Онлайн чтение книги Кто боится смерти Who Fears Death
Глава шестая. Эшу

С того дня я стала встречать Мвиту повсюду. Он часто приходил к нам с посланиями. А пару раз я натыкалась на него по пути в Папину кузню.

– Как так вышло, что вы мне про него не сказали? – спросила я родителей однажды за ужином.

Папа уплетал пряный рис. Он откинулся с набитым ртом и занес руку над тарелкой. Мама подложила ему козлятины. Они одновременно сказали:

– Я думал, ты знаешь.

– Я не хотела тебя расстраивать.

Родители тогда уже столько всего знали. Могли понять и то, что не смогут оберегать меня вечно. То, что грядет, придет.

Мы с Мвитой разговаривали при каждой встрече. На бегу. Он всегда спешил.

– Куда ты сейчас? – спросила я, когда он доставил Папе очередной конверт от старейшин.

Папа делал для Дома Осугбо большой стол, на котором надо было выгравировать какие-то очень важные символы. В принесенном конверте были очередные чертежи.

– Кое-куда, – с ухмылкой ответил Мвита.

– Почему ты всегда торопишься? – сказала я. – Ну давай. Чуть-чуть.

Он повернулся, чтобы уйти, но передумал.

– Хорошо.

Мы сели на ступеньках, ведущих в дом. Через минуту он сказал:

– Если долго пробыть в пустыне, услышишь, как она говорит.

– Конечно. А громче всего она говорит ветром.

– Точно. Бабочки хорошо понимают пустыню. Поэтому они и перелетают то туда, то сюда. Они всегда беседуют с землей. Говорят и слушают поровну. На языке пустыни можно позвать бабочек.

Он поднял голову, набрал побольше воздуха и выдохнул. Я узнала песню. Пустыня поет ее, когда все хорошо. В дни нашего кочевья, когда пустыня так пела, мы с мамой ловили скарабеев, медленно пролетавших мимо. Убери жесткую скорлупу и крылья, высуши остальное на солнце, добавь приправы – объедение.

На песню Мвиты слетелись три бабочки – маленькая белая и две большие желто-черные.

– Дай я попробую, – волнуясь, сказала я.

Вспомнила свой первый дом. Затем открыла рот и запела пустынную песню мира. Я привлекла двух колибри, они покружили вокруг нас и улетели. Мвита отпрянул от меня, пораженный.

– Ты поешь как… У тебя красивый голос.

Я отвернулась, сжав губы. Голос достался мне от злого человека.

– Еще, – попросил он. – Спой еще.

Я спела ему песню, которую придумала пяти лет от роду, когда была счастлива и свободна. Воспоминания о том времени были туманны, но песни, которые пела, я помнила хорошо.

Так было с Мвитой каждый раз. Он учил меня какому-нибудь простому колдовству, а потом поражался тому, как легко я схватываю. Он был третьим, кто увидел это во мне (первой и вторым были мама и Папа), может быть, потому, что в нем это тоже было. Мне было любопытно, где он научился тому, что знал. Кто его родители? Где он живет? Мвита был такой загадочный… и такой красивый.

Бинта, Дити и Луйю встретились с ним в школе. Он ждал меня во дворе, чего никогда раньше не делал. Его не удивило, что я вышла из школы вместе с Бинтой, Дити и Луйю – я ему много о них рассказывала. На нас глазели все. Уж конечно, нам с Мвитой в тот день перемыли все кости.

– Добрый день, – сказал он, вежливо кивая.

Луйю улыбнулась чересчур широко.

– Мвита, – быстро сказала я, – это Луйю, Дити и Бинта, мои подруги. Луйю, Дити, Бинта, это Мвита, мой друг.

Дити на это хихикнула.

– Значит, ради Оньесонву ты сюда готов приходить? – спросила Луйю.

– Только ради нее и готов.

Меня бросило в жар, а все четверо уставились на меня.

– Вот, – сказал он, протянув мне книгу. – Я думал, что она потерялась, но нет.

Это была брошюра по анатомии. В прошлый раз Мвиту удивило, как мало я знаю про человеческие мышцы.

– Спасибо, – сказала я, раздосадованная присутствием девочек.

Мне хотелось еще раз напомнить им, что мы с Мвитой только друзья. Все общение Луйю и Дити с мальчиками сводилось к сексу или флирту.

Мвита бросил мне взгляд, и я взглядом же выразила согласие. С этого дня он подходил ко мне, только когда думал, что я буду одна. Чаще всего так и было, но иногда ему приходилось разговаривать с девочками. Он не возражал.

Я всегда была рада его видеть. Но один раз, несколько месяцев спустя, встреча с ним стала для меня настоящим счастьем. Облегчением. Я подпрыгнула, увидев его на дороге с конвертом в руке. Я сидела на пороге, уставившись в пространство, сердитая и растерянная, и ждала его. Кое-что случилось.

– Мвита! – крикнула я, срываясь с места.

Но когда я до него добежала, слова меня покинули, я стояла молча. Он взял меня за руку, и мы сели на ступеньки.

– Я… я не знаю, – пролепетала я. И умолкла, а в груди вскипали рыдания. – Этого просто не может быть. Потом я подумала – вдруг раньше было то же самое. Со мной что-то происходит. Мне нужно к целителю. Я…

– Расскажи мне, что случилось, Оньесонву, – нетерпеливо сказал он.

– Я пытаюсь!

– Ну, пытайся лучше.

Я свирепо посмотрела на него, а он – на меня, и поторопил жестом.

– Я была за домом, работала в мамином саду. Все было нормально, а… потом все стало красным. Тысячи оттенков…

Я замолчала. Я не могла рассказать ему, как ко мне подползла гигантская красноглазая коричневая кобра и поднялась на высоту моего лица. И как меня вдруг пронзила ненависть к себе – такая глубокая и могучая, что я потянулась руками к глазам, чтобы выдавить их! И что потом я собиралась разорвать себе ногтями глотку. «Я ужасна. Я – зло. Я – грязь. Меня не должно быть!» Эта мантра горела у меня в мозгу красным и белым, когда я в ужасе смотрела на овальный глаз. Я не рассказала ему, как через секунду с неба слетел маслянистый черный гриф, крикнул что-то и стал клевать змею, пока она не уползла прочь. Как я в последний момент очнулась. Все это я пропустила.

– Там был гриф, – сказала я. – Он смотрел прямо на меня. Так близко, что я видела его глаза. Я кинула в него камень, и он улетел, обронив одно перо. Черное, длинное. Я… я подобрала его. Стояла там и жалела, что не умею летать, как он. А потом… Я не…

– Ты изменилась, – сказал Мвита.

Он смотрел на меня очень внимательно.

– Да! Я  стала грифом. Клянусь! Я не выдумываю…

– Я тебе верю. Заканчивай.

– Я… Мне пришлось выпрыгивать из-под своей одежды, – сказала я, вытянув руки. – И я слышала все. Я могла видеть… как будто мир мне себя открыл. Мне стало страшно. А потом – я лежу, я – снова я, голая, а рядом лежит одежда. Во рту нет алмаза. Я нашла его в паре футов, и…

Я вздохнула.

– Ты – эшу .

– Я что? – слово звучало похоже на чих.

–  Эшу. Ты можешь перекидываться, кроме всего прочего. Я это знаю с того дня, как ты превратилась в воробья и вспорхнула на дерево.

– Что?! – проорала я, отпрянув от него.

– Я знаю то, что знаю, – сказал он спокойно.

– Почему мы мне не сказал? – я сжала трясущиеся кулаки.

– Эшу никогда не верят, что они эшу, пока не убедятся на опыте.

– И что мне делать? Что… откуда ты все это знаешь?

– Оттуда же, откуда и другие вещи.

– И откуда же?

– Долго рассказывать. Слушай, не говори об этом подругам.

– И не собиралась.

– Важно, кто первый. Воробьи живучие. Грифы – благородные птицы.

– Что такого благородного в том, чтобы есть мертвечину и воровать мясо с колод?

– Всем надо питаться.

– Мвита. Ты должен рассказать мне больше. Мне надо уметь защищаться.

– От чего?

Из моих глаз полились слезы.

– Кажется, что-то хочет меня убить.

Он помолчал, заглянул мне в глаза и потом сказал:

– Я этого не допущу.

Мама считает, что все на свете неслучайно. Ничто не происходит просто так – ни резня на Западе, ни любовь, встреченная ею на Востоке. Но стоящая за всем этим воля – я называю ее Судьбой – холодна и жестока. И так непреложна, что нет никакой доблести в том, чтобы ей покоряться. Судьба неизменна, как хрупкий кристалл во тьме. Но вот за Мвиту я благодарю Судьбу и склоняюсь перед ней.

Мы встречались дважды в неделю после школы. Именно его уроки помогали мне сдерживать страх красного глаза. Я по натуре боец, и уже сам факт, что у меня теперь есть оружие, хотя бы и негодное, притуплял мою разрушительную тревогу. Во всяком случае – в дни наших встреч. Мвита и сам неплохо отвлекал меня. Он прекрасно говорил, хорошо одевался и держался уважительно. И у него не было репутации изгоя, как у меня. Луйю и Дити мне завидовали. Они с удовольствием пересказывали мне слухи о том, что ему нравятся девушки постарше, замужние, под двадцать. Которые уже закончили школу и поумнее меня.

Про Мвиту никто ничего не знал. Одни говорили, что он самоучка, живет у какой-то старухи и читает ей вслух в обмен на кров и карманные деньги. Другие – что у него собственный дом. Я не спрашивала – знала, что он не скажет. Но все-таки он был эву, и я время от времени слышала, как люди говорят, что кожа у него «нездоровая», что от него «погано» пахнет и неважно, сколько книжек он прочел, – толку из него не выйдет.