Онлайн чтение книги Гвианские робинзоны
ГЛАВА 9

Опасности акклиматизации. — Анемия. — Удары солнечные и… лунные. — Робинзоны приносят дань Гвиане. — Гокко на птичьем дворе. — Свежее мясо на будущее. — Клевета и правда о гокко. — Сигареты для Никола. — «Бумажное дерево». — Убийство матери семейства. — Чернила и перья. — Птица-трубач. — Агами мог бы называться охотничьей собакой. — Первая запись курса естественной истории. — Равноденственный рай. — Маленький Шарль мечтает подружиться с обезьяной. — Иволги и «кинжальные мухи». — Подвиги обезьяны.

Человек из умеренных широт не может без более или менее длительной акклиматизацииnote 142Акклиматизация — время, необходимое организму человека для того, чтобы приспособиться к жизни в местах с непривычным климатом. благополучно существовать ни в районах постоянного холода, ни под солнцем экватора. Рано или поздно природа берет свое, и опасные изменения преподносят весьма частые и болезненные уроки. Однако, если сравнивать способность европейца привыкать к условиям сильной жары или сильного холода, преимущество, без сомнения, окажется на стороне последнего.

Нет нужды доказывать, что европеец переносит холод легче, чем жару. Холод не так уж непобедим. Обильное питание, теплая одежда, физический труд и спорт, хорошее отопление вполне помогают справиться с ним. К тому же в холодных странах, как правило, чистый и здоровый воздух.

Другое дело жара — это враг куда более коварный. Да и как, в самом деле, бороться с температурой, от которой задыхаются, изнемогают днем и ночью и люди и животные? Солнце для европейца такой же опасный враг, как и голод. Если можно защититься от нападения зверей, от ненастья, приспособиться жить среди болотных испарений, то нельзя безнаказанно пренебрегать перегревом на солнце. Тень, какой бы густой она ни была, не приносит отдыха. И под самыми густыми и большими деревьями все тот же раскаленный, застойный воздух, свежий ветер не разгоняет его. Ночь ненамного прохладнее дня, потому что с заходом солнца земля отдаст тепло, которое вобрала днем. Не помогает и пасмурная погода. Жара становится еще более изнурительной, а солнечная радиация, вполне вероятно, даже опаснее.

Постоянно поглощая перегретый воздух, легкие начинают работать с перебоями, как бы нехотя. Одна из причин истощения — обильная потливость, которую ничто не в состоянии ограничить. Пот льет в три ручья, тело как бы ни на миг не покидает парную баню.

В холодных краях отличное здоровье помогает выдерживать суровые условия, но в тропиках все как раз наоборот. Любые болезни, желтая лихорадка обрушиваются прежде всего на европейца с цветущим здоровьем. Очень часты и трудно излечимы фурункулыnote 143Фурункул — гнойный нарыв на коже. и карбункулыnote 144Карбункул — гнойное воспаление глубоких слоев кожи и подкожной ткани, иногда возникающее в результате слияния нескольких фурункулов., отвратительны и очень болезненны стойкие сыпи, которые сопровождаются невыносимым зудом и хорошо известны колонистам под названием «бурбуй».

Бурбуй покрывает все тело. Вызывает эту сыпь полнокровие, и только анемия или возвращение в Европу способны избавить от нее. В общем и целом европеец до тех пор не может считать себя приспособившимся к местным условиям, пока не растратит все силы, пока не покроется малокровной бледностью его лицо, а мускулы, в которых щедро пульсировала кровь, потеряют природную упругость.

Чтобы жить на экваторе, надо уметь довольствоваться существованием «вполсилы», надо усвоить, как там говорят, «колониальный шаг».

Если человек из метрополииnote 145Метрополия. — Здесь: страна, владеющая колонией. жалуется на здоровье, он слышит и от креолов, и от местных белых старожилов: «Все это от избытка крови. Подождите несколько месяцев. Когда вы станете малокровным, все у вас наладится».

Несколько слов о солнечных ударах, чтобы завершить беглый и далеко не полный перечень тягот жаркого климата. «Обыкновенный» солнечный удар почти всегда смертелен в Индокитае, но особенно опасен в Гвиане. Пребывание с открытой головой на полуденном солнце в течение 15 — 25 секунд может привести к немедленному, а часто и смертельному кровоизлиянию.

Соломенная или фетровая шляпа вас не спасет. Необходим зонтик. Плотно закрытая квартира тоже не всегда служит надежным убежищем. Солнечный луч, незаметно проникая через щель в палец и попадая на обнаженную голову, производит опасное облучение — не менее опасное, чем поражение пулей. И это не все. Не стоит думать, что легкое облако, загородившее тропическое светило, служит защитой от удара. Облако задерживает световые лучи, но тепловые проникают сквозь него, сохраняя всю свою убойную силу. С десяти утра и до двух часов дня необходимо укрываться от солнца. Вот почему в эту пору дня колониальные города безлюдны: улицы пусты, дома закрыты, магазины заперты.

Не менее коварно влияние тропической луны. Охотник, шахтер, колонист, дровосек или моряк с равным старанием избегают не только горячих поцелуев дневного светила, но и бледной улыбки королевы ночей. Тяжкие воспаления глаз — суровое наказание за рассеянность, и человек, заснувший при лунном свете, рискует проснуться слепым. Кормилицы и матери семейств хорошо знают об этом, и ни одна из них не согласится выйти с младенцем в лунную ночь, если ребенок не защищен широким зонтом.

Гвианские робинзоны, счастливо избежав опасностей голода и упрочив свое благополучие, в разной степени испытали все беды акклиматизации. Легче всего приспособились дети. Их страдания были куда меньшими, чем у матери. Бедная женщина вскоре потеряла аппетит. К ее элегантной бледности парижанки добавился тот серый, болезненный оттенок, который приобретают здесь все европейки. Карбункулы, очень болезненные для ее чувствительной кожи, оставили многочисленные синеватые шрамы. Мужественная француженка выздоровела благодаря неисчерпаемой бодрости духа, заботам близких и неукоснительному соблюдению правил тропической гигиены, а также благодаря креольским лекарствам. Отныне она вполне могла пренебречь погодными капризами экваториальной зоны.

А вот незадачливый Никола испытывал подлинные мучения. Славный юноша, крепкий и полнокровный, оказался весьма невосприимчивым к климату. Сначала его терзала сыпь, он чесался с таким яростным отчаянием, что внес в организм инфекцию и долго лечился. В довершение беды его поразила болотная лихорадка, от которой бедолага чуть не погиб, провалявшись в бреду восемь дней, на грани между жизнью и смертью.

Стоит ли говорить, что Робен, давно привыкший к местному климату, чувствовал себя в новом положении вполне благополучно. Полная перемена произошла с добрым старым Казимиром. Парижанин говорил ему раньше, что в некоторых случаях застарелой проказы возможно самопроизвольное излечение при смене климата и образа жизни. Его предсказание удивительным образом подтвердилось. Пребывание на возвышенности, в сухом и здоровом месте, работа на свежем воздухе намного улучшили состояние старика. Раны почти затянулись, заметны были только синеватые чешуйки на местах, прежде полностью пораженных страшной болезнью. Пальцы стали более гибкими. И нога, сохранившая «слоновью» неповоротливость, не казалась уже такой отталкивающей.

Любо-дорого было поглядеть, как добрый негр гарцевал на этой тумбе-ноге вокруг детишек, к которым привязался всей душой и которые отвечали ему полной взаимностью. Он с гордостью посвящал своих юных друзей во все тонкости первобытной жизни, учил их обращаться с инструментами, обрабатывать дерево, плести корзины, прясть хлопок, подражать крикам лесных животных…

Маленькие робинзоны оказались способными учениками. Если их, так сказать, предметное образование подвигалось успешно, то и духовное развитие не отставало. Правда, не хватало напечатанных книг, но зато перед ними раскрывалась великолепная книга природы, которую отец беспрерывно листал вместе с детьми. Ему следовала жена, заботливая и благородная натура, соединявшая опыт учительницы с материнской нежностью.

Таким образом, класс робинзонов занимался вполне успешно. Дети бегло говорили по-французски, по-английски и по-испански, не считая местного наречия, на котором они болтали лучше матери и отца, к глубочайшему торжеству Казимира.

Тетради для письма… да, да, и отличные тетради для письма появились у них… Но прежде чем рассказать, как это получилось, надо поведать о некоторых других событиях.

Однажды Казимир вернулся домой в очень веселом расположении духа. Он нес на голове большую корзину, похожую на клетку, в которой на птичьих дворах держат цыплят. В корзине попискивала семейка пернатых, протестовавшая против самоуправного заточения, — добрая дюжина птенцов. Чистые перышки с черно-белыми полосками, твердые хохолки и чуть тронутые желтым у основания клювики… на вид птенцам было не более месяца.

Под мышкой старый негр зажал красивую крупную птицу ростом с индюшку, с черно-белым оперением на спине, белым пятном на животе и ярким кудрявым султаном на голове. Короткий и крепкий, слегка загнутый клюв казался оправленным в золотую рамочку.

Добряка, бродившего где-то много часов, встретили, как всегда, очень радостно. Робен, вязавший крепления к большому гамаку, изготовленному его женой из собранного на участке хлопка, прервал работу и вышел Казимиру навстречу.

— Хорошо поохотился, дружище! Кого ты нам принес?

— Маленьких гокко! А это их мама…

— Да это просто клад для птичьего двора! Целое семейство гокко, — обратился инженер к жене. — Очень ценные обитатели для нашего вольера, который мы с таким трудом построили… И как кстати! Казимир не напрасно старался.

— Да, да, — подхватил довольный чернокожий, — я давно нашел гнездо, я ждал, пока мама гокко снесет яйца, потом высидит их. Птички мало-мало выросли, и я принес их.

— А тем временем ты заставлял нас строить необходимое помещение…

— Как говорят, купить веревку раньше, чем корову, — назидательно вставил Никола. — К счастью, поговорка не оправдалась…

— Ну, давайте же скорее выпустим их на свободу! Пусть побегают… — оживилась мадам Робен. — Переселим их из корзины в новое жилище!

— А ты не боишься, что их мама сразу улетит? — встревожился Анри.

— Я этого не боюсь, дитя мое. Гокко очень легко приручаются, но при условии, что их не закрывают в слишком тесном помещении. Эта птица привязывается к дому. Она совершает долгие вылазки в лес, но обычно снова возвращается к людям. Кроме того, мать ни за что не покинет своих малышей!

Птенцы, выпущенные в ограду, тут же начали шумно ссориться из-за зерен, брошенных детьми. Наседка гокко, еще не оправившись от испуга, хлопала крыльями, разгуливала вдоль загородки и испускала глухие крики, похожие на голос чревовещателя. Она и не пыталась перелететь через ограду. Понемногу успокаиваясь, глядя на своих беззаботных малышей, мамаша вскоре осмелилась поклевать вместе с ними.

— Ой, папа, папа! Мне кажется, что она уже узнает нас! — воскликнул Эдмон. — Мы скоро сможем к ней подойти?

— Дня через два она будет есть у тебя из рук, дитя мое. Эта красивая птица такая спокойная, доверчивая и мирная, что одомашнивается в считанные дни. Подобные качества настолько редки у дикого животного, что создали гокко несправедливую славу очень глупой птицы. Бюффонnote 146Бюффон Жорж-Луи-Леклерк (1707 — 1788) — французский естествоиспытатель, автор многотомного труда «Естественная история». писал, что она вообще лишена инстинкта самосохранения, не замечает опасности или, по крайней мере, не стремится ее избежать. Обле убивал по десятку из одной стаи, преспокойно перезаряжая ружье. Однако частое появление врага меняет характер птицы, делает ее нервной, подозрительной и пугливой.

— Ты правильно сказал, папа, что ее оклеветали, — сказал Анри, который всегда очень внимательно слушал рассказы отца о природе. — Из того, что эта птица добрая, вовсе не следует, что она обязательно глупая.

— Разумеется, мой дорогой сын. Вы все замечали, между прочим, как дикие животные, обитающие в окрестностях поселений и видящие, что им не причиняют никакого вреда, начинают понемногу привыкать к людям, а потом уже запросто являются в гости. Вон видите, целая колония пичужек устроила свои гнезда на дереве в какой-нибудь сотне шагов от нас. Вот норки сусликов, обычно таких робких; они грызут наш батат, маленькие разбойники. Попугаи-пересмешники, крикливые ара поют, свистят и горланят прямо над крышей дома… Да и многие другие животные, вплоть до обезьян, не боятся нас. Так что мы воспитаем птенцов гокко, будем их кормить, а когда они наберутся сил, пусть отправляются гулять куда захотят. Не сомневайтесь: каждый вечер питомцы «Доброй Матушки» станут возвращаться домой, как по команде!

— Кэт! Ко мне! Кэт! — вдруг громко закричал Анри, заметивший хитрую проделку ягуара: зверь, уже сильно подросший, вкрадчиво пробирался к вольеру, к великому ужасу гокко-матери.

— Вот видишь, мальчик, назвать эту птицу глупой нельзя. Она прекрасно видит опасность!

После своих устных уроков Робен особенно жалел, что не располагает необходимым материалом, который он уже отчаялся раздобыть. Заботясь о какой-то хотя бы относительной системе в обучении детей, он, естественно, огорчался, что не может научить младших читать и писать.

Еще годы пройдут, пока его сыновья смогут принять полноправное участие в трудах колонистов, и так важно не упустить время, ведь потом будет намного труднее обучить их обращению с пером, приохотить к чтению.

До последнего времени все его попытки в этой части домашней педагогики были тщетными. Как справедливо утверждал Никола, бумажные листы не растут на деревьях. Но именно в этом он весьма сильно заблуждался. Эксперименты Робена продолжались впустую, пока неожиданная фантазия юного скептика не дала толчка к подлинному открытию.

Во время оно Никола был заядлым курильщиком, но, сказавши последнее «прости» «Тропик Бэрд», бедный парень вынужден был отказаться от излюбленной привычки. Он, кажется, охотно отдал бы палец за пачку табаку или за дюжину грошовых сигарет.

Казимир, желавший угодить другу, пообещал ему разбиться в лепешку, но отыскать курево. В поселениях негров или индейцев всегда оставляют какой-нибудь уголок для плантации табака, ибо к этому зелью тут питают пристрастие не меньшее, чем в Европе. Естественно было предположить, что и в окрестностях «Доброй Матушки» где-то есть такая плантация. Поиски старика были долгими, но увенчались полным успехом благодаря его терпению и упорству. В одно прекрасное утро восхищенный Никола получил в подарок пачку длиннейших сигарет — не короче тридцати сантиметров. Но индейскому обычаю, они были свернуты из одного табачного листа каждая в тонкие и крепкие трубочки красивого коричневого цвета.

Рассыпаясь в благодарностях, молодой человек, как легко могут представить себе курильщики, немедленно окружил себя облаком ароматного дыма. Робен взял одну сигарету и начал ее рассматривать. Вся пачка была обернута в нечто заменяющее бумагу, и это навело бургундца на мысль найти этому «нечто» другое применение.

— Из чего это сделано? — поинтересовался он у негра.

— Из коры мао.

— А где ты ее нашел?

— Там, за маниокой.

— Пошли туда!

Полчаса ходьбы привели их к живописной группе деревьев с огромными листьями, зелеными с верхней стороны и бледными с нижней, покрытыми легким рыжеватым пушком. На деревьях цвели белые и желтые цветы, плоды представляли собой продолговатые рубчатые коробочки желтого цвета, внутри находились беловатые зерна, тоже опушенные. Тонкая и блестящая кора была совершенно гладкой.

Инженер знал это дерево и раньше. Его легкая белая древесина отлично колется, расщепляется, индейцы используют ее для добывания огня с помощью трения. Из волокнистой коры, разрезанной на узкие полоски, изготавливают прекрасные, негниющие веревки, ею же конопатят лодки. Наконец, из луба — тонкого слоя древесины, который находится сразу под корой, — мастерят гамаки, сетки и тому подобные вещи.

Изобретательский гений Робена нашел для луба другое применение. От коры он отделялся легко, и скоро в руках у смекалистого француза оказалось несколько тонких концентрических пластинок.

— Вот она, бумага! — Шарль-старший с торжеством и гордостью поднял тонкий древесный пласт. — Лишь бы она не оказалась промокашкой, когда высохнет!

Казимир не мог уразуметь, что все это значит. Чернокожий только понял, что его другу нужны сухие листки. И старик нашел несколько таких под кусками высохшей коры. Они были совершенно гладкие.

— Чернила можно сделать из сока генипы, ну а перьями нас снабдит гокко!

Путники возвратились домой, Робен, не говоря ни слова о своем открытии, направился к вольеру, где уже неделю резвилась семейка гокко.

Француз с трудом сдержал крик боли и гнева при виде сбившихся в кучу перепуганных птенцов и окровавленных останков их матери… При звуке его шагов ягуар задал стрекача, поджав хвост, и нырнул в широкую дыру, проделанную в заборе.

Инженер не хотел огорчать детей рассказом о злодействе их любимицы Кэт, но про себя твердо решил выпороть ее как следует. День клонился к вечеру, наш герой подумал, что неприятное сообщение надо отложить до завтра, подобрал несколько перьев погибшей птицы, починил ограду и пошел к хижине.

— Мои дорогие дети, — торжественно начал он, — перед вами бумага, чернила и перья. Мы произведем опыт, который, я надеюсь, увенчается успехом.

Не откладывая дела в долгий ящик, глава семейства очинил одно из перьев с помощью маленького перочинного ножичка, случайно захваченного из Парижа его женой (ножичек берегли как зеницу ока!). Несколько капель сока генипы темнели на дне глиняной чашечки. Робен макнул перо в «чернила» и своим твердым, округлым почерком вывел несколько строчек, а затем рассказал о происхождении принесенной им «бумаги».

Не без душевного волнения вручил он «листок» Анри, который громко и внятно прочитал написанное. Открытие бургундца имело для гвианских робинзонов очень большое значение. Какую бы пользу ни приносили устные лекции, они не могут заменить детям письменные уроки. Занятия арифметикой, математикой, географией, не говоря уж о многом другом, почти невозможны без них.

Каждому из обитателей «Доброй Матушки» захотелось что-нибудь написать, всем очень нравился красивый естественный цвет желтоватой «бумаги» в сочетании с густым коричневым цветом «чернил». Каждый пожелал немедленно вооружиться пером. Этот всеобщий порыв напомнил Робену о печальном конце «дарительницы перьев». Кэт не появлялась, надеясь, по всей видимости, что ночь, проведенная ею под открытым небом, сотрет из памяти людей учиненное ею зло. Но хищница-лакомка ошибалась: Анри, возмущенный рассказом о ее разбое, поклялся наказать ягуара, полностью поддержав отца.

Но как теперь быть с птенцами? Они еще слишком малы, чтобы обходиться без матери. Особенно беспокоилась мадам Робен. Почти ежедневно выпадали короткие ливни, предвещая сезон дождей.

На другой день все были на ногах спозаранку. В неплотно притворенную дверь вдруг ворвался зычный крик, похожий на звук охотничьего рога. Судя по громкости, источник шума находился где-то у вольера.

— Это еще что такое?! — воскликнул инженер, хватаясь за ружье.

Казимир заковылял во двор, но вскоре вернулся, громко смеясь.

— Бросьте ваше ружье, друг! Идемте к маленьким гокко! Так смешно!.. Не могу…

Когда они подошли к вольеру, то глазам их предстало поистине удивительное зрелище. Красивая птица, размером с крупного петуха, только на длинных ногах, важно разгуливала в толпе суетливых цыплят, бдительно наблюдая за ними и квохтаньем собирая вокруг себя. Она скребла клювом землю и шарила в траве в поисках корма для малышей. Их собственная мать не проявила бы больше усердия и внимания. Время от времени залетный гость хорохорился, как истинный петух, и испускал оглушительный, вибрирующий зов. Он высоко держал красивую головку с изогнутым клювом, покрытую коротким курчавым пухом. Оперение, ярко-черное на шее, на крыльях и животе, отливало всеми цветами радуги. Полоска цвета красной охры рассекала черный фон, опоясывала птицу ремешком, проходила по середине спины и по крыльям.

Птицу ничуть не смутило появление новых лиц, живо заинтересованных ее повадками. Когда ей бросали зерна и крошки, она не спешила их склевать, а созывала птенцов отрывистым и нежным кудахтаньем, как наседка.

— Это агамиnote 147Агами (трубач) — птица семейства трубачей, все три вида которого обитают в северной части Южной Америки. Птица легко одомашнивается, обладает громким «трубным» голосом., — сказал Казимир. — Хорошая птица! Товарищ маленьким птенчикам.

— Я с этой птицей уже знаком, — обрадовался Никола. — Она давно крутится вокруг дома. Я так и думал, что рано или поздно она к нам явится.

— Как здорово! — захлопал в ладоши маленький Эжен, обожавший пернатых. — А она останется у нас?

— Конечно, дитя мое! — успокоил его отец. — Агами больше не покинет маленьких сирот, ведь она их уже усыновила и проявила материнскую любовь.

— Какая красивая птица! — в восторге повторял ребенок.

— И такая же добрая, нет более ласкового существа. Поверите ли, мои дорогие, она не только узнает человека, который ухаживает за ней, и привязывается к нему, но также повинуется его голосу, отвечает на ласку и домогается новой, до навязчивости… Она бурно радуется приходу хозяина и скучает, когда он уходит.

— Папа, папа! — вскричал Эжен. — Подари мне ее! Я буду ее очень любить, и она тоже меня полюбит. Она еще никого не знает! Я хочу, чтобы она привязалась ко мне!

— Согласен, мой милый! У твоего брата Анри есть ягуар, у Эдмона — муравьед, а у тебя будет агами. Ты не будешь обделен дружбой, наоборот! Когда гокко подрастут и перестанут нуждаться в агами, она будет бегать повсюду за тобой, как собачонка.

— Интересно, всегда ли эта птица ведет себя подобным образом с обитателями птичьего двора? — задалась вопросом мадам Робен.

— Охотно допускаю, что это именно так. Ей приписывают ум и инстинкт охотничьих псов. Она добивается такой же власти над домашними пернатыми, как собаки — над овцами.

Агами время от времени испускала крик, который наверняка был слышен очень далеко. Креолы по справедливости называют агами птицей-трубачом. Новая обитательница птичьего двора благосклонно восприняла внимание и заботу Эжена, вскоре осмелела и подбежала к мальчику, чтобы взять у него из рук несколько кусочков лепешки.

— Ну, все в порядке, — сказала мать восхищенному сыну, — вы теперь друзья на всю жизнь!

— Хорошо ли ты помнишь, Анри, все, что я рассказал об агами? — поинтересовался Робен.

— Конечно, папа, я все хорошо помню… Я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать.

— Что же, мой маленький предсказатель?

— Ну, мы теперь можем писать, и ты хочешь, чтобы я записал твой урок.

— …А потом выучил бы его вместе с братьями, — докончил отец, обнимая сына.

В конце концов и Кэт получила свое — крепкую порку, причем поблизости от вольера. После этого она долго не приближалась к загородке, за которой под недреманным оком агами мужали юные гокко.

Мало-помалу и другие птицы и четвероногие привыкали к дому и переходили на приятельскую ногу с робинзонами, которые превратились поистине в королей своего рая. Возделанный участок не отпугивал лесных обитателей, обычно убегающих подальше от людей, наоборот, он как бы превратился в своеобразный центр притяжения. Плантация, плодов которой с избытком хватило бы для пропитания тридцати семей, прикармливала и лесное общество. Семейство изгнанников вкушало счастье, завоеванное после долгих и тяжких испытаний.

Лишь одно темное пятнышко омрачало дни самого юного колониста. Радость маленького Шарля была неполной. Три его брата обзавелись друзьями-животными. Нет, Шарль не претендовал ни на ягуара, ни на муравьеда, ни даже на птицу-трубача. Но ему так хотелось дружить с обезьянкой! Сапажу, макаки, носухиnote 148Носуха — иначе: коати. Всеядное южноамериканское животное семейства енотов, в длину около 70 см, хвост немного длиннее тела, мордочка сильно вытянута., даже уиститиnote 149Уистити — небольшая южноамериканская обезьяна рода игрунок. прибегали время от времени поиграть возле дома, проделывали головокружительные прыжки, но не подпускали к себе, и карапуз Шарль был безутешен.

В сотне шагов от хижины, на макушке великолепной пальмы, если вы помните, целая стая пичужек устроила себе жилище. Эти птички, кассикиnote 150Кассики (трупиалы) — птицы отряда воробьиных, длиной 14 — 53 см; более 90 видов этих птиц обитает в странах Америки., похожие на европейскую иволгу, желтые, как и она, с черными крылышками и головкой, имеют обыкновение селиться большими колониями. На одном дереве пернатые сооружают пятнадцать, двадцать, тридцать гнезд — длинные сумочки с боковым отверстием-входом, подвешенные с помощью тростинок на самых кончиках ветвей или пальмовых листьев. Такие «сумочки» длиной до метра и шириной у основания до тридцати сантиметров представляют собой любопытное зрелище и дают надежное укрытие умным птичкам. В самом деле, нет такого бродяги, каким бы маленьким и легким, вроде пальмовой крысы или сапажу, он ни был, который в погоне за свежими яйцами отважился бы добраться до оконечности тонких листьев и веточек, где еще более тонкие нити удерживают воздушные постройки.

Для большей надежности кассики вешают свои домики на деревьях, на которых живут «кинжальные мухи», грозные гвианские осы. Этих перепончатокрылых называют также «картонными мухами», поскольку они строят гнезда из вещества, похожего на картон, — растительного волокна, скрепленного клеем, который производят особые железы ос. Гнезда большие, сантиметров сорок в диаметре, а вход один и очень узкий — чтобы одной только осе пролезть. «Кинжальные мухи» и кассики живут в полном согласии, объединяясь против общих врагов.

И на пальме около «Доброй Матушки» также находилось гнездо «кинжальных мух». В одно прекрасное утро симпатичная обезьянка, весьма лакомая до этих «мух», решила начать против них военные действия перед восходом солнца. Насекомые еще спали, но должны были вот-вот проснуться. Невзирая на отчаянные крики птиц, обезьяна забросила своего малыша на плечи, удобно расположилась возле осиного гнезда и поджидала пробуждения его обитателей. Поскольку они не спешили, обезьяну разобрало нетерпение, и она несколько раз шлепнула левой рукой о сухую звонкую стенку, а указательным пальцем правой руки заткнула входное отверстие.

Легкое гудение означало, что колония проснулась. Обезьяна убрала палец, показалась первая осиная головка… крак! Два маленьких черных пальца схватили насекомое на выходе, раздавили ему брюшко, выступило уже бессильное жало, и обезьянка тотчас проглотила осу. Вторая оса разделила судьбу первой, затем третья — и так далее. Поскольку вылет ос мог участиться и опередить их поглощение, обезьяна регулировала процесс, затыкая отверстие пальцем левой руки, в то время, как правая неутомимо отправляла добычу в рот. С полчаса все это выполнялось с большой четкостью. Увлеченная лакомка жевала и глотала и, казалось, не думала прерывать свое занятие. Это приводило в полное отчаяние другую обезьянку, которая бесшумно подобралась к гнезду и завистливо наблюдала за роскошным пиршеством, не имея возможности его разделить.

Первая обезьяна явно не собиралась покидать свое место, а спихнуть ее силой было затруднительно. Если бы палец-затычка запоздал хоть на миг, обеих сладкоежек тут же осадил рой разъяренных ос.

Раздосадованная неудачница как будто решила отказаться от борьбы. Она бесшумно поднялась на макушку пальмы, повисла на хвосте головою вниз и несколько минут исступленно раскачивалась. Над головой любительницы «кинжальных мух» вторая обезьянка заметила большую тяжелую гроздь спелых плодов. Прикинув на глазок расстояние до земли, обезьянка громко заверещала, быстро перелезла на новое место и принялась грызть черенок, на котором держалась гроздь. Очень скоро гроздь полетела вниз, увлекая за собой и обломки полуразрушенного осиного гнезда, и маленькую эгоистку, которая распласталась на земле с переломленным хребтом.

Автор смертельной шутки, весьма довольная собственной выходкой, рассчитывала быстро спрятаться от разъяренных ос. К несчастью, завистница позабыла о птицах. А пернатые, возмущенные покушением на своих союзников, подняли страшный крик и окружили агрессора плотным кольцом. Напрасно проказница перепрыгивала с ветки на ветку, стремясь удрать. Ведомые птицами осы набросились на нее и искусали так, что она вся раздулась, упала с дерева и разбилась насмерть.

Робинзоны присутствовали при этой маленькой трагедии, которая сильно их взволновала. Казимир молча, не делая резких движений, приблизился к погибшим животным. Он опасался привлечь внимание ос, уже занятых восстановлением разрушенного жилища. Старый негр поднял тело первой обезьянки-матери, в которую отчаянно вцепился осиротевший малыш. Шарль мог больше не завидовать своим братьям: его мечта осуществилась. Он стал владельцем маленького четверорукого друга.

* * *

Минул год с того дня, как отважная семья Робена воссоединилась со своим отцом и мужем. Наступил сезон дождей. Благодаря дружной совместной работе гвианские робинзоны могли не бояться ни голода, ни ненастья. Их дом был в отличном состоянии. Разнообразные запасы заполняли просторные склады, надежно укрытые, с хорошей вентиляцией. В одном из уголков птичьего двора сделали навес. Гокко росли как нельзя лучше. К ним присоединились лесные куропатки, цесарки, фазаны… Все они жили в мире и согласии. Земляные черепахи, которых Казимир называл «тоти-ла-те», — будущие вкусные супы — обосновались неподалеку от птичьего двора в обществе диких поросят-пекари, которые еще сосали материнское молоко. Материальная база колонистов росла.

Период дождей в тропиках тягостен для человека, но нашим друзьям скучать было некогда. Требовалось обновить одежду — вот когда пригодился запас хлопка, собранного в свое время. Робен и Никола соорудили простой ткацкий станок. Он работал вполне успешно и производил прочную материю. Каждого колониста, за исключением Казимира, всегда ходившего босиком,

снабдили удобной, мягкой и легкой обувью, похожей на мокасиныnote 151Мокасины — у индейцев мягкая кожаная обувь, сшитая при помощи кожаных ремешков. североамериканских индейцев. Все из тех же волокон арумы сплели широкополые шляпы.

Наконец, в общем распоряжении находилось большое количество бумаги — «мао», сухой и блестящей. Долгие дождливые вечера не пройдут зря, дети продолжат учиться. Гвианские робинзоны не будут маленькими белыми дикарями! Они станут гордостью всех французов на экваторе.