Онлайн чтение книги Миссурийские разбойники Les Outlaws du Missouri
ГЛАВА XXIII. Описание обрядов индейской свадьбы

В ту же минуту, когда с одной стороны в залу входили Пьер Дюран и Оливье, из другой двери показались канадцы, так что Оливье, на открытом и прекрасном лице которого сияла радость, вынужден был отложить до другой, более удобной минуты засвидетельствование своей благодарности атаману разбойников.

Однако молодой человек не удержался; поспешно приблизившись к Митчеллу, он схватил его за руку и, крепко пожав ее, сказал дрожащим от волнения голосом:

— Капитан, словами нельзя выразить моей благодарности за те безмерные одолжения, какие вы мне оказали. Я все знаю, располагайте мною; я вам принадлежу.

— Ловлю вас на слове, — ответил Митчелл весело, — и при необходимости напомню вам.

— Непременно. Я готов за вами следовать и повиноваться вам как другу и начальнику, но вы должны мне выдать этого гнусного злодея, который и здесь не оставляет меня в покое.

— Не только обещаю, но еще и выдам вам драгоценные документы, доказывающие самым неопровержимым образом, что вы имеете полное право носить имя и титул, которых вас хотят лишить.

— Благодарю, капитан, благодарю.

— Но оставим это на время и переговорим скорее о средствах высвободить живыми и невредимыми наших друзей из того опасного положения, в котором они теперь находятся.

Разговор сделался общим.

Старые канадские охотники действовали с обычным благоразумием.

Старейшины племени были предупреждены и, следовательно, приняли свои меры.

Храбрейшие из храбрейших воинов были поодиночке предупреждены и были готовы действовать по данному сигналу.

Некоторые важнейшие пункты обороны были незаметно заняты и украдкой от всех приняты важнейшие меры безопасности.

Все было проделано с такой ловкостью, что никто из многочисленных гостей, наполнивших селение, ни о чем не подозревал.

Индейцы и канадские охотники, поселившиеся в их племени, выказывали безмятежное спокойствие и полное доверие и с такой безукоризненной вежливостью чествовали своих гостей, что неприятельские вожди, несмотря на врожденную хитрость и умение чутко выслеживать чужие намерения, ничего не могли заметить, не могли уличить ни взгляда, ни улыбки, ни неосторожного движения, которые могли бы возбудить в них подозрение.

Казалось, все были довольны, веселы и беззаботны, в сущности же у каждого рука была готова выхватить оружие в преддверии неизбежной и близкой схватки.

Перед самым закатом солнца начались подготовительные обряды к свадьбе.

На улице раздался страшный шум и гам, производимый музыкальными инструментами и военными свистками, сделанными из человеческой берцовой кости, какие каждый краснокожий воин носит на шее. Многочисленный конный отряд, состоящий из главных вождей того племени, а также соседних племен, приглашенных на свадебное торжество, остановился перед домом канадских охотников, и Храбрец, ехавший во главе отряда, тихо постучался в дверь древком своего копья.

Дверь немедленно отворилась, и у порога появился дед, с сыном по правую руку и внуком по левую.

— Кто вы и чего желаете? — спросил дед величественно.

— Мы воины и отправляемся на совет племени, — отвечал Храбрец. — Мы просим у вас гостеприимства на один час, чтобы оправиться от усталости и явиться в приличном виде перед старейшинами, потребовавшими нас к себе.

— Во имя Ваконды войдите и будьте дорогими гостями под кровом нашей хижины.

— Отец мой, — возразил вождь, — наш отряд многочислен, и ему у вас не поместиться. С вашего позволения, мы войдем только с двумя товарищами, остальные же останутся вне дома, где им будет предложено угощение.

— Ваша воля прежде всего; вы здесь хозяин во все время, пока вам угодно быть моим дорогим гостем.

Храбрец сошел с лошади, а кроме него Заноза и еще один вождь из племени сиу. Втроем они вошли в дом.

Приготовленное угощение было вынесено оставшимся на улице гостям.

По знаку деда все сели за стол.

— Еще раз скажу: добро пожаловать, дорогие гости, во имя Великого Духа! — произнес Луи Бержэ, усаживая Храбреца по правую руку.

Один из остальных вождей сел подле Франсуа Бержэ, другой — рядом с Меткой Пулей.

Затем последовало угощение.

Пиво, водка и другие разнообразные напитки предлагались в изобилии. Стаканы переходили из рук в руки, и через десять минут были набиты трубки.

Луи Бержэ стукнул по столу, и появилась Вечерняя Роса с жаровней в одной руке; в другой она держала несколько благовонных палочек для закуривания трубок, для того, чтобы курильщики не трогали пальцами раскаленных углей.

Краснея и робко опустив глаза, молодая девушка подошла, легкая, как лань. В эту минуту она была необыкновенно хороша.

Храбрец повернулся к ней и с минуту рассматривал ее с холодным видом, хотя пламенный взгляд выдавал его; потом он спросил у деда:

— Эта прекрасная девушка, вероятно, ваша невольница?

— Нет, — отвечал старик, — она дочь моего сына; ей минула семнадцатая весна.

— Она прекрасна, как дева первой любви, — проговорил Заноза невольно дрожащим голосом.

— Не согласитесь ли вы, — произнес другой вождь, — отдать ее замуж за славного воина, которому она будет готовить пищу, чистить оружие и держать в порядке его дом?

— Вечерняя Роса еще очень молода, и я не знаю, раздавалось ли в ее сердце пение птички с лазоревыми крыльями, которое солнечным лучом освещает девичье сердце. Впрочем, мы с ее отцом предоставляем ей полную свободу соединиться с воином, который сумеет ей полюбиться.

— Клянусь! — возразил вождь из племени сиу. — В руке Ваконды сердца его творений; но часто алые губки молодых девушек отказываются обнаружить тайны своих сердец.

— Мудро говорит брат мой, — сказал дед.

— Вот мы все, вожди и известные воины своих племен, собрались за вашим столом, — заговорил Заноза. — Никто из нас не считается недостойным сделаться мужем дочери вашего сына. Почему бы нам не попробовать счастья?

— Все ли гости желают этой попытки? — спросил старик.

— Все просим о том, — ответили они в один голос.

— Да будет по-вашему. Дитя мое, слышишь ли ты? Красавица поклонилась и ушла.

Вслед за этим в залу вошла пожилая индианка, жена самого почетного старейшины, и поставила на стол жаровню и благовонные палочки.

Каждый протянул руку за палочкой.

Но в тот же миг появилась Вечерняя Роса и, подавая Храбрецу закуренную трубку, сказала своим тихим мелодичным голосом:

— Вождь, примите эту трубку мира, которую подносит вам раба ваша.

Храбрец взял трубку, минуты две затягивался ее дымом, потом встал, положил руку на трепещущее плечо красавицы и, гордо окинув взором присутствующих, сказал громким и твердым голосом:

— Вожди, воины и охотники, окружающие меня! Теперь Вечерняя Роса жена Храбреца, вождя племени.

И, подавая ей стакан, сказал повелительно:

— Налей!

Вечерняя Роса налила в стакан вина.

Вождь прихлебнул и подал стакан девушке; она также прихлебнула, после чего стакан был пущен по кругу и наконец возвращен пустым в руки Храбреца.

— Теперь эта женщина моя жена. Признаете ли вы это? — спросил он.

— Признаем.

— Завтра я возьму ее в свою хижину.

— Мы желаем оставить ее у себя еще на несколько дней, — сказал дед.

— Ни на один час, ни на одну минуту более того, как я решил.

— В таком случае вы желаете ее похитить? — спросил старик.

— Непременно, если это неизбежно, — ответил индеец гордо.

При этих словах все встали. Вечерняя Роса удалилась прочь.

— Через час выкуп за Вечернюю Росу будет внесен, — сказал Храбрец.

Он ушел в сопровождении двух индейцев и всех присутствующих.

Вожди вскочили на коней. Храбрец величественно откланялся и произнес:

— До завтра.

Он встал впереди отряда, и все ускакали, а канадцы вернулись домой.

Ровно через час, как и было обещано молодым вождем, в дом родителей были доставлены богатые дары от жениха: лошади, оружие и меха, что, в сущности, составляло не то чтобы выкуп, но приданное для Вечерней Росы. Индейские воины, доставившие эти подарки, возвратились к жениху с драгоценными дарами от ее родителей.

Все подготовительные обряды были выполнены до мельчайших подробностей, как того строго требовал индейский этикет.

Нам, европейцам, не следует насмехаться над обычаями дикарей, да и удивляться тут нечему. Разве этикет времен Генриха III или Людовика XIV не менее строго выполнялся до мельчайших, не менее пошлых подробностей? Везде люди остаются людьми; будь их кожа бела, черна или красна — все равно те же страсти волнуют их грудь, везде бывает низость, лицемерие. Дикие или цивилизованные, все равно люди увлекаются титулом, ленточкой, орденом, красивой игрушкой, знаком отличия, над чем смеются даже те, которые их жалуют… У вы! В человеческом болоте бывают всякие гадости, и честному человеку не следует копаться в нем, чтобы не задохнуться. Слишком понятная истина, что из всех животных, существующих на земле, человек едва ли не самая гнусная тварь, потому что он сам хвастается своей низостью, которую использует, как ступеньку, чтобы захватить себе побольше земных почестей, и из своей цели делает жалкого кумира, которому поклоняется из честолюбия. По-моему, краснокожие поступают честнее. Грубо, свирепо, напролом они идут к своей цели, но, по крайней мере, прямо, не придумывая при этом громких фраз. Так вернемся же к ним.

Не существовало ни малейших признаков, по которым можно было бы предвидеть тайную борьбу между Храбрецом и Занозой, а между тем борьба эта не замедлила обнаружиться.

Весь следующий день прошел в пирах и веселье.

Атаман простился с канадцами и удалился в свой лагерь вместе с капитаном Дюраном, Клинтоном, Оливье и Шарбоно.

Вскоре после солнечного заката Том Митчелл отрядил сотню самых отважных воинов; оставив остальных под командой Камота, он сам в сопровождении четырех друзей стал во главе конного отряда и удалился из лагеря, но с такими предосторожностями, что никто даже не догадывался о его отъезде.

Следуя индейскому обычаю, муж берет себе жену в полном смысле слова, то есть берет ее силой и бежит с ней в прерии. Через два дня он возвращается в селение с женой, посадив ее за собой на лошадь. Перед хижиной своего тестя он приносит в жертву молодую кобылу, вырывает у нее сердце и делает им крестообразный знак на своем лбу и на лбу своей жены, и этим все сказано: брак заключен, союз совершен.

Таково требование индейского этикета.

Храбрец старался все исполнить как следует; канадцы со своей стороны очень хорошо выучили роли, принадлежавшие им в этом случае.

К десяти часам вечера, в то время как шум и всякие звуки замирают в селении, на хижину Луи Бержэ напали со всех сторон; то были индейские воины под предводительством Храбреца.

Трое канадцев смело выступили против нападающих.

— Чего вы требуете? — спросил дед.

— Мою жену, которую вы задерживаете незаконным образом, — ответил Храбрец.

И без дальних переговоров они вступили в бой — впрочем, ни для кого не опасный.

Три защитника сделали несколько выстрелов в воздух для очистки совести и для доказательства сильной схватки — воображаемой, как всем было известно; молодая красавица была похищена, словно легкое перышко, и усажена на лошадь Храбреца, и в ту же минуту отряд умчался во весь опор, оглушительными криками торжествуя победу.

Отряд состоял из сотни воинов из всех племен, приглашенных на свадьбу; только десять или двенадцать воинов того селения и среди них Заноза были товарищами жениха.

Едва хищники с прелестной добычей скрылись из глаз, как из-за дома вышел Меткая Пуля и свистнул особенным образом.

Тотчас, как по мановению волшебной палочки, явились воины в полном вооружении и на отличных мустангах; все они выстроились позади Меткой Пули, успевшего вскочить на своего коня.

— Вперед! — закричал он звучным голосом, и воины, припав к гривам своих лошадей, помчались стрелой.

Около часа продолжалась эта бешеная скачка, которую невозможно описать никаким пером.

Лошади, как бы понимая мысли своих седоков, мчались в ночной темноте с фантастической быстротой, преодолевая преграды, перескакивая через рвы; ничто не могло замедлить их хода.

После такой скачки, продолжавшейся около часа, лошади точно взбесились и, не слушая ни узды, ни повода, мчались все прямо, как бы увлекаемые роком.

— Вперед! Вперед! — только покрикивал Меткая Пуля.

Скачка становилась все невероятнее; того, кто падал, некому было поднять, и всадники мчались по телам, даже не замечая этого. Существовала лишь одна цель — поспеть вовремя.

Вдруг послышалась ружейная перестрелка, и яркие огоньки рассекли ночной мрак; неподалеку разгорелся ожесточенный бой.

Меткая Пуля кинжалом пришпорил свою лошадь и еще раз прокричал:

— Вперед!

Лошади сделали последнее усилие и ураганом влетели в самую гущу свалки. Воины испустили воинственный клич и тотчас приняли участие в битве.

В ответ им раздались такие же крики со стороны противника.

Помощь подоспела вовремя.

На Храбреца внезапно напали его провожатые, но, предупрежденный заранее, он держался настороже и в минуту нападения быстро соскочил с лошади, крепко прижав к груди свою жену.

Молодой вождь, прислонившись спиной к огромному дереву и окруженный десятью воинами, остававшимися ему преданными, вступил в неравную борьбу; десять человек решились лучше умереть героями, чем сдаться в плен, и вступили в отчаянный бой с сотней свирепых дикарей, жаждущих принести их в жертву своей ненависти.

Вечерняя Роса была скрыта в груде листьев у подножия того же дерева, и бой разгорелся ожесточенный, беспощадный.

Из всех верных товарищей только двое теперь оставались на ногах, но Храбрец все еще не давал спуску. Он и два его товарища едва переводили дух от усталости; кровь лилась ручьями из многочисленных, правда, не тяжелых ран, но силы оставляли воинов. Еще несколько минут — и они должны погибнуть; они это чувствовали и, напрягая силы, совершали чудеса храбрости. Неприятели понимали это; они сознавали цену оставшихся минут и с бешеной яростью напирали на трех героев, которых все их усилия не могли сразить.

В эту самую минуту подоспела помощь с двух сторон. В продолжение первых последовавших за тем минут происходила неслыханная резня. После этого наступило молчание.

Роковое, могильное молчание, которое не нарушалось ни единым возгласом торжества победителей.

Все изменники полегли на месте, за исключением одного, главного, именно которого более всего хотелось иметь в руках.

Занозы нигде не было. Он убежал, и каким образом, никто не мог бы сказать.

Он дрался как демон, с бешенством отчаяния; но в ту минуту, когда Меткая Пуля ударом приклада по голове сбил его с ног и вскочил на него, чтобы овладеть им, Заноза буквально проскользнул между его рук и скрылся, так что никто не мог отыскать его.

Отыскать Храбреца — вот была первая забота Меткой Пули и Тома Митчелла, командовавшего вторым отрядом. Зажгли факелы. Страшную картину представляло собой поле битвы: трупы вповалку лежали вокруг дерева, где произошло главное сражение.

Надо было пролагать дорогу между трупами, чтобы достигнуть Храбреца и двух его храбрых товарищей, прикрывавших его своими телами. Они шатались как пьяные. Страшное напряжение сил поддерживало их во время битвы, но по окончании сражения силы оставили их; все их существо было потрясено; они ничего не видели и не слышали. Они лежали неподвижно на неприятельских трупах и были не в силах пошевелить языком.

Их друзьям стоило больших трудов, чтобы привести их в чувство. Человеческие силы имеют пределы, и нельзя переходить эти пределы безнаказанно; геройство, каким бы прекрасным оно ни было, часто бывает гибельным. На этот раз, кажется, так и произошло.

К счастью, нежные и заботливые ласки Вечерней Росы, попечения умных и внимательных друзей — охотников и Тома Митчелла — совершили чудесное, можно сказать, исцеление.

Мало-помалу воины очнулись, подкрепленные разными целительными средствами своих друзей и в особенности гордой мыслью, что они одержали невозможную победу. Вскоре они почувствовали в себе достаточно сил не только для того, чтобы подняться на ноги, но и чтобы сесть на лошадей и возвратиться в селение.

Храбрец настаивал было, чтобы довершить все обряды, предписанные свадебным этикетом, но его друзья толком объяснили ему, что было бы безумием оставаться одному в безлюдных прериях, куда не замедлят подоспеть враги, чтобы отомстить за смерть своих единоплеменников.

На рассвете соединенные отряды, сопровождавшие в торжественной процессии молодого вождя с женой, въехали в селение.

Приглашенные на свадьбу племена исчезли, и каждое из них оставило на месте своей стоянки пук стрел с окровавленными кончиками, связанных змеиной кожей.

Это означало объявление войны по всем правилам.