Онлайн чтение книги Кати в Париже Kati i Paris
VI

Жгучая тоска Евы по Моне Лизе и Нике Самофракийской и по прелестным картинам импрессионистов в Jeu de Раите была постепенно утолена. Но когда она увидела знаменитую картину Мане «Dejeuner sur I’herbe» [73]Мане Эдуар (1832–1883) — известный французский живописец. Картина «Завтрак на траве» (1863), вызвавшая горячие споры, принесла ему славу. 13 этой и в ряде других картин («Олимпия», 1863; «Завтрак в мастерской», 1863, и т. д.) он переосмысливал сюжеты старых мастеров в духе современности., в ней пробудилась тоска нового рода. Она тоже пожелала завтракать на зеленой траве, «хотя и не столь легко одетой», — сказала Ева.

— Милый Леннарт, не можем ли мы это осуществить? — молила она. — Завтрак в Булонском лесу — сегодня, когда такая прекрасная погода!

Даже я смотрела на него умоляюще.

— Да, милый Леннарт, — попросила я.

— Вы говорите словно двое бедных маленьких детей, умоляющих о чем-то жестокосердого отца, — ответил Леннарт. — Пожалуй, не я один распоряжаюсь в этой компании.

— Да, но автомобиль поведешь ты, — заметила Ева.

— А мы с Евой организуем все остальное, — подхватила я. — Идем, Ева, запасемся продовольствием.

Мы быстро бросились вниз по лестнице с изображениями семи смертных грехов на стенах. И Ева сказала, что заметила у себя явную склонность абсолютно ко всем смертным грехам, за исключением жадности.

— А прежде всего — обжорство, — сказала она, останавливаясь перед изображением неестественно толстого человека, иллюстрировавшего своей фигурой этот смертный грех.

— Вот так и будешь выглядеть! Хо-хо-ха-ха!

Студент, комната которого находится рядом с комнатой Евы, как раз поднимается по узкой лестнице. Он обволакивает ее целой серией взглядов своих бархатных глаз, и они проходят друг мимо друга со множеством «извините!» и «извините!» с одной и с другой стороны. И мне, пожалуй, кажется, что процедура слишком растягивается, причем без всякой необходимости. Ведь лестница вовсе не так узка, а Ева, несмотря на свое «обжорство», еще не достигла таких объемов, чтобы представлять собой какую-то помеху вовсе не на такой уж узкой лестнице.

— Я все думаю, не стоит ли мне, пожалуй, пойти и помечтать с ним как-нибудь вечером, — сказала Ева, когда студент исчез за дверью своей комнаты.

— Да, но ты ведь его не знаешь, — предупредила я Еву.

— Не знаю! — воскликнула она. — При таких-то тонких стенах, как в здешнем отеле! Мы обычно поем друг другу! Хотя и притворяемся, что, разумеется, не знаем, будто это — друг для друга! Он поет мне каждое утро: «Сотше un p’tit coquelicot…» [74]«Как маленький цветок — мак…» (фр.)., когда чистит зубы, а только кончает петь он, начинаю я: «В первый раз, когда увидела тебя!» Вообще, теперь он умеет уже насвистывать эту песенку. Правда, иногда он фальшивит, но я его поправляю!

— Может, он думает стать depute, когда вырастет, — намекнула я.

— Нет, он изучает медицину, — сообщила Ева.

— Ты это тоже слышала через стену? — спросила я.

— Нет, это через Николь. Она рассказывает мне каждое утро об Анри и обо всех других, кто здесь живет.

— Анри?

— Его зовут Анри Бертран! Да! Я, пожалуй, выйду как-нибудь вечерком и немного помечтаю вместе с ним… Когда как следует продумаю этот вопрос. Все же я в Париже… и все прочее! Да, да… но сейчас речь, стало быть, идет о еде. Что мы купим?

Мы свернули на Rue de l’Estrapade [75]Улицы Пытки Дыбой (фр.).

— Прежде всего ветчину, — сказала я. — На этой улице жил Дидро [76]Дидро Дени (1713–1784) — французский философ, писатель. Основатель и редактор «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (1751–1772)., ты знаешь?

— Нет, да и вообще, какое мне дело до этого! — заявила Ева. — Но знаешь, что я прочитала вчера в газете «Paris Soir»? [77]«Вечерний Париж» (фр.).Поставили фильм «Rue de l’Estrapade»! Как раз про эту улицу. С этим милым малюткой Даниэлем Желеном в главной роли.

— Он был арестован там, в доме номер три, после того как написал «Lettres sur les aveugles» [78]«Письмо о слепых в назидании зрячим» (фр.)..

Ева остановилась.

— Они арестовали Даниэля Желена? — закричала она.

— Дидро, глупышка! — объяснила я.

Ева с облегчением вздохнула.

— Дидро! — сказала она таким тоном, что явно дала понять: пусть бы Дидро просидел в темнице всю свою жизнь, если уж так случилось. — Смотри! — закричала она. — Маленькая Дурочка еще не проснулась!

Мы прошли уже на Place de la Contrescarpe [79]Площадь Контрескарп (фр.)., где на своем обычном углу спала Маленькая Дурочка. Она была из тех, что обитали здесь в великом множестве. Маленькая старушка, которая обычно бродила по вечерам по Rue Mouffetard, веселая, приветливая и чуть растерянная, поэтому мы и прозвали ее «Маленькая Дурочка». Здесь повсюду жило столько бедных эмигрантов и «простых трудящихся», «маленьких людей», как называла их Ева, а также много гораздо более колоритных фигур: уличные воришки и бродяги, проводившие большую часть своей жизни под открытым небом. Когда наставал вечер, Rue Mouffetard и все ее бесчисленные бары заполнялись так, что начиналась давка. Своеобразнейшие типы пили пиво или перно [80]Перно — марка аперитива.. Они кричали, болтали и хохотали, а посреди всей этой толкотни бегала Маленькая Дурочка и тоже смеялась и кричала.

Она нам нравилась. В Маленькой Дурочке был шарм, но сейчас она спала на своем обычном углу на Place de la Contrescarpe, от которой начинается улица Муфтар. Знаешь ли ты, Маленькая Дурочка, что некогда в стародавние времена возле этой маленькой площади располагалось знаменитое кафе «Ротше de Pin»? [81]«Сосновая шишка» (фр.).Знаешь ли ты, что Рабле [82]Рабле Франсуа (1494–1553) — великий французский писатель, автор замечательного романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1532).и Вийон [83]Вийон Франсуа (1431 или 1432–1463) — французский поэт. В его стихах звучит дерзкое прославление земных радостей, отрицание ханжества.по очереди сиживали здесь и шумели по вечерам? Они были бы для тебя веселыми спутниками, ты дурачилась бы вместе с ними, если бы жила в те дни!

Но Маленькая Дурочка все спала и спала. А нам ведь надо было покупать продукты.

— Ты говорила — ветчину! А что еще?

— Жареного цыпленка и сыр — несколько сортов, и хлеб.

— И легкое-прелегкое вино, — предложила Ева. — Vauvray! [84]Вовре (фр.) — белое сухое вино.

Мы обошли зигзагом между ларьками на Rue Mouffetard и купили все, что нам было нужно.

—  Etez-vous triste? [85]Вы грустны? (фр.), — сказал мне какой-то сумрачный господин, когда я несколько мгновений одиноко стояла в стороне, пока Ева покупала клубнику.

Он ободряюще похлопал меня по плечу, словно намекая, что знает множество хитроумных способов развеселить меня в случае, если я и вправду огорчена.

Хо-хо, если бы он только знал, как мало я огорчена! Я была чуть ли не веселее, чем Маленькая Дурочка, которая как раз проснулась и готовилась начать новый день.

Проходя мимо, я сунула ей скомканную банкноту — сто французских франков. Она взглянула на меня, как ребенок в тот миг, когда в сочельник зажигается елка, и улыбнулась мягкой и теплой улыбкой.

Когда мы вернулись, Леннарт уже ждал нас с машиной, и мы втиснулись в нее — все трое.

Вообще-то я не люблю, когда Леннарт ездит по Парижу, я так нервничаю! Здесь, на левом берегу, все идет хорошо, но, как только мы попадаем в пробку на Place de la Concorde, у меня душа уходит в пятки. Чтобы нам удалось выбраться отсюда живыми, мне лучше всего помочь этому по-своему: зажмурить глаза, когда грозит явная опасность, впиться ногтями в ладони и согнуть «Кати б- 'Нлрифе пальцы ног так, чтобы в икрах начались судороги. Но никогда ничего не случалось, да и на этот раз все прошло счастливо. Я так усердно сгибала пальцы, проезжая мимо Champs Elysees, и крепко-крепко зажмуривала глаза, объезжая Триумфальную арку, что мы без всяких неприятностей смогли свернуть на Avenue Foch [86]Авеню Фош (фр.) — рядом с Елисейскими Полями. Фош Фердинанд (1851–1929) — маршал Франции..

Здесь движение было более спокойным, и я осторожно попробовала рискнуть выпрямить пальцы ног. Все прошло хорошо, и опасность на этот раз миновала! Мы медленно ехали вдоль знаменитой авеню. Здесь в шикарных домах с зелеными лужайками перед фасадами жили богачи.

— Не странно ли, — заметил Леннарт, — и на богатых, и на бедных смотреть интересно. Все то, что посредине, между ними, не заслуживает внимания.

— Да, ты прав, — согласилась я. — На дом миллионера и на дом самого последнего бедняка смотришь всякий раз, когда попадаешь в другую страну! Только крайности, только контрасты. То, что не относится ни к тому ни к другому, никого не интересует.

— Так всегда, — подхватила Ева. — Если хочешь, чтобы тебя по-настоящему заметили, надо быть человеком крайностей: либо Маленькой Дурочкой, либо женой Ага-Хана [87]Ага-Хан — титул имама мусульманской секты исмаилитов. Наиболее известен Ага-Хан III, 48-й имам, в 1885–1957 гг. политический деятель Индии, крупный земельный собственник, миллиардер. Несколько раз был женат, в том числе на звезде Голливуда 1940-х гг. знаменитой американской киноактрисе Рите Хейворт (1918–1987)., либо прекрасной, как день, либо такой уродиной, что у людей перехватывает дыхание, когда они тебя видят!

Мы немного порассуждали на эту тему, въезжая в светлую зелень Булонского леса, и пришли к приятному заключению, что мы, пожалуй, те, кто находится посредине, и если даже мы не очень достойны, чтобы на нас смотреть, все равно это самый счастливый случай.

— Если нам только удастся отыскать свободное место, мы увидим воочию, что такое завтрак sur I’herbe [88]На траве (фр.)— сказала Ева.

— А не покататься ли нам сначала немножко на лодке? — предложил Леннарт.

— Ой, в самом деле, это можно? — воскликнула Ева. — Ой, как чудесно! Я не гребла с тех пор, как малышкой ездила к бабушке в Эдлескуг и там по вечерам каталась на лодке по озеру Эдслан. А как называется это озеро?

— Lac Inferieur [89]Озеро Нижнее (фр.)., — ответил Леннарт.

— Пожалуй, оно значительно уступает Эдслан, — сказала Ева. — Не такое большое.

Озеро сверкало на солнце. Оно выглядело заманчиво, даже если его нельзя было сравнить с Эдслан. Маленькие лодки с молодыми парижанами и парижанками лениво скользили вдоль одетых кудрявой зеленью берегов. Мы взяли напрокат две лодки, потому что Ева непременно хотела оживить воспоминания детства и грести самой.

— Если я закрою глаза, то смогу представить, что это Эдслан, — сказала она.

— Если ты закроешь глаза, ты будешь сталкиваться с каждой встречной лодкой, — предупредил Леннарт, беря в руки весла.

Мы заскользили по тихой водной глади среди множества других лодок. В основном в них сидели молодые пары, однако встречались и милые папы, плававшие по озеру с веселыми щебечущими детьми.

— Подумай только, — сказала я Леннарту, — когда эти дети вырастут и станут рассказывать об озере своего детства, они будут иметь в виду искусственное озеро в Булонском лесу, разве это не странно? А как называется озеро твоего детства, Леннарт? Ты никогда мне об этом не рассказывал.

— Канхольмский фьорд, — ответил Леннарт. — Я жил там каждое лето, пока мне не исполнилось десять лет. А потом папе больше понравилось западное побережье. Но именно в Канхольмском фьорде я научился плавать, и там я поймал своего первого окуня. Тот день я не забуду никогда!

— Как ужасно думать, что тебе было шесть лет и десять, а я тебя тогда не знала. Мальчика, который был десятилетним Леннартом, больше не существует, он все равно что исчез, словно умер в день своего десятилетия, и я никогда не узнаю, каким он был.

— Радуйся, — засмеялся Леннарт, — в детстве я был на редкость растрепанным мальчуганом.

— Не может этого быть, — запротестовала я.

— Да, я только и делал, что озорничал, насколько я себя помню.

— Ты несправедлив к десятилетнему Леннарту! — возмутилась я. — Неужели ты не можешь сказать о нем ничего хорошего?

— Он любил животных! — вспомнил Леннарт. — Могу поклясться — более преданного друга собак никогда на свете не было. У меня был пес, которого я любил чуть ли не больше, чем маму и папу. Возможно, такое бывает с малышами, у которых нет ни братьев, ни сестер.

— Жаль нас, у которых нет ни братьев, ни сестер, — сказала я. — Я обычно играла в такую игру, будто у меня семь сестер и семь братьев. Моим детям эта игра не понадобится, так я решила!

— А сколько тебе нужно детей? — спросил Леннарт, избегая столкновения со встречной посудиной.

— Примерно столько, сколько помещается в этой лодке, — сказала я, указывая на лодку, битком набитую нарядными детьми разных возрастов.

Леннарт посмотрел на меня и улыбнулся.

— Это хорошо, — сказал он. — Только бы они были похожи на свою мать и…

— Сначала у меня будет мальчик, — решила я, — он вырастет и станет похож на десятилетнего Леннарта, так что я получу некоторое представление о том, как выглядел этот маленький мальчик.

— Избавь нас, Боже! — воскликнул Леннарт.

Еву мы увидели издалека. Она находилась посредине целого косяка лодок с одинокими личностями мужского пола. Но Ева гребла точь-в-точь так, словно была одна на озере своего детства.

Она явилась, когда я накрыла «стол» к ленчу на тенистой поляне. У нее потрясающий нюх, когда дело касается еды.

— Великолепно, — сказала она, взяв порцию цыпленка.

— У Кати замечательная способность накрыть на стол, расставить посуду и еду так, что это прекрасно выглядит, — одобрительно заметил Леннарт.

Он мне так нравился, когда говорил эти слова. Я радовалась все время, пока мы ели. Леннарт вытащил походные стаканчики, которые были у нас в машине, и мы выпили легкого вина Vauvray в честь и хвалу этого дня.

Когда завтрак sur I’herbe закончился, мы растянулись на траве.

— Представить только, что все-таки лежишь в Булонском лесу! — сказала Ева. — Мне кажется, что это словно бы чуточку больше, чем лежать в обыденношведском крестьянском лесу. А вообще-то, почему мне так кажется?

— Потому что ты под влиянием всего прочитанного о Bois de Boulogne [90]Булонский лес (фр.)., — объяснил Леннарт. — Множество французских романов так и роятся у тебя в голове.

— Да, дорогой, сколько дуэлей здесь разыгралось! — сказала я. — Сколько раз люди вскакивали с кроватей в несусветную рань, чтобы поехать в Булонский лес, прежде чем успел подняться легкий туман.

— Никаких французских романов я не читала, — проворчала Ева, — но мне все равно кажется замечательным быть здесь. А вообще, почему сейчас не дерутся на дуэли? Как приятно было бы сидеть здесь и смотреть, как дерутся на дуэли!

Но Еве пришлось довольствоваться спектаклем, который мог предложить нынешний Bois de Boulogne. Постепенно появлялось все больше и больше людей, поток автомобилей все возрастал. Парижские дамы намеревались пить послеполуденный чай здесь, на природе, и мы последовали их примеру. Мы пили чай в элитном заведении, оказалось, что он стоил столько же, сколько еда и проживание за один день в нашем маленьком отеле. Тогда мы решили: во-первых, никогда больше не пить чай в Булонском лесу, во-вторых, в дальнейшем придерживаться кофе, который в Париже куда дешевле.

— Как раз сию минуту я мог бы выпить стакан холодного пива, — сказал Леннарт.

Произнес он это вечером того же самого дня, когда было еще очень тепло. Теплый чудесный июньский вечер в Париже — о боги! Мы стояли бок о бок с людьми из всех стран мира в кафе «Flore».

Один из них был Петер Бьёркман.