Жемчужина как милость княжья,
Была мила мне; я же о ней
Скажу, что нет на востоке даже
Златой оправы, чтобы ценней,
Ни перла, чтобы светлей и глаже;
И я, ценитель драгих камней,
Вовек не видывал я в продаже
Изящней, ярче и круглей!
Увы! В слезах немало дней
Носил я траур по утрате,
По непорочной, по моей,
Упавшей в травы в вертограде.
В ограде мечтал я на миг, не доле,
Увидеть то, что не видит зрак,
Ту, что меня утешала в недоле,
Даруя ко благу множество благ;
И грудь моя разрывалась от боли,
И на сердце пали унынье и мрак;
Но в миг покоя, вдруг, ниотколе,
Музыка в сердце втекала, да так
Легко и сладко: мол, прах сопряг
Сиянье с тлением в ограде.
Ты, прах, жемчужину, будто злак,
Истлил в зеленом вертограде!
В ограде, где в златой оправе
Мое сокровище истлевало,
Там пряно пахло разнотравье
Цвело — желто, сине и ало,
Ибо взрастало не на отраве:
Вскормила та, что в подземье пала,
Зерно, оставленное в отаве,
Семян цветочных тоже немало.
От блага благо берет начало:
Она, благая, истлела ради
Травы — чтоб разнотравье стало
И пряно пахло в вертограде.
В тот раз к ограде, как всегда, я
(Высоки серые врата),
(Был август, время урожая,
Серпам востреным маята),
Опять пришел я, опять страдая;
Там цвел пион в тени куста,
Имбирь с гвоздикой — отцветая,
Где в травы закатилась та,
Бесценная, и неспроста
Столь сладко пахло в палисаде,
Где пребывала красота
Моей жемчужины в вертограде.
И вот в ограде стоял опять я,
Но грудь сжималась в томленье новом:
И вопрошания, и проклятья,
И гнев, невыразимый словом;
«Смирись!» — твердил мне ум, но внять я
Не мог ему, и о Христовом
Смиренье не имел понятья,
Клял скорбь я, прировняв к оковам.
И в травы, к запахам медовым,
Прилег поближе к моей отраде,
И сон — внезапный, как смерть, — покровом
накрыл меня в том вертограде.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления