Онлайн чтение книги Исчезновения в Гальштате
Глава 8

Спал я плохо. То и дело просыпался, доставал свой телефон с тумбочки и смотрел на время. Хотя и знал, что не просплю. До одиннадцати меня в любом случае Лидуха поднимет. Но все равно мне было тревожно. Витямба во сне разговаривал. Иногда это с ним бывает. Но я ему никогда не говорю, что слышу его голос во сне. Мне кажется, что это как-то очень не по-человечески – подслушивать чужие сны. Это еще хуже, чем читать чужие письма. Ведь во сне нельзя себя контролировать совершенно. Поэтому стыдно пересказывать человеку то, что он шептал ночью.

Поле шести утра я уже и не пытался заснуть. Просто лежал и слушал музыку с телефона, через наушники. Сначала долго не мог понять, что сейчас мне хочется включить. В результате раздумий решил, что это будут «Времена года» Чайковского. В последнее время я особенно часто именно их слушаю. Сначала мне больше всего нравились «Подснежник», «Баркарола» и, конечно, «Осенняя песенка», но постепенно я и все остальные пьесы расслушал, и теперь мне они все очень нравятся. И протяжная знойная «Жатва», и вся наполненная желто-красным лесом и сумрачным осенним небом сцена охоты. Но сейчас как-то удивительно легли мне на душу «Святки». Такая трогательная и потаенная мелодия! Кстати, у Вивальди в его четырех концертах-сезонах мои любимые месяцы тоже зимние. Может, это оттого, что я и сам февральский?.. Светает… Голубоватый снег в окне становится серым, еще немного – и он окрасится в легкую желтизну. По двору, тихо урча, чтобы нас не разбудить, проедет продуктовая машина. Значит, уже привезли свежий хлеб к нам в столовку. Скоро несколько ребят и девочек из десятого класса, зевая и растирая ладонями замерзшие непроснувшиеся лица, пойдут в запахнутых пальто и куртках на кухню. Сегодня их класс дежурит. Значит, через час и нас начнут будить. Скоро восемь… Осталось только три часа. Я почему-то вдруг понял, что совсем не волнуюсь. Что готов ко встрече. Порылся в тумбочке, нашел яркую картонную коробку в виде снеговика с морковным носом и метлой. Это подарок с конфетами, которые нам вчера привезли шефы. Перебираю свои сладкие запасы. Вот эту съем, в желтом фантике с Красной Шапочкой на этикетке. Положу ее на язык и буду, лежа на кровати, ощущать, как она тает у меня во рту, наполняя нёбо сладким ароматом. И думать о чем-то очень приятном … так… о чем? О том, что я молодец все-таки – такую видеоанкету записал с волонтерами, что меня одного после нее приехали забирать. Хотя нет. Пока еще только – «надеюсь, в 11 утра мы уже увидимся».

Пока только увидимся.

Но – «на самом деле ты просто не можешь не понравиться. Поверь. Любая семья сочтет за счастье иметь такого сына». Игоряша нам никогда не врет. Потому и любят его ребята и доверяют ему. Он до конца бывает честен. И значит, мне тоже вчера не врал. И раз так – у меня есть все шансы понравиться. Я все же не уродливый, хотя и не лопоухий красавец, не глупый. Учителя считают меня достаточно развитым интеллектуально. Даже по всем медицинским справкам у меня вторая группа здоровья и никаких психических отклонений. А ведь больше чем у половины детдомовцев проблемы со здоровьем и умственным развитием очень серьезные. Я про это в интернете читал, как-то даже пару раз обсуждали это с Витямбой и Аверьяновым – двумя нашими общепризнанными умниками. Хотя, по мнению Любы, ее Сашка Лапушкин к девятому классу намного дальше наших пацанов продвинется. Люба вообще очень гордится именно Сашкой, хотя любит их всех – и сестру, и четверых братьев – одинаково сильно.

***

Уже без двадцати одиннадцать. Я поднялся на третий этаж учебного корпуса. Там сейчас, в каникулы, никого нет. Стою у окна. Это мой наблюдательный пункт за двором. Моему М. Евдокимову неоткуда больше появится, кроме как пройти через наш двор к подъезду администрации детского дома. И даже если он в спальный корпус зайдет – все равно я его увижу. Не на вертолете же он прилетит. «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете…» Отсюда весь двор как на ладони. Я присел на подоконник и наблюдаю за всем, что происходит на улице. Аверьянов как бы невзначай зашел к нам с Витькой после завтрака в комнату и сообщил, что он видел, что директор уже приехал и прошел к себе в кабинет.

Вспомнил, что я не брызнулся одеколоном. Он же отобьет «запах сиротства»… Побегу скорее прыснусь. Нет. Теперь уже не успею. Могу пропустить моего М. Черт с ним, с этим запахом. Может, он и не учует. Так-то я полностью готов: темные брюки, белая рубашка, поверх – Сашкина худи с «Барселоной». Немного все стили перемешал, как сказал, критически осмотрев меня, модник Витямба, «но в целом ты, Белов, выглядишь до неприличия приличным мальчиком! Коим и являешься. Можешь смело предстать перед взором любого кандидата в отцы, матери, даже дедушки и прабабушки! Они сразу поверят, что у тебя наклонности ботана и душа колокольчика!» Я, естественно, сообщил своему другу, что он придурок, но не злился.

– Скажу больше, – не унимался разошедшийся Бушилов, – в таком виде ты вполне можешь даже жениться. Я бы посоветовал тебе избранницу из нашего класса. Больше всего тебе, Белов, подойдет Машка. Конечно, есть шансы, что она будет тебя бить после бракосочетания, но зато с ней ты будешь как за каменной стеной. Фигура у нее атлетическая. Рука тяжелая. Характер нордический. В общем, это не женщина, а противотанковая мина. Если случайно заденешь – там такой взрыв будет!.. Все разнесет на куски!

Кирюша заливается своим детским смехом, Витямба пытается защититься от моих пинков, ржет и прячется за Любу. Короче, как-то они сумели сообща на время меня рассмешить, отвлечь от волнительного груза предстоящего события. Все-таки как здорово иметь такого друга, как мой Витька! Умного! Отзывчивого! Тактичного! Доброго! Вот уж кто понимает меня лучше и быстрее всех.

Маршрутка высадила человека прямо напротив наших ворот. Идет прямо в наш двор, уверенно посматривает по сторонам. Остановился посередине двора. Это он, наверное, окрикнул мимо пробегающего Лешку из шестой группы. Что-то спросил у него. Лешка показал рукой на подъезд канцелярии и умчался, застегивая на ходу синюю куртку. Это он… Стоит посередине двора, смотрит вокруг. Могу рассмотреть. Черное пальто, шарф намотан как-то не по-нашему. Клетчатый. На голове серая вязаная шапка. Зачем-то снял шапку, помахал ей кому-то… он мне машет! Я отпрянул от окна. Нет. Просто помахал невзначай, заходит в подъезд. Теперь надо идти к нам в группу. Директор, скорее всего, вызовет меня. Не надо бежать только. Чтобы не вспотеть. Просто иду быстрыми шагами. В нашу комнату. Где все? Рассосался девятый класс. Да, все правильно. Ушли в спортивный зал. Там сегодня футбольный матч с пятой школой. Медведев играет на позиции полузащитника, как он вчера хвалился Ромке. Я сижу на кровати. За мной кого-нибудь пришлют. А кого? На матче все. Нет, конечно; обязательно какая-нибудь мелочь с четвертого по шестой класс носится по коридору. Отловят шпаненка и отправят за мной. Или мне пойти туда поближе, торчать там недалеко от входа в канцелярию?

…Легкие шаги по коридору. Тихий стук. Заглядывает Галя Лапушкина:

– Белов. Тебя к директору вызывают. Прям сейчас иди. Он ждет.

– Спасибо. Я иду. – Галина голова пропала. Я резко поднялся и зачем-то подошел сначала к окну. Взглянул во двор, потом заглянул в ящик письменного стола, где спрятал мою новогоднюю открытку в конверте. Захлопнул ящик. Надо идти. Почувствовал, что сердце колотится в груди, готовое выпрыгнуть наружу. Спускаюсь по лестнице. Первый этаж. Вот и дверь канцелярии. Тяну за ручку, рука немного дрожит. Вхожу в комнату. Почему-то плохо вижу, что происходит внутри. Директор сидит за своим столом. Он – рядом, в кресле. Встал мне навстречу, шаг… улыбается… Я чувствую, как он пожимает мою руку, а его левая рука держит меня осторожно за локоть. Вижу его улыбающиеся глаза через очки без оправы. Его лицо совсем рядом… Как стучит сердце…

– Здравствуй, Саша. Это я тебе написал открытку, – и чуть нерешительно, – Вот приехал. К тебе. Познакомиться. Твой директор разрешил нам увидеться. Если ты, конечно, не против…

– Здравствуй, Александр. Ты заходи, не стесняйся. Вот хочу тебе представить господина Евдокимова. Он прилетел из Москвы. И собрал все официальные документы, необходимые для оформления гостевого режима для тебя. Да ты садись, пожалуйста, на диван.

Я сажусь на этот самый диван, развернувшись полубоком к директору, сидящему за столом. Он садится не в кресло, а тоже на диван, рядом со мной. И тоже вполоборота к директорскому месту. Я стесняюсь смотреть в его лицо – смотрю на директора.

– Но поскольку ты уже парень взрослый, вполне дееспособный, то я обязан узнать твое желание. Хотел бы ты пообщаться с нашим гостем? Наедине? Или в моем кабинете?

– Может быть, нам можно прогуляться вдвоем? – спрашивает Он, с надеждой глядя одновременно и на меня, и на директора.

– Для этого требуется согласие мальчика.

– Да, да, – я спохватывался, на секунду поворачиваясь к Нему. – Мне лучше пойти погулять…

– Тогда, Саша, вот тебе бумага. Подпиши внизу. Это твое согласие на вашу встречу. И Вы, Михаил, тоже вот здесь. Под Сашиной.

Он быстро поднялся. Стою с Ним рядом у стола. Он согнулся над документом. Что-то легко чиркнул в нем.

– Ну, раз вы оба согласны, можете отправляться на прогулку хоть сейчас. Обед у нас в тринадцать ноль-ноль. У вас есть почти два часа.

– Только два? – Он разочаровано смотрит на директора. – Нам этого времени будет очень мало. Столько надо всего друг другу рассказать, объяснить… Может, мы с Сашей где-нибудь в городе пообедаем? – Я чувствую, что мы с Ним уже немного заговорщики. И он решает за нас обоих. И мне это нравится. – Ведь мы же имеем право, с вашего согласия, конечно, провести вместе восемь часов. Так вот мы… я … просим этого согласия. А Саша точно голодным не останется.

– Как раз в этом я не сомневаюсь. Давайте-ка так договоримся: если Александр захочет – вы, Михаил, обещаете мне сразу же привести его назад в детский дом. А так у вас есть на общение время до ужина. Но в восемнадцать тридцать мальчик должен быть в группе.

– Конечно. Обязательно будем. Я обещаю! – Он явно обрадовался милостивому решению директора. А я радуюсь, что он радуется.

– Ну, тогда так и договоримся. Саша, ты иди одевайся пока. А мы тут еще решим несколько мелких вопросов.

– Я провожу.

Я пошел к двери. Он вышел вместе со мной. Прикрыл за нами дверь в кабинет и обрадовано мне:

– Ура! У нас с тобой теперь целый день! – Глаза у него блестят. Улыбается и смотрит на меня с доверием. – Я тебя на улице подожду. Во дворе. Там у вас дерево большое. Буду под ним. Ты потеплее одевайся только, холодно тут у вас в Сибири.

И быстро скрылся за дверью. Я не торопясь пошел к нам в группу. Хоть десять минут есть, чтобы что-то обдумать. Осознать. Мысли в голове кружились в каком-то хороводе. Я ведь даже не успел его как следует рассмотреть. Как-то даже стеснялся смотреть ему в глаза. Но он в мои смотрел. Смотрел и улыбался. И он очень обрадовался, что у нас впереди целый день. День вместе. Он просто засветился от этого! Я это даже не увидел, а скорее почувствовал. Меня прямо всего обдало его радостным возбуждением. А это значит… значит, я понравился ему. Хоть бы никого не было в группе! Не могу сейчас отвечать на их вопросы. Если бы с ходу его разочаровал – он бы не стал просить меня на целый день. Пока все идет хорошо… Какой он? Я его как-то словно в тумане видел. Но он точно немного выше меня ростом. Худощавый, глаза в очках добрые. Он близорукий. Без бороды и усов. Волосы не помню. И как одет тоже. Но он очень приятно улыбается. И когда взял меня за руку… нет, не рукопожатие, а осторожно обхватил чуть ниже локтя мою протянутую руку. У него теплые руки. Витька ждет меня в нашей комнате.

– Ну, что? Как все прошло? Как ты там?

– Ой. Даже не знаю. Но кажется, все нормально. Сейчас пойдем с ним гулять. Мне срочно собираться нужно.

– А какой он? Понравился тебе? Галька прибежала к Любе и рассказала, что его видела. Говорила, что в черном пальто, высокий, в очках. И лицо немного загорелое.

– Да? Я не заметил как-то. Но кажется, да. Немножко загар есть.

– Но так он тебе как? Понравился?

– Да. Кажется, он мне понравился. Кажется, даже очень понравился.

И тут Витямба вдруг засветился, расплылся в улыбке и кинулся меня обнимать:

– Молодец! Вот ты молодец, Саня! Я знал, что так будет. Давай собирайся скорее. Нет, знаешь чего – иди сначала в туалет зайди. А то потом от волнения и мороза вдруг захочется. Чего ж ты будешь в кустах, что ль, перед опекуном позориться. Иди прям сейчас.

Я пошел. Выглянул в окно умывальника. Дерево стояло. А его еще не было. Сердце опять застучало в ужасе. Он ушел. Решил, что я не такой. И не попрощавшись… Уехал подальше отсюда. В Москву. От этой мысли внутри у меня все перевернулось. Я поскорее вернулся в комнату. Витямба тер влажной губкой засаленные рукава моей зимней куртки.

– Его там нет, – растерянно сказал я и сел на кровать.

– Кого нет? Где?

– Опекуна. Из Москвы. Он сказал, что под деревом будет меня ждать. Он, наверное, раздумал и уехал без меня.

– Ты что? Куда он мог уйти? Просто, небось, еще у директора. Че ему? Мерзнуть, что ль, на улице, тебя ожидая? Невелика птица! Что ты расселся-то? – Витька выглянул в окно. – Да вон он, твой, стоит под деревом. Ждет. Пока его тупорылый опекаемый на кровати расселся. Одевайся давай скорей! А то и правда уйдет. Подумает, что ты, как девочка, перед выходом носик пудришь и вечно себя ждать заставляешь, – и Витямба скорчил свою обычную глумливую рожу.

Я только кинул взгляд в окно и тут же бросился натягивать свои говнодавы и куртку с влажными от Витькиных усилий рукавами. Трикотажные перчатки засунул в карман. Схватил шапку в руки и выкатился стремглав на улицу. Он сразу увидел меня пошел навстречу. «Опять улыбается», – подумал я.

– Надень шапку! Простудишься! – Он теперь был без очков. Тоже в шерстяной шапке. Опять я волосы не рассмотрю. Но теперь явно вижу, что у него загар. Глаза серо-голубые, радостные. – Я вот сюда, в Сибирь, самую теплую одежду взял, а оказалось, что не так уж тут у вас холодно.

Мы пошли рядом. Вдруг кто-то кинул мне в спину снежок. Оборачиваюсь – нет никого. Он показывает на окно второго этажа:

– Кажется, обстрел ведется вот оттуда.

Я посмотрел туда и увидел, что в окне седьмой группы мне корчат рожи Сашка Лапушкин и Женька. Я почему-то ни грамма не обиделся на них. Наверное, потому что и он не обиделся и воспринял это как легкую шутку. Он даже весело помахал двум этим придуркам рукой. Я почему-то тоже помахал … «Это я зачем? – мелькнуло у меня в голове. – Нравится делать, как он?»

– Я вот решил сначала сам тебе рассказать кое-какие моменты, которые надо прояснить сразу. Ну, чтобы ты не мучился этими вопросами. Знаешь, иногда хочется знать что-то важное про человека, а спросить как-то неудобно. Поэтому давай я сначала сам задам себе твои вопросы. И дам тебе на них ответы. Не против, если мы так начнем знакомство?

– Нет. Я не против.

– Тогда я немного про себя расскажу. Меня зовут Михаил Евдокимов. Я по происхождению русский. Родился в Москве. Но я живу попеременно то в Москве, то в Вене. Это в Австрии. Знаешь такой город?

– Знаю. Но я там никогда не был. Я еще нигде не был, дальше Кемерово не выезжал.

– Ну, это нормально. Еще успеешь мир посмотреть. Так… Ну, в Австрии у меня работа. Я пишу пьесы, сценарии и либретто. Это называется драматург. Знаешь такую профессию?

– Конечно. Я же не дебил. У нас детский дом для умственно нормальных.

– Да. Извини. Как-то глупо – все время тебя переспрашивать. Ты ведь и сам можешь переспросить, если что-то тебе будет непонятно. Просто я волнуюсь немного. Это у меня первый раз, когда я вот так приехал к человеку знакомиться. Ты ведь тоже, наверное, волнуешься. Еще и посильнее меня? – заглядывает мне в лицо, как бы стараясь понять мое состояние.

– Я тоже… Но сейчас уже меньше.

– Ну и слава Богу! Как-нибудь мы справимся вместе. Тебе, конечно, труднее. Все же я старше намного, и ведь это я тебя опекать должен, а не ты меня. Значит, я должен постараться сделать так, чтобы тебе было со мной спокойно, комфортно. Ну, если у меня не будет получаться, ты мне помогай.

– Хорошо.

– В Австрии отчеств нет. Все обращаются друг к другу просто по именам или, если официально, по фамилиям. Поэтому ты в Вене станешь господин Белов. По-немецки: герр Белофф. Кстати, красиво звучит. Но и Саша тоже можно. Для близких. Я вдовец. Моя жена была немка. Она погибла два года назад. Это был несчастный случай, но давай об этом не сейчас. Мы прожили вместе двадцать пять лет. У меня есть еще дочь. Она уже взрослая девушка. Недавно вышла замуж. Живет у мужа в Италии. А, вот еще – мне сорок девять лет. Это кратко про себя. Я знаю, что это совершенно недостаточная информация для тебя, но я сейчас хочу именно самое главное тебе о себе рассказать. Я потом, конечно, на все твои вопросы отвечу. А сейчас о другом. О том, как сюда попал. Я увидел твою анкету на одном немецком сайте поиска родителей для сирот. Ну, есть такой в Европе; в немецкоговорящих странах есть такой ресурс. Распространяется по Германии, Австрии, немецкоязычной части Швейцарии и Италии. Там твою анкету и увидел.

– Так меня же только в России снимали волонтеры для поискового сайта «Найди своего ребенка», – говорю.

– Ну, не знаю. Я твою анкету на другом сайте увидел. Еще удивился, что русскоговорящий мальчик там появился. Ну сейчас это неважно, наверное. Главное, что я увидел твою фотографию и прочел про тебя анкету. А там как раз была ссылка на этот российский ресурс… как ты его назвал?.. А, «Найди своего ребенка», да. Там я уже посмотрел твое видео и вот решил приехать к тебе познакомиться. Может, мы понравимся друг другу. И я тогда… тогда оформлю опеку и… там посмотрим, как пойдет.

– А как мне вас называть? Господин Евдокимов? Или по имени-отчеству? Мне проще с отчеством. Я так привык. Не обижайтесь на меня, пожалуйста.

– Да нет. Что ты?! Как раз очень верный вопрос ты ставишь. В Австрии я герр Михель. А в России я Михаил Германович. Моего отца звали Герман. Он был немец, из ГДР. Но я тебе все про мою семью потом расскажу. Я вот подумал: наверное, лучше, если ты прямо сразу будешь говорить мне «ты». И без всяких отчеств. Тут просто такой момент будет возникать постоянно, щекотливый. Ну вот смотри. Представь, что мы сейчас пойдем с тобой, например… например, в пиццерию какую-нибудь. И там все вокруг: официанты, люди за соседним столиками – все будут слышать, как ты меня называешь на вы и по имени-отчеству. Они тогда сразу начнут гадать, кем мы друг другу приходимся и чего это мальчик с каким-то дядькой по ресторанам ходит. Ну не будем же мы всем вокруг объяснять, что это мы только знакомимся и что я тебя собираюсь под опеку брать и все такое… В общем, это только лишние вопросы. Поэтому я предлагаю тебе называть меня на «ты». Ведь тебе же необязательно при этом прибавлять что-то еще. Просто ты говоришь мне «ты». И этого достаточно. И только, пожалуйста, – не надо никаких дядь Миш. Это прям совсем для меня тяжелый вариант обращения. Ну что, Саша? Договорились?

– Ну, я попробую, но не знаю – непривычно как-то вас на «ты».

– Да нормально. И не «вас», а «тебя». Давай ты попробуешь сказать мне что-нибудь такое, ну, чтобы с обращением на «ты».

– А что именно?

– Ну-у, например, скажи мне так: «Я хочу есть. Где мы будем с тобой обедать?» Ну, давай теперь ты пробуй.

– Я хочу есть. Где мы будем с тобой обедать?

– Ну вот видишь! Как легко мы с тобой на «ты» перешли.

– Но вообще-то я пока еще не хочу обедать. У нас сегодня праздничный завтрак был. Очень сытный.

– А-а. И что же включает в себя этот праздничный завтрак-банкет?

– Сырники со сметаной. Клубничный йогурт и бутерброд с копченой колбасой. Все вкусное.

– Ого! Неплохо вас кормят. Сырники я, кстати, тоже очень люблю. Но сам их не умею готовить. Раньше жена делала, потом дочь иногда. А сейчас никто… Но если ты тоже их любишь, то я научусь обязательно. Буду их печь. И потом съедим их вместе. А мы, вообще, куда с тобой идем?

– Я не знаю. Я просто с вами рядом иду.

– Не так. «С тобой рядом иду».

– С тобой рядом иду.

– А куда в вашем городе обычно ходят гулять зимой? Я, понимаешь ли, в Новокузнецке впервые. Вообще за Урал ни разу не выезжал. Поэтому готов слушать твои советы по поводу нашего маршрута.

– Ну… у нас тут есть в центре крепость. Но она далеко. Еще центральная площадь, оперный театр. Я там был несколько раз. Очень красивый.

– Ну, ты мне все это покажешь обязательно. Но я думаю, хоть ты и не голодный, а от чашки кофе не откажешься? Я же только с самолета. Разница во времени с Москвой тут четыре часа. А лететь тоже четыре с половиной. И получилось, что я эту ночь не спал почти. В самолете я так и не научился спать, к сожалению. Прилетели по местному времени в шесть утра, сразу на такси и в отель. Там поспал меньше двух часов – и к тебе. Даже не успел позавтракать. Так что давай я хоть кофе выпью где-нибудь. Посоветуешь, где у вас лучше всего его варят?

– Да, конечно. Вам надо поесть… в смысле, тебе… Кофейня хорошая есть в «Планете». Это торговый центр такой. Я, правда, там не пил. Но все говорят, что там хороший. Можно туда. Но там дорого…

– Ну, поехали туда… далеко это?

– Да не особо. Минут двадцать на маршрутке. На автобусе дольше. Но у меня проездного нет.

– Ну и ладно. Поехали. Показывай, где маршрутка эта?

Мы ехали в полупустой маршрутке. Выходной день. Сидели рядом и молчали, чтобы не мешать другим пассажирам. Только иногда я показывал ему что-то за окном. Вот проехали бассейн. Мы сюда иногда ходим плавать. А это кинотеатр. Я уже почти совсем не нервничал. Как-то мне с ним спокойно. Даже удивительно. И я боялся, что не знаю, о чем с ним говорить, а оказалось, что тем для разговоров у нас не перечесть. Я смотрел в окно и думал, что мне нравится с ним гулять. И разговаривать тоже. И мне с ним очень легко. В салоне тепло. Он снял шапку и смотрит в окно. У него, оказывается, немного кучерявые каштановые волосы, чуть выдающийся вперед острый подбородок, маленькие морщинки идут от носа к углам рта. Если присмотреться – они белые, загар их не окрасил в бронзовый цвет. На его руках черные кожаные перчатки. Слева на запястье вылезли золотистым циферблатом часы. Он аккуратно одет и подстрижен. Как говорит Витямба, «ухожен». Он поймал мой взгляд на себе и заулыбался. Просто так. Его это вовсе не смутило. Вообще, это, наверное, хорошо, что он такой инициативный и быстро все взял в свои руки. Наверное, отец… ой… опекун должен быть таким. Руководить ребенком. Я ведь для него ребенок…

Подъехали. Занесенная снегом вывеска: «Торгово-развлекательный комплекс «Планета». Я веду его в кафе. Вдруг испугался, что меня там узнает тот администратор и выставит из зала. Это будет такой позор! Какой я идиот, что повел его сюда… Но уже поздно. Он уверенно входит в стеклянные двери кофейни, я – за ним. К нам тут же приближается администраторша. Но он обращается не к ней, а ко мне:

– Ну, что? Какой столик выберем? Я вообще-то люблю у окна, но можем выбрать, который нравится тебе. Вот мы вот здесь хотим сидеть.

И мы поднимаемся в находящуюся в самом центре зала стилизованную плетеную гондолу, которая прикреплена к висящему под потолком огромному воздушному шару. Это, конечно, самое козырное место во всем кафе. Я иду за ним. Он снимает свое пальто, разматывает шарф. Теперь я вижу, что у него темно-серые брюки, твидовый пиджак в рубчик и оливкового цвета водолазка. И мы устраиваемся напротив друг друга. Девушка приносит нам меню и кладет перед каждым. Он углубляется в меню. Говорит ей:

– Мы позовем вас, когда выберем.

Я машинально тоже начинаю листать страницы, но почти ничего не знаю в этих названиях – и боюсь спросить. Он посматривает то на меня, то в меню и предлагает:

– Я буду двойной эспрессо. А ты? Ты любишь кофе покрепче? Или с молоком?

Я пожимаю плечами. Думаю про себя: «Откуда я знаю, какой я люблю? Я никакой, кроме того, что в Макдональдсе, не пробовал». Он улыбается и говорит, что, пожалуй, закажет для меня латте. Я киваю, что да, я не против.

– А какой ты хочешь десерт? Тут, я смотрю, много разных. Ты что любишь? Единственное, я боюсь, что ты себе аппетит сладким перебьешь. А мне тебя надо еще обедом накормить. – Он думает, что аппетит мальчика из девяносто шестого можно чем-то перебить… – Вот, например, можно взять этот творожный десерт со свежими ягодами малины и смородиной… хотя нет. Ты же сегодня уже ел на завтрак сырники. Тогда давай тирамису. Ты пробовал когда-нибудь тирамису? Нет? Тогда давай обязательно попробуй. Я, правда, не уверен, что здесь его умеют делать по-настоящему. На самом деле, правильный тирамису умеют готовить только итальянцы. Но мы все же рискнем. – Девушка! Мы готовы сделать заказ. Для молодого человека большую чашку латте и тирамису. А мне принесите двойной эспрессо и запеченное яблоко с корицей.

…Было вкусно… и еще – мне было с ним спокойно. Я вдруг понял, что когда я с ним, то можно расслабиться и просто слушать его советы. Это так классно, когда можно просто слушаться взрослого, который хочет, чтобы тебе было хорошо. И вкусно. И мне было и хорошо. И вкусно. Он попробовал из моей тарелочки своей ложечкой маленький кусочек моего десерта и сказал:

– В общем, недурственно.

Потом отрезал от своего запеченного яблоко половину и переложил на мою тарелку:

– Попробуй теперь ты мой. Как твое мнение?

Я мотнул головой, что нравится, так как рот был забит сладким.

– Так. Ну, пока ты жуешь, я тебе еще расскажу про себя. Ну, про то, что моя жена погибла, я уже говорил. Про дочь тоже. Ее зовут Анна. А муж у нее итальянец. Он работает в банке. Они живут в Бергамо. Это такой очень приятный городок в северной Италии. Дочь закончила венский университет. По профессии она переводчик.

Он отхлебнул кофе и посмотрел на меня внимательно, будто хотел убедиться, что мне интересно то, что он говорит.

– Я родился в Москве. Моя мама русская, она живет в Москве. Хотя, конечно, она уже старенькая. Ей почти семьдесят восемь. Но она еще в приличной форме и пока в состоянии обслуживать себя сама. Впрочем, она довольно часто и подолгу живет в Италии, у Анны. Внучка – это ее самая большая привязанность. Ну а мой отец был, как я уже тебе говорил, из ГДР. Они познакомились еще в шестидесятые годы прошлого века. Отец приехал в Москву на стажировку. Он был врач. Невропатолог. А мама тогда только училась в медучилище, была в больнице на практике. В общем, там они и познакомились. Потом поженились. Родился я. Они сначала жили в Москве. А когда мне уже было одиннадцать лет, папа получил назначение главным врачом в Лейпциг. И мы переехали. Я там жил до двадцати пяти лет. Но потом отец умер. Мама не хотела оставаться в Германии. Чувствовала себя там на чужбине, и мы вернулись в Москву. Я к тому времени окончил университет. Факультет нефтехимии. Начал писать диссертацию. Но тут в России началась перестройка, и я не мог найти в Москве работу. Мама осталась тут, а я вернулся в Германию. Тогда уже произошло соединение западной и восточной частей. По-немецки я говорил, писал и думал не хуже, чем по-русски, и никакой адаптации к новым условиям мне не понадобилось. Я начал работать в фирме, занимающейся поставками оборудования для горной промышленности из Германии в Россию.

Потом я написал свою первую пьесу. Ну, это отдельная история, как это вообще в моей жизни случилось. Но, к моему огромному изумлению, пьеса стала активно ставиться, причем не только в Германии, а и в Европе и в России тоже. У меня появились новые заказы, и постепенно я полностью перешел на работу по этой стезе. Еще до этого, когда я работал в горнодобывающей фирме, я познакомился с моей будущей женой. Она была немка, но из Австрии. Ее звали Магда. Очень скоро родилась наша дочь Анна. Вот в общих чертах и все про меня. Ты перекусил? Хочешь еще кофе? Ну, тогда я расплачусь…

– А почему вы стали искать… себе еще ….

Он не заметил, что я обратился к нему не как договаривались, а на «вы». Задумался на несколько секунд:

– Я на самом деле и сам до сих пор не совсем и сам понял зачем… Как-то это само собой вышло. У меня возникла идея нового сценария. И я хотел, чтобы одним из персонажей был ребенок, которого в детстве потеряли родители… ну это сейчас неважно… короче говоря, я полез в интернет, чтобы собрать материалы, фактологию, связанную с этой темой. И наткнулся на это немецкий сайт, про который уже тебе рассказывал. И там увидел тебя. Сначала меня твое лицо заинтересовало – я почитал сопровождение к анкете, а потом увидел сноску на видеоматериалы. Полез посмотреть и оказался на российском сайте, где твоя анкета как раз и была размещена первоначально. Там вообще несколько тысяч подростков твоего возраста. Я стал их просматривать. Наверное, месяц изучал. Сейчас спроси зачем – не отвечу. Просто интересно было. Вот так… а потом уже начал документы собирать и с Кемеровскими областными органами опеки связываться. Так что я про тебя намного больше знаю, чем ты про меня. Поэтому и рассказываю тебе про себя побольше. Но учти, скоро я тоже тебя вопросами закидаю. Мне очень интересно все про тебя узнать. Но сегодня (давай договоримся) твой день. И ты в приоритете меня спрашивать. Так что вот, Саша, можешь и начинать, но только давай договоримся. Сразу же. И навсегда. Не врем друг другу. Если вопрос или тема кажутся тебе или мне неважными, бестактными или несвоевременными, то так и говори мне: «Знаешь, ты меня извини, но я считаю, что нам пока рано обсуждать эту тему». Или: «Я бы не хотел говорить об этом». Я думаю, Саша, такой ответ будет вполне нормальным. И он намного лучше, чем начинать врать. Я бы хотел, чтобы мы старались быть честными между собой во всем. Ну ладно, что-то я совсем заболтался. Давай спрашивай меня о чем хочешь.

– Ну, вы… ты мне уже много рассказал, но я вот хочу спросить, если вас… если тебя это не стеснит: все-таки почему ты меня выбрал и ко мне приехал. Ты сказал, что нескольких тысяч парней анкеты просмотрел? Почему я?

– Ты знаешь… Буду откровенен. Из всех нескольких тысяч просмотренных видеоанкет я, кроме тебя, еще выбрал пятерых. Ну, девочек я вообще не смотрел. Во-первых, девочка у меня и так уже есть. Во-вторых, мне все же кажется, что для девочки в любом случае прежде всего нужна мать, а парню в пятнадцать лет, скорее, уже отец больше нужен. Впрочем, тут я, может быть, и ошибаюсь: наверное, мать любому ребенку важнее отца. Но мне ведь девочку и не дали бы под опеку. Согласись, что это смотрится как-то подозрительно, когда мужик за сорок, вдовец, удочеряет девушку-подростка! Ну а в-третьих, мне кажется, что с парнем мне будет проще обо всем договариваться. Впрочем, это не факт; мальчики тоже разные бывают. Но вернусь к моему списку. Внимательно изучив по многу раз анкеты и видео всех пятерых ребят, я понял, что зря все это время лазал по сайту. Можно было сразу остановиться на тебе и больше никого не просматривать. А может, это и хорошо, что я стольких еще с тобой сравнивал. Зато я теперь точно знаю, что ты – самый лучший. Не красней. Я имею в виду, что самый лучший для меня.

– А почему для вас… для тебя лучший – я?

– Тоже знал я, что ты это спросишь. Ну, конечно, тут много объективных факторов. Но и субъективные нельзя сбрасывать со счетов. Для меня большое значение имеет то, что ты живешь и учишься в очень приличном детском доме, куда попадают только вполне полноценные во всех отношениях дети. Ведь очень много детских домов, где почти все дети с психическими и умственными расстройствами. А в вашем заведении учатся в определенной степени сливки из сирот. Еще один фактор – это то, что ты один. Я имею в виду – без братьев и сестер. Ведь разделять их по закону нельзя. Ну а я, сам понимаешь, один, без жены, с несколькими сразу ребятами объективно не справлюсь. А ты один. В анкете также сказано, что ты физически парень крепкий. И на видео это видно, а потом и учителя твои подтвердили: мальчик уравновешенный, спокойный, физически развит хорошо. Я понимаю, что и больным детям родители нужны. Но ведь и таким, как ты, здоровым, не меньше. Еще одна штука есть; мне про нее очень неудобно тебе говорить, но раз мы договорились, что не врем друг другу… У тебя, Саша, мать умерла. Отец, по информации твоих учителей и воспитателей, тебя не посещает практически. Еще раз прости, но ты попробуй тоже на мое место встать. Дай Бог все у нас сложится, и я заберу тебя к себе. И будем жить как нормальная семья, как отец и сын, хоть это как хочешь называй. Опекун там и опекаемый. Это не важно, я ведь очень привыкаю к человеку быстро, и мне потом трудно с ним расставаться. А если потом в дверь позвонит кто-то из твоих биологических родителей и скажет: это мой сын, отдавай мне его – и что я тогда буду делать? Как я буду терять сына, которого люблю, о котором я привык заботиться?.. Прости меня, но за тобой, Саша, никто не придет; твоя мама умерла… Правда, существует твой отец…

– Он никогда не придет за мной. Я ему совсем не нужен. Вы… ты можешь быть спокоен. Я никому не нужен. Пока во всяком случае.

– Мне жаль, что я тебя ранил этими словами. Но я хочу, чтобы ты понимал, почему я приехал именно к тебе. Но и это еще не все. Факторы факторами, но есть еще и человеческие чувства, вернее предчувствия; нечто такое, что очень трудно объяснить словами. Но я хочу попробовать; все же я занимаюсь литературой, должен уметь делать это лучше других. А у меня сразу, с самого начала, было ощущение, что ты – мой мальчик. Может, это звучит как-то пафосно, но я чувствую, что ты – тот, кто будет мне самым лучшим сыном и для кого я стану самым лучшим отцом. Не могу этого объяснить. Просто это какая-то внутренняя связь. Я почувствовал тебя, еще когда твои видео бесчисленное количество раз просмотрел. И сейчас, когда увидел наяву, только еще увереннее стал это понимать, что я не ошибся. Что ты как раз такой, каким я бы хотел видеть своего сына.

Мы шли по улице рядом. После этих его слов мы оба надолго замолчали. Я переваривал сказанное, а он ждал, пока я переварю. Вот ведь как бывает… Встречаются два человека, и оказывается, что они настолько хорошо понимают и чувствуют друг друга, что так и за много лет не научишься, а у них все само как-то выходит. Он прервал паузу, которая нас обоих совсем не тяготила. Я подумал, что это хороший признак, когда с человеком комфортно не только говорить, но и молчать. А с ним это именно так.

– Мы вроде с тобой шли обедать, – у него всегда бодрый голос, – так что? Какие у тебя предложения? Я что-то сомневаюсь, что ты тут по ресторанам шляешься, поэтому сформулирую свой вопрос следующим образом: что именно, мой дорогой Александр, ты хотел бы сейчас больше всего съесть?

– Ну, я не знаю… наверное, что-то мясное. Если можно.

– Уточняю вопрос: это должно быть что-то типа большого стейка с кровью? Или что-то утонченное и изысканное?

– Можно изысканное, – сообщил я, так как мне само это слово понравилось.

– Ну, тогда давай-ка, мой дорогой, посетим какой-нибудь приятный французский или итальянский ресторан с авторской кухней.

Он достал смартфон и начал его довольно ловко ковырять, делая запрос. Через полминуты стало ясно, что французской кухней мы в Новокузнецке не побалуемся. Он поймал какого-то частника, и через десять минут мы подъехали к небольшому итальянскому ресторану в центре. Я раньше никогда не видел такого места. Мы сели у окна. Скатерть была белая и накрахмаленная. Рядом с сервировочными тарелками лежали такие же белоснежные тканевые салфетки, продетые в серебристые изящные кольца. Официант в белой рубашке и черной бабочке поставил на стол тарелки и по два блестящих прозрачной чистотой бокала. Я немного тушевался. Боялся, что-то сделаю не так. Но Он был в отличном настроении и все время шутил с официантом. Они обсуждали заказ, потом вино к нему. Мне, несовершеннолетнему, было предложено сопроводить трапезу чуть кисловатым морсом их собственного изготовления. Все было очень красиво. И очень, очень вкусно. К нам даже подошел шеф-повар, который оказался владельцем этого ресторана. Еще и итальянцем при этом. Он с ним поговорил о чем-то веселом по-итальянски. Оба смеялись. Шеф показывал на меня и что-то говорил. Он ему объяснил. Потом шеф с улыбкой потрепал меня за плечо и ушел к себе на кухню. Он перевел мне:

– Я ему сказал, что хорошо знаю итальянскую кухню, потому что моя дочь замужем за итальянцем. Он спросил, откуда ее муж. Я сказал, что из Бергамо. А он тоже с Севера. Из Мантуи. Я там бывал. Немного про город поговорили. Он потом про тебя сказал. Что сын у вас на вас похож. Ну я, Саша, не стал его разубеждать. Думаю, зачем его посвящать. Пусть думает, что так. Ты за это на меня не в обиде?

– Нет. Совсем нет. Он мне понравился. Веселый такой! Наверное, вкусно умеет готовить.

– Ну, не знаю. Сейчас попробуем. Во всяком случае, теперь, когда он знает, что нашел в нашем с тобой лице (то есть лицах) ценителей высокой итальянской ля куччина, он будет готовить особенно старательно. Это уж ты мне поверь. Я хорошо знаю эту нацию.

Еда и правда была очень вкусной. Я ощущал, как у меня на небе таял запеченный козий сыр, чуть приправленный каким-то кисло-сладким джемом. Я даже представить себе не мог, что сыр есть вкусно с вареньем!.. Блюдо под названием ризотто тоже мне очень понравилось. Да вообще все было прекрасно. И еще – мне было опять очень хорошо и спокойно с этим взрослым, уверенным в себе, опытным человеком. И я весь этот день видел, что он очень мягко и ненавязчиво старался сделать так, чтобы время, которое мы проводили вместе, было для меня приятным.

В пять часов мы засобирались возвращаться в детдом.

Он сокрушался, что так много болтал со мной о пустяках, а множество очень важных тем даже не успели затронуть. Но я сказал, что мне было очень интересно слушать его по любым темам. Мороз к вечеру постепенно крепчал, но я говорил, что мне не холодно. Просто мне очень хотелось побыть с ним все отпущенное нам директором для общения время, до последней минуты, впритык, до половины седьмого. Уже ближе к нашей улице Климасенко я снова начал волноваться. Уже скоро придем. Прощаться будем. А дальше что? Он как-то понял мои волнения и сказал, что у него обратный билет в Москву на раннее утро пятого числа, а это значит, что мы можем еще целых два дня провести вместе. Это успокоило меня. Но еще легче мне стало, когда он сказал, что теперь, когда мы все же немного познакомились, он хотел бы мне рассказать о плане, который предлагает мне с ним осуществить. Завтра утром, если возможно – до девяти утра, я напишу ему эсэмэску, что жду его. Вернее, он не сказал мне, что именно должен я написать, а просто сказал неопределенно:

– Саша, я не знаю, как ты сочтешь… У тебя, наверное, уже сложилось какое-то мнение о наших с тобой перспективах на будущее. Давай так договоримся. У тебя есть весь вечер, ночь и утро, чтобы решить для себя: хочешь, чтобы я оформил опеку или нет. Если да, то дай мне как-нибудь знать об этом. Можешь просто эсэмэску прислать. Вот тут визитка с моим номером. И я тогда пойму, что надо к тебе ехать в детский дом. Если же ты не дашь знать, ну, значит, я пойму, что ты этого не хочешь. И ты имеешь право принять любое из двух решений. И я пойму и приму любое. И тогда больше не появлюсь в твоей жизни. Но если ты все-таки решишь, что хотел бы дальнейшего развития событий, дай мне знать. Я приеду, и тогда прямо с завтрашнего дня нужно будет заниматься делами по оформлению всех бумаг в вашем детском доме и в городской опеке. За эти два оставшихся дня нам с тобой нужно будет вместе переделать очень много дел. И еще я бы хотел тебе изложить дальнейший план в случае твоего согласия. Он следующий. Два дня, пока я здесь, мы максимально готовим почву к твоему приезду ко мне в Москву на весенние каникулы. За пару дней до начала этих самых каникул я приезжаю за тобой сюда, в Новокузнецк, и мы дооформляем все документы. Потом летим в Москву уже вдвоем. После каникул ты возвращаешься сюда. У нас появится возможность у обоих еще раз подумать обо всем, но уже с учетом проведенной вместе недели в домашней обстановке. Если и после этого мы оба укрепляемся в мыслях, что можем жить вместе, я начинаю готовить документы уже не на гостевой режим, а на опеку. Но ты в любом случае должен доучиться здесь до конца учебного года. Срывать тебя из знакомой школьной обстановки посреди года я считаю неразумным. Далее нас ждет третий этап. Это вместе проведенное лето. Все три месяца. И вот если и тогда мы сочтем, что все у нас получится, ты окончательно переезжаешь ко мне. И с первого сентября идешь в десятый класс уже в Москве. План, может, и длинный, но зато он даст нам обоим возможность привыкнуть друг к другу, все взвесить. И, главное, понять: можем мы быть семьей, где есть отец и сын, или нет? Ну а если это станет нам ясно намного раньше, то и дай Бог!

Мы стояли у самых ворот. Надо было уже прощаться, но я не знал как. И он, кажется, тоже. Пауза могла затянуться, он прервал ее, пожимая мне на прощание руку и тихо похлопывая меня другой рукой по спине.

– Пока, Саня. До завтра… надеюсь, что до завтра.

– Спокойной ночи. И спасибо. Ваша маршрутка номер тридцать восемь… твоя…