Онлайн чтение книги Корни
Глава 31

Когда это не мешало их обязанностям, новым мужчинам позволяли присутствовать на собраниях совета старейшин, которые каждую луну проходили под старым баобабом Джуффуре. Кунта и его товарищи устраивались с самого края. Шесть старейшин, сидевших на выделанных шкурах плечом к плечу, казались такими же старыми, как само дерево. Кожа их на фоне длинных белых одеяний казалась абсолютно черной. Лицом к ним находились те, чьи проблемы и споры старейшины разрешали. За просителями в соответствии с возрастом рядами сидели младшие старейшины, и среди них Оморо. А уже за ними располагались новые мужчины из кафо Кунты. И совсем позади могли сидеть женщины, хотя это случалось редко – разве что дело касалось кого-то из их ближайших родственников. Как-то давно на собрание пришли все женщины деревни – но такое происходило лишь тогда, когда дело могло дать пищу для сплетен.

Когда совет решал чисто организационные дела – например касательно отношений Джуффуре с другими поселениями, – женщины не приходили. А вот дела жителей деревни рассматривали большой и шумной толпой – но все смолкали, когда самый старый из старейшин поднимал свой посох, обшитый яркими бусинами, и ударял в стоящий перед ним тамтам, вызывая первого просителя. Очередь устанавливалась в соответствии с возрастом – дела тех, кто старше, рассматривали в первую очередь. Проситель поднимался, излагал свое дело, старейшины внимательно слушали его, глядя в землю. Потом проситель садился. После этого любой из старейшин мог задать ему вопрос.

Если дело касалось спора, то вызывали вторую сторону. Этому человеку тоже задавали вопросы, а потом старейшины отворачивались, чтобы обсудить дело, и это могло занять много времени. Иногда кто-то из них оборачивался и задавал свои вопросы. В конце концов старейшины поворачивались к собравшимся, просители снова поднимались, и главный старейшина произносил свое решение, а затем вызывал следующего.

Даже для новых мужчин подобные слушания давно стали рутиной. Те, у кого недавно родились дети, просили увеличить надел мужа и выделить дополнительный рисовый надел жене. Просьбы эти рассматривались очень быстро, равно как и просьбы о выделении первых наделов неженатым мужчинам – Кунте и его товарищам. В ююо кинтанго учил юношей никогда не пропускать собраний совета старейшин – только в самых крайних случаях. Решения старейшин расширяют знания мужчины, и когда пройдут должные дожди, он тоже займет место в совете. На первом собрании Кунта смотрел на Оморо. Отец сидел прямо перед ним. Кунта гадал, сколько сотен решений хранит в своей голове отец, хотя он еще и не стал старейшиной.

На том первом собрании, где был Кунта, обсуждали спор о земле. Двое мужчин предъявляли свои права на плоды деревьев, когда-то посаженных первым на земле, которая теперь принадлежала второму, потому что семья первого уменьшилась. Совет старейшин присудил плоды первому, сказав: «Если бы он не посадил деревья, то и плодов не было бы».

На других собраниях люди часто спорили из-за поломки или потери чего-то позаимствованного. Истинный хозяин всегда утверждал, что предметы эти были ценными и совершенно новыми. Если у ответчика не было свидетелей, которые могли бы эти утверждения опровергнуть, ему обычно приходилось заплатить или заменить сломанную или потерянную вещь новой. Кунта видел, как разозленные люди обвиняли друг друга в собственных неудачах, считая, что на них навели порчу злой магией. Один мужчина утверждал, что другой коснулся его петушиной шпорой, из-за чего он тяжело заболел. Молодая жена заявляла, что свекровь спрятала на ее кухне ветку кустарника бурейна, из-за чего вся ее еда имеет плохой вкус. Вдова жаловалась на то, что старик, притязания которого она отвергла, сыплет на ее пути толченую яичную скорлупу, из-за чего с ней случаются всякие неприятности. Если доказательства злой магии были достаточно убедительными, совет постановлял провести соответствующий ритуал и приглашал для этого ближайшего странствующего колдуна. Колдуна вызывали барабанами, а все расходы ложились на злоумышленника.

Кунта видел, как должников вынуждали отдавать долги, даже если для этого им приходилось продавать свое имущество, а если продавать было нечего, то они работали на земле кредитора в качестве рабов. Он видел рабов, которые обвиняли своих хозяев в жестокости, в предоставлении некачественной пищи или жилья или в том, что те забирали больше, чем полагалось по закону. Хозяева, в свою очередь, обвиняли рабов в обмане, в сокрытии части урожая, в плохой работе, в сознательной поломке орудий труда. Кунта видел, как старейшины тщательно обдумывали все доказательства и принимали во внимание репутацию каждого человека. Порой репутация рабов оказывалась гораздо лучше, чем их хозяев!

Но иногда хозяева и рабы вовсе не спорили. Кунта видел, как они вместе приходили на совет, чтобы старейшины позволили рабу жениться и войти в семью своего хозяина. Любая пара должна была сначала получить разрешение совета. Старейшины оценивали, не находятся ли будущие супруги в слишком близком родстве. Но даже если препятствий к браку не было, ответа приходилось ждать целую луну. За это время жители деревни могли приватно посетить старейшин и поделиться с ними хорошей и плохой информацией о будущих супругах. Хорошо ли они были воспитаны? Проявляли ли уважение к старшим? Не создавали ли трудностей для других людей, в том числе и для членов собственной семьи? Не проявляли ли нездоровых склонностей – например к обману или утаиванию истины? Не была ли девушка слишком раздражительной и сварливой? Не избивал ли коз юноша? В таких случаях в браке отказывали, поскольку считалось, что муж или жена могли передать подобные качества своим детям. Впрочем, насколько было известно Кунте еще до того, как он стал присутствовать на советах старейшин, большинству супругов брак позволяли, потому что их родители уже задали все подобные вопросы и сочли полученные ответы удовлетворительными – только после этого они дали свое согласие.

Но на собраниях совета Кунта узнал, что порой родителям не говорили того, что потом сообщали старейшинам. Кунта видел, как одному мужчине отказали в браке, когда появился свидетель, который заявил, что в бытность свою козьим пастухом этот юноша украл у него корзину, думая, что его никто не увидит. Тогда о преступлении не сообщили из жалости – ведь виновник был всего лишь мальчиком. Если бы об этом сообщили, то по закону ему отрубили бы правую руку. Кунта видел, как молодой вор, о преступлении которого стало известно, разрыдался и признался в своей вине перед повергнутыми в ужас родителями. Девушка, на которой он хотел жениться, разразилась слезами. Вскоре после этого юноша исчез из Джуффуре, и больше о нем никто не слышал.

В течение нескольких лун Кунта присутствовал на собраниях совета, и он понял, что больше всего проблем у женатых людей – особенно у мужчин, которые имели двух, трех или четырех жен. Такие мужчины чаще всего обвиняли жен в супружеской неверности. Если обвинения мужа поддерживали другие свидетели, то обидчику приходилось нелегко. Если он был богат, старейшины могли приказать ему отдавать оскорбленному мужу свое имущество, одну вещь за другой, пока тот не скажет: «Довольно» – а такое могло произойти, когда у обидчика в хижине вообще ничего не оставалось. Когда же обидчик оказывался бедным, что случалось довольно часто, старейшины могли приказать ему какое-то время трудиться на мужа – время определялось степенью обиды. А одного мужчину, который постоянно развлекался с чужими женами, старейшины приговорили к публичной порке – оскорбленный муж должен был нанести ему тридцать девять ударов плетью по обнаженной спине на центральной площади деревни – таков был старинный мусульманский обычай «сорок за вычетом одного».

Увиденное и услышанное от оскорбленных жен и мужей на собрании совета немного охладило желание Кунты иметь семью. Мужчины заявляли, что жены их не уважают, ленятся, не хотят заниматься с ними любовью, когда приходит их очередь. А с некоторыми женщинами вообще невозможно жить. Обвиненные жены приводили свои аргументы, и их поддерживали свидетели. Но если свидетелей не находилось, то старейшины позволяли мужу вынести из хижины жены три принадлежавшие ей вещи, а затем в присутствии свидетелей трижды повторить: «Я с тобой развожусь!»

Главным же обвинением со стороны жены – если такое вы-двигалось, то на собрание старейшин приходили все женщины деревни! – было утверждение, что ее муж не мужчина, то есть он не удовлетворяет ее в постели. Тогда старейшины назначали трех зрелых людей – из семьи оскорбленной жены, из семьи мужа и из совета старейшин. В назначенное время эти трое наблюдали за мужем и женой в постели. Если двое из трех говорили, что жена права, она получала развод, а ее семья забирала коз, отданных в приданое. Но если двое считали, что муж справляется хорошо, он не только возвращал своих коз, но еще мог и побить жену и развестись с ней, если у него было такое желание.

С того времени, когда Кунта стал мужчиной, прошло несколько дождей, но ни одно дело, рассматриваемое советом старейшин, не вызывало у него и его сверстников такого интереса, как то, которое началось со слухов и сплетен относительно двух старших членов их кафо и двух самых привлекательных вдов Джуффуре. Когда дело наконец дошло до совета старейшин, почти все в деревне собрались у баобаба, чтобы занять самые удобные места. Сначала, как обычно, рассматривали дела людей старых, а потом подошла очередь Дембо Дабо и Кади Тамба, которые больше дождя назад уже получили развод, а теперь снова пришли на совет. Широко ухмыляясь и потирая руки, они просили у старейшин разрешения жениться. Но ухмылки сошли с их лиц, когда старейшина сурово сказал:

– Вы требовали развода, следовательно, не можете жениться вновь – пока между вами не окажется другой жены и мужа.

Сзади раздались изумленные вскрикивания. Барабан вызвал следующих просителей:

– Туда Тамба и Калилу Контех! Фанта Беденг и Сефо Кела!

Двое юношей из кафо Кунты и две вдовы выступили вперед. За всех говорила высокая вдова Фанта Беденг. Судя по всему, она тщательно продумала свое выступление, и все же ее беспокойство явно ощущалось.

– Туде Тамбе тридцать два дождя, а мне тридцать три, – сказала она. – Нам вряд ли удастся найти себе мужей.

Она просила совет одобрить дружбу-терийю: они с Тудой Тамбой будут готовить еду и спать с Сефо Келой и Калилу Контехом соответственно.

Старейшины задали всем четырем несколько вопросов – вдовы отвечали уверенно, друзья Кунты не очень, хотя за ними никогда не замечалось особой робости. Старейшины отвернулись и стали совещаться. Зрители были так напряжены, что слышно было, как на землю падает надкусанный земляной орех. Наконец старейшины повернулись:

– Аллах одобряет! Вдовы получат мужчин, а молодые мужчины – бесценный опыт, который пригодится им потом в семейной жизни.

Главный старейшина дважды ударил в тамтам и сурово посмотрел на оживившихся женщин, сидевших позади. Когда они умолкли, раздалось очередное имя:

– Джанкех Джаллон!

Пятнадцатилетнюю девушку слушали последней. Все в Джуффуре танцевали от радости, когда Джанкех удалось сбежать от похитившего ее тубоба и вернуться домой. Но через несколько лун оказалось, что она беременна, хотя и не замужем, и это породило много сплетен. Молодая и сильная девушка вполне могла бы стать третьей или четвертой женой старого мужчины. Но у нее родился странный ребенок – кожа у него была смуглой, как выделанная шкура, и очень необычные волосы. Куда бы Джанкех Джаллон ни пошла, люди отворачивались и старались побыстрее уйти. На глазах девушки блестели слезы, когда она спрашивала у старейшин, что ей делать. Старейшины даже совещаться не стали. Главный старейшина сказал, что это серьезное и сложное дело нужно тщательно обдумать. Решение будет вынесено на собрании на следующей луне. После этого пятеро старейшин поднялись и ушли.

Встревоженный и не удовлетворенный исходом собрания, Кунта сидел на своем месте, когда его сверстники и другие слушатели поднялись и потянулись к своим хижинам, обсуждая услышанное. Он все еще размышлял, когда Бинта принесла ему ужин. За едой он не сказал ей ни слова. Мать тоже молчала. Вечером он взял копье, лук и стрелы, подозвал свою собаку-вуоло и отправился охранять деревню – на этой неделе была его очередь. На посту Кунта продолжал думать о смуглом ребенке со странными волосами, о его еще более странном отце, о том, съел ли бы этот тубоб Джанкех Джаллон, если бы ей не удалось сбежать, или нет.