятилетие. Индекс включал нефтяных и газовых производителей, трубопроводы, альтернативные источники энергии, и уголь, представленные пятнадцатью странами. Пока я росла, я почти не видела отца - он был всегда в дальних странах, таких как Сингапур, Новая Зеландия, или Япония.

Часто он ездил в округ Колумбия, чтобы пообедать с председателем Федеральной Резервной системы, или в Нью-Йорк, чтобы быть комментатором за круглым столом на некоем финансовом показе. Завтрак с моим отцом означал включенный канал Си-Эн-Эн и наблюдение за тем, как он анализирует рынок, в то время пока мы едим наши вафли из тостера.

С его глубоким голосом и индивидуальностью, папа всегда казался мне таким большим. Только повзрослев, я поняла, что, в сущности, он был просто маленьким человеком, драчуном - коротышкой, который управлял двором. Он презирал нежности, и волновался, что его четыре ребенка - Гейдж, Джек, Джо, и я - портились. Так что, когда он оказывался поблизости, он самолично показывал нам настоящую реальность, словно давал ложку горького медицинского сиропа.

Когда моя мать, Ава, была еще жива, на ежегодном Книжном Фестивале Техаса она была сопредседателем. Она ходила на перекуры сКинки Фридменом. Она была очаровательна и говорила, что у нее были самые красивые ноги в Речных Дубах, она дала лучшие званые обеды. Как говаривали в те дни, он была даже лучше Доктора Пеппера, пока тот был на высоте. После встречи с ней, мужчины говорили отцу, что он самый счастливый засранец в Техасе, что неизменно доставляло ему массу удовольствия. Он часто говорил, что не заслуживал такую женщину, как она. Но потом он хитро ухмылялся, потому что всегда думал, что заслуживает гораздо больше, чем заслуживает.

Семьсот гостей были приглашены на прием, но обнаружилась по крайней мере тысяча. Люди сновали по особняку и огромной белой палатке, которая была украшена воланами и миллионами крошечных белых волшебных огней и белыми и розовыми орхидеями. Влажная теплота весеннего вечера разносила повсюду мягко-сладкий аромат цветов.

Внутри дома, наполненного кондиционерами, главная комната буфета была разделена на тридцатидвухфутовые длинные барные стойки, наполненные льдом, загруженные всевозможными видами моллюсков.

Было двенадцать ледяных скульптур, одна из них стояла вокруг фонтана из шампанского, другая возле фонтана из водки, окруженного блюдами с икрой. Официанты в белых перчатках заполняли матовые кристаллические бокалы ледяной водкой, и намазывали икру на тоненькие блины и раскладывали перепелиные яйца.

В буфете столы под горячие блюда были сервированы глубокими блюдами неглазированного фарфора на которых возлежали омары, жаровнями, заполненными кусочками копченого филе жареного тунца, и, по крайней мере тридцатью другими блюдами Я была на множестве вечеринок и приемов в Хьюстоне, но никогда еще не видела так много еды в одном месте.

Репортеры из «Хроник Хьюстона» и «Техасской Ежемесячной газеты» должны были осветит прием, который посетили такие гости как бывший губернатор и мэр, известный телевизионный повар, Голливудские звезды, и нефтяные магнаты. Каждый ждал Гейджа и Либерти, которые остались в часовне с фотографом.

Ник был немного ошеломлен. Он был представителем среднего класса и подобное зрелище стало для него шоком. Я и моя неоперившаяся пока социальная совесть так же были смущены избытком. Я изменилась когда пошла в Уэсли, женский колледж с геральдическим девизом не ministrari sed ministrare. Не служиться, но служить. Я думала, что это был хороший геральдический девиз для кого-то, такого как я, чтобы учиться.

Моя семья слегка дразнила меня, приговаривая, что я прохожу фазу. Они все - особенно мой отец - думали, что я была живым клише, богатая девочка, балующаяся либеральностью, виной и ответственностью. Я вновь обратила свое внимание на длинные столы. Я принял меры, чтобы остатки этой трапезы были отданы Хьюстонским убежищам, и моя семья согласилась, что это отличная идея. Я все еще чувствовала себя виноватой, словно фальшивый либерал, ждущий в очереди за икрой.

"Ты знаешь," спросила я Ника, когда мы подошли к фонтану водки, " что нужно просеять тонны грязи, чтобы найти однокаратовый алмаз? Так что, чтобы достать все те бриллианты, что сверкают сегодня в этой комнате, тебе бы пришлось перекопать большую часть Австралии?»

Ник постарался выглядеть озадаченным.

"В последний раз когда я проверял, Австралия была на месте." Он пробежал кончиками пальцев по моему голому плечу. "Успокойся, Хэвен. Ты не должна ничего доказывать. Я знаю, кто ты н самом деле."

Хотя мы оба были коренными техасцами, мы нашли друг друга в Штате Массачусетс. Я училась в Уэсли, а Ник учился в Тафты. Я встретила его великосветской вечеринке, что проходила в большом доме в Кембридже. Каждая комната была декорирована в соответствии с отдельной страной мира, и в каждой подавали национальный напиток. Водка в России, виски в Шотландии.

Где-нибудь между Южной Америкой и Японией, я наткнулась на темноволосого молодого человека с ясными ореховыми глазами и уверенной в себе усмешкой. Он имел длинное, жилистое тело бегуна и интеллектуальный взгляд.

К моему восхищению, он говорил с техасским акцентом.

"Возможно Вы должны отдохнуть от вашего кругосветное путешествия. По крайней мере, пока Вы не устойчивы на ваших ногах."

"Вы - из Хьюстона," сказала я.

Его улыбка стала шире, поскольку он тоже услышал мой акцент.

"Нет, мисс."

"Сан-Антонио?"

"Нет."

"Остин? Амарилло? Эль-Пасо?"

"Нет, нет, и Бог спасибо, нет."

"Даллас, тогда," сказал я к сожалению. "Я тоже оттуда. Вы - фактически янки."

Ник вывел меня на улицу, где мы сидели на пороге и проговорили в леденящем холоде в течение двух часов.

Мы влюбились очень быстро. Я сделала бы все что угодно для Ника, последовала бы за ним в любое место в мире. Я собиралась выйти за него замуж. Я была бы госпожой Николас Таннер. Хэвен Тревис Таннер. Никто не мог бы останавить меня.

Когда я, наконец, принялась танцевать с моим отцом, Аль Джаррео с шелковистой жизнерадостностью пел, "Accentuate the Positive". Ник ушел к бару с моими братьями Джеком и Джо, и я знала, что мы встретимся позже в доме.

Ник был первым мужчиной, которого я когда-либо приводила домой, первым мужчиной в которого я влюбилась. Он был единственным, с которым я спала. Я не часто встречалась с парнями. Моя мать умерла от рака, когда мне было пятнадцать, и в течение нескольких лет после ее смерти, я была слишком угнетена и даже чувствовала вину, чтобы думать о любви. Затем я училась в женском колледже, который был великолепно подходил для образования, но очень плохо для личной жизни.

Не только поголовное женское окружение препятствовало мне в настраивании личной жизни и отношений с молодыми людьми. Много моих сверстниц уходили в город и находили себе парней, беря дополнительные курсы в Гарварде или MIT. Кажется, проблемой была сама я. Я испытывал какой-то недостаток опыта в одном существенном навыке. Я не могла привлекать людей, давать и получать любовь легко без эмоций и сожалений. Любовь значила слишком много для меня. Я, казалось, отгоняла людей, в которых более всего нуждалась. Наконец я поняла, что любить кого-то более всего походило на попытку уговорить птицу сесть на палец и петь... ... это случится только когда ты прекратишь так сильно стараться.

И вот, я прекратила стараться и как в старом клише, все очень быстро случилось. Я встретила Ника, и мы влюбились. Он был тем, кого я хотела. Этого должно было быть достаточно для моей семьи. Но они не приняли его. Вместо радости и пожеланий счастья, я поймала себя на ответах на незаданные даже вопросы, такие как "я действительно счастлива," или "специализация Ника в экономике," или "Мы встретились в колледже." Отсутствие у них интереса к Нику, к истории нашего знакомства или будущем наших отношений, ухудшало мое настроение. Это было суждением само по себе - эта зловещая тишина.

-Я знаю, конфетка, - сказал, мой лучший друг, Тодд, когда я звонила, чтобы пожаловаться. Мы знали друг друга с двенадцати лет, когда его семья переехала в Речные Дубы. Отец Тодда, Тим Фелан, был художником, картина которого были вывешены во всех больших музеях, включая MoMA в Нью-Йорке и Кимбелл в Форт-Уэрте.

Семья Феланов всегда мистифицировала и интриговала жителей Речных Дубов. Они были вегетарианцами, первыми, которых я когда-либо встречала. Они носили мятые одежды из конопли. В соседстве с домами, где лишь два стиля декора преобладали – Английский деревенский стиль и техасское средиземноморье - Феланы окрасили каждую комнату их дома различными цветами, с экзотическими полосами и непонятными кругами на стенах.

Самым очаровательным в Феланах было то, что они называли себя буддистом, слово, которое я слышала еще реже часто чем "вегетарианец". Когда я спросила Тодда, что делали Буддисты, он с усмешкой ответил, что они проводили много времени рассматривая природу действительности. Тодд и его родители даже пригласили меня как-то сходить в Буддистский храм с ними, но к моему огорчению, мои родители сказали нет. Я была баптисткой, мама сказала, что баптисты не тратили свое время, думая о действительности.

Тодд и я всегда были настолько близки, что многие люди предполагали, что мы встречались. Но никогда мы не поддавались романтичным чувствам относительно друг друга. И все же, наши отношения нельзя было назвать совершенно платоническими. Я просто не уверена до конца, чем же были друг для друга, и мог ли кто-то из нас объяснить это.

Тодд был, вероятно, самым красивым человеком, которого я когда-либо видела. Он был изящен и спортивен, с чистыми чертами лица и светлыми волосами. Его глаза были богатого сини-зеленого цвета океана, как в карибских брошюрах для путешествий. И было в нем что-то, что заставляло смотреть на него больше и чаще, чем на бравых, широкоплечих техассцев, которых я знала и видела всю жизнь.

Я спросила Тодда однажды, был ли он геем. Усмехнувшись, Тодд ответил, что ему не важно, мужчина и женщина его возлюбленный, он более интересовался его внуренним миром, чем половой принадлежностью.

-Значит, ты бисексуал? – спросила я, и он долго смеялся над моей настойчивостью в навешивании ярлыков.

-Я предполагаю, что я – биположителен, - ответил он и подарил мне теплый, немного небрежный поцелуй прямо в губы.

Никто не знал и не понимал меня, так же как Тодд. Он был моим доверенным лицом, человеком, который был всегда на моей стороне, даже когда он на самом деле не был на моей стороне.

-Это - точно, что ты сказала они сделают,- сказал Тодд, когда я рассказала ему, как моя семья игнорировала моего друга, - Так что, никакого сюрприза ты мне не преподнесла.

-Только, потому что это не вызывает у тебя удивления, это не означает, что мне становится менее неприятно.

-Помни, милая. Этот день не твой и Ника. Это день жениха и невесты.

-Свадьбы не для новобрачных, - сказала я, -Свадьбы - общественные платформы для дисфункциональных семей.

-Но они должны притвориться, что все это - для новобрачных. Так что смирись с этим, празднуй, и не говори с твоим папой о Нике до окончания свадебный торжеств.

-Тодд,- спросила я печально, - Ты видел Ника. Тебе он нравится, правда ведь?

-Я не могу ответить на этот вопрос.

-Почему нет?

-Раз ты сама ничего не видишь, ни одно мое слово не сможет изменить этого и заставить тебя посмотреть лучше.

-Видеть что? Что ты имеешь в виду?

Но Тодд не ответил, и я почувствоваласебя обманутой и раздраженной.

К сожалению, совет Тодда прошел мимо меня, как только я начала такнцевать фокстрот с папой.

Мой отец был красным от шампанского и триумфа. Он не делал никакой тайны из своего желания этой свадьбы, а новости о беременности моей новой невестки еще больше вносили радости в это событие. Все шло так, как задумывалось. Я была уверена, что в своей голове он уже видел своих танцующих внуков. Поколения покорной ДНК и все в его распоряжении.

Папа был бочкообразным, коротконогим, и черноглазым, с волосами, столь густыми, что вряд ли можно было разглядеть его голову под ними. Все это, а так же его немецкий подбородок сделали если не красивым, то его поразительным человеком. В крови моего отца была примешена кровь команчей со стороны его матери, и несколько немецких и шотландских предков, будущее которых было не слишком радужным, если бы они остались в своих родных странах. Поэтому они прибыли в Техас, в надежде найти дешевую плодородную землю, нуждающуюся в их работоспособности и прилежании, чтобы начать процветать. Вместо этого они получили засуху, эпидемии, индийские набеги, скорпионов, и долгоносиков размером с ноготь большого пальца на руке.

Трэвисы, те кто выжил, были попросту самыми упрямыми людьми на земле. Те, кто никогда бы не упустили птицу счастья из своих рук. Это упрямтсво было в крови у папы… и у меня тоже. Мы были слишком похожи друг на друга, мама всегда говорила, мы оба сделали бы все, для того, чтобы получить желаемое и могли ради этого даже идти по головам других.

-Эй, пап.

-Тыковка, - у него был густой голос, в котором слышалось бесконечное нетерпение человека не привыкшего искать чьего-либо снисхождения. – Ты выглядишь так прекрасно сегодня. Ты напоминаешь мне свою маму.

-Спасибо, - подобная нежность была редка для папы.

Я оценила это, даже при том, что я знала доподлинно, что мое сходство с мамой было в лучшем случае поверхностным.

Я была одета в светло-зеленое платье из атласа на лямках, закрепленных двумя застежками с кристаллами. На ногах красовались тонкие серебряные сандалии с трехдюймовыми каблуками. Либерти настояла на том, чтобы самой уложить мои волосы. Это заняло от силы пятнадцать минут, чтобы закрутить и укрепить мои длинные черные локоны в обманчиво простую высокую прическу, которую я сама никогда не могла бы воспроизвести. Либерти была лишь немногим старше меня, но ее манеры были почти материнскими, нежными, похожими на те, что иногда я видела у моей матери.

-Ну вот, - пробормотала Либерти, когда прическа была закончена, и она игриво коснулась моего носа пушистой кисточкой для пудры. - Идеально.

Было очень сложно не полюбить ее.

Пока мы с папой танцевали, к нам приблизился один из фотографов. Мы наклонились ближе друг к другу и улыбнулись, получив в глаза ослепительно белую вспышку, а затем возобновили танец.

-Ник и я возвращаемся в Массачусетс завтра, - сказала я.

Мы летели коммерческим классом - я возвратила стоимость билетов первого класса на мою кредитную карточку. Так как папа имел доступ к моей кредитке, он прекрасно знал, что я сама купила билет для Ника. Но он не сказал ни слова об этом. Пока что.

-Прежде, чем мы уедем, - продолжила я, - Ник хочет поговорить с тобой.

-С нетерпением этого ожидаю.

-Я бы попросила тебя быть вежливым и снисходительным с ним, - сказала я.

-Иногда я не слишком вежлив с людьми по причине. Это - способ узнать из чего сделан тот или иной.

-Ты не должен проверять Ника. Ты должен уважать мой выбор.

-Он хочет жениться на тебе, - утвердительно сказал отец.

-Да.

-И затем он рассчитывает, что ему выдадут билет первого класса в привилегированную жизнь. Это все, чем ты являешься для него, Хэвен.

-Ты когда-либо думал, - спросила я, - что кто-то может любить меня потому что это я? А не твои деньги?

-Только не он.

-Это решаю я, - я отступила назад, - не ты.

-Ты решила, - сказал папа, и хотя это был не совсем вопрос, я утвердительно кивнула. - Тогда не спрашивай моего разрешения, - продолжил он. - Сделай свой выбор и прими последствия. Твой брат был уверен на все сто и не спрашивал меня, что я думаю о его планах жениться на Либерти.

-Конечно, не спрашивал. Ты сделал все возможное, чтобы свести их. Каждый знает, что ты с ума сходил от этой идеи. – Потрясенная невольными нотками ревности в моем собственном голосе, я продолжила. – Неужели мы не может сделать все нормально, папа? Я привожу домой моего друга, ты притворяешься что он нравится тебе, я продолжаю свою жизнь, и мы встречаемся довольные жизнью каждые выходные? – я вымученно улыбнулась. – Не стой у меня на пути, папа. Просто позволь мне быть счастливой.

-Ты не будешь счастлива с ним. Ваш брак обречен на неудачу.

-Откуда ты можешь знать? Ты и часа не провел в его обществе.

-Я общался с ним достаточно, чтобы видеть ваше совместное будущее в довольно мрачных красках.

Кажется ни один из нас не повышел голоса, но мы почувствовали сразу несколько любопытных взглядов. Я поняла, что это увещевание не стоит продолжать в людном месте. Я старалась сохранять спокойствие и заставляла свои ноги двигаться в «ритме танго, танцующего вместе с Богом».

-Любой человек, которого я приведу, будет для тебя плохим выбором, - сказала я. – Если только ты сам этот выбор за меня не сделаешь.

Я думаю, всего сказанного было достаточно, чтобы им овладело безумие.

-Я дам вам свадьбу, - сказал он, - но ты должна найти кого-то еще, чтобы он сопроводил тебя в этот ад. И не приезжай ко мне позже, когда тебе понадобятся деньги на развод.Ты выйдешь за него замуж и я отлучу тебя от наследства. Ни один из вас не получит ломаного гроша от меня, ты понимаешь? Если завтра он наберется смелости прийти ко мне, я повторю ему то, что сказал сейчас тебе.

-Спасибо, папа. – я отпрянула от него как только закончилась музыка. – Ты прекрасно танцуешь фокстрот.

Я оставила танцевальную дорожку и чуть отстранилась, давая Каррингтон, маленькой сестре Либерти дорогу к моему отцу.

-Моя очередь! - кричала она, как будто танец с Черчиллом Трэвисом был самой лучшей вещью в мире.

Когда мне было девять, грустно размышляла я, я чувствовала то же самое.

Я двинулась через толпы людей. Все, что я могла видеть были рты. Много ртов... разговаривающих, смеющихся, едящих, пьющих, целующих воздух. Весь этот шум был так назойлив.

Я посмотрела на стенные часы в прихожей, старинный маятник, когда-то принадлежал Буффало, Бразосу, и Колорадской Железной дороге. Девять часов. Приблизительно через половину часа, я должна буду встретить Либерти в одной из верхних спален, чтобы помочь ей переодеться в более повседневное платье. Я не могла дождаться, когда смогу пройти через этот странный ритуал. Сегодня было слишком много ослепляющего глаза счастья, что я могла вынести за один вечер.

Шампанское заставило меня мучиться жаждой. Я прошла в кухню, заполненную стена к стене провизией и штатом рабочих, и сумела найти чистый бокал. Заполнив его водой я с большим облегчением осушила его большими глотками.

-Простите, - пробормотал официант, пробуя протиснуться между мной и жаровней. Я сжалась и отошла назад, чтобы позволить ему пройти, и вошла в овальную столовую.

Мне показалось, что я увидела знакомые очертания фигуры Ника в темной арке дверей, ведущих столовую в винном погребе. Он прошел сквозь ворота из кованного железа, оставив их приоткрытыми. Казалось, он направлялся в хранилище, в котором в ровную линию располагались дубовые бочонки, наполняя воздух сладковатым запахом. Я подумала, что Ник устал от людской толпы и пришел сюда, чтобы встретить меня. Я хотела, чтобы он обнял меня. Мне хотелось хоть на мгновенье почувствовать спокойствие среди этой какофонии.

Обогнув обеденный стол, я прошла в винный погреб. Ворота за мной закрылись с едва слышным щелчком. Я поискала выключатель и щелкнув им, вошла внутрь.

Я услышала, как Ник пробормотал

- Эй.

-Это всего лишь я, - я легко нашла его в темноте, слегка усмехнувшись, когда мои пальцы заскользили по его плечам, - М-м, тебе идет смокинг.

Он хотел что-то сказать, но я обхватила его голову ладонями и потянула вниз, пока мои полураскрытые губы не коснулись его подбородка.

-Я скучала, - прошептала я, - Ты не танцевал со мной.

Его дыхание прервалось, а руки легли на мои бедра, потому что я слегка покачивалась на своих высоких шпильках. Сладковато-винный запах окружил меня и что-то еще ... аромат мужской кожи, свежий, будто наполненный мускатом и разогретыми на солнце специями. Чуть надавив на его шею, я приблизила его губы к своим, почувствовав их мягкость и жар, легкий намек на шампанское, который растаял в его вкусе.

Одна его рука путешествовала по моей спине, вызывая дрожь, сладкий шок, когда тепло его ладони соприкоснулось с моей обнаженной кожей. Я чувствовала его силу и нежность, когда его рука коснулась моего затылка и запрокинула голову назад. Его губы едва касались моих, больше обещая поцелуй, чем целуя. Я легонько застонала прямо ему в губы, желая большего. И вот слоовно пьянящее падение, вызывающее головокружение когда он накрыл мой рот своим. Он углубил поцелуй, щекоча мой рот своим языком, заставляя меня негромко смеяться.

Я пыталась обвиться вокруг него, держа его своим выгибающимся телом. Его поцелуй был медленным, словно исследовательским, вначале жестким и расслабленным после, словно растаявшим под собственным жаром. Наслаждение росло, какое-то упоение пронзало меня, принося сжигающее желание. Я не боялась упасть, потому что чувствовала острый край стола, впившийся мне в спину.

Ник легко поднял меня и усадил на стол. Он вновь завладел моим ртом, глубже, дольше, пока я пыталась поймать его язык и втянуть в себя. Мне хотелось лечь на стол, предлагая свое ноющее тело на бесплодном мраморе, позволяя ему делать со мной все, что он пожелает. Что-то оборвалось во мне. Я была влажная от возбуждения, опьяненная им, возможно потому, что Ник, который всегда держал свои чувства под контролем, сейчас боролся со своей сдержанностью. Его дыхание сбилось, руки обхватили мое тело.

Он целовал мою шею, пробуя на вкус тонкую, чувствительную кожу, поглаживая бешено бьющийся пульс. Задыхаясь, я скользнула руками в его волосы, такие мягкие и густые, похожие на гладкий, тяжелый шелк в моих ладонях.

Совсем не такие как у Ника.

Холодный комок страха скатился куда-то в желудок. "О, Господи", я едва могла говорить. Я прикоснулась к его лицу в темноте, неожиданно жесткие, незнакомые черты, чуть царапающая отросшая щетина. Глаза мои защипало от слез, но я не понимала, чем вызываны эти неожиданные слезы смущением, злостью, страхом, разочарованием, или комбинацией всех этих чувств.

-Ник?

Мои запястья попали в капкан его сильной хватки, и его рот нежно поймал кончики моих пальцев. Поцелуй обжег мою ладонь и я услышала голос, такой хриплый и глубокий, что я могла бы поклясться, он принадлежал самому дьяволу.

-Кто такой Ник?