– По нему тюрьма плачет, без вопросов, – заявил в прямом эфире специально приглашенный эксперт-хипстер.
Собравшись парировать этот выпад, Хестер Краймштейн краем глаза заметила за студийными софитами парня, похожего на ее внука. Свет был яркий, а парень стоял за ним, в тени, но все равно чертовски смахивал на Мэтью.
– Э-э, смелое заявление, – сказал ведущий, в прошлом весьма симпатичный выпускник дорогой частной школы. В эфире он обычно делал озадаченное лицо, словно гости его передачи несли откровенную чушь, даже когда говорили здравые вещи. Таков был его основной полемический прием. – Что скажете, Хестер? – Вид Мэтью – сто процентов, это Мэтью – выбил ее из колеи. – Хестер?
Так, напомнила она себе, сейчас не время отвлекаться. Соберись.
– Вы омерзительны, – сказала Хестер.
– Простите?
– Вы не глухой. – Она прожгла эксперта-хипстера своим знаменитым взглядом. – Вы омерзительны.
Зачем явился Мэтью?
Раньше внук никогда не приходил к ней на работу без предупреждения – ни в кабинет, ни в суд, ни в телестудию.
– Вы не могли бы развить свою мысль? – спросил ведущий.
– Запросто, – ответила Хестер, не сводя пламенеющего взгляда с эксперта-хипстера. – Вы ненавидите Америку.
– Чего?
– И правда, – продолжала Хестер, воздев руки, – зачем нам какая-то судебная система? Какой от нее толк, когда есть общественное мнение? Не нужно ни судьи, ни присяжных. Пусть решение принимает толпа из «Твиттера».
Эксперт-хипстер сел ровнее.
– Я так не говорил.
– Именно так вы и сказали.
– Есть улики, Хестер. Четкое и ясное видео.
– У-у-у, видео! – Она пошевелила в воздухе пальцами, словно речь зашла о привидении. – Опять двадцать пять: не нужно ни судьи, ни присяжных. Хватит толпы из «Твиттера». Под вашим благожелательным руководством.
– Я не…
– Цыц! Дайте договорить. Ох, прошу прощения, забыла, как вас зовут. Про себя я называю вас «эксперт-хипстер», а вслух буду называть «пижоном» – ладно, пижон? – Эксперт-хипстер открыл было рот, но Хестер не умолкала. – Вот и славно. Скажите, пижон, какое, по вашему мнению, наказание будет справедливым для моего клиента? Раз уж вы взялись судить, виновен он или нет, давайте заодно и приговор.
– Меня зовут, – хипстер поправил хипстерские очки, – Рик. И все мы видели запись. Ваш клиент ударил человека по лицу.
– Спасибо за столь дотошное расследование. Знаете, что было бы здорово, пижон?
– Меня зовут Рик.
– Рик, пижон – без разницы. Было бы здорово, реально здорово, если бы вы со всей своей толпой стали принимать решения вместо нас. Прикиньте, какая экономия времени. Выкладывали бы видео в соцсети, смотрели бы комментарии и решали, виновен человек или нет. Смотря чего больше, лайков или дизлайков. Не нужно ни свидетелей, ни показаний, ни улик. Хватит одного судьи, пижона Рика.
Эксперт-хипстер начинал краснеть.
– Все видели, как ваш богатый клиент поступил с тем беднягой.
– Прежде чем продолжить, – вмешался ведущий, – давайте еще раз покажем видео. Для тех, кто смотрит нас не с самого начала.
Хестер хотела было возразить, но этот ролик крутили уже бесчисленное множество раз и будут крутить снова и снова, и если выразить протест, она, во-первых, ничего не добьется, а во-вторых, ее клиент, обеспеченный финансовый консультант по имени Саймон Грин, будет выглядеть еще более виновным.
И, что самое важное, на эти несколько секунд Хестер исчезнет с телеэкранов. А это значит, можно будет поискать глазами Мэтью.
Вирусное видео – четыре миллиона просмотров, и это лишь для начала, – снял на свой айфон какой-то турист в Центральном парке. На экране клиент Хестер, Саймон Грин, в идеально сидящем костюме под стать галстуку фирмы «Гермес», завязанному на идеальный виндзорский узел, поднимал кулак и бил по лицу босоногого растрепанного юношу, наркомана по имени Аарон Корваль.
Из носа у Корваля хлынула кровь.
Картина была поистине диккенсовская – мистер Привилегированный Богатей ни с того ни с сего наносит подлый удар Бедному Беспризорнику.
Хестер, вытянув шею, бросила быстрый взгляд за студийные софиты, на Мэтью, пытаясь заглянуть ему в глаза. Ее часто приглашали в новости на кабельный канал исполнять роль эксперта по правовым вопросам, а дважды в неделю «знаменитый адвокат» Хестер Краймштейн вела на том же канале собственную передачу под названием «Краймштейн и криминал». Фамилия ее была не вполне созвучна слову «криминал», но руководство решило, что в бегущей строке такое название выглядит в достаточной мере «телегенично», да и звучит весьма цепко. На том и порешили.
Внук ее стоял в тени. Хестер видела, что Мэтью места не находит своим рукам – так же как его отец. Глубоко в груди у нее кольнуло, на мгновение стало нечем дышать. Она подумала, не стоит ли по-быстрому подойти к Мэтью и узнать, зачем он пришел, но видеоролик уже закончился, и пижонистый хипстер Рик бил копытом и рвался в бой.
– Видели? – С губ его слетела капля слюны и нашла пристанище у него в бороде. – Все яснее ясного. Ваш богатый клиент без причины набросился на бездомного.
– Вы не знаете, что там было до начала записи.
– Не вижу разницы.
– А она есть. Именно для этого нам нужна система правосудия. Чтобы бдительные граждане вроде вас не сбились в стаю и не отправились линчевать невинного человека.
– Ого, линчевать? Разве я такое говорил?
– Еще как говорили. Признайте уже. Вы хотите, чтобы моего клиента, отца троих детей, человека без уголовного прошлого, немедленно бросили за решетку. Без суда и следствия. Ну же, пижон Рик, не сдерживайтесь, выпустите на волю своего внутреннего фашиста. – Хестер забарабанила по столу, напугав ведущего, и принялась нараспев декламировать: – За ре-шет-ку, за ре-шет-ку!
– Перестаньте!
– За ре-шет-ку!
Хипстера пронял этот речитатив. Лицо его побагровело.
– Я вовсе не об этом. Вы нарочно делаете из мухи слона.
– За ре-шет-ку!
– Хватит. Я не призываю бросить его за решетку.
У Хестер был особый дар: она умела говорить на разные голоса и нередко пользовалась этим даром в зале суда, чтобы тонко – а иной раз и не очень тонко – подложить свинью прокурору. Ловко пародируя пижона Рика, она дословно повторила его фразу:
– По нему тюрьма плачет, без вопросов.
– Это уж как суд решит, – сказал пижонистый хипстер Рик, – но допускаю, что, если человек так себя ведет, если он при свете дня бьет других людей по лицу, его нужно наказать. Например, уволить с работы.
– Почему это? Потому что так сказали в «Твиттере» – вы, Гигиена-полости-рта и Ноготки-для-дам-шестьдесят-девять? Вы же не знаете, как все было. Даже не знаете, настоящая ли это запись.
Ведущий изогнул бровь:
– Хотите сказать, что видео поддельное?
– Вполне может быть. Вот смотрите, был у меня другой клиент, женщина. Ее довольное лицо прифотошопили к картинке с мертвым жирафом и подписали: вот, мол, охотница застрелила жирафа. Дело рук ее бывшего мужа, он решил ей за что-то отомстить. Представляете, какой ушат грязи на нее выплеснули?
Неправда, конечно, – Хестер только что выдумала эту историю, – но такое вполне могло случиться. Иногда этого было достаточно.
– Где сейчас ваш клиент Саймон Грин? – спросил пижонистый хипстер Рик.
– А это вы к чему приплели?
– Он дома, верно? Вышел под залог.
– Он невиновен. И он прекрасный человек, достойный отец семейства…
– И богач.
– Что, теперь хотите отказаться от системы выхода под залог?
– Белый богач.
– Вот послушайте, пижон Рик, мне уже ясно, что вы человек «бдительный» и все такое и у вас крутая борода и хипстерская шапочка, – кстати, это Кангол? – но в поисках легких ответов вы затрагиваете расовый вопрос. А любой, кто затрагивает расовый вопрос, выглядит весьма бледно.
– Э-э, не отклоняйтесь от темы…
– Нет, сынок, я не отклоняюсь, так что молчи и слушай. Разве непонятно, что это вопрос ненависти? Разве неясно, что ты уподобляешься расистам?
– Взгляните на дело под другим углом, – сказал пижон Рик. – Будь Саймон Грин чернокожим бедняком, а Аарон Корваль – богатым белым…
– Они оба белые. Не переводите разговор в расовую плоскость.
– Расовая плоскость – это основа основ, ну да ладно. Если оборванец ударит белого человека в костюме, Хестер Краймштейн не будет его защищать. И этот оборванец мигом окажется в тюрьме.
«Хм, – подумала Хестер. – А Рик-то парень не промах, даром что пижон».
– Хестер? – окликнул ее ведущий.
Время передачи заканчивалось, поэтому Хестер всплеснула руками:
– Если пижон Рик говорит, что я отличный адвокат, кто я такая, чтобы ему перечить?
В зале засмеялись.
– И наше время подошло к концу. Далее в нашей программе: последние споры вокруг Расти Эггерса, новичка в политике, но уже кандидата в президенты. Какой он – практичный или безжалостный? Правда ли, что он самый опасный человек в Америке? Не переключайтесь на другой канал.
Хестер вынула наушники и отцепила микрофон. Когда пустили рекламный блок, она встала и направилась в другой конец студии, к Мэтью. Какой же он высокий, снова стал похож на отца. В груди опять кольнуло, на сей раз сильнее.
– Как мама? – спросила Хестер.
– Нормально, – ответил Мэтью. – У всех все нормально.
Хестер не сдержалась. Обняла подростка (тот, наверное, смутился), сдавила его так, что чуть кости не затрещали, хотя росту в ней было всего лишь пять футов два дюйма и Мэтью перерос ее почти на фут. Все яснее и яснее она видела в нем черты его отца. В детстве Мэтью был не особенно похож на Дэвида, когда тот был еще жив. Теперь же – стать, походка, беспокойные руки, морщинка на лбу… Сердце Хестер заходилось снова и снова. Зря, конечно. Ей бы радоваться, что во внуке эхом отзывается ее сын, словно частичка Дэвида пережила ту аварию. Но вместо этого призрачные когти рвали ей душу, раздирали старые раны спустя столько лет, и Хестер все думала, стоит ли терпеть эту боль. Может, не стоит ее терпеть? Вопрос, конечно, риторический. Выбора у нее не было, да и не нужен ей был тот выбор. Отказаться терпеть эту боль, покончить с ней однажды, пожалуй, худшее из предательств.
И поэтому она, крепко зажмурившись, обнимала внука. Тот похлопал ее по спине, словно хотел приободрить.
– Бабуль? – Так он ее называл. Бабуль. – Ты в норме?
– Не жалуюсь.
Кожа у Мэтью была темнее, чем у отца. Мать его, Лейла, была чернокожая, и Мэтью похож был на чернокожего, или на цветного, или на дитя смешанного брака, или как их там теперь называют. Возрастом, конечно, не прикроешься, но Хестер было за семьдесят, хоть она и говорила всем, что перестала считать годы, когда ей стукнуло шестьдесят девять, – ха-ха, ну давайте, шутите свои шутки, будто я их не слышала, – и ей было уже непросто следить за новыми веяниями в терминологии.
– Где мама? – спросила Хестер.
– Наверное, на работе.
– Что стряслось? – спросила Хестер.
– Есть у меня одноклассница, – ответил Мэтью.
– И что?
– И она пропала, бабуль. Нужна твоя помощь.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления