Онлайн чтение книги Честь самурая Life of the Taiko
Кровавые поминки

Необходимость немедленно отвести войско Оды была главной причиной, по которой Хидэёси решился на подписание мирного договора; клан Укита, его союзник, начал отвод войска в ту же ночь. Но из главного лагеря, в котором находился сам Хидэёси, не было пока отведено ни единого воина. Наутро пятого числа Хидэёси еще ничего не предпринял. Хотя мыслью он рвался в столицу, ничто внешне не говорило в пользу того, что войско Оды готово сняться с позиций.

– Хикоэмон, насколько понизился уровень воды в искусственном озере?

– Примерно на два локтя.

– Проследи, чтобы это не происходило чересчур быстро.

Хидэёси вышел в прилегающий к храму сад. Хотя плотину уже начали разрушать и вода постепенно убывала, крепость Такамацу все еще стояла посередине грязного озера гигантских размеров. Хидэёси прошлым вечером отправил одного из своих вассалов в крепость, чтобы принять сдачу противника, а сейчас защитники Такамацу переправлялись на плотах на берег.

Когда настал вечер, Хидэёси заслал лазутчика в лагерь Мори. Затем, обсудив положение дел с Камбэем и другими военачальниками, велел начать спешные приготовления к отходу.

– И пусть сразу уничтожат плотину, – приказал он Камбэю.

Сейчас плотина была прорвана в десяти местах. Вода стала убывать почти сразу. На поверхности образовались бесчисленные водовороты, и она хлынула в проломы плотины с ревом, который напоминал сильный морской прибой.

Кто кого обгонит: идущая на убыль вода или нахлестывающий коня на восток Хидэёси? Небольшая возвышенность, на которой была воздвигнута крепость Такамацу, превратилась в сухую площадку, тогда как низины представляли собой сейчас болото, вкривь и вкось иссеченное речными потоками. Это означало, что даже если Мори решатся на преследование, у них уйдет два-три дня на то, чтобы пересечь труднопроходимую местность.

Седьмого числа Хидэёси прибыл к переправе через реку Фукуока и обнаружил половодье. Воины с трудом вели лошадей вброд, связав попарно навьюченную на них поклажу, а сами переправлялись, образовав живую цепь, в которой держали друг друга за руки или за древки копий. Таким образом, идущие впереди подстраховывали идущих сзади и наоборот.

Хидэёси перешел реку первым и, установив походный стул на дальнем берегу, уселся, наблюдая за переправой.

– Спокойствие и сдержанность! – кричал он своим воинам.

Казалось, ни дождь, ни ветер ему не мешают.

– Стоит утонуть одному, и враг заговорит, что мы потеряли на переправе пять сотен. Каждый потерянный узел с поклажей умножат на сто. Так что берегите и жизнь, и оружие, и поклажу.

Арьергард догнал основное войско; оба берега реки были заполонены воинами Оды, переправлявшимися одной живой колонной. Командующий арьергардом предстал перед Хидэёси с докладом о положении дел в крепости Такамацу. Отход войска завершился, а от Мори по-прежнему не было ни слуху ни духу. Услышав об этом, Хидэёси несколько повеселел. Он выглядел сейчас так, словно впервые за долгое время почувствовал себя в относительной безопасности – теперь он мог сосредоточить силы на одном направлении.

Войско вернулось в Химэдзи наутро восьмого числа. Промокшие до костей и с головы до ног забрызганные грязью, воины прошли двадцать ри за одни сутки.

– Первое, что мне нужно, – сказал Хидэёси, – хорошо вымыться.

Комендант крепости простерся ниц перед князем. Принеся свои поздравления в связи с благополучным возвращением, он доложил, что прибыли два гонца, причем один из них примчался из Нагахамы со срочными вестями.

– Разберусь с ними после омовения. Приготовьте мне фуро. Я до нитки промок под дождем.

Хидэёси по плечи погрузился в горячую воду. Утреннее солнце светило в окно, лучи, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, играли на лице Хидэёси, насквозь пронизывали поднимающиеся над чаном струйки пара. Кожа Хидэёси стала темно-бурого цвета, а на лбу выступили крупные капли пота. Тысячи крошечных радуг играли в облаках пара.

Хидэёси привстал, шумно расплескав воду.

– Эй, кто-нибудь! Потрите мне спину!

На его зов немедленно явились двое мальчиков, дожидавшихся за дверьми. С истовым рвением они принялись растирать спину Хидэёси от шеи до поясницы.

Вдруг Хидэёси расхохотался:

– Не может быть!

Наклонившись, он обнаружил, что грязь с его тела по виду напоминает птичий помет.

Откуда бралось у этого весельчака торжественное достоинство, с которым он вел себя на поле брани? Его обнаженное тело было тощим и невзрачным. За пять лет изнурительной войны в западных провинциях ему здорово досталось, но и без того он был для сорокашестилетнего мужчины слишком худ. Даже сейчас давало о себе знать нищее детство в родной Накамуре. Его тело напоминало узловатую ель на краю скалы или карликовое сливовое дерево, растущее под дождем и снегом.

Однако было бы несправедливо сравнивать его возраст и здоровье с годами и силой тела обычных людей. Хидэёси был переполнен жизненной волей. В минуту гнева или восторга он ухитрялся выглядеть юношей.

Вытеревшись досуха и расслабившись, он кликнул мальчика и отдал приказ:

– Немедленно передай военачальникам. По первому звуку раковины войско принимается за еду, по второму – обедают вспомогательные части, по третьему – общий сбор на площади перед крепостью.

Хидэёси призвал к себе Хикоэмона, а также казначея с помощниками.

– Сколько у нас сейчас в казне? – спросил Хидэёси.

– Примерно семьсот пятьдесят мер серебра и более восьмидесяти слитков золота, – ответил казначей.

Хидэёси приказал Хикоэмону:

– Раздать воинам, каждому – в соответствии с заслугами.

Затем он спросил, сколько риса осталось в амбарах, и, услышав ответ, добавил:

– Нас никто не собирается брать в осаду, так что припасы нам ни к чему. Выплатить каждому самураю положенное жалованье в пересчете на рис в пятикратном размере.

После фуро он проследовал туда, где дожидался гонец из Нагахамы. В Нагахаме у него оставались жена и мать, и он постоянно волновался за них.

Едва увидев коленопреклоненного гонца, Хидэёси спросил:

– Что с ними? Что-нибудь случилось?

– Ваши достопочтенные матушка и супруга пребывают в отменном здравии.

– Так в чем дело? Кто-нибудь напал на крепость Нагахама?

– Я был послан из Нагахамы четвертого числа утром. Крепость атаковали небольшие силы противника.

– Клан Акэти?

– Нет, разбойники из клана Асаи, но они в союзе с Акэти. И согласно слухам к Нагахаме приближается большое войско Акэти.

– Что собираются предпринять жители Нагахамы?

– Там слишком мало воинов, чтобы выдержать осаду. Поэтому при острой необходимости решено перевезти вашу семью в убежище в горах.

Гонец положил перед Хидэёси письмо от Нэнэ. В отсутствие князя княгиня несла ответственность за ход дел в провинции. И хотя это письмо было явно написано в спешке и тревоге, почерк Нэнэ оставался безукоризненно изящным.

Однако из самого его содержания следовало, что письмо может оказаться предсмертным:

«Если дело дойдет до худшего, то уверяю вас, мой господин, что супруга не обесчестит вашего имени. И мои желания, и надежды вашей матушки заключаются только в том, что вы сумеете преодолеть стоящие перед вами в эти тяжелые времена трудности».

Первый звук раковины разнесся по крепости и городу.

Хидэёси отдал последние распоряжения приверженцам:

– Победа и поражение находятся в руках судьбы, но если мне суждено погибнуть в борьбе против Мицухидэ, подожгите крепость и проследите, чтобы ничего от нее не осталось. Нам надлежит вести себя мужественно, во всем беря пример с того, кто героически пал в храме Хонно.

Подали второй сигнал, и за еду принялись вспомогательные отряды. Когда солнце начало клониться к западу, Хидэёси вынес свой походный стул из крепости и велел трубить в третий раз. Ночь опускалась на поля, на сосны вдоль прибрежной дороги. С вечера до полуночи земля дрожала: это выступило в поход из крепости Химэдзи десятитысячное войско.

Настала заря, и одна за другой из тумана выступили придорожные сосны. На востоке безупречно алое утреннее солнце поднялось над дальним берегом озера Харима, рассеивая облака, словно призывая людей к борьбе.

– Взгляните! – воскликнул Хидэёси. – В наши паруса дует попутный ветер. Наши знамена и стяги выгнулись на восток. Понятно, что человеку не дано знать о грядущей судьбе. Мы не знаем, доживем ли до завтрашнего рассвета, но само Небо призывает нас идти вперед. Что ж, давайте грянем дружный боевой клич и дадим Небесам понять, что мы вняли их призыву!

За десять дней, прошедших после гибели Нобунаги, общее положение дел в стране претерпело драматические изменения. В Киото после разгрома храма Хонно было неспокойно. Двое старейших сподвижников Нобунаги, Сибата Кацуиэ и Такигава Кадзумасу, находились далеко; Токугава Иэясу вернулся к себе в провинцию; отношение к происшедшему Хосокавы Фудзитаки и Цуцуи Дзюнкэя оставалось неясным; Нива Нагахидэ находился в Осаке.

Слух о том, что войско под командованием Хидэёси прибыло в Амагасаки поблизости от Киото, разлетелся со скоростью ветра утром одиннадцатого дня. Многие не могли в это поверить. Ходили и другие слухи: что князь Иэясу выступил на запад, что старший из оставшихся в живых сыновей Нобунаги Нобуо задумал решительное наступление, что войско Акэти сражается с теми-то или с теми-то. Больше всего доверия вызывал слух, что войско Хидэёси накрепко связано в своих действиях армией Мори поблизости от крепости Такамацу. Только те, кто хорошо знал Хидэёси, отказывались в это поверить.

Искусство, проявленное Хидэёси в ходе предшествующей пятилетней войны в западных провинциях, заставило почти всех остальных военачальников клана Ода оценить его способности по достоинству. Среди них называли Ниву Нагахидэ, Накагаву Сэбэя, Такаяму Укона и Икэду Сёню. За годы беспорочной службы Хидэёси их общему, ныне покойному, повелителю они убедились, что Хидэёси был искренне предан Нобунаге. Услышав, что Хидэёси заключил мир с кланом Мори и на предельной скорости движется по направлению к столице, они не могли скрыть своего удовлетворения тем, что он продолжает оправдывать их ожидания. И как только Хидэёси выступил на восток, они принялись отправлять ему срочные послания, призывая поторопиться и сообщая о последних перемещениях войска Акэти.

Когда Хидэёси прибыл в Амагасаки, Накагава Сэбэй и Такаяма Укон, временно оставив свои войска, явились к нему в лагерь.

Самурай, стоящий на страже у ворот, не слишком обрадовался появлению двух военачальников и не спешил доложить.

– Его светлость теперь почивают, – сказал он.

Сэбэй и Укон удивились и обиделись. Оба прекрасно знали себе цену в качестве возможных союзников. Человек, на сторону которого встали бы эти двое, мог смело сказать, что стал вдвое сильнее. Кроме того, крепости, комендантами которых они были, представляли собой опорные точки на подступах к Киото. Разумеется, обладание двумя ключевыми крепостями, расположенными посередине захваченной врагом местности, обеспечило бы Хидэёси важнейшие боевые преимущества.

Поэтому, прибыв в лагерь к Хидэёси, военачальники не сомневались, что он поспешит лично встретить их. А теперь Сэбэю и Укону только и оставалось ждать у моря погоды. От нечего делать они стали следить за тем, кто прибывает в лагерь и кто убывает, а таких, включая гонцов, было великое множество, и сновали они по всем направлениям. Накагава Сэбэй узнал одного из самураев.

– Разве этот самурай не приверженец Хосокавы? – пробормотал он.

Было общеизвестно, что Мицухидэ и Хосокаву Фудзитаку связывала не только многолетняя дружба, но и семейные узы.

Откуда здесь было взяться гонцу от Хосокавы, что ему тут делать? Такой вопрос мысленно задал себе Сэбэй. Этот вопрос касался не только двух военачальников, по-дружески прибывших к Хидэёси, он затрагивал интересы всей страны.

– Стражник утверждает, будто князь Хидэёси спит. По-моему, он бодрствует. И ведет себя крайне неучтиво, – посетовал Укон.

Они уже собирались было удалиться, когда один из мальчиков, находившихся в услужении у Хидэёси, запыхавшись, примчался к ним с объявлением, что их ждут в храме, который служил временным пристанищем Хидэёси. Когда их ввели в покои, Хидэёси там не было, но, похоже, он давно пробудился. Из покоев настоятеля до них донеслись взрывы громкого смеха. Это разительным образом отличалось от того приема, на который рассчитывали военачальники. Они спешили сюда, чтобы присоединиться к Хидэёси и совместными силами нанести удар изменнику Мицухидэ. А вместо этого… Укон был оскорблен, Сэбэй – мрачен.

Плохое настроение военачальников усугублялось изнурительной летней духотой. Время дождей должно было по всем срокам идти к концу, однако воздух по-прежнему оставался влажным. Облака клубились, словно хотели своим непостоянством отразить разброд, который переживала страна. Время от времени солнце палило так сильно, что у людей случалась лихорадка.

– Жарко, Сэбэй, – пожаловался Укон.

– Да, Укон, жарко и душно.

Естественно, оба были в боевых доспехах. И хотя к этому времени доспехи научились делать не столь тяжелыми и даже начали подгонять их по телу, было понятно, что человек в кожаном панцире истекал потом в такую жару.

Сэбэй, раскрыв веер, принялся обмахиваться. Затем, чтобы показать, что они ничуть не уступают знатностью Хидэёси, оба военачальника проследовали к местам, отведенным для самых важных гостей.

В этот миг вместе с дыханием ветерка до них донеслись приветственные возгласы. Появился Хидэёси и, едва усевшись на место, извинился за опоздание.

– Мне искренне жаль, что я проявил подобную неучтивость. Едва встав, я проследовал в главный храм, и пока мне брили голову, – он похлопал себя по обритой наголо голове, – прибыл гонец от Хосокавы Фудзитаки со срочным посланием. Так что мне пришлось принять его первым и тем заставить ждать вас.

Он уселся в своей обычной непринужденной манере, не придавая значения титулам собеседников. Сэбэй и Укон, забыв в свою очередь о ритуале обычного приветствия, уставились на гладко выбритую голову Хидэёси, отражавшую зелень деревьев из сада за окном.

– Надо освежиться, – пошутил Хидэёси. – Выбритой голове жара не страшна.

Когда Сэбэй с Уконом поняли, что Хидэёси сбрил волосы в знак траура по их господину, они мгновенно забыли о своем недовольстве его задержкой и устыдились мелочной мнительности.

Единственно, что смущало их, – при взгляде на Хидэёси хотелось расхохотаться. И хотя уже давно никто не называл его в лицо Обезьяной, былая кличка и нынешний внешний вид совпадали самым потешным образом.

– Ваша стремительность изумила нас, – начал Сэбэй. – Вы, должно быть, с тех пор, как покинули Такамацу, ни разу не отдыхали. Мы рады найти вас в отменном здравии.

Произнося это, он с трудом удерживался от смеха.

– Знаете, – искренне ответил Хидэёси, – я чрезвычайно благодарен вам обоим за сообщения. Благодаря им я узнал все о передвижениях войска Акэти. И, самое главное, понял, что вы мои союзники.

Ни Сэбэй, ни Укон не были чересчур падки на лесть. Чуть ли не пропустив мимо ушей последнее замечание Хидэёси, они наперебой принялись давать ему советы и указания.

– Когда вы выступите в Осаку? Там уже находятся князь Нобутака и князь Нива.

– У меня сейчас нет времени отправляться в Осаку, мой враг не там. Но я нынешним утром отписал князьям в Осаку.

– Князь Нобутака – третий сын князя Нобунаги. Разве вам не следует прежде всего повидаться с ним?

– Я не прошу его приехать сюда. Я попросил его принять участие в предстоящем сражении, которое станет поминальной службой по князю Нобунаге. Он там вместе с Нивой, поэтому я не считаю необходимым строго придерживаться правил вежливости. Завтра он наверняка прибудет к нам в лагерь.

– Чего вы ждете от Икэды Сёню?

– Мы рассчитываем и на него. Мы еще не виделись, но он прислал письмо с заверениями в том, что поддержит меня.

Хидэёси не сомневался в надежности своих союзников. Даже Хосокава Фудзитака отверг предложение о союзе, сделанное ему Мицухидэ. Вместо этого он прислал к Хидэёси гонца и передал с ним, что не поддержит мятежников. Хидэёси, торжествуя, объявил посетившим его военачальникам, что подобная верность представляет собой не только всеобщий мировой закон, но и главное нравственное правило самурайского сословия.

В конце концов, обсудив с Хидэёси целый ряд подробностей, Сэбэй и Укон передали ему заложников, которых привезли с собой в доказательство того, что пойдут с ним до конца.

Хидэёси, засмеявшись, отказался принять заложников.

– В этом нет нужды. Я вас обоих прекрасно знаю. Отошлите своих сыновей к себе в крепости.

В тот же день к Хидэёси присоединился Икэда Сёню, знавший его еще с юных дней в крепости Киёсу. Перед утренним выступлением в поход Сёню тоже обрил себе голову.

– Как? И вы обрились? – удивился Хидэёси, увидев друга.

– Случайно с вами сделали одно и то же.

– Потому что относимся к происшедшему одинаково.

Ни Хидэёси, ни Сёню не понадобилось больше ни слова. Сёню во главе четырехтысячного отряда присоединился к войску Хидэёси. Хидэёси поначалу выступил с десятитысячным войском, но затем в него влились две тысячи воинов, которых привел Укон, две тысячи пятьсот воинов Сэбэя, тысяча воинов Хатии и, наконец, четырехтысячный отряд Сёню; теперь в войске насчитывалось больше двадцати тысяч человек.

На первом военном совете Укон и Сэбэй неожиданно заспорили, причем ни один не хотел уступать.

– Незыблемое правило самурайской чести, известное с давних времен, гласит: передовой отряд возглавляет владелец крепости, ближе всего расположенной к неприятелю, – заявил Укон. – Вот почему мои воины не могут идти в хвосте отряда под командованием Сэбэя.

Сэбэй отказался принять доводы:

– Расстояние между полем боя и расположением крепости не должно иметь никакого отношения к порядку следования войска. Здесь все решают численность того или иного полка и достоинства его командира.

– Не хотите ли вы сказать, что я недостоин возглавить передовой отряд?

– Про вас я ничего не скажу. Скажу только о себе. Я твердо убежден, что должен возглавить передовой отряд, и не собираюсь никому уступать это право. Нечего и говорить! Я, Накагава Сэбэй, должен быть впереди.

Сэбэй взывал к Хидэёси, справедливо считая его главнокомандующим. Но на справедливое – разумеется, в свою пользу – решение Хидэёси уповал и Укон. Хидэёси рассудил с приличествующей его положению мудростью. Не поднимаясь с походного стула, он сказал:

– Вы оба правы. Мы будем наступать двумя колоннами: одну из них возглавит Сэбэй, другую – Укон. Надеюсь, ваши деяния окажутся под стать высоким словам, которые вы произнесли.

В ходе совета заслушали донесения лазутчиков.

– Князь Мицухидэ покинул Хорагаминэ и сосредоточил свои силы вокруг Ямадзаки и Энмёдзи. Сперва казалось, будто он намерен отступить к крепости Сакамото, но сегодняшним утром он начал перестраивать порядки в наступательном плане, а один из его полков двинулся по направлению к крепости Сёрюдзи.

Выслушав это донесение, военачальники удивились и насторожились. Расстояние между Ямадзаки и их лагерем Амагасаки было меньше, чем проблеск молнии. Они чувствовали вражеское дыхание у себя за спиной.

Сэбэй и Укон, которым было поручено командование передовыми отрядами, поднялись со своих мест и хором спросили:

– Не пойти ли нам на Ямадзаки немедленно?

Хидэёси, которого, казалось, совершенно не затронуло общее волнение, ответил:

– Думаю, лучше подождать еще один день, чтобы к нам успел присоединиться князь Нобутака. Понятно, что наше положение ухудшается с каждой минутой промедления, но тем не менее мне хотелось бы, чтобы один из сыновей усопшего князя принял участие в битве. Иначе князь Нобутака будет жалеть об упущенной возможности до конца дней, ему будет стыдно глядеть в глаза людям, а этого ни в коем случае нельзя допустить.

– Что, если враг сумеет за это время занять выгодные позиции?

– Что ж, мы будем ждать князя Нобутаку, но ждать его слишком долго не надо. Мы выступим в сторону Ямадзаки завтра, независимо от того, прибудет он или нет. Когда войско окажется в Ямадзаки, он опять получит возможность присоединиться к нам. А передовым отрядам и впрямь лучше выступить немедленно.

Сэбэй и Укон немедленно покинули зал совета. Приказ на выступление гласил: первым идет отряд Такаямы, вторым – Накагавы, третьим – Икэды.

Едва выступив из Тонды, двухтысячный отряд Такаямы устремился вперед с такой скоростью, как будто воины завидели неприятеля. Глядя, как летит пыль из-под копыт лошадей, воины второго отряда во главе с Сэбэем поневоле подумали, не прибыло ли уже в Ямадзаки войско Акэти.

– Что-то уж слишком быстро они мчатся, – подозрительно переговаривались во втором отряде.

Едва войдя в деревню в окрестностях Ямадзаки, воины Укона установили заставы на всех дорогах, ведущих в город, и принялись останавливать и поворачивать назад даже случайных путников.

Отряд Накагавы, подошедший позже и, естественно, наткнувшийся на заставы, оцепенел. Его военачальники быстро поняли причину спешки, проявленной Уконом: он ни в коем случае не желал оказаться вторым в бою. Сэбэй не стал занимать эту же позицию и сразу выступил к холму Тэннодзан.

Хидэёси меж тем дожидался в Тонде. Здесь стояло его войско. На следующий день ему наконец сообщили, что Нобутака и Нива достигли берега реки Ёдо.

Услышав об этом, Хидэёси подпрыгнул от радости – да так, что едва не сломал походный стул.

– Коня! Немедленно коня!

Взобравшись в седло, он обратился к столпившимся у ворот:

– Я еду встречать князя Нобутаку! – и, хлестнув коня, помчался к реке Ёдо.

Река была широка и в конце сезона дождей разлилась. На берегу стояли воины Нобутаки, разделенные на два отряда, в которых было соответственно три и четыре тысячи человек.

– Где князь Нобутака? – спросил Хидэёси, спешившись перед строем утомленных воинов.

Никто не понял, что перед ними главнокомандующий.

– Я Хидэёси! – пришлось пояснить ему.

Пораженные воины застыли.

Хидэёси не стал дожидаться официального приветствия. Раздвигая людей, он устремился на поляну, где под деревом было установлено знамя Нобутаки.

Окруженный вассалами, Нобутака восседал на походном стуле и, щурясь, смотрели на ослепительный блеск воды. Повернувшись, он увидел бегущего к нему с радостным криком Хидэёси. Молодого князя охватило чувство признательности. Перед ним был вассал, верой и правдой прослуживший его отцу много лет и сейчас предпринимающий нечто, явно выходящее за пределы привычного распределения прав и обязанностей между господином и подданным. Глаза Нобутаки вспыхнули светом радости, с какой обычно встречают близкого и дорогого родственника.

– Хидэёси! – воскликнул молодой князь.

Не дожидаясь, пока Нобутака протянет ему руку, Хидэёси решительно шагнул вперед и крепко стиснул в своей ладони руку князя.

– Князь Нобутака! – вот и все, что он произнес.

Других слов им не понадобилось, они все прочли друг у друга во взоре. Слезы полились по их щекам. Этими слезами Нобутака показывал приверженцу, какую боль причинила ему смерть отца. А Хидэёси понимал, что творится в душе у молодого человека. В конце концов он отпустил руку, которую долго и крепко пожимал, и опустился перед Нобутакой на колени.

– Как хорошо, что вы прибыли! Сейчас нет времени на долгие разговоры, да мне и нечего больше сказать. Я благодарен вам за то, что вы прибыли, и твердо убежден, что душа вашего отца, находящаяся на Небе, одобряет этот поступок. Наконец-то я могу засвидетельствовать вам свои чувства как приверженец князю и выполнить свой долг. Я счастлив впервые с тех пор, как покинул крепость Такамацу.

Позже в тот же день Хидэёси пригласил Нобутаку отправиться вместе с ним в его лагерь в Тонде, и они выехали в сторону Ямадзаки.

Они прибыли в Ямадзаки в час Обезьяны, и десятитысячное войско второй линии воссоединилось с тремя передовыми отрядами, насчитывавшими восемь тысяч пятьсот человек. Теперь повсюду в горах и селениях можно было увидеть воинов и коней.

– Мы только что получили донесение, согласно которому отряд Накагавы у подножия гор к востоку от холма Тэннодзан атакован войском Акэти.

Настало время нанести удар. Хидэёси отдал приказ на выступление.

Наутро девятого, когда Хидэёси покинул Химэдзи, Мицухидэ вернулся в Киото. Со смерти Нобунаги не прошло и семи дней.

Второго числа, в час Барана, когда развалины храма Хонно еще дымились, Мицухидэ оставил Киото, чтобы напасть на Адзути. Но с первого же шага его подстерегали неприятности. Войску предстояло переправиться через реку около Сэты. Утром Мицухидэ отправил в крепость Сэта письмо с требованием сдаться, но комендант крепости умертвил гонца, а затем сжег крепость и мост.

Таким образом, войску Ахэти не удалось переправиться через реку. Мицухидэ воспринял это как личное оскорбление. Пылающий мост, казалось, смеялся над ним. Замышляешь одно, а на деле выходит другое.

Вынужденный вернуться в крепость Сакамото, Мицухидэ впустую потратил два или три дня, дожидаясь восстановления моста. К тому времени, когда ему наконец удалось ворваться в Адзути, город опустел, в крепости не осталось ни души, в городе – товаров; лавочники даже убрали вывески. Семья Нобунаги спаслась бегством, но в спешке ей пришлось оставить золотой и серебряный запас Нобунаги, а также его собрание произведений искусства.

После того как войско Акэти заняло крепость, Мицухидэ увидел эти сокровища, но он им отнюдь не обрадовался, а, напротив, ощутил себя мелким грабителем.

«Не этого я искал, – подумал он. – Какой позор, если люди решат, будто я восстал ради того, чтобы завладеть сокровищами».

Он раздал все золото и серебро, найденные в крепости, своим воинам. Простым воинам досталось по нескольку сот золотых, тогда как военачальники получили от трех до пяти тысяч каждый.

«К чему я стремлюсь?» – вновь и вновь задавался вопросом Мицухидэ. «Властвовать всей страной», – приходил к нему гордый ответ, но проскальзывала в этих словах зловещая пустота. Мицухидэ сознавал, что не случайно был лишен таких честолюбивых намерений: для достижения этой цели у него отсутствовали и возможности, и способности. Главная цель, которую он преследовал – убить Нобунагу, – была достигнута. Пожар в храме Хонно утолил гнев Мицухидэ, и его нынешние желания были столь зыбки и неопределенны, что граничили с пустыми грезами.

Согласно одному из преданий тех времен, Мицухидэ, едва удостоверившись в гибели Нобунаги, попытался сразу покончить с собой – его силой удержали от этого приверженцы. Едва тело Нобунаги превратилось в пепел, ненависть к нему, сковавшая льдом сердце Мицухидэ, стала таять, как снег. Однако десятитысячное войско, вождем которого он теперь был, не разделяло нерешительности предводителя. Напротив, воины надеялись, что истинные свершения и подлинная награда за них – впереди.

– С нынешнего дня князь Мицухидэ стал властелином всей страны, – утверждали люди клана Акэти с решимостью, которой так недоставало теперь самому вождю.

Мицухидэ, на которого они так горячо уповали, стал жалкой тенью самого себя. Изменился его внешний вид, изменились манеры, даже прославленный ум Мицухидэ начал давать осечки.

Мицухидэ оставался в Адзути с пятого по восьмое. За это время его воины взяли крепость Хидэёси в Нагахаме и крепость Нивы Нагахидэ в Саваяме. Полностью захватив таким образом провинцию Оми, Мицухидэ вновь сосредоточил войско в одном месте и выступил на столицу.

Как раз в это время ему сообщили, что клан Хосокава отказывается поддержать его. А ведь он был убежден, что Хосокава Тадаоки, приходившийся ему зятем, присоединится к его войску, как только узнает о свержении Нобунаги. Но клан Хосокава ответил Мицухидэ гневным отказом. До сих пор Мицухидэ тревожился только о том, чьей поддержкой ему удастся заручиться, над тем же, кто станет его самым страшным врагом, он не задумывался вовсе.

И только сейчас, вспомнив о существовании Хидэёси, Мицухидэ ощутил, что ему нанесли сильнейший удар прямо в сердце. Он и раньше отнюдь не недооценивал выдающиеся способности Хидэёси, равно как и силы войска, сосредоточенного в западных провинциях. Напротив, он осознавал, что Хидэёси представляет собой постоянную угрозу. Но Мицухидэ не тревожился по этому поводу, полагая, будто Хидэёси скован в своих действиях войском Мори и не сможет своевременно вернуться туда, где произойдут главные события. Он надеялся, что один из гонцов, отправленных в стан Мори, сумеет выполнить поручение, и ожидал быстрого ответа от Мори, а ответ этот мог быть только одним: они сразу же напали бы на Хидэёси и уничтожили его войско. Но от Мори не приходило никаких вестей. Накагава Сэбэй, Икэда Сёню и Такаяма Укон также не откликались на предложения Мицухидэ. Увы, каждый день он получал все новые подтверждения тому, что на него ополчилось само Небо…

Для Мицухидэ крепость Сакамото имела особенное значение. Она напоминала ему об оскорблении, нанесенном Нобунагой, о постыдной горечи ухода из Адзути, о часах и днях сомнений в стенах крепости. Теперь сомнения остались позади, не было времени и для раскаяния. Так или иначе, он утратил власть над собой. Он променял былой ум, осмотрительность и изобретательность на пустой титул правителя страны.

В ночь на девятое Мицухидэ не имел еще ни малейшего понятия о том, где находится Хидэёси, но его настораживала внезапная перемена в поведении местных князей. На следующее утро он покинул лагерь в Симо Тоба и поднялся на перевал Хорагаминэ в Ямасиро, где намеревался соединиться с войском под командованием Цуцуи Дзюнкэя.

– Не видно ли Цуцуи Дзюнкэя? – то и дело спрашивал Мицухидэ вассалов на протяжении всего дня.

Цуцуи был верным союзником Мицухидэ задолго до того, как последний сжег храм Хонно, поэтому до сих пор Мицухидэ еще ни разу не усомнился в его преданности. Но вот стемнело, а войско Дзюнкэя так и не появилось. Мало того, и трое военачальников клана Ода, которых он рассчитывал привлечь на свою сторону, – Накагава Сэбэй, Такаяма Укон и Икэда Сёню, – так и не ответили на его отчаянные призывы, хотя все трое числились у него в подчинении.

Мицухидэ не зря тревожился. Он обратился к верному Сайто Тосимицу:

– Как ты думаешь, Тосимицу, в чем дело?

Мицухидэ хотелось надеяться, что причина молчания и отсутствия союзников заключается в том, что что-то случилось с его гонцами, или в том, что Дзюнкэй и остальные просто замешкались. Но Сайто Тосимицу уже осознал, что именно произошло.

– Нет, мой господин, – ответил старик, – дело не просто в задержке. Мне кажется, князь Цуцуи и не собирается приезжать. Иначе он давно успел бы добраться сюда из Кориямы.

– На это должна быть причина, – возразил Мицухидэ.

Он призвал к себе Фудзиту Дэнго, быстро начертал письмо и отправил с гонцом в Корияму.

– Возьми лучших лошадей. Если хорошенько поторопишься, сумеешь вернуться к рассвету.

– Если князь Цуцуи примет меня, я успею, – ответил Дэнго.

– Как он может тебя не принять? Разбуди его хоть ночью и потребуй немедленного ответа.

– Хорошо, мой господин.

Дэнго сразу выехал в Корияму. Но еще до его возвращения в лагерь прибыли лазутчики с докладом, что войско Хидэёси повернуло на восток и что его передовые отряды находятся в соседней провинции Хёго.

– Не может быть! Это какая-то ошибка! – взорвался Мицухидэ, услышав новость.

Он и впрямь не мог поверить в то, что Хидэёси удалось заключить мир с Мори. Даже если так, столь быстро привести сюда такое большое войско он все равно не мог.

– Не думаю, мой господин, что донесение – ложное, – возразил Тосимицу, еще раз взяв на себя роль прорицателя несчастья. – В любом случае нам необходимо разработать план обороны.

Видя, что Мицухидэ пребывает в нерешительности, Тосимицу поспешил сделать предложение:

– Если бы вы оставили меня здесь дожидаться Цуцуи, то вам самому следовало бы поспешить, чтобы помешать Хидэёси войти в столицу.

– На прибытие Цуцуи немного надежды, верно?

Мицухидэ наконец смирился с подлинным положением дел.

– Думаю, мой господин, что особо надеяться не стоит.

– Что ты предложишь, чтобы остановить Хидэёси?

– Мы вынуждены исходить из того, что Укон, Сэбэй и Сёню перешли на его сторону. Если к нему присоединится Цуцуи, у нас не хватит сил первыми напасть на Хидэёси. Однако, по моим прикидкам, Хидэёси потребуется еще дней пять-шесть, чтобы сосредоточить здесь все войско. Если нам за это время удастся усилить людьми оборону крепостей Ёдо и Сёрюдзи, выстроить укрепления по дороге с юга на север в Киото и поднять всех воинов в провинции Оми, мы сумеем на какое-то время остановить его наступление.

– Что? Приложить столько усилий только для того, чтобы на время остановить наступление?

– Затем нам надо будет разработать общий план борьбы во всех направлениях, а не только оборону здешних мест. Сейчас мы попали в исключительно трудное положение. Вам надо уехать немедленно.

Тосимицу остался дожидаться возвращения Дэнго из Кориямы.

Тот вернулся с лицом, темным от гнева.

– Беда, – сказал он Тосимицу. – Этот ублюдок Дзюнкэй тоже предал нас. Он привел какие-то отговорки, объясняя, почему не едет сюда, но на обратном пути мне удалось установить, что он поддерживает связь с Хидэёси. Подумать только: на это пошел человек, которого все в клане Акэти считали своим!

Дэнго продолжал возмущаться, но морщинистое лицо Тосимицу оставалось бесстрастным.

Мицухидэ уехал в полдень, так никого и не дождавшись. Он вернулся в Симо Тобу примерно в тот же час, когда Хидэёси забылся недолгим сном в Амагасаки. Одинаковая жара стояла в этот день в буддистском храме в Амагасаки и в лагере в Симо Тобе. Едва вернувшись к себе в ставку, Мицухидэ созвал военачальников и провел военный совет. Он все еще не понимал, что Хидэёси уже находится в Амагасаки и до него при желании можно просто докричаться. И хотя передовые части войска Хидэёси уже прибыли, Мицухидэ по-прежнему уповал на то, что сам Хидэёси сможет появиться здесь только через несколько дней. Было бы неверно приписать эту ошибку нынешней слабости ума или духа Мицухидэ. Просто, при всем своем исключительном уме, он привычно мыслил понятиями здравого смысла. Более того, данное рассуждение превосходно вписывалось в общую картину происходящего.

Военный совет провели без ненужных препирательств, и Акэти Сигэтомо решил покинуть собрание первым. Он сразу же помчался в Ёдо и начал срочные работы по дополнительному усилению обороны крепости. Узкая горная дорога, ведущая в столицу, наверняка привлечет к себе внимание врага и подвергнется нападению. Крепость Ёдо находилась по правую руку от нее, крепость Сёрюдзи – по левую.

Мицухидэ отдал приказ отрядам, стоящим по берегу реки Ёдо: «Отойти в Сёрюдзи и занять оборону. Быть готовыми к вражескому нападению».

Мицухидэ тщательно готовился к предстоящему сражению, но, размышляя о численности вражеского войска, не мог не брать в расчет слабости собственного. Конечно, под началом у него было немало воинов как из столицы, так и из здешних мест, причем число их за последний день значительно возросло. Однако все это были деревенские самураи или просто-напросто ронины, то есть обыкновенные разбойники, стремящиеся отхватить куш пожирнее. Ни у кого из них не было ни настоящей подготовки, ни умения распоряжаться.

– Сколько у нас воинов? – спрашивал Мицухидэ своих людей.

Отряды, находящиеся в Адзути, Сакамото, Сёрюдзи, Хорагаминэ и Ёдо, насчитывали в общей сложности шестнадцать тысяч человек.

– Если бы к нам присоединились Хосокава и Цуцуи, – вздохнул Мицухидэ, – никакая сила не заставила бы меня оставить столицу.

Хотя план предстоящих действий был уже разработан, исходное неравенство сил продолжало беспокоить Мицухидэ. Князь Акэти, склонный все точно рассчитывать заранее, сохранял определенную надежду на успех, хотя и испытывал неотвязный, все нарастающий страх. Грань между победой и поражением была тонкой и зыбкой. Мало-помалу Мицухидэ начинал тонуть в волнах, которые сам же поднял.

Мицухидэ стоял на вершине холма вне основного лагеря и смотрел на мчащиеся по небу облака.

– Похоже, будет дождь, – пробормотал он, хотя ветерок, подхвативший его слова, дождя не обещал. Для полководца, намеревающегося вступить в решительное сражение, погода имеет большое значение. Мицухидэ некоторое время понаблюдал за облаками и за направлением ветра.

Затем он взглянул на реку Ёдо. Маленькие огоньки, трепещущие на ветру, были установлены на борту его собственных сторожевых лодок. Река казалась белой, гряда гор за нею – кромешно-черной.

Широкое небо нависало над рекой и ее дальним устьем в Амагасаки. Мицухидэ пристально вглядывался в ту сторону, глаза его словно светились. «На что способен Хидэёси?» – спрашивал он себя. Затем сердито позвал вассала, что позволял себе редко:

– Сакудза! Сакудза! Где ты там?

Мицухидэ повернулся и широким шагом пошел по направлению к лагерю. Сильный ветер сотрясал ряды шатров так, что они казались морскими волнами.

– Да, мой господин! Я, Ёдзиро, здесь! – воскликнул приверженец, бросившись ему навстречу.

– Ёдзиро! Подать сигнал! Мы немедленно выступаем!

Пока войско снималось с лагеря, Мицухидэ разослал срочные депеши своим полковым военачальникам, включая Мицухару в крепости Сакамото, и известил их о принятом решении. Он не собирался отступать или вести оборонительные сражения. Он решил обрушиться на Хидэёси всей мощью своего войска.

Шел час второй стражи. На небе не было ни звезды. Первым спустился по холму ударный отряд, которому предстояло вести бой на обоих – высоком и низком – берегах реки Кацура. За ними спустились с холма резервные войска, основные полки и арьергард. Внезапно начался сильный дождь. Застав войско на полпути, он в считанные мгновения промочил всех насквозь.

Усилился холодный северо-западный ветер. Пешие воины глухо ворчали, глядя на темную поверхность реки.

– С гор Тамбы дует ветер и несет дождь.

Приди они сюда днем, им было бы видно далеко вокруг. Поблизости находилась Оиносака, а ведь они пересекли ее, выступив из опорной крепости клана Акэти Камэяма, всего десять дней назад. Воинам казалось, будто с тех пор прошло много лет.

– Не падать в воду! Держать порох сухим! – распоряжались командиры.

Течение реки Кацура было сильнее обычного из-за дождя.

Копьеносцы переправились через реку, держась за древки копий идущих впереди; за ними пошли стрелки, подняв над головой ружья и боеприпасы. Мицухидэ с конной свитой промчался на другой берег, подняв тучи брызг. Откуда-то спереди до них доносился гул ружейной пальбы, в небо поднимались искры от горящих крестьянских хижин. Но как только стрельба смолкла, исчезло и пламя и все вокруг погрузилось во тьму.

Прибыл с донесением гонец:

– Наши воины отбили вражескую вылазку. Отступая, враг поджег несколько деревень.

Не обратив внимания на это донесение, Мицухидэ продвинулся через Куга Наватэ, прошел мимо крепости Сёрюдзи, удерживаемой его войском, и намеренно встал лагерем в Онбодзуке, в пятистах или шестистах кэнах юго-западнее крепости. Дождь, давно досаждавший войску, прекратился, на небе, только что черном, как тушь, зажглись звезды.

Враг тоже затаился, думал Мицухидэ, стоя на равнине и глядя во тьму по направлению к Ямадзаки. Глубокое волнение и страх охватывали его, когда он вспоминал, что войско Хидэёси стоит отсюда на расстоянии половины ри. Превратив Онбодзуку в опорный пункт для всего своего войска и используя крепость Сёрюдзи как второй – тыловой – оплот, он развернул боевые порядки веером от реки Ёдо на юго-запад до реки Энмёдзи. К тому времени, когда все передовые части выдвинулись на боевые позиции, почти рассвело и из полумрака начала проступать река Ёдо.

Вдруг со стороны холма Тэннодзан послышалась частая ружейная пальба. Солнце еще не поднялось, на небе стояли тучи, по земле стлался туман. Наступало тринадцатое число шестого месяца. Было еще так рано, что с дороги на Ямадзаки не доносилось ржание ни единой лошади.

Из лагеря Мицухидэ в Онбодзуке можно было увидеть Тэннодзан на расстоянии примерно половины ри к юго-западу. Слева от холма Тэннодзан шла дорога на Ямадзаки и текла полноводная река Ёдо.

Тэннодзан был крутым холмом, однако высота его не превышала трехсот сяку. Накануне, когда главное войско Хидэёси пришло в Тонду, его командиры увидели вдалеке гору. Кто-то спросил у местного проводника:

– Что это за гора?

– У восточного подножия? Ямадзаки.

– Враг в Сёрюдзи. Где эта крепость по отношению к холму Тэннодзан?

Каждый из полков сопровождал проводник из местных жителей. Те, кто разбирался в военном деле, понимали: верх возьмет сторона, которая сумеет захватить высоты.

Военачальникам было ясно: первый, кто сумеет водрузить знамя на вершине холма Тэннодзан, стяжает больше славы, чем тот, кто первым добудет вражескую голову в бою на равнине. Каждый из них поклялся себе, что этим человеком окажется именно он. Вечером двенадцатого многие поделились с Хидэёси своими мыслями по поводу предстоящего сражения, ожидая приказа взять приступом гору.

– Завтра разгорится решающая битва, – сказал Хидэёси. – Ёдо, Ямадзаки и Тэннодзан – места главных боев. Докажите, что вас не зря называют воинами. Не состязайтесь друг с другом, не думайте только о собственной славе. Не забывайте, что князь Нобунага и бог войны Хатиман будут наблюдать за вами с Небес.

Едва получив разрешение Хидэёси на выступление, стрелки устремились в сторону Тэннодзана в великом воодушевлении, смешав строй во мраке ночи. Боевое значение холма Тэннодзан, показавшегося столь привлекательным военачальникам Хидэёси, не укрылось и от взора Мицухидэ. Он принял решение сделать стремительный пеший переход, переправиться через Кацуру и как можно скорее пройти через Онбодзуку, чтобы занять Тэннодзан.

Мицухидэ знал местность ничуть не хуже, чем Накагава Сэбэй и Такаяма Укон. Но хотя они намеревались действовать сходно и в одном месте, мысли Мицухидэ простирались дальше соображений противников.

После того как Мицухидэ переправился через реку Кацура и совершил бросок через Куга Наватэ, он приказал командиру одного из полков отделиться от основного войска и повести своих воинов другой дорогой, сказав ему:

– Взойдите по северному склону холма Тэннодзан и займите вершину. В случае вражеской атаки держитесь до последнего и ни в коем случае не сдавайте этот холм.

Следует отметить, что Мицухидэ был истинным полководцем. Его решения и следующие за ними действия были всегда своевременны, он никогда не упускал возможности нанести удар. Тем не менее на этот раз воины Хидэёси, успев выйти к южному склону холма возле Хиросэ, уже устремились на его вершину.

Стояла кромешная тьма, а местность для большинства воинов была незнакомой.

– Вот тропа. Она, кажется, идет вверх.

– Нет, по ней не пройдешь.

– Да нет же, можно идти!

– Это тупик. Тропа ведет на край пропасти.

Кружа у подножия холма, воины долго не могли отыскать тропу, ведущую на вершину.

Она оказалась крутой; по-прежнему было темно. Считая, что здесь только свои, воины шли, не придерживаясь строя, и не слишком держались своих командиров. Толкаясь и оступаясь, они шли к вершине. И вдруг, когда до нее осталось рукой подать, их встретил частый ружейный огонь.

Это вступили в бой стрелки Акэти, которыми командовал Мацуда Тародзаэмон. Впоследствии выяснилось, что он разделил свой корпус, насчитывающий семьсот человек, на два. Воины Хорио Москэ, Накагавы Сэбэя, Такаямы Укона и Икэды Сёню, опережая друг друга, стремились подняться на вершину холма. Внизу оставались только воины Хори Кютаро, которые взяли под наблюдение развилку дорог чуть к северу от подножия. Они быстро окружили подножие холма, чтобы отрезать противнику путь к отступлению.

Как и следовало ожидать, попавшись на эту хитрость, воины Кютаро встретились лицом к лицу с отрядом под командованием самого Мацуды Тародзаэмона. Завязалось сражение, еще более кровопролитное, чем на вершине. Оно сразу переросло в рукопашную. Воины Акэти и Оды бились среди растущих на склоне сосен и усеявших его валунов. Огнестрельное оружие мешало, в ход пошли копья, длинные мечи и секиры.

Некоторые, схватившись с врагом, падали с обрыва. Тем, кто, не удержавшись на ногах, падал, прокалывали спину копьем. Участвовали в бою с обеих сторон и лучники – пение стрел сопровождало шум рукопашной и грохот ружейного огня. Но громче всего звучали боевые кличи пятисот или шестисот воинов, сошедшихся в схватке. Казалось, кричат не люди, а вселившиеся в них злые духи.

Одна сторона теснила другую, затем откатывалась назад. Меж тем наступило утро. Впервые за долгое время небо расчистилось, его синеву подчеркивали белые облака. Погожее утро заставило приумолкнуть цикад. Вместо их пения в горах стоял грохот битвы и звучали неистовые боевые кличи. Вскоре склон холма покрылся окровавленными телами, местами – по три-четыре вповалку. Вид трупов возбуждал сражающихся. Переступая через тела павших соратников, воины словно пересекали границу жизни и смерти. Одинаковые чувства владели сейчас воинами Хори и Акэти.

Положение на вершине холма оставалось неопределенным, меняясь каждую минуту. И вдруг, в разгар сражения, боевые кличи воинов Мацуды внезапно сменились воплями, похожими на детский плач. Надежда на успех обернулась горьким отчаянием.

– В чем дело?

– Почему отступаем? Ни шагу назад!

Не понимая, отчего их соратники внезапно обратились в бегство, многие из воинов Мацуды не могли удержаться от гневных возгласов. Но и их самих уже словно обвалом несло к подножию холма. Командир отряда Мацуда Тародзаэмон был сражен пулей на глазах у воинов. Оруженосцы унесли его с поля боя на плечах.

– Вперед! Перебьем их всех!

Большая часть воинов Хори устремилась вдогонку за беглецами, и Кютаро что было сил закричал:

– Прекратить преследование!

Но в такие мгновения даже самый строгий приказ не исполняется. Как и следовало ожидать, первый полк Мацуды катился сейчас со склона холма, напоминая грязный речной поток. Подкрепления не подошли, военачальника застрелили; им оставалось только спасаться бегством.

Воины Хори значительно уступали численностью собранным на холме отрядам Акэти. Теперь они были без боя смяты врагом, лавиной катившимся с вершины холма. Та часть воинства Хори, которая пустилась в погоню, попала в клещи, и, как опасался Кютаро, началась ужасная резня.

В это время отряды Хорио, Накагавы, Такаямы и Икэды сообща захватили вершину холма.

– Победа за нами!

– Тэннодзан наш!

Раздались первые победные кличи. Хидэёси дожидался прибытия Нобутаки на реку Ёдо и поэтому еще не явился на передовую. Лишь позже, примерно в час Барана, то есть далеко за полдень, он присоединил к своему войску отряд под командованием Нобутаки и Нивы Нагахадэ и отправился в ставку. Палящее солнце успело высушить воспоминания о ночном дожде, люди и лошади обливались потом, яркие доспехи и плащи посерели от пыли. В этих тусклых тонах единственным ярким пятном оставалось княжеское знамя Хидэёси с изображением золотых тыкв.

Пока со стороны холма Тэннодзан по-прежнему доносилась стрельба, деревня казалась вымершей. Но когда воины Акэти ушли, а на смену им на улицы хлынуло воинство Хидэёси, у каждого порога внезапно появились кувшины с водой, дыни и чайники с горячим чаем. Даже женщины вышли наружу пожелать успеха войску Хидэёси.

– Всех ли вы уничтожили?

Хидэёси, не слезая с коня, смотрел на знамена своего войска, уже водружаемые на вершину ближнего холма.

– Всех до единого, – отозвался Хикоэмон.

Он получал донесения от командиров, принимающих участие в сражении частей, держал в уме общую картину и то и дело докладывал о ней Хидэёси. Вот и сейчас он сказал:

– Отряд Мацуды в разгар схватки потерял командира. Часть воинов Мацуды бежали, спустившись по северному склону холма, тогда как другие присоединились к вражескому полку, стоящему в Томооке.

– Почему такой искушенный полководец, как Мицухидэ, с легкостью сдал нам важную высоту?

– Должно быть, он не думал, что мы успеем прибыть так скоро. Ошибся в расчетах.

– Что известно об его основном войске?

– Оно расставлено так: от реки Ёдо до Симоуэно, крепость Сёрюдзи – запасной оплот, река Энмёдзи – передовой рубеж.

В это мгновение боевые кличи и шум пальбы донеслись со стороны, где текла река Энмёдзи. Наступал час Обезьяны.

Река Энмёдзи, протекавшая к востоку от деревни Ямадзаки, впадала в реку Ёдо. На месте слияния рек земля была заболочена и поросла тростником. В обычные дни отсюда доносилось несмолкающее птичье пение, но сегодня никаких птиц не было.

В утренние часы противостоящие друг другу полки – левое крыло войска Мицухидэ и правое крыло войска Хидэёси – вышли с двух сторон на противоположные берега реки. Тростник трепетал на ветру. Густые заросли скрывали противника, и воинам с обоих берегов были видны только самые верхушки вражеских знамен. Однако на северном берегу пятитысячное войско под командованием Сайто Тосимицу, Абэ Садааки и Акэти Сигэтомо готовилось начать наступление. А на южном берегу восемь тысяч пятьсот воинов под командованием Такаямы Укона, Накагавы Сэбэя и Икэды Сёню выстроились в несколько линий. Обливаясь потом на жаре, в сырой низине, они тоже ждали часа, чтобы нанести удар.

Они ждали прибытия Хидэёси. Отдать приказ о наступлении должен был главнокомандующий.

– Куда подевалось главное войско?

Они кляли соратников за опоздание, но им оставалось только скрежетать зубами.

Акэти Мицухидэ, остававшийся в ставке в Онбодзуке, давно узнал о гибели Мацуды Тародзаэмона на холме Тэннодзан и о полной потере этой высоты. Он проклинал себя за ошибку в расчетах времени прибытия противника. Он прекрасно понимал, как велика разница – сражаться, удерживая за собой Тэннодзан, или, наоборот, вести решающую схватку, отдав ключевую высоту противнику.

Но хотя и печалила Мицухидэ потеря холма Тэннодзан, это была только четвертая по значению из владевших его душой горестей. Прежде всего его возмущало предательство Цуцуи Дзюнкэя. Затем его тяготил собственный ошибочный приказ укрепить крепость Ёдо, основанный на неверном определении скорости, с которой сможет подойти войско Хидэёси. И наконец, ему была отвратительна собственная нерешительность. Он все еще не в силах был определить, вести ли наступательное сражение или оборонительное. И даже прибыв в Онбодзуку, он еще не пришел к ясному решению.

Битва началась чуть не по чистой случайности. Оба войска провели все утро в зарослях тростника, мучаясь от духоты и терзаемые комарами. Они угрюмо посматривали в сторону, где, судя по верхушкам знамен, должен был находиться неприятель, и дожидались приказа своих военачальников. Вдруг лошадь под дорогим седлом рванулась со стороны войска Оды к воде, должно быть, чтобы напиться.

Четверо или пятеро воинов – видимо, приспешники хозяина лошади – бросилось за ней вдогонку. С другого берега на них обрушился град пуль. Частые и дружные залпы следовали один за другим.

В ответ войско Хидэёси открыло огонь по северному берегу, чтобы вызволить своих воинов, затаившихся в прибрежном тростнике. Никому больше не хотелось дожидаться приказа.

– Вперед!

После перестрелки приказ войску Оды на общее наступление уже не мог не последовать. Воины Акэти не заставили себя долго ждать и тоже начали переправу.

На месте слияния Энмёдзи и Ёдо река была довольно широка, но чуть выше по течению Энмёдзи представляла собой обыкновенный ручей.

После нескольких дней непрерывных дождей течение было сильным. Пока стрелки Акэти, поднявшись из зарослей на северном берегу, палили по воинам Хидэёси, сосредоточившимся на южном, тяжело вооруженные копьеносцы – отборные отряды Акэти – перешли реку и начали подниматься на противоположный берег.

– Выслать вперед копьеносцев! – закричал один из командиров отряда Такаямы, от нетерпения подпрыгивая на месте.

Поскольку река в этом месте была узкой, возможности для ведения ружейного огня оказались ограниченны. Пока стрелки, произведя залп, перестраивались, – то есть вторая цепь заступала на место первой, а та отходила, чтобы перезарядить ружья, – враг мог ворваться в их ряды.

– Стрелки, в сторону! Пропустить атакующих!

Отряд копьеносцев Накагавы построился, изготовившись к схватке. Многие из воинов били копьями с берега в воду.

Метили они во врага, хотя проще было держать копья наперевес и сбрасывать обратно в воду тех, кто поднимался на берег. А в воде шла ожесточенная рукопашная: здесь бились копьями, и мечами, и древками сломанных копий. Воины разили друг друга и падали замертво в воду.

Крик – поединок – падение в стремительную воду – туча брызг. Грязная вода пенилась вокруг живых и павших. Кровь и желчь поднимались на поверхность воды, их смывало течение.

К этому времени на смену передовому отряду под командованием Накагавы Сэбэя пришли свежие части Такаямы Укона. Слаженно, как юноши, несущие священный паланкин на храмовый праздник, издав единый клич, они плечом к плечу вступили в бой.

Быстро пробравшись сквозь заросли тростника, они неожиданно обрушились на врага. День уже клонился к концу. Алые закатные облака бросали прозрачные тени на черные фигуры воинов, метавшиеся в смертельной схватке.

Неистовое сражение длилось еще целый час. Ярость, с какой бились воины под командованием Сайто, поразила даже противника. Когда их, казалось, уже окончательно смяли, они поднялись еще раз, исполненные прежней решимости. Раз за разом отражали они все новые атаки, намертво встав на зыбкой болотной почве. И не только они: чуть ли не все отряды Акэти сражались с неистовством отчаяния, их грозные крики передавали горечь, объявшую командира гибнущей армии, князя Акэти Мицухидэ.

– Отступаем, иначе нас окружат! Все назад! Все назад!

Отчаянный крик разлетелся со скоростью ветра, и в двух других отрядах Акэти вскоре узнали плачевные вести.

Сердцевиной построения войска Акэти был мощный засадный отряд в пять тысяч воинов, оттянутый к Онбодзуке и находящийся под личным командованием Мицухидэ. Справа этот отряд был прикрыт четырехтысячным отрядом, включая две тысячи воинов под началом Фудзиты Дэнго.

Дэнго приказал ударить в большой барабан, и его воины выстроились в боевые порядки под знаменем, готовясь встретить наступление противника. Летучие отряды лучников обрушили на врага смертоносный град стрел, им ответили мощным ружейным залпом.

По приказу Дэнго лучники отпрянули в сторону, на их место заступили стрелки. Они произвели залп. Не дожидаясь, пока рассеется пороховой дым, копьеносцы в латах возникли перед воинами Оды и принялись прокладывать себе дорогу сквозь их ряды железными копьями. Дэнго с отборными силами уничтожил полк Хатии.

Вставшие на смену полку Хатии воины князя Нобутаки атаковали воинство Акэти. Но Дэнго разбил и обратил в бегство и воинов Нобутаки. Какое-то время казалось, будто никто не может противостоять воинам Дэнго.

Забил барабан, возглашая наступление отряда Фудзиты. Казалось, эти звуки выражают гордость клана, не имеющего равных в бою. Воины Фудзиты напали на конную свиту Нобутаки и заставили вражеских самураев, для спасения молодого князя, обратиться в беспорядочное бегство.

Как раз в эти минуты с фланга на отряд Фудзиты обрушились пятьсот вражеских воинов, вопя так, словно их была тьма-тьмущая.

Тучи в небе еще алели, но на землю уже пали густые сумерки. Дэнго осознал, что зашел в наступлении чересчур далеко, и поспешил изменить приказ.

– Разворачивайтесь вправо! – закричал он. – Скорее разворачивайтесь! Вправо, как можно дальше вправо!

Он намеревался построить свое войско кольцом и отступить на воссоединение с основными силами, а там уж стоять насмерть.

Все бы так и было, но слева на его воинов обрушился отряд Хори Кютаро. Дэнго почудилось, что воины выросли из-под земли, – настолько стремительно и внезапно они появились.

Отступать стало некуда. Дэнго понял это сразу, и времени на новое перестроение у него не оставалось. Воины Хори косили его людей со скоростью ветра и начали брать отряд в клещи.

Знамя Нобутаки развевалось все ближе к тому месту, где сражался Дэнго.

В это мгновение пятьсот всадников во главе со старшим и средним сыновьями Дэнго выехали вперед и бесстрашно врезались в гущу неприятеля. Меж тем стемнело. Ветер носил по полю боевые кличи живых и предсмертные вопли павших, уносил в небеса запах крови.

Отряд под командованием Нобутаки слыл самым мощным соединением в войске Хидэёси. Сейчас он был вдобавок усилен трехтысячным отрядом под началом Нивы Нагахидэ. И сколько бы силы и мужества ни нашлось у Дэнго с его воинами, прорвать такую вражескую линию они не могли.

Дэнго получил шесть ранений. Продолжая рубиться на мечах и одновременно укрощать обезумевшего в грохоте битвы коня, он начал терять сознание. Откуда-то сзади, из мрака, его окликнули.

Думая, что это обращается к нему его сын, Дэнго поднял голову от конской гривы и попробовал обернуться. В то же мгновение что-то ударило его в лоб, прямо над правым глазом. Ему показалось, будто звезда, сорвавшись с небес, вонзилась ему в чело.

– Оставайся в седле! Не спешивайся! Тебя лишь задело стрелой! Держись!

– Кто ты? Кто меня держит?

– Это я, Тодзо.

– Ах, это ты, брат. Что с Исэ Ёсабуро?

– Убит.

– А что с Сувой?

– Тоже убит.

– А Дэмбэй?

– Бьется, со всех сторон окруженный врагами. Теперь позволь помочь тебе. Обопрись о переднюю луку.

И, не заботясь более о судьбе Дэмбэя, Тодзо взял поводья коня, на котором почти без чувств сидел его брат, и на полной скорости помчался прочь от бушующего со всех сторон хаоса.