Онлайн чтение книги Главная улица Main Street
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

I

Кэрол старалась бцть довольной — что уже само по себе несовместимо. Весь апрель она с невероятным усердием занималась уборкой дома. Связала свитер для Хью. Прилежно работала в Красном Кресте. Молчала, когда Вайда неистово ораторствовала о том, что, хотя Америка, как и прежде, ненавидит войну, тем не менее нужно вторгнуться в Германию и стереть с лица земли всех немцев, так как доказано, что в немецкой армии нет ни одного солдата, который не распинал бы пленных и не отрубал руки младенцам.

Кэрол была добровольной сиделкой при миссис Чэмп Перри, когда та вдруг слегла с воспалением легких и вскоре умерла.

В похоронной процессии участвовали все одиннадцать человек ветеранов гражданской войны и пионеров-старики и старухи, немощные и слабые, которые несколько десятилетий назад были в этих диких местах лихими молодцами и румяными красотками и скакали на мустангах по густой, волнующейся под ветром траве прерии. Они ковыляли за оркестром, составленным из местных дельцов и школьников, которые шли вразброд, без форменной одежды, без дирижера, и пытались исполнять на ходу траурный марш Шопена, — толпа плохо одетых людей с печальными глазами, шлепавших по талому снегу под сбивающиеся звуки скорбной музыки.

Чэмп сразу совсем сдал. Ревматизм стал еще сильнее мучить его. В комнатах над лавкой царила тишина. Он больше не мог исполнять обязанности скупщика зерна при элеваторе. Привозившие пшеницу фермеры жаловались, что Чэмп не видит делений на весах и все время словно высматривает кого-то в темноте закромов. Часто видели, как он крался проулками, разговаривал сам с собой и, чтобы уйти от взоров посторонних, скрывался на кладбище. Раз Кэрол пошла за ним и увидела, что этот грубый, пропитанный табаком, недалекий старик лежал ничком на снегу могилы, раскинув большие руки, будто пытаясь защитить от холода ту, которую он заботливо укрывал на ночь шестьдесят лет подряд и которая теперь осталась совсем одна.

Компания, которой принадлежал элеватор, уволи* ла Чэмпа. Компания, как объяснил Кэрол ее председатель Эзра Стоубоди, не имела средств для содержания пенсионеров.

Кэрол попыталась пристроить старика на почту. Там всю работу исполняли мелкие служащие, и должность почтмейстера была единственной синекурой в городе, единственной наградой, дававшейся за политическую безупречность. Но оказалось, что на это место претендует бывший буфетчик Берт Тайби.

По ходатайству Кэрол Лайм Кэсс взял старика в ночные сторожа. Мальчишки часто потешались над Чэмпом, когда он засыпал возле мельницы.

II

Некоторую радость доставило Кэрол возвращение майора Рэйми Вузерспуна. Он был здоров, но все еще слаб после газового отравления. Он вышел в отставку и вернулся домой как первый ветеран Великой войны. Передавали, что он приехал без предупреждения, что при виде его Вайда упала в обморок и целые сутки не хотела делиться им с остальным городом. Когда Кэрол зашла к ним, Вайда не могла говорить ни о чем, кроме Рэйми, и не выпускала его руки из своей. Неизвестно почему, эта нежность была неприятна Кэрол. А Рэйми… впрочем, этот мужчина в узком кителе с погонами и в высоких блестящих сапогах был не Рэйми, а старший, более строгий брат его! Лицо его как-то изменилось, губы были сжаты плотнее. Это был не Рэйми. Это был майор Вузерспун. Кенникот и Кэрол оба были благодарны ему, когда он объявил, что Париж далеко не так красив, как Миннеаполис, и что все американские солдаты отличались высоконравственным поведением, когда бывали в отпуску. Кенникот почтительно расспрашивал, хорошие ли у немцев самолеты и что означают такие выражения, как «угол возвышения», «вша» и «дать дуба».

Через неделю майор Вузерспун стал полным распорядителем галантерейного магазина. Гарри Хэйдок решил заняться несколькими филиалами, которые он открывал в окрестных деревушках. Со временем Гарри предстояло стать одним из крупнейших богачей в городе, и майор Вузерспун должен был возвышаться вместе с ним. Вайда ликовала, хотя и жалела, что должна отказаться от большей части своей работы в Красном Кресте. Рэю, как она объясняла, все еще нужен уход.

Когда Кэрол увидела его не в форме, а в сером в крапинку костюме и новой серой фетровой шляпе, она была разочарована. Это был не майор Вузерспун, это был Рэйми.

Первый месяц мальчишки бегали за ним по улице и называли его майором, но постепенно этот титул отпал, и ребята перестали отрываться от игры в мраморные шарики, когда он проходил мимо.

III

Город был охвачен горячкой, вызванной военными ценами на пшеницу.

Деньги за пшеницу не залеживались в карманах у фермеров; города для того и существовали, чтобы позаботиться об этом! Фермеры из Айовы продавали свою землю по четыреста долларов за акр и переезжали в Миннесоту. Но кто бы ни покупал, продавал или закладывал земельные участки, к этому делу тотчас присасывались горожане — мукомолы, агенты по продаже недвижимости, юристы, лавочники, доктор Уил Кенникот. Они покупали землю по полтораста, продавали ее на следующий день по сто семьдесят и покупали снова. За гри месяца Кенникот «сделал» семь тысяч долларов. Это было в четыре раза больше того, что общество платило ему за лечение больных.

Ранним летом началась кампания по борьбе за подъем и процветание города. Коммерческий клуб решил, что Гофер-Прери не только пшеничный центр, но также прекрасное место для заводов, дач и государственных учреждений. Кампанию возглавлял мистер Джеймс Блоссер, незадолго до того приехавший в город спекулировать землей. Мистер Блоссер был известный делец. Он любил, чтобы его называли «честным Джимом». Это был крупный, грузный, шумный и веселый человек с узкими глазками, здоровым цветом лица, большими красными руками, одетый всегда с иголочки. Он оказывал внимание всем женщинам поголовно. Это был первый человек в городе, не настолько чувствительный, чтобы заметить высокомерие Кэрол. Он обнял ее за плечи и снисходительно сказал Кенникоту: «У вас прелестная жена, доктор!» И когда она не слишком тепло ответила: «Очень благодарна вам за аттестат доброкачественности», — он дохнул ей в шею и не нашел в ее словах ничего обидного.

Он любил давать волю рукам. Не было случая, чтобы он пришел в дом и не попытался облапить Кэрол. Он грогал ее руку, поглаживал пятерцей по талии. Кэрол ненавидела этого человека и боялась его. Она спрашивала себя, не слыхал ли он об Эрике и не потому ли позволяет себе такие вольности. Она дурно отзывалась о нем и дома и в гостях, но Кенникот и другие столпы общества стояли за него горой:

— Может, он и грубоват, но куда нам до него! Это деляга, каких еще никогда не бывало у нас в городе. Хитрейшая бестия! Слыхали, что он сказал старику Эзре? Ткнул его под ребра и говорит: «Послушайте, старина, чего ради вам ездить в Денвер? Дайте мне только срок, и я передвину горы сюда! Всякой горе будет лестно здесь поместиться, как только мы устроим «белую дорогу».

Город восхищался мистером Блоссером не меньше, чем Кэрол возмущалась им. Он был почетным гостем на банкете Коммерческого клуба в «Миннмеши-хаузе». В честь этого торжества меню были оттиснуты золотыми буквами (но с множеством опечаток); гостям предлагали сигары, подавали мягкие, влажные ломтики сига из Верхнего озера, сервированные, как филе камбалы. Блюдца кофейных чашек постепенно наполнялись намокшим пеплом сигар, а ораторы говорили о предприимчивости, хватке, силе, здоровой крови, настоящих мужчинах, прекрасных женщинах, об избранной богом стране, о Джеймсе Хилле, благословенной жатве, приросте населения, высоких доходах, об иностранных агитаторах, подрывающих незыблемость американской государственности, о сенаторе Кнуте Нелсоне и стопроцентном американизме.

Председатель — Гарри Хэйдок — представил «честного Джима Блоссера»:

— Дорогие сограждане, я счастлив отметить, что за свое короткое пребывание здесь мистер Блоссер стал моим не только деловым, но и личным другом, и я рекомендую всем вам прислушиваться к советам этого человека, который умеет достигать намеченной цели.

Поднялся мистер Блоссер, похожий на слона с верблюжьей шеей, краснолицый, красноглазый человек со здоровенными ручищами: прирожденный вожак, предназначенный провидением в члены Конгресса, но свернувший на путь более прибыльных почестей, которые приносят земельные сделки. Он улыбнулся своим личным и деловым друзьям и, слегка рыгнув, загудел:

— Несколько дней назад я был чрезвычайно удивлен.

На улицах нашего славного маленького города я встретил самое презренное из божьих созданий, презренней рогатой жабы или техасской гадюки! (Смех.) А знаете, что это было за животное?. Это был недовольный нашими порядками критикан! (Смех и аплодисменты.)

Я хочу сказать вам, мои дорогие, — и это верно, как то, что меня зовут Блоссер, — главное, что отличает американцев от иноземных трусов и хвастунов, — это наша крепкая хватка. Есть ли такое дело, за которое не взялся бы чистокровный богобоязненный homo americani- bus? Быстрота и натиск — его девиз! Он добьется своего, хотя бы ему пришлось скакать сломя голову три дня и три ночи, и горе тому ротозею, который попадется ему на пути, ибо он только и успеет, что подумать, откуда это налетел на город ураган, как его унесет! (Смех.)

Но, друзья мои, есть и у нас людишки настолько трусливые и узколобые, что для них всякий, у кого широкие замыслы, — сумасшедший. Они не верят, что Гофер-Прери — да хранит его бог! — можно довести до такого же расцвета, как Миннеаполис или Дулут. Однако позвольте мне теперь же сказать вам, что нет под синим шатром небес другого города, который имел бы такие возможности одним прыжком очутиться в разряде городов с двухсоттысячным населением, как славный маленький Гофер-Прери! И если есть такие размазни, которые не решаются пойти вслед за Джимом Блоссером в великое наступление, то нам их и не надо! Мне кажется, все вы настолько патриоты, что не позволите никому зубоскалить и лягать собственный город, какими бы умниками эти зубоскалы себя ни выставляли, и, кстати, я хочу сказать, что отношу сюда Лигу фермеров и свору социалистов всех оттенков. Мы им скажем: «Вон! Долой! Убирайтесь, пока шкура цела!»-им и всем, кто подкапывается под основы всеобщего благосостояния и покушается на права собственности!

Граждане, даже в этом прекрасном штате, прекраснейшем и богатейшем из всех, есть много людей, которые ходят на задних лапках перед нашим Востоком и Европой и ни во что не ставят наш золотой Северо — Запад. Позвольте мне немедленно заклеймить их любимую ложь. «Ага, — говорят они, — Джим Блоссер утверждает, что в Гофер-Прери жить не хуже, чем в Лондоне, Риме или любом из больших городов? Да откуда он это знает?» А вот откуда: я видел все это! Я знаю Европу от дна до крышки. Пусть не преподносят такую чепуху Джиму Блоссеру! И позвольте сказать вам, что единственные носители подлинной жизни в Европе — это наши ребята, которые там теперь дерутся! Лондон! Я провел в нем три дня и осматривал его по шестнадцать часов в день. И вот что я вам скажу: там нет ничего, кроме тумана и кучи старых зданий, которых ни один американский город не потерпел бы у себя ни минуты. Вы не поверите мне, но там нет ни одного настоящего небоскреба! То же можно сказать и всем этим критиканам и снобам у нас на Востоке, и в следующий раз, когда какой-нибудь хлыщ с Гудзона начнет задирать перед вами нос и бахвалиться, вы можете сказать ему, что никому из нас, предприимчивых людей Запада, и даром не надо их Нью-Йорка!

А веду я вот к чему: я утверждаю, что город Гофер-Прери станет гордостью Миннесоты, самым ярким лучом славы штата Полярной Звезды, и мало того, в будущем и даже в настоящем в нем нисколько не хуже жить, любить и растить потомство, чем в любом другом городе на всем зеленом подножии божьего престола… И в нем довольно и культуры и всего такого. Это правда, поймите меня, полнейшая правда!..

Через полчаса по предложению председателя Гарри Хэйдока клуб единодушно проголосовал за то, чтобы выразить мистеру Блоссеру искреннюю благодарность.

Кампания за процветание началась.

Город стремился к той полезной и современной разновидности славы, которую называют рекламой. На средства Коммерческого клуба был реорганизован и снабжен алой с золотом форменной одеждой городской оркестр. Любительская бейсбольная команда пригласила особого, почти настоящего тренера из Де-Мойна и составила план состязаний со всеми городами на пятьдесят миль кругом.

Жители в качестве болельщиков сопровождали спортсменов в автомобиле с оркестром и знаменем, на котором было написано: «За процветание Гофер-Прсри!» Выигрывала ли команда или бывала побита, преданный «Неустрашимый» одинаково надрывался: «Старайтесь, ребята! Дружно! О Г офер-П рсри повсюду заговорят! Блестящие успехи нашей непобедимой команды!»

Затем — о, величайшее достижение! — город, устроил «белую дорогу». «Белые дороги» были в моде на Среднем Западе. Они состояли из столбов с украшениями и гроздьями электрических ламп. Такие столбы ставились вдоль двух-трех кварталов Главной улицы. «Неустрашимый» вещал: «Белая дорога» готова! Город освещен, как Бродвей! Речь мистера Джеймса Блоссера! Выходите-ка против нас, города-близнецы, мы ждем вас на арене!»

Коммерческий клуб издал брошюру, написанную знаменитым специалистом, которого прислало одно из рекламных агентств Миннеаполиса, рыжим молодым человеком, курившим папиросы в длинном янтарном мундштуке. Кэрол прочла эту брошюру с некоторым удивлением. Она узнала, что озера Ласточкино и Минимеши приобрели громкую славу своими живописными лесистыми берегами и резвыми щуками и окунями, каких не найти во всей стране; что особняки Гофер-Прери — образцы изящества, благородства и комфорта — окружены знаменитыми великолепными садами; что школа и библиотека Гофер-Прери помещаются в красивых и удобных зданиях и славятся по всему штату; что мельницы Гофер — Прери производят лучшую в Соединенных Штатах муку; что земли окрестных ферм известны своим плодородием; что местный скот принадлежит к самым молочным породам и, наконец, что магазины Гофер-Прери по сравнению с магазинами Миннеаполиса и Чикаго выгодно отличаются огромным выбором предметов роскоши и первой необходимости и неизменно предупредительным отношением расторопных приказчиков. Короче говоря, она узнала, что Гофер-Прери — единственное подходящее место для заводов и оптовых фирм.

— Вот куда я хотела бы поехать — в этот образцовый город Гофер-Прери! — сказала Кэрол.

Кенникот торжествовал, когда Коммерческому клубу удалось залучить в город одну маленькую фабрику, предполагавшую изготовлять деревянные автомобильные рули. Но, увидев предпринимателя, Кэрол сразу поняла, что его приезд не имел большого значения, и, когда через год он прогорел, она несобенно огорчилась.

Фермеры, продавшие свои участки, переселялись в город. Цены на землю поднялись на целую треть. Но Кэрол не находила ни новых картин, ни новых пищевых продуктов в лавках, ни интересных разговоров, ни пытливых умов. Она кое-как терпела прежний невзрачный, но скромный город; тот же город, одержимый манией величия, был невыносим. Она могла ухаживать за Чэмпом Перри и быть по-соседски приветливой с Сэмом Кларком. Однако она не могла аплодировать «честному Джиму Блоссеру». В дни ухаживания Кенникот просил ее сделать город красивым. Если он был теперь прекрасен, как говорили мистер Блоссер и «Неустрашимый», ее работа была окончена и она могла уйти.