Онлайн чтение книги Ночные смены
Глава двадцатая

А война шла по просторам России; огненный край ее достиг берегов Волги. Именно в эти месяцы и дни в наивысшей мере испытывались стойкость и выносливость бойцов фронта и тыла, весь запас их духовных и физических сил. Там, на обугленной земле, ни на одну ночь не гасли отблески пожарищ и ни на один день не просветлялось небо от черных всплесков дыма. И здесь, в глубинных пространствах страны, под заснеженными крышами цехов, а нередко и под самой землей — тоже клокотало неугасающее пламя, выплавлялся металл, вырубался уголь, добывалась нефть, начинялись фугасами бомбы и снаряды, снаряжались танки и самолеты. Именно теперь поставки тыла и невиданный в истории подвиг солдат решали исход войны, создавая равновесие сил противоборствующих в ней сторон, а потом и — превосходство Красной Армии в воздухе и на земле. Ради этого никто не щадил себя ни на передовой, ни в тылу. Тяжелые времена, когда авиация противника господствовала во всем воздушном пространстве от Северного до Черного морей, стали отодвигаться в прошлое. И уходили эти времена не просто так, сами по себе. Воля тысяч и тысяч рабочих людей, их каждодневные усилия насыщали воздушные силы страны такой боевой техникой, которая превосходила все достижения того времени. Поток боевых машин, начавшийся с первых дней этой зловещей войны, не только не прекращался, а с каждым месяцем нарастал. Эвакуированные заводы с ходу устанавливали и запускали станки, вводили в действие линии сборки. На четырнадцатый день после прибытия последних вагонов с оборудованием выпустил первый истребитель один из крупнейших в стране авиастроительных, заводов.

Истребители «яки», «миги», «лаги» все увереннее настигали фашистских коршунов, заставляли их поворачивать восвояси, к своим черным, ненавистным всему миру гнездам, или, оставляя в небе хвост дыма, врезаться в землю. И конечно, уж ни одна из передовых стран мира не располагала такой уникальной машиной, как бронированный штурмовик Ил-2. Страх смертный наводила на оккупантов огневая мощь этого самолета, а ее живучесть удивляла и вызывала панический ужас даже у самых оголтелых фашистских асов. Конечно, и вели такие машины парни покрепче вражеских асов. Верили они в свой самолет и нередко возвращались на родной аэродром с отбитым оперением, с пробоинами на крыльях, с пулевыми и осколочными шрамами на броне. Самолет не горел, не рассыпался в воздухе, не падал, а выходил победителем из самой сложной обстановки.

Вот какую технику освоил трудовой народ России, и не только освоил, но производил ее все больше, не считаясь с усталостью и лишениями военных лет. Иначе люди поступать не могли и не имели права. Таковы были веление и воля времени.

Вот уже около месяца весь командный состав цеха, где работал Алексей, и немалое число станочников ни на один день не покидали завод. Короткий сон обрывался в тот момент, когда скапливались партии деталей. К станкам вставали все, начиная от рабочих и бригадиров, кончая мастерами. Ни единая деталь не должна была лежать без движения. Каждая из них решала судьбу плана, за цифрами которого стояли реальные единицы вооружения. Их ждал фронт. Ждал в том количестве, которое предусматривал план.

Война людей и война моторов, нередко говаривали тогда, и это было так.

Всю вторую половину дня Алексей простоял за могучим фрезерным станком, ворочал его аршинные рычаги. Мысли одолевали невеселые, и не потому, что работа на этом станке отупляла однообразием: знай гоняй стол с деталью туда-сюда, обдирай грани стыков, и все по одним и тем же размерам, на одной и той же скорости. Настроение омрачали воспоминания о Митрии. Это был его станок, обычно он ворочал изо дня в день неподатливые рукоятки. Кажется, и тепло его рук еще осталось на залосненных рычагах, а самого Митрия — нет. Не просто нет в цехе, а вообще нет среди людей. Дистрофия окончательно подорвала его организм. Не справился Митрии с постоянным недоеданием. Умер он прошлой ночью по дороге домой. Обессилел, присел на ступеньку крыльца возле какого-то дома, да и не поднялся больше, застыл на декабрьском морозе.

Горько было думать теперь о Митрии. Ведь и он, Алексей, тоже когда-то вместе с Чердынцевым посмеивался над его нерасторопностью. А был Митрий человек правильный и честно послужил людям в этой войне. Не одного его унесла война не только там, на поле боя, но и здесь, где не рвутся снаряды, как говаривал сам Митрий. И еще унесет многих, пока буйствует на равнинах, в лесах и на морях, да и потом, когда ее усмирят и когда уйдет она в прошлое.

Война еще будет выбирать свои жертвы, о которых никто теперь и не подозревает, но которые она наметила сейчас. И эти жертвы будут не менее горькими, возможно, и потому, что вокруг расцветет мирная жизнь и не каждый поймет сразу, почему вдруг не стало человека.

Алексей перепачкал маслом всю спецовку и штаны, как это бывало с Митрием. Масла здесь шло много, потому что площадь срезаемого металла была велика и возникало большое трение.

Отфрезеровав все стыки, Алексей протер руки насухо и пошел курить. И в это время вспомнил о Насте. Она сейчас будет собираться домой, а ему по обыкновению оставаться в цехе. Так будет до конца года, пока завод не выполнит план.

Настя пришла радостная. Крупные кольца кудрей, посеребренные кое-где пухом электроновой стружки, непокорно рассыпались, щеки румянились. Такой возбужденной и веселой Алексей ее, пожалуй, никогда и не видел.

— Ты чего это, как медовый пряник, блестишь?

— А может быть, я и в самом деле пряник! Только ты этого никак не поймешь. Пообедаем?

— Пошли! — согласился Алексей.

По дороге в столовую в голосе Насти зазвучали прежние унылые нотки:

— Не везет нам, Лешенька. Ни у меня, ни у тебя не живем. В столовой только и видимся.

— Такое время. Зато поработали дай бог каждому!

— Одной работой и дышим.

— А кто сейчас живет иначе? На что жалуешься? — вспылил Алексей и тут же смягчился: — Между прочим, если дальше так пойдет, и не зарегистрируемся…

— Успеется! — безразлично ответила Настя, убирая сбившиеся на лоб волосы.

Они сели за стол в дальнем углу зала. Настя внимательно посмотрела на Алексея.

— Ты бы лучше подумал о себе. Исхудал весь, лицо серое. — И попросила жалобно: — Съешь, пожалуйста, хлебца с маслом. Кусочек единый. Ради меня. — Она развернула газетный сверток, положила на тарелку Алексея два аккуратных куска хлеба, намазанных белым, как сливки, маслом. — Приезжала мама, привезла молока мороженого и масла. И наказала: прежде всего заботиться о муже. Будешь, говорит, здоров ты — все у нас наладится. Я-то ведь крепкая. За всю жизнь ничем не болела, а вот за тебя боюсь… — Алексей посуровел, и, заметив это, Настя замолчала, лицо ее сделалось беспомощным. — Это масло мы ни у кого не отняли. Мама сама его сбила. Для нас, потому что нам тут тяжело. Зачем же ты отказываешься?

— А Митрию было не тяжело?

— Митрий после ранения. И неприспособленный он.

— И все равно, другие как-то обходятся, — подобрев, сказал Алексей.

— Откуда мы знаем, как другие? Каждый по-своему выкручивается. Кто одежонку лишнюю продаст, у кого родные в деревне живут. То картошечки подбросят, то сальца. Некоторые в городе огороды копают. А у нас с тобой ничегошеньки нет.

— Ну, хорошо, давай пополам.

— Нет, я уже ела. Это тебе. Домой приду — еще могу поесть. А ты остаешься…

— Остаюсь, а надо бы сегодня быть дома. Как раз сегодня Валентина Михайловна и Галина должны переезжать. Надо бы им помочь.

— Переезжать? — В глазах Насти появилось удивление, но ожидаемой радости в них Алексей не увидел. — Все-таки переезжают?..

— Всему приходит конец.

— Для них, наверное, это не так печально. У себя им будет лучше.

— Все может быть. Давай поедим, опять засиделись, как дома.

Они съели по миске мучной болтушки и пошли в цех. Алексей еще немного проводил Настю и, попрощавшись с ней, направился в конторку Круглова.

Здесь заканчивалась разнарядка ночной смены. Алексей протиснулся в дверь и услышал голос Грачева:

— Молниеносная война у гитлеровцев не получилась. Ясно? Наша победа под Сталинградом не только грандиозна сама по себе. Она по-новому, в нашу пользу, повернула ход войны. И мы не можем не гордиться своей причастностью к этой великой победе! Теперь дела пойдут по-другому. И наша Красная Армия, и мы с вами выдержали суровый экзамен, получили закалку в невиданных трудностях. Борьба еще впереди, но теперь даже врагу понятно, что мы победим!

Товарищи! На предприятиях страны началось патриотическое движение за создание сверхплановой боевой техники на личные средства трудящихся. Этот почин уже подхватили многие участки и цехи завода. Дневная смена выдала детали и узлы сверх повышенного задания, и, я думаю, никто из вас не забудет сыновнего долга перед Родиной. Эту ночь, как и прошлую, будут крутиться все станки. На месте заболевших товарищей сегодня будут работать их сменщики, бригадиры, распредмастера и диспетчеры, уже отстоявшие свою вахту днем. Мы не только выполним задание месяца и года, но и дадим моторы сверх установленного плана!..

Каждая обработанная деталь двигалась к слесарям и после зачистки исчезала в моечной машине. Громоздкий агрегат выбрасывал из торца, заслоненного лоскутом прорезиненного брезента, клубы горячего пара, клокотал кипящей моечной смесью и беспрерывно выталкивал на ленту транспортера чистые и сухие части картера. Отсюда они шли на термообработку, анодирование, в лакокраску, затем, отливая темно-зеленым и золотистым цветом, поступали в жаркие сушильные шкафы и уже из них доставлялись на участок сборки.

Круглов, наверное, специально пригласил Алексея проследить этот путь деталей, всем хорошо известный.

Каждый, кто работал в цехе, знал, что происходит с деталями после механической обработки, но далеко не все ощущали то напряжение, которое испытывали в эти дни сборщики. И Алексей своими глазами увидел теперь, как они, стоя по обе стороны длинных столов с мягким покрытием, собирают переднюю, среднюю и заднюю части, быстро стягивая их стыки болтами из нержавеющей стали, образуя картеры, ощеренные двумя рядами круглых проемов под цилиндры.

Картеры напоминали огромные, поблескивающие краской и металлом, фонари. Их бережно устанавливали на электрокары и тотчас увозили на главную сборку. Рабочие, нервно поглядывая на иссякавший запас деталей, принимались за монтаж новых картеров, и было больно смотреть, как они жадно хватали каждую поступающую сюда половинку. И еще обиднее было, когда недоставало то передней, то средней части картера. Эти минуты простоев лучше всяких слов убеждали, как необходимо сейчас бесперебойно обеспечивать сверхплановую сборку.