Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
56

А дальше – звонки по всем телефонам довмина посыпались с ужасающей быстротой: на Мариинскую площадь пришёл ещё один полк! и с такими же лозунгами! Есть и „долой Милюкова и Гучкова”! Грозно стоят, сгущается толпа! Уже больше десятка тысяч!

Первое уличное выступление против Временного правительства! Грозно!

Всё смешалось, заседание совета министров прервалось. Ходили к разным телефонам, подключили телефон и здесь.

Гучков вызвал генерала Корнилова, тот мгновенно явился. Они вышли в другую комнату.

Про Верховного Главнокомандующего с его разложенными бумагами – совсем забыли, и даже вежливый Львов не вспоминал, что надо же или продолжить, или перенести на другое заседание – хотя сколько же мог теперь генерал Алексеев жить в их суматохе? – его место в Ставке. Для воюющей страны какая проблема была важней, чем его доклад? Но теперь он только молча посматривал на министров – как на сумасшедших. Он и из Могилёва угадывал, что они беспомощны, но не в такой же мере!

Милюков, который вообще мало краснел и никогда не бледнел, – сейчас был бледен. Тоже и он звонил в своё министерство.

Были министры, кто смотрели на него со злорадством или любопытством.

Первое общее понимание было: что эти войска к Мариинскому дворцу послал Исполнительный Комитет! Князь Львов долго разговаривал с Церетели по телефону, тот уверял, что – нет, нет, не по их приказу.

Потом Львов слабым голосом, его не сразу и услышали, объявил, что Исполнительный Комитет настаивает на совместной встрече, обсуждать ноту Милюкова, не возражают ли господа министры – сегодня в 9 часов вечера в Мариинском?

Да, разногласие вышло за пределы камерного, как ещё виделось утром. Без Исполнительного Комитета самому правительству тут не справиться.

Не очень теперь хотелось ехать в осаждённый Мариинский – но к вечеру, может быть, толпы там разойдутся?…

Вошли Гучков с Корниловым, не сразу заметили и их. Корнилов стоял тёмным неподвижным истуканом, мрачный. А у больного Гучкова складки лица подтянулись и движенья чётче, он будто поздоровел. Остановился в центре комнаты, оглянулся, – кроме министров один Алексеев, – и сказал громко, отрывисто – все сразу заметили, услышали, замолчали.

– Господа! Больше так жить нельзя! Мы ведём себя ничтожно. Мы не можем оставаться куклой на верёвочках. Совет – нас дёргает как хочет. Мы никогда с ними не сговоримся по-хорошему. По данным генерала Корнилова – у нас около трёх с половиной тысяч надёжных крепких войск. В остальном гарнизоне – полтораста тысяч, но они все разболтаны, и ни одной крепкой части. Мы их не можем разгромить, но это и не требуется. Мы можем надёжно защитить правительство, и разговаривать с Советом иным тоном.

Он ещё не договаривал, что это будет за тон? и как же сложатся отношения с Советом? Да не думал ли он – применить силу и к Совету?…

(А вообще: думал ли он серьёзно то, что говорил? Или ожидал верный отказ?)

– Дадим ли сейчас генералу Корнилову твёрдые инструкции? А генерал Алексеев сделает соответственный вывод для Ставки.

Министры молчали.

Растерянно.

А Милюков сидел твёрдый, надутый.

Отполированный Терещенко, стоявший на ногах, нервно перешёл – как переходят артисты на сцене, обратить на себя внимание перед репликой. А одет он был и всегда не меньше чем для сцены. После Гучкова и в отсутствие Керенского он был тут самый решительный. В полной тишине сказал, не Гучкову специально:

– Если прольётся кровь – я вынужден буду уйти из правительства.

И это был – его недавний чуть ли не соучастник по заговору? Хорош гусь!

И кажется – все тут думали так?

Кроме Милюкова? С напряжением, сильно надутый, он выговорил:

– Если мы не примем этой меры, то, может быть, через короткое время будем все, in corpore, сидеть в крепости. Если мы не готовы к этому – то какую вообще ценность имеет наша точка зрения?

Но и Терещенку подхлестнуло, и он ответил гордо, из той же декламационной позы:

– Нет! Даже если вооружённые люди войдут в эту залу – мы не должны применять военной силы для нашей защиты! Нам предлагают дружеские переговоры – и ничего не может быть лучше.

И Некрасов поднялся, в гневе:

– Да мы готовы скорей пожертвовать своими жизнями, чем пролить хоть каплю крови!

Ах, они может быть и все были бы непрочь, если б кто-нибудь другой устроил им прочную власть? Но чтоб не им принимать решение и не на них легла ответственность!

А князь Львов самым тишайшим голосом, настолько хорошо было слышно, и с одной из самых очаровательных своих улыбок:

– Ах, Александр Иванович, ну зачем такой драматизм? Зачем обострять отношения? Из Совета говорили со мной сейчас с полным пониманием. Этот милейший князь Церетели, да и другие… Вот мы соберёмся вечерком и совместно, дружественно найдём взаимоприемлемое решение. Всё – образуется…