Онлайн чтение книги Мария Павловна. Мемуары
Королевские заботы

Мы переехали во дворец Котрочени в начале января 1919 года, но на Рождество и в день Нового года, 1 января, еще оставались в отеле. В канун же Нового года британская военная миссия, со многими оттуда мы уже близко сошлись, пригласила меня с мужем на обед. Там же были начальник штаба короля Фердинанда с женой. К концу обеда генерал Гринли выпил за здоровье короля Румынии, а румынский генерал провозгласил тост за короля Георга; оркестр исполнил государственные гимны. Потом снова поднялся генерал Гринли и выпил за мое здоровье и оркестр заиграл гимн Российской империи. Я слышала его впервые после революции. Стоя там у стола, я обливалась слезами. Проникшиеся моим страданием британские офицеры один за другим подходили и чокались со мной.

Дворец Котрочени располагается неподалеку от Бухареста. Это большое строение с прямоугольным внутренним двором, в центре которого стоит дворцовая церковь. Нам отвели удобные и прекрасно декорированные апартаменты, и мы снова почувствовали себя приличными людьми. Если бы не вечная тревога за отца, от которого я давно не имела никаких вестей и не могла ни сделать запрос, ни как то помочь ему, грех был бы жаловаться на жизнь.

Я ступила во дворец с тем единственным побитым чемоданом, что сопровождал меня из самой России, туалетные принадлежности были те же пузырьки и баночки с никелированными колпачками, прослужившие мне всю войну. Со мной были пара потертых платьев, перешитых из довоенного гардероба и уже состарившихся на четыре с лишним года, теплое нательное белье, мелочь вроде носовых платков со споротыми инициалами, а шелковых чулок не было и пары. Таким же неимущим был мой муж, потому что из Петрограда мы взяли ровно столько багажа, чтобы унести в руках, причем не брали ничего, что могло бы выдать нас при обысках.

Еще в отеле я послала за портнихой, та принесла последние парижские модели, в их числе коричневое вязаное платье из шелка. Это платье, сказала она, от Шанель, восходящей звезды на парижском модельном небосклоне. Все туалеты были совершенно недоступны мне по цене, я ничего не взяла. К тому же я не представляла себе, как их носят, я много лет не соприкасалась с миром моды. Зато вспомнила это имя: Шанель. До войны девушка по фамилии Шанель держала шляпную лавочку на рю Камбон — не она ли?

Прознав о скудости моего гардероба, королева поделилась со мной лишним, и ее личная портниха подогнала по моей фигуре длинноватые и широковатые платья. Еще мне перепали туфли, чулки и белье. Совсем другой человек глядел на меня теперь из зеркала, я едва признавала его. Путятину досталось несколько костюмов от короля.

Жизнь в Котрочени стремительно входила в рутинную довоенную колею. Старое возрождалось и мешалось с новым. Война оставила после себя множество нерешенных задач, они требовали незамедлительного внимания к себе. Королева бурлила энергией, живо откликалась на все новые запросы, не щадя себя, работала с утра да вечера. Мне не доводилось видеть человека ее положения, который бы с таким восторгом отдавался своим обязанностям. Никакое государственное дело не было ей в тягость. Сверх меры удовлетворяя ее честолюбие, Румыния готовилась значительно раздвинуть свои границы. Мысленно королева Мария уже видела себя в византийской тиаре и мантии, возложенных на нее в древней столице Альба–Юлия, хотя новые рубежи ее возросшего королевства еще не были очерчены. Исполнялась мечта всей ее жизни.

Мы по многу часов бывали вместе, она как могла развлекала меня, помогала переждать тревожное время неопределенности. Чем больше мы виделись, тем сильнее меня влекло к ней. Она была искренна во всем, что делала и говорила, в ее манере держаться не было позы. Она была прежде всего женщиной, избыточным человеком, от нее исходили жизнь, здоровье и свет. Даже в своем детском тщеславии она была искренна — это было тщеславие очень красивой женщины. Она безумно обожала себя, и зачастую, когда заговаривала о себе, казалось, что речь идет о некоем бесконечно прекрасном и пленительном образе. Она все время видела себя со стороны. При этом в ней не было капризности, она была способна на душевные порывы и глубокую привязанность. Привыкшая жить в роскоши, она месяцами мирилась с неудобствами и лишениями, когда перед германским вторжением двор вместе с правительством и армией отъехал в Яссы. Она ни на что не жаловалась, разделяя со своим народом все тяготы войны. И ей было не занимать храбрости: она постоянно искушала судьбу, посещая охваченные эпидемией деревни, тифозные и холерные солдатские бараки.

Королева души не чаяла в своих детях, но решительно не представляла, как с ними обращаться, коль скоро они выросли и у каждого свой характер. В ту пору ее крайне беспокоило поведение старшего сына, ее любимца Кароля. Несколько месяцев назад, ничего не сказав родителям, он женился на Зизи Ламбрино, генеральской дочери, и та уже родила ему сына. Его убедили развестись с нею, но тайно он навещал ее.

В конечном счете от нее избавились. Она поселилась с сыном в удобном загородном доме, им обоим определили содержание. Несколько лет спустя Кароль женился на моей двоюродной сестре Елене, дочери греческого короля Константина, но отношения у них не сложились. Кароль между тем завел роман с Магдой Лупеску, женой румынского офицера, ради нее отказался от своих прав на престолонаследие и был выслан из страны.

Кароль жил своим, скрытным умом, его мало что сближало с родителями, которые даже побаивались его в ту пору. Хотя в случае с его первым браком они предприняли определенные шаги, объявив его незаконным, в остальном они не вмешивались в частную жизнь сына. Он держался особняком от семьи и вел себя вызывающе, то ли искренне презирая всех, то ли мучась комплексом неполноценности. Он и со мною обходился таким же образом, и хотя мы месяцами встречались за одним столом, я не услышала от него ни единого живого слова. Ясно, он невзлюбил меня, и однако я не могла отделаться от мысли, что ведь есть что то у него помимо этой строптивости. И это подтвердилось, когда годы спустя я встретила его в Париже. Он был проездом в Лондон, где должен был представлять отца на похоронах королевы Александры. Это 1925 год. Непонятно, почему он нанес мне визит, мы разговорились и говорили много дольше, чем можно было ожидать. Может, его вдохновила скромная обстановка моей парижской квартиры, а может, он увидел меня в другом свете, ведущей самостоятельную жизнь. Во всяком случае вышла чрезвычайно интересная беседа, он обнаружил ум, здравый смысл и незаурядную культуру. Я поняла тогда, что, сын немца и англичанки, он тем не менее целиком и полностью самобытный продукт, производное полуцивилизованной, наполовину восточной, влюбленной в самое себя страны. Неважно, что он попирал общепринятые нормы: у него есть приверженцы, и на сегодняшний день он сделал успешную карьеру: с 1930 года он король Румынии Кароль II.

Моя кузина Елена разошлась с мужем в разгар его романа с мадам Лупеску. Когда Кароль вернулся на царствование в Румынию, общественное мнение более всего желало, чтобы их король воссоединился с супругой, и даже было оказано давление на него, однако примирение не состоялось. Как ни хотелось принцессе Елене остаться с сыном Михаем, ей пришлось уехать из страны. Она очень популярна в Румынии, все сочувствуют трудностям ее нынешнего положения, о ее страданиях ходят чуть ли не легенды. А Каролю было дозволено жить, как ему пожелается.

Впрочем, я далеко забежала. Зимой 1919 года родителей Кароля лишала покоя еще Зизи Ламбрино.

Жизнь при дворе была ровная, обстановка преобладала серьезная. Король корпел над безотлагательными реформами, дабы не повторить российской трагедии. Румыния — аграрная страна, и ее мирное развитие зависело от настроений крестьянства, а крестьяне, вчерашние солдаты, как раз возвращались к земледелию. Было решено экспроприировать крупные землевладения и перераспределить их среди селян. Король сам подал пример, первым отказавшись от огромных земельных владений, принадлежавших ему и семейству.

Королева задумывала всевозможные организации в помощь инвалидам, вдовам военных и сиротам. Ее беспокоила почти поголовная безграмотность населения. Для задуманного ей требовались поддержка и советы умудренных опытом иностранцев: свои люди, за исключением одного–двух преданных помощников, были плохим подспорьем. С раннего утра она уже занималась делами. На ланч в большой столовой внизу сходились вся семья и свита и еще несколько приглашенных, так что застолье бывало многолюдным. После ланча, переговорив с гостями, семейство расходилось по своим покоям.

Когда мы с королевой объезжали обнищавшие деревни, за нашим автомобилем шел другой, груженный провизией и одеждой для крестьян; в первую очередь мы уделяли внимание детям. Королева часами беседовала с людьми на их наречии, терпеливо выслушивала их долгие горестные рассказы. Крестьянам жилось трудно — беспросветная бедность, у многих война отняла все.

Зимой из за состояния дорог поездки зачастую были трудными; мы увязали в грязи, нас заставала метель, но ничто не могло остановить королеву. Возвращались мы запоздно, продрогшие и насквозь промокшие, переодевались в сухое и пили чай в ее кабинетике с мореными сосновыми панелями. Много было переговорено за этими чаепитиями. Потом она ложилась на софу и читала мне свои опусы. Она писала по–английски, на этом же языке мы все общались. Сочинительство было ее недавним увлечением, она отдавала ему все свободное время. Она восхищалась своей страной и ее девственной прелестью, обожала терпеливых и покладистых крестьян и обо все этом писала, надеясь пробудить интерес к Румынии в мире.

Обедали мы в малой столовой, поскольку собиралась только наша семья. Королева Мария редко спускалась к нам, обед ей уносили на подносе. Этот час она обычно посвящала чтению. Периодически из Англии и Франции приходили объемистые посылки с книгами, книги грудились на полу в ее кабинете и спальне, дожидаясь, когда их прочтут и отправят в библиотеки королевских резиденций. При всей своей занятости она умудрялась следить за новинками в книжном мире. После обеда мы поднимались к ней и пили кофе, после чего король уходил к себе, а мы коротали у нее вечер — музицировали, вышивали, читали.

Королева Мария была счастлива, загружая себя повседневной работой, юным же принцессам такая жизнь представлялась весьма однообразной. Они редко выезжали вечерами, единственной отрадой были посещение театра и приемы во дворце, визиты в представительства и миссии. Однажды мы все побывали на фестивале, который румыны устроили для союзных миссий и воинских частей, стоявших тогда в Бухаресте. По этому случаю королева, принцессы и даже я были в национальных костюмах.

Тогда же зимою королева пригласила почитать свои пьесы мсье де Флера, известного до войны парижского комедиографа, теперь прикомандированного к французской миссии. Мсье де Флер приходил на читку, сменив серовато–голубую форму на очень французский темный костюм с коротким жилетом и галстуком–бабочкой.

Вовлекала она нас и в верховую езду, и это было подлинное мучение. Она любила бешеную скачку, и обычно мы не меньше часа носились галопом, едва поспевая за ней.

Насколько было возможно, я старалась жить день за днем, не задумываясь о будущем. Мой рассудок был в смятении.