Онлайн чтение книги Житие архиерейского служки
Свенский монастырь, называемый также Свинским, и его окрестности

Свенский монастырь – он же Успенский, и он же Ново-печерский – подведомствен Киево-Печерской лавре.

В народе этот монастырь без всякой злобы прозвали Свинский монастырь, хотя и стоит он на реке, именуемой Свень.

Свинский монастырь славился огромными своими ярмарками, которые происходили на монастырской земле и приносили ему прибыль значительную.

Монастырь огромный, весь каменный, колокольня и собор построены по плану Растрелли в 1758 году.

Игумном этого монастыря был человек, соединяющий в себе достоинства духовные и светские. Звали его отец Палладий, волосы у него были черные, глаза лакированные, голос чистый.

И шутить он умел равно и с дворянами и с дворянками.

Особенно хорошо проводил время игумен во время сентября, когда четыре недели шумела у монастырских стен многолюдная ярмарка.

Шумел здесь, уже за стенами, и Кирилл Флиоринский.

Отсюда выезжал он в другие монастыри, к знатнейшему купечеству на обеды, отсюда же выехал он в поместье господина Фаддея Тютчева.

Деревянный дом Тютчева был украшен не скупой рукой.

Обои штофные, картины, комоды и шкафы, столики и бюро красного дерева.

Слуги в ливреях, и зовут их «ляке». Камердинер в шелку.

За стол садятся пятьдесят персон обоего пола, и на первом месте хозяин, но в халате и колпаке.

Праведное небо, тебе единому известно, сколько здесь было пролито или, лучше сказать, выпито английского пива, вина и пунша.

Пирование началось при самом приезде вечером и продолжалось в саду.

Погода была наипрекраснейшая, хотя золотой сентябрь уже снял с большинства деревьев прекрасные их одежды и устлал ими землю.

Первым был сражен хозяин; его понесли из сада в спальню, лишенного зрения, слуха, обоняния и осязания.

Иерарх остался на посту, и он кричал на хозяйских слуг:

– Ваш барин сделал смертный грех, преждевременно обнажив фронт в противность всем регламентам, и будет он за это предан духовному суду!

Игумен Палладий и протопоп брянский, стараясь потушить беду, крикнули слугам, чтобы катили из погреба новые бочки вина.

В саду были зажжены две тысячи плошек, небо стало розоватым.

В десять часов утра преосвященный изволил лечь спать, а хозяин соизволил проснуться.

Время текло, сентябрь кончался, разъезжалась ярмарка, разъезжались опустелые ярмарочные возы, улетели на юг последние птицы; перепела, объевшиеся на жнивье, бегом и подлетом уходили на юг.

В Севск уезжали тяжело груженные архиерейские повозки.

Провожали долго, несколько раз запрягали и отпрягали лошадей.

Выехали ночью.

Звонили колокола, и все вместе больше походило на ночную тревогу, чем на церемонию.

Провожал архиерейский обоз господин майор Бахтин.

Сзади ехал на лошади господина майора Добрынин в качестве предводителя и архиерейских и бахтинских певчих.

Архиерейские певчие были одеты в польские кафтаны с длинными рукавами, которые закидывались за спину.

Бахтинские певчие были одеты под драгунов.

Все вместе пели веселые песни.

А на передней повозке подпевал епископ и сладким голосом выводил рулады отец Палладий, поблескивал во тьме лакированными своими глазами.

Господин Бахтин, высовываясь из коляски, кричал:

– Твоя лошадь, твое седло, твои пистолеты!

Принимать подарки для Добрынина было дело не новое.

И он салютовал Бахтину шляпой в такт песне.

На ночевке отец Палладий представлял печерских соборных старцев, сельских попов, извозчиков, бурсаков в смешном и непринужденном виде.

Таков был месяц сентябрь.

Такова была архиерейская жатва.

С горем должен, однако, заметить, что зимою Бахтин за подарки потребовал деньги и получил их, в незначительном, правда, количестве.