Онлайн чтение книги Нордическая мифология Northern Mythology
ПРИЛОЖЕНИЕ

ПЕСНЬ О ГРОТТИ

К изложенному необходимо добавить рассказ о также относящейся к области Нордической мифологии прославленной Песне о Гротти или Мельничной Песне, присутствующей во всех манускриптах Сэмундовой Эдды за исключением пергамента, хранящегося в Королевской Библиотеке Копенгагена.

Конунг Фроди (Frothi) посетил шведского конунга Фьолнира и купил там двух рослых и сильных рабынь — Фенью и Менью. В это время в Дании нашли два жернова, настолько больших, что никто не мог сдвинуть их с места. Жернова оказались такими, что могли смолоть все, что только пожелает мелющий. Мельницу эту звали Гротти. Отдал мельницу Фроди некий Хенгикьяптр (отвисшая челюсть). Конунг приставил рабынь к жерновам и приказал им молоть золото, мир и процветание для него, давая им времени для отдыха или сна не дольше, чем между двумя криками кукушки или между началом и концом ее песни. Рассказывают, что тогда они спели песнь, зовущуюся Гроттасавнгр, и прежде, чем их увели от жерновов, намололи выступившее против Фроди войско; ибо в ту же ночь явился морской конунг по имени Мисинг, убивший Фроди и взявший огромную добычу. Мисинг забрал с собой и мельницу Гротти вместе с Феньей и Меньей и приказал им молоть соль. В полночь они спросили, хватит ли ему соли? Он приказал им продолжать. Едва девы смололи еще немного, корабль утонул. На месте его остался водоворот в океане, где вода проливается в глазок жернова^а море от намолотой соли сделалось соленым.

Профессор Петерсен[270] Nordisk Mythologie , op. cit., p. 221. полагает, что миф повествует о мирном возделывании земли и даруемом им благосостоянии, однако процветание рождает вожделение и войну. Эпизод с солью является позднейшей вставкой, ибо в конце песни сказано, что один из жерновов раскололся, пока мололи для Фроди.

ТРИ ВАЖНЫХ ЯЗЫЧЕСКИХ ПРАЗДНИКА [271]Afzelius, op. cit., i, 15.

В языческое время ежегодно отмечались три великих праздника, во время которых производились жертвоприношения богам. Первый отмечался в новогодие, что можно заключить из существования «материнской ночи», получившей свое название оттого, что в ней рождался новый год. Месяц, начинавшийся тогда в первое новолуние, носил название Юл (Juletungel ), а по совершавшемуся тогда жертвоприношению назывался Тораблот (Torablot) [272]Предположительно получивший такое название от Торри, древнего короля или божества финнов и лапландцев, из племени форниот, и blot , жертвоприношение. См. Snorra-Edda , ed. Rask, р. 358. . Даже в наше время пора эта носит название Торсманад. Не только в Швеции, но и в Норвегии и Дании конунги и ярлы собирались в торсманад на священные собрания. Богатые землевладельцы готовили к Юлу пиво для друзей и родственников; а бедняки, не имевшие богатых родственников, устраивали в складчину пиры, на которых пили хополь (общее пиво). По сему поводу приносились жертвы богам ради процветания в наступающем году: Одину для успеха в войне и Фрейру ради доброго урожая. Забивали самых разных животных, однако основной жертвой служила свинья, особым образом посвященная Фрейру, так как считалось, что это животное научило людей вспахивать землю. Раскормленную свинью украшали; существовал обычай давать над священной свиньей обет о свершении великого деяния до следующего праздника Юла ( Yulamöt ). Последующий месяц был посвящен пиршествам, телесным упражнениям и игрищам, отчего и получил название skämtemaaad (веселый месяц).

Вторым великим праздником считался праздник середины зимы, отмечавшийся в первое новолуние после месяца Юла в честь Гёа или Гоа ( Göa или Goa). Богиня эта ведала плодородием земли и считалась дочерью Тора. Поэтому во многих местах, услышав гром, люди говорят: Гоа проходит. В ее честь месяц февраль носил название Гойеманад ( Göjemanad ). В более позднее время жертвоприношение это получило название Дисаблот, когда поклонение знаменитой королеве Дисе, память о которой до сих пор сохранилась в преданиях шведов, едва не вытеснило почитание Фригг и Гоа на этом празднике. О королеве Дисе обыкновенно рассказывают следующее.

Когда в далекие языческие времена на Севере правил король Фрейр, а по другим источникам король Сигтруд, после долгого мира население настолько умножилось, что однажды в начале зимы оказалось, что собранный к осени урожай уже съеден. Тогда король созвал весь народ на собрание, чтобы найти средство от беды, и было решено, что всех старых, больных, искалеченных и ленивых надо убить и принести в жертву Одину. Когда один из советников короля, которого звали Сюстин, возвратился к себе домой в Уппланд, дочь его Диса спросила его о том, что произошло; и поскольку была она во всем мудра и справедлива, он обо всем рассказал ей. Услышав это, она сказала, что может дать лучший совет, и удивилась тому, что среди стольких людей нашлось столь немного мудрости. Слова ее в итоге дошли до короля, который был разгневан такой самоуверенностью и заявил, что сумеет положить конец подобному остроумию. Он пообещал вызвать ее на свой совет, но при условии, что она не придет к нему пешком и не приедет на конской спине, ни в телеге, ни под парусом, ни одетой и ни раздетой, ни в году и ни в месяце, ни ночью, ни днем, ни на растущей луне, ни на ущербной. Затруднившаяся с выполнением этого приказа Диса обратилась за советом к богине Фригг и отправилась к королю следующим образом. Она запрягла в сани двоих молодых людей, возле саней приказала вести козу; одной ногой она стояла на санях, а другой на козе, сама же оделась в сеть. Таким образом, она явилась к королю не пешком и не верхом, не на телеге и не под парусом, не одетой и не раздетой. Прибыла она не в текущем году и не в месяце, но за три дня до Юла, в один из дней солнцестояния, которые не считались принадлежащими к году, но были к нему как бы дополнением, а потому не принадлежали ни к одному месяцу. Явилась она не на растущей и не на убывающей луне, но в полнолуние; не днем и не ночью, а в сумерках. Подивившись подобной мудрости, король приказал, чтобы девушку привели к нему, и был настолько восхищен ее беседой, красотой и умом, что сделал своей королевой. Следуя совету Дисы, он разделил народ на две части, одну из которых по жребию снабдил оружием, охотничьими снастями, зерном на один посев и отправил в необитаемые северные края — поселиться там и возделывать землю. Королева эта дала много других мудрых советов, послуживших благу страны; король и народ любили ее и почитали, и столь ценили люди ее мудрость, что на зимнем жертвоприношении много трудных дел выносилось на ее суждение, почему и сам праздник получил имя Дисаблот или Дисатинг, о чем напоминает теперь великая зимняя ярмарка в Упсале.

Приведенную выше сагу толковали по-разному. В соответствии с мнением некоторых Диса представила королю значение и необходимость сельского хозяйства; сама она, не одетая и не раздетая, символизирует землю ранней весной, когда трава повсюду только начинает пробиваться, но еще не покрывает землю зеленым ковром; ветви еще только покрываются зеленым облачком, лишь предвещающим пышное летнее одеяние. Путешествовать ни в санях, ни в повозке не слишком удобно; но земледельцу надо следить за временами года, за изменениями и влиянием солнца и луны, за погодой, за известными исстари знаками и признаками, ведение которых унаследовано им от предков. Третий великий праздник ежегодно отмечался в начале весны ради процветания и побед на суше и на море, а более всего ради успеха в морских набегах или vikingafärder, в которых был теперь готов принять участие почти каждый рожденный свободным мужчина. На празднике этом в основном призывали Одина.

РЯБИНА, ИЛИ ГОРНЫЙ КЛЕН [273]Afzelius, op. cit., i, 21.,

В соответствии с суеверием, восходящим к языческим временам, рябина, или горный клен[274] Sorbus aucuparia (лат. «рябина птицеловов»), rowan шотландских горцев., обладает великими оккультными достоинствами. Считалось, что сделанный из нее посох предохраняет от чар. В древние времена люди изготовляли из рябины отдельные детали своих кораблей, полагая, что это может защитить их от насланных богиней Ран бурь. Источником суеверия стала услуга, оказанная этим деревом Тору[275]Когда он переходил вброд реку по пути к дому Гейррёда..

О МЕСТАХ ПОКЛОНЕНИЯ [276]Afzelius, op. cit., i, 18, 20.

В честь богов во многих местах Скандинавских стран были воздвигнуты просторные и великолепные храмы, возле которых находились группы камней или алтари, использовавшиеся для жертвоприношений. Такой языческий алтарь носил название horg, а обслуживавшие его жрецы кменовались horgabrudar. Возле каждого хорга или храма находилась священная роща или отдельное дерево, на которое вешались жертвоприношения. Считалось, что подобные деревья способны оказывать великую помощь при исцелении болезней. Даже в наше время к некоторым деревьям относятся с суеверным почтением, особенно к липе и тем из деревьев, в которых обнаруживаются «эльфовы отверстия», образованные двумя сросшимися ветвями. Их иногда срубают для использования в продиктованных суеверием целях. Часто сквозь эти отверстия протаскивали рожениц, испытывавших затруднения в родах, отчего иные из них расставались с жизнью; суеверные родственники уносили больных детей в лес, чтобы протащить их сквозь подобное отверстие.

Возле каждой священной рощи располагался ключ или источник, в котором омывали жертвоприношения.

О ВЕДОВСТВЕ И ЧАРОДЕЙСТВЕ [277]Из Petersen, Danmarks Historie и Keyser, op. cit.

Кроме обыкновенных жрецов, скандинавские народы прибегали к помощи мудрых мужчин и женщин или прорицателей. Основными формами колдовства являлись сейд (seidr) и галдр (galdr); хотя, возможно, существовала и третья разновидность, поскольку пророчицы (völur), пророки (vitkar) и сейдотворцы (seidberendr) различаются между собой и восходят к различным источникам. Слово «галдр» является производным от gala, петь[278]Подобно нашему обаятель ., и умение это заключалось в произведении сверхъестественного эффекта с помощью особых песен или путем вырезания некоторых рун. Занятие это, возможно, не являлось преступным, поскольку существовала и такая разновидность колдунов, как мейнгалдр (от mein, вред и т. п.), прибегавших к услугам злых сил. Гроа пела над камнем, попавшим в лоб Тора, Оддрун — над Боргни, когда последняя никак не могла родить. Особенную разновидность галдров представляли валгалдеры, пробуждавшие мертвецов и заставлявшие их говорить, чтобы узнать из их уст волю судьбы. Такая способность приписывается Одину, который сидел под повешенным и уговорил его заговорить, или спускался в потусторонний мир, разбудил усопшую валу и заставил ее пророчествовать. Нам известно также, что ХардгреЙе (Hardgrepe) вырезал песни на древе и приказывал положить их под язык трупа, чтобы тот поднялся и заговорил[279]Saxo, p. 38, edit. Müller.. Хильд своей песней пробудила павших воинов Хёгни и Хедина, чтобы те смогли вернуться к битве[280]Ibid. p. 242.. В качестве примера таких песен можно вспомнить ту, которой Хервор пробудил Ангантюра, и так называемую молитву Буслы и стих Серпы[281]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 988..

Сейд в соответствии с мнением некоторых состоял в разновидности кипячения (от stoda, кипятить), хотя в оригинальных источниках нет непосредственного указания на этот процесс[282]Ynglingas. c. 4.. Асы научились этому способу колдовства от Фрейи; он считался недостойным мужчины и практиковался только женщинами: однако мы тем не менее имеем дело с мужчинами-сейдами. Сейд и галдр практиковал и сам Один. Женщина-сейд восседала на высоком престоле с четырьмя столпами. Любые перемены в природе, например гашение огня, умиротворение моря, укрощение ветра, пробуждение усопших, похоже, считались прерогативой галдра, в то время как сейд позволял определить участь человека и проконтролировать будущее; с помощью срйда можно было причинить другим несчастья и болезни, забрать у кого-то силу и ра^ум и передать другому, устроить бурю и т. д. Поскольку сейд считался злым делом, мужчины считали его недостойным себя, и мужчин-сейдов преследовали и сжигали. Женщина-сейд за деньги делала мужчин стойкими к железу.

Наиболее замечательной разновидностью женщин-сейдов были так называемые валы или вёльвы. Мы находим их присутствующими при рождении детей, где они, похоже, замещают норн. Свое знание они получали с помощью сейда, ночью, когда все в доме спят, а утром изрекали свои оракулы; они также получали внезапное озарение из пения определенных песен, без которых колдовство не могло совершиться. Подобные женщины встречаются по всему Северу. Их приглашал глава семьи, и они являлись — одетыми в особого рода облачения, иногда со значительной свитой, например в обществе пятнадцати юношей и пятнадцати девушек. За свои пророчества они получали деньги, золотые кольца и прочие драгоценности. Иногда их приходилось принуждать к пророчеству. Приведенное ниже старинное описание такой валы, переходившей от собрания к собранию, предсказывая судьбу, способно дать наилучшее представление о таких женщинах и их делах.

Торбьерг зимой посещала собрания по приглашению тех, кто желал определить свою судьбу или характер будущего года. К приему ее готовились самым тщательным образом. Поставили высокое сиденье с набитой пером подушкой. Навстречу ей послали человека. Она прибыла вечером, одетая в перевязанное ремешками синее платье, до края подола усеянное камнями; на шее ее было ожерелье из стеклянных бусин, на голове капюшон из шкуры черного ягненка, отороченный белой кошачьей шкуркой; в руке ее был посох, набалдашник которого был сделан из меди и украшен камнями; тело ее охватывал пояс из сухого дерева (knöske), с которого свисала сумка с ее колдовским прибором; ноги ее покрывали грубые башмаки из телячьей кожи с длинными шнурками и оловянными пуговицами; на руках ее были перчатки из кошачьей шкурки, сшитые внутрь мягким белым мехом. Все почтительно приветствовали ее; сам хозяин подвел ее за руку к сиденью. В первый день она не изрекла никакого пророчества, только провела ночь под кровом. Вечером следующего дня она поднялась на высокое сиденье, приказала женщинам разместиться возле нее и спеть известные песни, что и сделали они чистыми и сильными голосами. Потом она пророчествовала о наступающем годе, после чего все приблизились и стали задавать ей подобающие случаю вопросы, на которые получали ясные ответы[283]Сага об Эйрике Рыжем. Описанная сцена произошла в норвежской колонии на земле Гренландии..

Кроме галдра и сейда, вне сомнения, существовали и другие виды колдовства. В частности, считалось, что финны умеют вызывать бурю и отводить глаза своим врагам, так что камни, которые они бросали на пути, превращались в высокие горы, а снежки разливались реками. Возможно, искусства эти следует считать более древними, чем знание асов. Начальствовавший над датскими кораблями Одде умел без корабля пересечь океан, заклинаниями навлечь бурю на врагов и так отвести их взгляд, что мечи данов казались им испускающими лучи и сверкающими как огонь. Гудрун настолько зачаровала зрение воинов Ярмерика, что они повернули мечи друг на друга. Прочие, подобно Гунхольм и Хильдигер, умели волшебными песнями притупить края мечей. Колдуны и ведьмы могли подобно Хартгребе принимать различные обличья, делаться большими и маленькими, уродливыми или симпатичными; а также придавать себе вид кита или другого животного, как колдун, которого Харальд Блатанд послал в Исландию, и ведьма, которая, чтобы убить конунга Фроди, превратилась в моржиху, а своих сыновей превратила в моржат. С помощью приготовленных из змей яств любого человека можно было наделить силой, мудростью и успехом на поле брани. Приворотные зелья и зелья забвения использовались, чтобы забыть прежнюю любовь и добиться новой. Тот напиток, который Гримхильд дала Гудрун, состоял из спиртного, ледяной воды и крови; к питью этому были подмешаны различные могущественные (злотворные) компоненты, такие, как сок различных деревьев, желуди, сажа, внутренности убитых и отварная печень свиньи, способствующая уменьшению ненависти. На рог с этим зельем были нанесены руны.

Считалось, что колдуны умеют пользоваться помощью различных животных: так обретение способности понимать птичьи голоса понималось как источник великих открытий. Существенное значение в этом отношении имела ворона, так же обстояло дело и с вороном, о чем свидетельствуют птицы Одина Хугин и Мунин. Кошка также упоминается как особая любимица колдунов. Рассказывают, что у искусного исландского мага Торольфа Скегге было никак не меньше двадцати крупных черных котов, которые при необходимости дружно выступали на защиту своего хозяина и отважно защищали его, доставив немало хлопот восемнадцати мужчинам.

Пример hamhlaup, или способности принимать различные обличья, нам дает сам Один, который мог изменять свою внешность (hamr), и в виде птицы, рыбы или другого животного переноситься в далекие края; о том же свидетельствуют и соколиные оперенья богинь (valshamr, fiathrhamr), которые они могли на время предоставлять другим богам, и конечно же лебединые перья валькирий. Аналогичным образом считалось, что люди могут магическими средствами приобретать волчий облик, который можно было оставить только в определенное время. Некоторые верили в то, что надев на голову волшебную шляпу или капюшон (dularkufl, hulidshplmr), они могут сделать себя невидимыми или неузнаваемыми для других[284]Это достигалось с помощью похожего на пепел порошка, которым чародей посыпал лицо, желавшее скрыть себя., или с помощью определенных искусств изменить облик окружающей страны. Обо всем этом неоднократно упоминается в сагах. Ведьма Льот собиралась изменить облик страны в чужих глазах, подняв ногу над головой, сделав несколько шагов назад и поглядев между ногами, однако потерпела в этом неудачу, поскольку враждебная сторона заметила ее первой. Сван, желая скрыть другого, окутывала его голову козьей шкурой и говорила: «Да будут туман и страсть и великие чудеса тем, кто будет искать тебя». Человек приобретал freskr, то есть способность видеть спрятавшегося колдуна, поглядев в кольцо, образованное упертой в левый бок рукой другого человека. Чрезвычайное воздействие приписывалось даже взгляду, иногда благое, как было со Сванхильдой, когда лошади могли затоптать ее, или с Сигурдом, удерживавшим своим острым взглядом на расстоянии самых свирепых псов; иногда злотворное. Нейтрализовать и то и другое можно было, набросив на голову мешок, благодаря чему колдун терял свою силу. Об одном из них рассказывают, что в мешке оказалась дырка, и колдун своим взглядом погубил целое поле. Отсюда пошло верование в сглаз. Колдуньи и злые демоны (uvaettir), как Хюррокин, ездили на волках, пользуясь в качестве поводьев змеями. Подобного рода поездки происходили обыкновенно по ночам, и герои преследовали и убивали порождения мрака. В старинном повествовании о подобного рода погоне сказано, что тролль ехал на посохе; однако о собраниях ведьм и колдунов на горах, — Блакулле в Швеции, Тромсе в Норвегии, Гекле в Исландии, Блоксберге на севере Германии, о которых так много рассказывается в средневековых легендах в наших источниках, мы не найдем никаких сведений: суеверие это возникло с введением христианства или после него.

Особый род колдовства носил название «высиживания» (utiseta, от sitja üti); при исполнении его сидели ночью и посредством неизвестных ныне магических процедур, чаще всего связанных с «галдером», вызывали троллей или усопших, чтобы расспросить их.

В более сказочных сагах содержатся упоминания о разнообразных суевериях, например о деревянной фигуре, оживленной с помощью «галдера» и посланной в Исландию, чтобы убить Торлейва Ярласкьялда; о вызывании волшебной непогоды с помощью потрясания особым мешком (vedrbelgr), из которого вырывалась буря; о веровании в то, что некоторые мужчины каждую девятую ночь становятся женщинами; и что мужчина, положив особую траву под голову женщины, может добиться ее любви; что человека можно заклинаниями приморозить к месту, так что он не сможет с него сдвинуться; что существуют выпряденные эльфами плащи, с помощью которых можно проверить верность женщин и чистоту девиц, и т. п. и т. д. Некоторые из таких верований могли действительно существовать на Севере, хотя многие из них, вне сомнения, являются поздними выдумками.

Чары можно было также наложить и на одежду, — чтобы сделать ее обладателя неуязвимым или чтобы причинить ему раны и смерть. О вожде Торирё Собаке рассказывают, что финны сшили для него несколько кафтанов из оленьей шкуры, наложив на нее заклятия, благодаря которым ни одно оружие не могло пробить или прорезать их; в битве при Стикластаде один из этих кафтанов защитил Торира от меча св. Олава, когда король нанес удар в плечо своему врагу. Рассказывают, что Харальд Хаконсон, ярл Оркнеев, погиб, надев зачарованный наряд, изготовленный его собственной матерью и сестрой, которые намеревались использовать этот костюм против сводного брата Харальда, Пал Ярла. Иногда заколдовывали и мечи, чтобы их обладателям была дарована победа в бою, и чтобы нанесенные ими раны исцелялись только после того, как их проглаживали «камнем жизни» (lifsteinn). Чтобы такие мечи не теряли своего воздействия, принимались особые меры: например, знаменитый меч Скёвнунг, извлеченный из могильного кургана Хрольва Краки, нельзя было обнажать в присутствии женщин, солнце не должно было освещать его рукоять, чтобы он не утратил некоторой доли своей силы.

Наиболее эффективный и возвышенный способ желания зла другому носил название nid (вражда) и заключался в постановке шестанит (nith) от reisa nid. Процесс этот описывался Саксоном, рассказывающим, как шест вражды был воздвигнут против Эйрика Красноречивого: «Голову коня, принесенного в жертву богам, насадили на шест, раскрыв челюсти деревянными палками. Это подтверждают и саги. Когда Эгиль Скаллагримссон собрался объявить ниду норвежскому королю Эйрику Кровавая Секира и королеве Гуннхильде в Норвегии, он взял посох из орехового дерева, поднялся на горную вершину, с которой были видны внутренние области страны, и, насадив конскую голову на шест, изрек следующее проклятие: «Здесь воздвигаю я шест вражды, и обращаю свой «нит» против короля Эйрика и королевы Гуннхильды, поворачивая при этом голову в сторону страны. Я обращаю свой «нит» также против ландветтиров, обитающих в этой земле, чтобы они скитались, не зная дома или пристанища, пока не изгонят короля Эйрика и королеву Гуннхильду из страны»». После этого он вонзил шест в щель между камнями и вырезал на нем руны с тем же проклятием[285]Причиной вражды стало отравленное питье, поднесенное Эгилю на пиру Гуннхильдой; имея основания для подозрений, он нацарапал на роге руны ножом, уколол себя в руку и помазал руны кровью, после чего рог разлетелся на части и отрава пролилась.. Точно соответствуют этому законы Ульвлиота[286]Первый законодатель Исландии. Жил в десятом веке., согласно которым нельзя было подплывать к берегу, обращая к нему раскрывшее пасть изображение на носу корабля, чтобы не испугать этим ландветтиров, божеств-хранителей земли. Их других повествований нам известно, что на грудь убитого коня ставили вырезанную из дерева человеческую голову. Другую разновидность «нита» совершали с помощью рун, которые должны были каким-либо образом подействовать на врага или его имущество: для этого чародей вырезал руны на дереве, мазал их кровью, произносил над ними галдр, обходил их противосолонь и бросал в море, пожелав, чтобы волны вынесли дощечку туда, где находится предмет его проклятия.

Но как заклятия могли принести другим несчастья и неприятности, так можно было добрыми пожеланиями принести другим удачу и счастье; считалось, что удача отца может распространиться и на жизнь сына, удача щедрых и добрых предков на последующие поколения, а конунг или предводитель способен передать свою удачу другим. Так, об Одине рассказывают, что он благословлял своих людей на битву, возлагая на них руки; об ОлавеТрюггвасоне говорят, что он передал свое счастье Хальвреду и прочим; об исландце Хёскульде Далаколссене рассказывают, что перед смертью он передал своему сыну кольцо вместе с удачей своей и родни; а Свенд Твескьяег (Tveskiaeg), образовавший торговое общество с Ванхелдс-Роу, передал своему сыну часть своего благополучия.

КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОЙ [287]Следует заметить, что слово германский используется здесь в своем современном значении, то есть за исключением скандинавских народов. МИФОЛОГИИ

Германцы не получили от предков своей Эдды, и ни один из писателей старины не потрудился собрать остатки германского язычества. Ранние немецкие авторы, принадлежавшие к римской школе и оторванные ото всех воспоминаний об отечестве, напротив, старались не сохранить языческие предания, но изгладить сам след своей древней веры[288]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., Preface, p. viii.. Поэтому существенная доля древних германских мифов оказалась безвозвратно утраченной, и я обращаюсь к уцелевшим источникам, отчасти представляемым письменными документами, — отчасти — никогда не останавливающимся потоком живых преданий и обычаев. Литературные памятники, сколь далеко ни заходили бы они в прошлое, оказываются фрагментарными и неполными, в то время как существующие обряды висят на нити, связывающей их с древностью[289]Ibid. p. x..

Итак, основными источниками сведений о германской мифологии являются:

I. Народные повествования (былины);

II. Суеверия и древние обряды, в которых присутствуют следы языческих мифов, религиозных идей и способов поклонения богам.

Народные повествования подразделяются на три группы:

I. Героические предания (Heldensagen).

II. Народные предания (Volkssagen);

III. Народные сказки (Märchen).

Присущие им общие элементы — прослеживающиеся только в христианские времена, — сохраняют существенную долю языческих воззрений, что подтверждается тем, что многие из персонажей этих преданий, вне сомнения, относятся к области язычества, то есть гномы, водяные и так далее, в которых нет недостатка в любой вере, которая, подобно германской, обладает представлением о личностных богах[290]Müller, op. cit., p. 12..

Основными источниками германских героических преданий являются несколько поэм, передававшихся, начиная с восьмого, десятого, но в основном с двенадцатого по пятнадцатое столетие. Поэмы эти основаны, как было достаточно убедительно доказано, на народных песнях, собранных, отредактированных и составленных в единое целое в основном профессиональными певцами. Герои, основные действующие лица повествования, должно быть, некогда были богами или героями, и ушедшие глубокими корнями в народную почву сказания о них дошли до нас сквозь христианские времена в измененной и искаженной форме. Подобное предположение более чем справедливо в отношении великого германского героического предания — повести о Зигфриде и Нибелунгах, поскольку песнь о нем даже в языческие времена была широко известна на Севере[291]Ibid..

Если в героических преданиях мифологический материал, в частности тот, который составляет основу повествования, часто оказывается замаскированным, в народных преданиях (Volkssagen) он нередко проступает более очевидным образом. Последним термином мы называем те повествования, которые в огромном количестве и удивительном согласии между собой распространены по всей Германии и рассказывающие о скалах, горах, озерах и других объектах. Собирательство этих еще хранимых простым людом преданий после произведенного братьями Гримм издания Deutsche Sagen достигло значительного прогресса. Конечно, среди подобных повествований многие не затрагивают избранную нами тему; некоторые из них представляют собой неясные исторические воспоминания, другие обязаны своим происхождением этимологическим интерпретациям, даже изваяниям и резьбе, которые народ пытался объяснить на собственный лад; в то время как другие явным образом возникли в христианские времена или являются плодом литературного вымысла. Тем не менее, среди них присутствует значительное количество таких, которые были созданы в древние времена, и германская мифология до сих пор надеется получить некий доход с народных преданий, поскольку те из них, с которыми мы уже знакомы, предлагают изобилие мифологического материала, без которого наши познания в области германского язычества претерпели бы существенный ущерб[292]Müller, op. cit., p. 14..

Народные сказки (Volksmärchen), обыкновенно не знающие ни имен персонажей, ни времени и места действия, содержат, касательно предмета нашего исследования, в основном мифы, вырванные из первоначальной взаимосвязи и представленные в видоизмененной причудливой форме. Живое воображение, соединение первоначально не связанных друг с другом повествований, адаптация к тому времени, в котором они пересказываются и к меняющимся вкусам слушающей молодежи, передача от одного человека к другому настолько маскируют и искажают мифические элементы народных сказок, что истинная сущность их, в отношении, во всяком случае, к мифологии, становится почти неразличимой[293]Ibid. p. 15..

Однако народные предания и народные сказки в конце концов в большей своей части являются зависимыми источниками, способными приобрести любую заметную ценность только в сочетании с более достоверными повествованиями. Еще более несамостоятельный источник представляют собой суеверия, до сих пор бытующие среди сельского населения, значительная часть которых, по моему мнению, не имеет никакой связи с германской мифологией; хотя в последнее время проявилась тенденция считать каждое собрание народных суеверий, представлений и словоупотреблений вкладом в нее[294]Müller, op. cit., p. 16..

Среди суеверий следует учитывать заговоры или заклинания и произносимые клятвы, часто произносимые при соблюдении особых обрядов и словесных формул для исцеления от болезней или их предотвращения, отчасти сохраняющиеся среди простого народа, отчасти обнаруживаемые в документах[295]Много заговоров и заклинаний можно найти в Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., pp. cxxvi — clix и в Mone, Anzeiger , а также в Altdeutsche Blätter , Bd. ii, etc.. По большей части они рифмованы и ритмичны и обыкновенно заканчиваются призыванием Бога Отца, Христа и святых. В начальной части их нередко звучат эпические нотки, а средняя часть отведена словам, способным подействовать на предмет заклинания. То, что многие из таких форм восходят к языческим временам, следует из того обстоятельства, что ими призывают бесспорно языческие по своему характеру сущности[296]Как Эрсе и Фасолт. См. Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit, pp. cxxx — cxxxii, Müller, op. cit., p. 21..

Другим открытым для нас источником являются немецкие манеры и обряды. Поскольку всякий народ стремится соблюдать прежние обычаи даже в том случае, когда предмет их перестает являться понятным, сохранились — или только недавно впали в забвение — многие обычаи, возникновение которых восходит к языческим временам, хотя связь с ними может оказаться либо забытой, либо настолько смешанной с понятиями христианства, что становится едва узнаваемой. Такое наблюдение особенно применимо по отношению к народным развлечениям и шествиям, происходящим в определенное время в различных частях страны. Мероприятия эти, часто совпадающие с христианскими праздниками, не обязательно находятся в связи с ними; по каковой причине многие из них можно считать пережитками языческих обычаев и празднеств. То, что дело действительно обстоит подобным образом, следует из того, что многие из этих праздников, например зажигания огня, во время обращения в христианство находились под запретом как языческие, и также обретаются среди языческого наследия других народов. Однако мы не знаем, с какими из божеств были связаны эти обычаи и в чью честь были учреждены эти праздники. Для некоторых первоначальный предмет удается установить с некоторой степенью достоверности; однако по большей части он так и остается неизвестным. Следует также отметить, что к германским обрядам примешивались славянские и кельтские[297]Müller, op. cit., p. 22..

По этому поводу Гримм[298]rimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., (Vorrede, p. xxxii) пишет:

«Иудейская и христианская доктрина начала проникать в языческие верования, языческие фантазии и суеверия, которым приходилось занимать всякое место, не занятое новой верой. Иногда христианские воззрения являются облаченными в языческие одежды, и язычество принимает облик христианства. (Примером этому может служить старинное тюрингское языческое заклинание, приведенное в данной книге выше, в статье о Бальдре. — Примеч. Б. Тopna.)

Как богиня Остара (Eastre) преобразовалась в идею времени, так Хеллия (Hel) сделалась воплощением времени. Древние эльфы и великаны преобразились в ангелов и бесов, но старые предания сохранились. Воден, Тор, Тюр сделались злокозненными, дьявольскими созданиями, и традиционные торжественные ежегодные шествия преобразились в сходки буйных фанатиков, от которых люди в ужасе отворачивались, хотя прежде они стремились поучаствовать в них.

Еще более удивительно то, что на Деву Марию были перенесены некоторые благие предания, касающиеся Хольд и Фрувы, норн и валькирий. Насколько восхитительны эти рассказы о Марии, какая другая поэзия способна сравниться с ними! С благими качествами язычества соединено для нас ощущение высшей святости, окружающей эту женщину. Имя Марии носят цветы и растения, изображения Марии носят в процессиях и помещают на лесных деревьях, в точности так, как это делали язычники; Богородица Мария, прядильщица, как добрая дева помогает всякому, кто призовет ее. Однако Мария не одна. И в греческих и в латинских церквях ее окружают сонмы святых, занимающих место богов второго и третьего класса, героев и мудрых жен языческой поры и наполняющих сердце, поскольку они становятся посредниками между человеком и высшим проявлением суровейшего Божества. Среди святых мужского и женского пола также существуют многочисленные деления, и те случаи, в которых они могут помочь, распределены между ними словно обязанности и должности… Героя, победившего дракона, сменили Архангел Михаил и Святой Георгий, языческая гора Сигберг была передана Михаилу; так во Франции из Mons Martis (горы Марса) получилась Mons mart у гит (Гора мучеников или Монмартр). Стоит отметить, что у осетин Марсов день сделался днем Св. Георгия, а день Венеры стал днем Марии. Вместо Одина и Фрейи теперь пьют за св. Иоанна и св. Гертруду.

В то время, когда религию скандинавов даже в том виде, в котором она дошла до нас, можно рассматривать как взаимосвязанное целое, в изолированных фрагментах германской мифологии можно усмотреть всего лишь руины некогда существовавшего здания, для восстановления которого не хватает всего лишь общего плана. Однако таковой план нам в существенной мере может предоставить Нордическая мифология, поскольку многие из германских руин превосходно согласуются с ней. Посему мы можем с уверенностью заключить, что религия германцев, если бы она дошла до нас в той же Сохранности, что и скандинавская, в целом подчинялась бы той же самой схеме, и потому нам вполне позволительно воспользоваться последней в качестве единственного способа размещения известных нам изолированных фрагментов[299]Müller, op. cit., p. 34..

Хотя сходство языков и обычаев свидетельствует в пользу тесного родства между германской и скандинавской мифологиями, предположение о совершенной идентичности обеих религий все-таки следует считать абсолютно недопустимым; тем более что единственный оригинальный источник по германскому язычеству, Мерзебургское стихотворение[300]См. главу о Бальдре., при всем небольшом количестве заключенной в нем информации обнаруживает ряд заметных отличий от северной религиозной системы[301]Müller, op. cit., p. 35..

Естественным образом возникает вопрос о том, каким образом почитание Одина могло распространиться на значительную часть Германии и Нидерландов? Павел Диакон (Paulus Diaconus) (De Gestis Langobard, i, 8) сообщает нам о том, что Бодана почитали за бога все германские племена. Иона (Jonas) из Боббио («Vita St. Columbani», в Act. Bened., sec. 2, p. 26) упоминает о наполненном пивом сосуде, использовавшемся в качестве жертвоприношения Водану у свевов (аламаннов) на Констанцском озере (Lake of Constance)[302]Sunt etenim inibi vicinae nationes Suevorum, quo cum moraretur et inter habitatores illius loci progrederetur, reperit eos sacrificium profallum litare veile, vasque magnum, quod vulgo cupam vocant, quod viginti et sex modios amplius minusve capiebat, cerevisia plenum, in medio habebant positum. Ad quod vir Dei accessit et sciscitatur quid de illo fieri vellent? Illi aiunt: deo suo Wodano, quem Mercurium vocant alii, se veile litare . — (лат.) «Есть ведь там по соседству племена шведов; если кто там задержится и освоится среди обитателей этого места, то узнает, что они предпочитают приносить в жертву профаллос и при этом ставят полный пива огромный сосуд, в народе именуемый бочкой, которая вмещает около двадцати шести модиев. Зачем приступает человек к Богу и выведывает, что ему предопределено? Они говорят, что хотели бы умилостивить своего бога Бодана, которого иные называют Меркурием».. Отсюда можно с достаточной степенью обоснованности заключить, что почитание этого бога было распространено среди племен, которые согласно собственным преданиям и другим историческим заметкам перемещались с севера на юг[303]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., ρ. 49. Müller, pp. 80, 85.. Неясно, считали ли Бодана верховным божеством все германские божества, поскольку следов его почитания не сохранилось среди баварцев; к тому же название четвертого дня недели в честь этого бога характерно в основном на севере Германии и отсутствует в верхненемецком диалекте[304]Müller, op. cit., ρ. 86. На вестфальском диалекте среда, англ. Wednesday , носит название Godenstag, Gaumstag, Gunstag ; в нижнерейнском — Gudenstag ; на средневековом нидерландском или датском — Woensdach ; на новонидерл. — Woensdag; на фламандском Goensdag ; на старофризском — Wernsder, на новофризском — Wânsdey; на северо-фризском Winsdei; на англосаксонском, Wodenes- и Wodnesdaeg ; на старонорвежском — Odinsdagr ..

Вот что говорит Снорри о путешествии Одина от Танаиса к месту последнего поселения в Швеции: «Страна к востоку от Танаиса (Танаксвиля) в Азии зовется Асахейм; и главный город (борг) в этой стране звался Асгард. В этой стране жил вождь по имени Один (Водан), и существовало великое место жертвоприношений (offersted), и др.[305] Yuglingasaga , c 2. В то время римские полководцы триумфально шествовали по всему миру, покоряя народ за народом; однако Один, будучи провидцем и обладая магической силой, знал, что его потомство займет северную половину мира. Оставив править в Асгарде своих братьев Вили и Be, сам он вместе с diar[306]Диар состоял из двенадцати верховных жрецов. и большим количеством людей направился на запад в Гардарики[307]Впоследствии Великороссия и Малороссия., после чего повернул на юг в Саксленд[308]Строго говоря, земля саксов; однако скандинавские авторы применяют это название ко всей Германии, от Альп на юге до Рейна на западе.. У него было много сыновей, и, подчинив себе внушительное по размерам королевство в Саксленде, Один оставил сыновей оборонять страну. После этого он отправился на север и поселился на острове, носящем название Оденсе на Фьоне[309]Редкая неточность, Odense (Odins или, точнее, Odins ve) является главным городом Фьоны.. Однако когда Один узнал, что есть хорошие земли к востоку от королевства Гюльви, он отправился туда, и Гюльви заключил с ним договор… Один поселился у озера Малар, в месте, теперь носящем название Сигтуна. Там он построил большой храм…..

Почитание Тунаэра или Донара, северного Тора, среди германцев может быть установлено лишь по нижнегерманской формуле отречения[310]«Ec forsacho allum dioboles uuercum ende uuordum thunaer ende uuoden ende saxnote ende allem them unholdum the hira genotas sint». — «Отрекаюсь от всех дел и слов дьявола, Тунаэра и Бодена и Сакснота и всех нечистых духов, служащих им». Massmann, Ab s с hwö rungsforme In, No. 1. и названию пятого дня недели[311]Древневерхненем. Donares tac, Toniris tac; средневерхненем. Donrestac ; Mnl. Donresdach ; Nnl. Donderdag , старофризск. Thunresdei, Tornsdei ; северофризск. Tongersdei; северофризск. Türsdei; англосакс. Thunres daeg ; старонорв. thorsdagre; совр. англ. Thursday..

Прямых упоминаний о боге Зио, идентичном скандинавскому Тю (Тюру), нигде не сохранилось, однако его право на присутствие в общем списке богов установлено в соответствии с тем, что ему был посвящен третий день недели[312]Древневерхненем. des dac, ранее возможно Ziuwes tac , позже швабск. Ziestac (другие формы см. в Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 113). Современное немецкое Dienstag представлет собой искажение Diestag, Mnl. Disendach ; Nnl. Dingsdach ; старофризск. Tysdei ; N. фризск. Ту es dei; Nor. фризск. Tirsdei; англосаксонск. Tiwes daeg; старо-норв. Tysdagr. . Имя его, похоже, сохраняется в ряде топонимов на юге Германии.

Бальдр фигурирует в Мерзебургском заклинании под именем Фол (Phol).

Фризский бог Фосити (Fosite) по всей видимости соответствует скандинавскому Форсети. О нем сообщается, что в честь его был воздвигнут храм на Гельголанде, прежде называвшемся Фоситесланд. На острове находился источник, из которого можно было набирать воду, лишь пребывая в полном молчании. Никто не мог коснуться также посвященных богу животных, которых разводили на острове, да и ко всему прочему тоже. Св. Вилиброрд однажды весной крестил троих фризов и убил трех животных в пищу себе и своим спутникам, едва не заплатив жизнью за осквернение святыни, за каковое деяние, по мнению язычников, преступника настигала быстрая смерть или безумие[313]Алкуин, Vita S. Wilibrordi цит. в Grimm, J., Deutsche Myphologie. op. cit. p. 210.. Как сообщает Адам Бременский, в позднее время пираты считали остров священным[314] De Situ Daniae , p. 132. Müller, op. cit., p. 88..

Кроме упомянутых выше пяти богов, упоминаются и три богини: Фригг, жена Бодана, которую Павел Диакон (i. 8) называет именем Фреа (Frea)[315]Cm. Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 276.. В Мерзебургском стихотворении ее зовут Фруа или Фрийя (Frua или Friia), она считается там сестрой Воллы, то есть скандинавской Фуллы. Шестой день недели назван или в ее честь, или по имени скандинавской богини Фрейи[316]Названия шестого дня недели меняются: древневерхненемецк. Fria dag, Frije tag; Mhg. Frit ас, Vri egt a g; Mnl. Vridach; старофризск. Frigendei, Fredet; N. фризск. — Fred; англосакс. Frige daeg; старонорв. Friadagr, Freyjudagr; Sw. Dan. Fredag, , которую германцы, вероятно, называли Фроува. Третьей является богиня Хлудана, которую Торлациус (Torlacius) отождествляет с Хлодюн[317]Müller, op. cit., p. 88..

О боге Саксноте нам не известно ничего, кроме имени, упомянутого в недавно процитированной формуле отречения. В генеалогии королей Эссекса Сеакснет (Seaxneât) выступает в качестве сына Водена[318]Lappenberg, England , Thorpe, i, p. 288, Müller, op. cit., p. 89..

Полагаясь на свидетельство древних поэм, Тацит называет общим предком германских народов возникшего от земли героя или бога Туиско[319]Celebrant carminibus antiquis, quod unum apud illos memoriae et annalium genus est, Tuisconem deum terra editum, etc. — (лат.) «Они возвещают древними песнопениями, что лишь один у них род воспоминаний и анналов, — славят бога Туискона, из земли изошедшего, и т. д.», у сына которого Манна было трое сыновей, давших свои имена трем племенам: ингевонам, обитавшим ближе всего к океану; герминонам, жившим посредине; и истевонам[320] Germania , с. 2..

Вообще говоря, большей частью наших знаний о германском язычестве мы обязаны нескольким запретам, содержащимся в решениях соборов или объявленных судами. Из подобных источников наибольшую важность представляет Indiculus Superstitionum et Paganarium, находящийся в конце Капитулярия Карломана (743РХ), содержащемся в ватиканском манускрипте № 577, где приведен перечень языческих обрядов, запрещенных Лестинским (Lestines, Liptinae) собором в диоцезе Камбрай. В манускрипте этому перечислению предшествует уже приведенная формула отречения.

Хотя Indiculus часто публиковался, мы помещаем его в своей работе, учитывая всю важность этого источника для германской мифологии.

INDICULUS SUPERSTITIONUM ET PAGANIARUM

i De Sacrilegio ad Sepulchra Mortuorum. ii De Sacrilegio super Defunctos, id est Dadsisas. iii De Spurcalibus in Februario. iv De Casulis, id est Fanis. v De Sacrilegiis per Ecclesias. vi De Sacris Silvarum, quae Nimidas vocant. vii De his quae faciunt super petras. viii DeSacris Mercurii vel Jovis (Wodan or Thor), ix De Sacrificio quod fit alicui Sanctorum, x De Phylacteriis et Ligaturis. xi De Fontibus Sacrificiorum. xii De Incantationibus. xiii De Auguriis vel avium vel equorum, vel bovum stercore, vel stemutatione. xiv De Divinis vel Sortilegis. xv De Igne fricato de ligno, id est nod fyr. xvi De Cerebro Animalium. xvii De Observatione pagana in foco vel in inchoatione rei alicuius. xviii De Incertis Locis, quae colunt pro Sacris. xix De Petendo quod boni vocant Sanctae Mariae. xx De Feriis, quae faciunt Jovi vel Mercurio. xxi De Lunae defectione, quod dicunt Vinceluna. xxii De Tempestatibus et Cornibus et Cocleis. xxiii De Sulcis circa Villas, xxiv De Pagano Cursu, quem Frias (Vrias, Grim) nominant, scissis pannis vel calceis. xxv De eo quod sibi sanctos fingunt quoslibet mortuos. xxvi De Simulacro de consparsa farina, xxvdi De Simulacris de pannis factis, xxviii De Simulacro quod per campos portant. xx ix De Lignets Pedibus vel Manibus pagano ritu. xxx De eo quod credunt, quia Feminae lunam commendent, quod possint corda hominum tollere juxta paganos.

МАЛЫЙ УКАЗАТЕЛЬ СУЕВЕРИЙ И ЯЗЫЧЕСКИХ ПЕРЕЖИТКОВ

1. О святотатстве по отношению к захоронениям мертвых. 2. О святотатстве над усопшими, именуемом Dadsisas. 3.0 февральских осквернениях. 4.0 кущах, то есть священных местах. 5. О святотатстве в церкви. 6. О священных рощах, которые называют Nimidas. 7. О тех, кто совершает обряды над камнями. 8. О святилищах Меркурия или Юпитера (Бодана или Тора). 9. О жертвоприношении кому-либо из святых. 10. Об амулетах и лигатурах. 11. О жертвоприношениях у источников. 12. О заклинаниях. 13. О предсказаниях либо по птицам, либо по лошадям, либо по бычьему навозу, либо по чиханию. 14.0 прорицаниях или пророчествах. 15. Об огне, добытом трением из дерева, то есть о том, что именуют nod fyr. 16. О мозгах животных. 17. О языческом почитании очага либо при начинании какого-нибудь дела. 18. О местах, которые неверно почитают за святыню. 19. О прошении того, что относят к милости Святой Марии. 20. О праздниках, которые посвящают Юпитеру либо Меркурию. 21. Об убывании Луны, которое называют Vinceluna. 22. О погоде, о воронах и об улитках. 23. О бороздах, проводимых около поместий. 24. О языческом шествии, именуемом Frias (Vrias у Гримма. — Примеч. автора), в рваных лохмотьях или башмаках. 25. О том, как представляют святыми каких-нибудь умерших. 26. Об изображении из окропленной муки. 27. Об изображениях, сделанных из лохмотьев. 28. Об изображении, которое возят по полям. 29. О языческом ритуале деревянных ног или рук. 30. О том, что верят, будто женщины препоручены Луне, и это может увлечь сердца людей, как полагают язычники[321]Русский перевод Е. Лазарева..

Из германских народных преданий и сказок можно получить достаточно отчетливое представление о природе великанов и гномов, населяющих мир тевтонской фантазии. Как в скандинавских верованиях великаны обитают в горах, так и германская традиция называет местом их жительства горы и пещеры. Целые невысокие горы, песчаные дюны или острова образовались из земли, просыпанной девами-великаншами из фартуков при сооружении плотины или насыпи. Каменные россыпи и разбросанные по стране огромные камни, присутствие которых люди не могли объяснить иначе, также являются остатками их древних построек, или же песчинками, вытряхнутыми из башмаков. На таких камнях нередко обнаруживаются отпечатки их пальцев или же других частей тела. Другие предания рассказывают нам о превращенных в камень великанах, некоторые скалы получили прозвание великаньих дубинок[322]Находящаяся возле Бонна скала носит название Fasolt’s Keule (дубинка).. Пролившаяся на землю кровь великанов, например Имира, часто служит причиной образования болот и топей.

В Германии также существуют следы представления бурных явлений природы в качестве великанов. Сохранилось предание, в котором Фасолта призывают для предотвращения бури[323]Ich peut dir, Fasolt, dass du das wetter verfirst (wegftihrest), mir und meinen nachpauren an schaden (старонем. «Я прошу тебя, Фазольт, отвести воды, чтобы они не повредили хмне и моим крестьянам»). Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. cxxxii. Müller, op. cit., p. 317, sqq.; в другой призывают властителя бури Мермеута. Великан Фасолт часто фигурирует в средневековой германской поэзии[324]См. относящиеся к нему пассажи в W. Grimm, Deutsche Heldensage. ; он являлся братом Экке, божества потопов и волн[325] См. Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., pp. 218, 602. Müller, op. cit., pp. 310, 319.. О Мермеуте нам ничего, кроме самого имени, не известно.

В германских народных сказках дьявол часто заступает место великанов. Подобно им он обитает в скалах[326]Grimm, J. & W., Kinder - und Hausmarchen , op. cit., No. 125., бросает огромные камни, на которых часто остаются отпечатки его пальцев или других частей тела[327]Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, No. 191–198, 200–205. Wolf, Niederl. Sagen , No. 178, etc., вызывает образование болот и топей или живет на них[328]Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , No. 202; Harrys, Sagen, Märchen und Legenden Niedersachsens , i, No. 11., вызывает вихри[329]Словом стёпке или ernenne в Нижней Саксонии обозначается дьявол и вихрь, от котрого над землей расходится туман. Дьявол сидит внутри вихря и с яростным воем несется по воздуху. Mark., Sagen , р. 377. Вихрь также приписывается ведьмам. Если бросить в него нож, ведьма получит рану и сделается видимой. Schreibers Taschenbuch , 1839, р. 323. Cp. Grimm, Abergi ., pp. 522, 554; Mones Anzeiger , pp. 8, 278. См. также vol. iii, p. 23. Духов бури и града можно умилостивить, если, потрясая мешком из-под муки, сказать: «Siehe da, Wind, koch ein Mus für dein Kind!» (Смотри сюда, ветер, свари кашку моему дитяти!); или для этого нужно выбросить скатерть из окна. Grimm, Abergi , р. 282. Подобно Дикому Охотнику, дьявол в Великую Среду охотится на женщин (wood-wives). Ibid. pp. 469, 914. See p. 472, примеч. 1.. В соответствии с общим преданием с дьяволом часто заключаются сделки, согласно которым он должен за короткое время построить церковь, дом, амбар, насыпь, мост и тому подобное; однако завершению сооружения препятствует спасение души, служащей предметом сделки посредством какой-нибудь уловки. Например, заставляют петуха пропеть, потому что, подобно боящимся дневного света великанам и гномам, дьявол также теряет свою силу с рассветом. Перехитренный и обманутый дьявол являет удивительное сходство с великанами, также обладавшими колоссальной силой, но не знавшими, каким образом можно извлечь из нее выгоду, и потому всегда оказывавшимися побежденными в конфликте с богами и героями[330]Müller, op. cit., p. 317..

В то время как предания и сказки Германии обнаруживают существенную однородность, верованиям в гномов присуще заметное разнообразие; хотя ни одна из прочих ветвей германского народного повествования не обнаруживает подобной смеси с воззрениями соседствовавших с германцами кельтов и славян. Смешение германских и чуждых элементов становится особенно удивительным при сравнении германских и кельтских рассказов об эльфах, между которыми обнаруживается сильное сходство, которое едва ли можно объяснить сходством исходного материала вне зависимости от всякого взаимного общения[331]Müller, op. cit., p. 327..

В соответствии с преданием гномы Германии, как и те, что согласно Эддам населяют Скандинавию, обитают в глубинах земли, особенно в скальных пещерах. Там они живут как люди, добывают руды, занимаются кузнечным делом и собирают сокровища. Жизнь их носит миролюбивый и спокойный характер, их называют тихим (добрым) народом, и поскольку живут они потаенно, им приписывают обладание особой (tarn) чертовой шапочкой или мантией[332]От старосаксонского dernian, англосаксон. dyrnan, скрывать . Для гномов солнце восходит в полночь. Grimm, J, Deutsche Mythologie , op. cit., p. 435. или плащом из тумана, с помощью которого они могут сделать себя невидимыми. По этой же самой причине они особенно активны по ночам[333]Müller, op. cit., p. 335..

В общем, гномы являются персонификацией скрытых созидательных сил, благодаря которым происходят ежегодные перемены в природе. Идея эта естественным образом возникает при рассмотрении названных в Эддах имен гномов и связанных с ними мифов. Имена эти по большей части обозначают или род деятельности, или конкретные природные феномены, такие, как фазы луны, ветер и др.[334]Müller, op. cit., p. 332.

Деятельность гномов, которую народное предание символически понимает как кузнечное дело, следует понимать как происходящую на уровне элементов или космоса. В особенности это приложимо к собиранию ими плодов земных недр. Нередко мы обнаруживаем также, что гномы оказывают помощь людям в сельских трудах, в собирании урожая, заготовке сена и так далее, что попросту является искажением представления о том, что своей деятельностью они содействуют росту и созреванию земных плодов. Предание явно ошибочно изображает гномов в подобных случаях вороватыми, крадущими урожай с полей или собирающими для себя провеянное зерно; однако возможно, что подобные повествования означают, что людей, обижающих эти благие создания, ждут неприятности[335]Müller, op. cit., p. 336..

Те же самые элементалы, которые управляют земными плодами, также оказывают свое воздействие на благосостояние живых существ. Широко известно и распространено предание о том, что гномы способны своим дыханием, прикосновением и даже взглядом наслать болезнь и даже смерть на человека и зверя. То, что они способны наводить, они же способны и исцелять. Насылающий мор Аполлон в то же время является богом-целителем. Подобным образом и гномам приписывается знание целительных свойств камней и растений. В народных сказках мы находим их исцеляющими от болезней и смерти; обладая способностью наслать порчу на скот, они часто способны и взять животных под свое покровительство. Считается, что гномы также заботятся о брошенных и лишенных защиты детях, а в героических преданиях они фигурируют в качестве наставников[336]Взять, например, Регина, наставника Сигурда. ^ш Müller, op. cit., р. 337.. В то же самое время не следует отрицать, что предание куда более часто представляет их в противоположном виде, рассказывая о похищении ими детей, вместо которых они оставляют матерям подменышей: «dickkopfs» или «kielkropfs». Создания эти всегда уродливы, болезненны, невзирая на прожорливость, всегда остаются тощими, и, кроме всего прочего, склонны к проказам и проделкам. Однако подобное представление является всего лишь искажением оригинала, на что указывает то, что когда подменыша забирают, мать всегда находит свое собственное дитя целым, здоровым и улыбающимся, словно бы проснувшимся от глубокого сна. Выходит, ребенку было очень хорошо под опекой гномов, которые сами утверждают, что похищенные ими дети пользуются у них лучшим уходом, чем у собственных родителей. Избавив это верование от мифологической одежды, мы поймем, что гномы вполне обоснованно могли ведать исцелением больных и слабых детей[337]Muller, op. cit., p. 337..

Искажением древних верований можно считать и рассказы о том, что женщин часто приглашают быть повитухами у жен гномов; хотя существование подобных преданий может являться свидетельством близкого и дружественного отношения их к человеку. Однако если перевернуть эту историю и предположить, что гномицы присутствуют при рождении человека, мы получим дополнение к эддическому преданию: норны, появляющиеся при рождении детей, принадлежали к племени гномов. Более того, предания совершенно определенным образом объявляют, что гномы заботятся о продолжении и преуспеянии человеческих родов. Дары гномов способствуют увеличению рода, за утратой их следует упадок семьи; ибо это свидетельствует об отсутствии надлежащего уважения к этим благодетельным существам, что и заставляет их убрать свою защиту. Гнев гномов, если его пробудить, заканчивается уничтожением племени обидчика[338]Müller, op. cit., p. 339..

Мы сделали здесь попытку выделить из многочисленных преданий о гномах те их характеристики, которые предполагают их благородную природу, полагая при этом, что христианство могло в такой же мере очернить эти создания, как и высших богов. В то же время вполне вероятно, что природа гномов даже в языческие времена могла иметь в себе нечто шаловливое и проказливое, что нередко отмечается в преданиях[339]Müller, op. cit., p. 341..

Среди злых выходок гномов особенно заслуживает внимания одна: они заманивают к себе юных девиц и оставляют у себя, тем самым напоминая великанов, которые в соответствии с обеими Эддами стремятся завладеть богинями. Если сослужить им службу, гномов можно просить о награде[340]Arndt’s Marche, i, p. 152., их можно принудить к этому; однако, покорившись, они становятся верными слугами и помогают героям в их соперничестве с великанами, природными врагами которых они как будто являются, хотя иногда выступают с ними в союзе[341]Müller, op. cit., p. 342..

Народное предание описывает гномов как язычников, хотя и наделяет их властью только над некрещеными детьми. Оно позволяет нам понять, что верование это относится к древним временам, когда сообщает, что гномы более не живут там, где жили прежде. Они ушли оттуда, отогнанные звоном церковных колоколов, ненавистным для этих язычников звуком, или же потому, что люди сделались злыми и стали досаждать им, то есть не испытывали того уважения, как в языческие времена. Однако вера в них была безвредной и вполне могла сосуществовать с христианством, что следует из преданий, в которых гномы наделены христианским мироощущением и надеждой на спасение[342]Гномы посещают церковь. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , No. 23, 32. Кобольды являются христианами, они поют духовные песни и надеются на спасение. Ibid., i, pp. 112, 113. Müller, op. cit., p. 342..

Многочисленные пассажи англосаксонских и древнесаксонских авторов делают более понятным скандинавское восприятие норн. В англо-саксонской поэзии Вирд явным образом занимает место Урд (Urdr), старшей из норн, как богини судьбы, посещающей человека, находящегося на пороге смерти; а из Codex Exoniensis[343]Met haet Wyrd gewaef Что Вирд спряла для меня. Cod. Exon., р. J55, 1. Wyrd oft nered Вирд часто хранит unfaegne eorl, необреченного, thonne his ellen deåh. 6 доблести его. Беобулъф, 1139. Him waes Wyrd К нему была Вирд ungemete neâh. чрезвычайно близка. Ibid, 4836 . Thiu uurd is at handum. Byрд рядом. Heliand, p. 146, 2. Thiu uurth a nahida thuo, Bypm тогда обрела mari mäht godes. великую мощь Господа. Ibid., р. 163, 16. В словнике древневерхненемецкого языка мы находим слово ivurt, fatum , судьба. Graff, i., p. 992. Англичане и шотландцы дольше всех хранили слово в виде weird sisters , богинь судьбы, Макбета и Виргилия Гавена Дугласа ( Virgil); weird elves , роковых эльфов в Англии Альбиона Уорнера; weird lady , таинственной дамы леса в Reliques Перси. См.: Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., pp. 376–378. мы узнаем, что влияние норн в определении судьбы человека символически выражается как тканье паутины, в то время когда мойры и парки считаются прядильщицами. В качестве богини смерти персонифицирует Вурт и поэт Хелианда, по словам которого она присутствует при последнем часе жизни человека[344]Müller, op. cit., p. 346..

В Германии мы имеем дело не только с германскими преданиями о мудрых решительницах судеб, присутствующих при рождении ребенка, но и с кельтскими фейри, о которых говорят, что в качестве духов-хранителей они парят над смертными, являясь одновременно в количестве трех, семи или тринадцати. И те и другие приглядывают за новорожденными детьми, предсказывают их судьбу и оделяют их своими дарами, однако среди них обыкновенно оказывается одна злая. Их приглашают в качестве благодетелей, отводят за столом тщательно подготовленное почетное место. Как и норны, они являются прядильщицами[345]Müller, op. cit., p. 349..

Теперь необходимо установить, сохранили ли германцы след веры в валькирий. Англосаксонское слово waelcyrige (waelcyrie) является эквивалентом necis arbiter (лат. «повелитель насильственной смерти»), Беллоны, Алекто, Эриннии, Тисифоны; мн. ч. vaelcyrian служит эквивалентом слов парки, veneficae (лат. «чародейки»); англосаксонские поэты пользуются как именами существительными Хильд и Гуд, соответствующими именам двух северных валькирий, Hildr и Gunnr (cp. hildr_y pugna, лат. «сражение»; gunnr, proelium, bellum, лат. «битва, война»). В первом Мерзебургском заклинании говорится о девицах, или idisi, из которых «некоторые надевали колодки, другие останавливали войско, некоторые искали бондов», то есть исполняли функции, имеющие отношение к войне[346]Ниже приведен упомянутый в тексте стих с латинским переводом Гримма: Eiris sâzun idisi, Olim sedebant nymphae, sazun hera duoder, sedebant hue atque iliuc, suma hapt heptidun aliae vincula vinciebant, suma heri lezidun, aliae exercitum morabantur, suma clébödun aliae colligebant serta, umbi cuniouuidi, insprincg haptbandun, insul tum diis complicibus, inuar uigandun. introitum heroibus. Латинский текст действительно не вполне внятен, и его можно назвать лишь рабочим вариантом перевода Некогда сидели нимфы, Сидели тут и там; Иные связывали узами, Иные сдерживали воинство, Иные скрепляли гирлянды (…) Удар для связанных богами, Вхождение для героев. В современной науке 1-е Мерзебургское заклинание рассматривается как волшебный заговор на удачу в освобождении от плена. Вот его классический русский перевод, стилизованный в духе русской архаики и приближенный к оригиналу в отношении стихотворной ритмики: Древле сели Девы Семо и овамо. Эти путы путали, Те полки пятили, Третьи перетерли , Твердые оковы. Верви низвергни, Вражьих пут избегни. «Девы» здесь означают валькирий. (Перевод Б. Ярхо) Особенно непонятны последние две строки. См. Grimm, über zwei entdeckte Gedichte aus der Zeit des Deutschen Heidenthums. Berlin, 1842; также W. Wackernagels, Altdeutsches Lesebuch , edit. 1842. Vorrede, p. ix.; Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 372.; а следовательно, их можно считать валькириями[347]Müller, op. cit., p. 355..

Следует также ответить суеверие, в некоторых отношениях сходное с верой в валькирий, хотя в основном содержащее странную смесь бессмысленных, ничем не примечательных историй. Мы имеем в виду веру в ведьм и их ночные собрания.

Вера в магию, в злых волшебников и чародеев, способных с помощью определенных искусств наносить вред своим собратьям[348]Добавляем список основных подразделений волшебников и прорицателей, позволяющий понять их образ действий. Наиболее общие названия: divini, magi, harioli, vaticinatores (лат. «прорицатели, маги, гадатели, пророчествующие»), и др. Более конкретными наименованиями являются: sortilegi (sortiarii, χρησόλογοι), гадатели по жребию; incantatores , чародеи; somniorum conjectores , толкователи снов; cauculatores и coclearii , гадатели по жертвенным чашам (ср. Дю Фресне sub voce , и Indie. Superst., c. 22); haruspices , гаруспики, гадатели по внутренностям (CapituL, vii, 370, Leges. Liutprandi vi, 30, comp. Indie . c. 16, и гадатели по человеческим внутренностям. Procop. de В . G., 2, 25); auspices (Ammian. Marcel., 14. 9); obligatores , завязыватели узлов (для излечения болезней); tempestarii , или immissores tempestatum , вызыватели бурь. — поднимать бури, губить семя в земле, вызывать заболевания людей и животных, — восходит к глубокой древности. Она присутствует на востоке и среди греков и римлян; она была присуща германцам и славянам во времена их язычества независимо от римлян. В ней нечего искать, кроме того, что находится на поверхности, то есть той низшей ступени религиозного чувства, которая видит в событиях, происшедших от неизвестных причин, действие сверхъестественного, произведенное, возможно, и людьми с помощью заклинаний, трав и даже злого взгляда, и способна существовать одновременно с развитием религии, а потому может сохраняться долгое время после введения христианства, а отчасти и до сего дня. Даже в языческие времена, вне сомнения, существовала вера в то, что владеющие соответствующими искусствами волшебницы в определенное время встречаются в им самим известных местах, чтобы обсудить собственное искусство и способы его применения, чтобы сделать магические отвары из трав, и для прочих злых целей. Волшебник вследствие своих оккультных познаний и превосходства над большинством человеческих существ становился как бы в стороне от них и часто питал враждебные чувства к толпе, а, следовательно, ощущал стремление к контакту с теми, кто разделял подобные познания. Следует, однако, признать, что точек соприкосновения оказывается слишком немного, чтобы оправдать стремление увидеть исток верования германцев в собрания ведьм в старинных языческих праздниках и сборищах. К тому же зачем стараться найти историческую основу для верования, в основе своей коренящегося в нечистом и путаном суеверном страхе, пытающемся отыскать сверхъестественное там, где его не существует? То, что местом таких сборищ часто являлись горы, вероятно, объясняется тем обстоятельством, что они являлись местом жертвоприношений наших предков, и естественно было приписать собрания ведьм к уже известным местностям[349]Наиболее известной среди ведьминых гор является расположенная в Гарце знаменитая гора Броккен (Блоксберг); упоминаются также Хуиберг возле Хальберштадта; в Тюрингии Хорсельберг возле Эйзенаха, и Инсельберг возле Шмалькальде; в Гессене Бехельсберг или Бехтельсберг возле Оттрау; в Вестфалии Котерберг возле Кореей, или Веккинштейн возле Миндена; в Швабии, в Черном Лесу , и Канделе в Брисгау, или Хеуберг возле Балингена; во Франконии Крейденберг возле Вюрцбурга, и Стаффельгитейн возле Бамберга; в Эльзасе Бишенберг и Бюхельберг. В Швеции такие сборища совершались на Блакулле, дословно Черной скале (в соответствии с Ihre морской скале между Смаландом и Оландом), и на Насафьялле в Норрланде. Норвежские ведьмы также летали на Блааколле, на Доврефьелд, на Аидерхорн возле Бергена, на Кьярру, Вярдо и Домен в Финмарке, на Тромс (т. е. Тромменфьельд), гору, расположенную на острове Тромсе, в Финмарке. Неаполитанские streghe (striges) собирались под ореховым деревом возле Беневенто. Местами сборищ итальянских ведьм служили: Варко ди Феррара, Пашерно ди Болонья, Cnunamo делла Мирандола, Тоссале ди Бергамо и А а Кроне делъ Пастиссио, о местоположении которой мне неведомо. Во Франции особенно известна Пью де Дом, возле Клермона в Оверни, Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 1004. В Ланкашире ведьмы собирались на башне Малкин возле «the mighty Pendle», предание о котором связано с превращением человека в лошадь посредством узды, как следует на стр. 360; рассказывается также, что он может оторвать руку (см. стр. 250 и 447). См в Roby. Popular Traditions of England, vol. ii, pp. 211–253, edit. 1841.. Равным образом считалось естественным, что ведьмы попадают на место своего сборища, передвигаясь по воздуху каким-нибудь необычным способом — на метле, козле[350]По дороге на Блоксберг Мефистофель говорит Фаусту: Verlangst du nicht nach einem Besenstiele? Tы не скучаешь по метле? Ich wünschte mir den allerderbsten Bock. А я бы пожелал хорошего и крепкого козла ., вилах и прочей утвари[351]Müller, op. cit., ρ. 357..

Коротко коснувшись богов, великанов, гномов и так далее, мы должны рассмотреть теперь ряд подчиненных созданий, связанных с определенными местностями, обитающими в воде, лесах и перелесках, в полях и домах, и часто вступающих в контакт с человеком[352]Ibid., ρ. 365..

Общим обозначением демона женского пола являлось слово minne, первоначально, вне сомнения, обозначавшее женщину. Слово это используется для обозначения водяниц и лешачих[353]Ibid., ρ. 366..

Для обозначения духов как мужского, так и женского пола использовалось слово Holde, чаще всего входящее в составные слова, такие, как brunnenholden, wasserholden (духи источников и вод). Как таковые bergholden или waldholden (горные или лесные хольды) отсутствуют, однако гномов величают уменьшительным словом хольдехен (holdechen). Исходное значение слова — добрый дух, в то время как злые духи именуются унхольдами (unholds)[354]Ibid., ρ. 366..

Название Билвиц (записывается как Bilwiz, а также Pilwiz, Pilewis, Bulwechs) окутано покровом темноты. Существует также форма женского рода Bulwecbsin. Она обозначает доброе и ласковое существо и может в соответствии с Гримом[355]Более подробно на эту тему см. в Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 440, и Müller, op. cit., p. 367. быть передано как aequum seiens, aequus, bonus (лат. «знающий благоприятное, благоприятный, добрый»); или кельтским bilbheith, bilbhith (от bil , добрый, мягкий, и bheith или bhith , существо). Каждое из толкований свидетельствует о том, что слово это первоначально являлось именем нарицательным, однако связанные с ним предания настолько неясны и различны, что едва ли могут относиться к конкретному виду духов-спрайтов. Билвиц стреляет как эльф, на голове его лохматая, спутанная шевелюра[356]Bilwitzen (bilmitzen) означает спутывать волосы. Müller, op. cit., ρ. 367..

В более позднее время народное верование утратило старинное благородное представление об этом сверхъестественном создании, как случилось в отношении Холлы и Берхты, сохранив память только о враждебной стороне его характера. Поэтому он выступает как дух-мучитель, любитель путать волосы и бороды, обламывать колосья, чаще в женском образе — злой волшебницы или ведьмы. Предание о нем особенно присуще Восточной Германии, Баварии, Франконии, Войгтланду и Силезии. В Войгтланде вера в bilsenили bilverschnitters, или жнецов, сохранилась до сей поры. Это злые люди, самым неправедным образом досаждающие своим соседям: в полночь они выходят нагими на поле только что созревшего зерна, привязав серп к ноге и повторяя колдовские заклинания. Зерно с той части поля, по которой они прошлись своим серпом, само прилетит к ним в амбар. Или они проходят по полям, привязав к ногам крохотные серпы, и срезают соломинки, полагая, что таким образом завладеют половиной того, что дает это поле[357]Müller, op. cit., ρ. 367..

Следует также упомянуть шрата или гиратца ( Schrat or Schratz). Из глоссариев древневерхненемецкого языка, переводящих scratun как pilosi , лат. «волосатые», и waltschrate как сатир, следует, что такое имя носил дух леса.

В народных преданиях фигурирует создание, носящее имя Юдель (Jüdel ), пристающее к детям и домашней живности. Если дети начинают смеяться во сне, ворочаться и открывать глаза, говорят, что Юдель играет с ними. Проникнув в комнату роженицы, он повредит новорожденному ребенку. Чтобы предотвратить это, соломинку из тюфяка женщины вешают над дверью, тогда ни Юдель, ни дух не могут туда войти. Если Юдель никак не оставляет детей в покое, ему необходимо дать какую-нибудь игрушку, способную занять его. Для этого лучше не торгуясь купить новый горшочек; налить в него воды из детской ванночки и поставить на печку. Через несколько дней Юдель выплещет всю воду. Люди также подвешивают на нитке выдутые яйца, содержимое которых было употреблено в пищу ребенку или матери, чтобы Юдель играл с ними, а не с ребенком. Если корова ночью мычит, значит, с ней играет Юдель[358]Grimm, Abergi., No. 62, 389, 454, из Chemnitzer Rockenphilosophie. . Но что представляют собой Winseln? Рассказывают, что мертвецов следует класть головой на восток, чтобы их не испугал приходящий с запада винсельн [359]Ibid., No. 545. .

Из нескольких разновидностей местных природных духов главными являются духи воды или никсы[360]Водяной носит название nix, водяница nixe. Ср. древневерхненем. nichus, крокодил; англосаксон. пгсог, мн. ч. niceras ; шведск. neck, датск. nök. Один носит имена Hnikärr и Hnikudr .. Внешне они напоминают человека, но несколько меньше ростом. В соответствии с некоторыми преданиями у никса уши с прорезями, кроме того, его можно узнать по ногам, которые он не любит показывать. В соответствии с другими преданиями нике или имеет человеческое тело с рыбьим хвостом, или же полностью схожа с рыбой. Одеваются они как люди, но водяницу всегда можно узнать по мокрому подолу платья или краю фартука. Рассказывают также, что никсы бывают или нагими, или покрытыми водорослями[361]Müller, op. cit., ρ. 369..

Подобно гномам, водяные очень любят танцевать, их иногда видят танцующими среди волн или же выходящими на сушу, чтобы поплясать в обществе людей. Кроме того, они любят музыку и пение. Поэтому из глубин озер нередко исходят сладостные завораживающие мелодии, иногда доносится пение нике. Водяным приписывается чрезвычайная мудрость, которая позволяет им предсказывать будущее[362]В то, что водяные способны предказывать будущее, верят многие народы. Ограничимся одним напоминанием о Нерее и Протее.. Рассказывают, что водяницы прядут. Подъем или опускание уровня воды некоторых источников и водоемов — конечно же, вызывавшиеся никсами, — позволяли окрестным жителям судить о том, будет ли лето урожайным или наоборот. За оказанием почестей водяным во время засухи следовал дождь[363]Gregor. Tur., De Gloria Confess., cap. ii: «Mons erat in Gabalitano territorio (Gevaudan) cognomento Helanus, lacum habens magnum, ad quem certo tempore multitudo rusticorum, quasi libamina lacui illi exhibens, linteamenta projiciebat, ac pannos, qui ad usum vestimenti virilis praebentur: nonnulli lanae vellera, plurimi etiam formas casei ac cerae vel panis, diversasque species, unusquisque juxta vires suas, quae dinumerare perlongum puto. Veniebant autem cum plaustris potum cibumque deferentes, mactantes animalia et per triduum epulantes. Quarta autem die, cum discedere deberent, anticipabat eos tempestas cum tonitruo et coruscatione valida; et in tantum imber ingens cum lapidum violentia descendebat, ut vix se quisquam eorum putaret evadere. Sic fiebat per singulos annos, et involvebatur insipiens populus in errore» — (лат.) «Была в местности Габалитанской (Геводан) гора по имени Гелан, имевшая озеро великое, в которое в свое время многие селяне, представляя это как бы священной жертвой озеру сему, бросали холсты, а также куски ткани, используемые в мужской одежде; нередко бросали шерстяное руно, а многие — изображения из сыра, воска либо хлеба, разнообразного вида, каждый по возможностям своим, так что все перечислять, полагаю, было бы слишком долго, Приезжали также с повозками, чтобы опустить в воду питьё и снедь, чтобы заколоть животных и через трехдневный промежуток времени съесть. На четвертый же день, когда предстояло им разойтись, ожидала их мощная буря с громом и сверканием молнии, и такой огромный ниспадал град, с неистовством камнепада, что едва ли кто-нибудь из них помышлял о спасении. Так происходило в отдельные годы, и вовлекался в заблуждение безрассудный народ». Вне всяких сомнений, считалось, что дождь наступает вследствие приношений, сделанных духам озера. Здесь можно вспомнить кельтский источник Барентои, находившийся в Броселиандском лесу. Если вода выливалась за его край, шел дождь. Уэйс рассказывает об этом следующими словами: Aler i solent venéor A Berenton par grant chalor, Et o lor cors l’ewe puisier, Et li perron de suz moillier, Por ςο soleient pluée aveir. — (старофранц.) «Они имели обыкновение приходить в сильный зной к Берентону, и когда из него черпали воду и увлажняли ею камень, то благодаря этому обычно шел дождь». Roman de Rou , ii, ρ. 143. Даже до настоящего дня к источнику совершаются шествия, и старейшина общины ногой чертит крест по воде. Считается, что после этого дождь прольется еще до того, как шествие вернется домой. Villemarqué in Rev. de Paris, t. 41, pp. 47–58., любое вторжение в их священный домен каралось грозой и бурей[364]Если в Муммельзее бросить камень, самое чистое небо покроется грозовыми облаками. Grimm, J. &W., Deutsche Sagen , No. 59. Верование это, вероятно, сохранилось с кельтского времени. Аналогичные вещи рассказывают и о других озерах, например озере Пилатус в Камарине, Сицилия, и т. д.. Они также благотворно воздействуют на увеличение поголовья скота. У водяных есть собственные стада, которые иногда выходят на сушу и смешиваются со стадами людей, даруя им плодородие[365]Müller, op. cit., ρ. 371..

Предание также утверждает, что влияние этих существ распространяется на жизнь и здоровье людей. Поэтому никсы приходят на помощь роженицам[366]Mark., Sagen , No. 83., в то время как в случае гномов ситуация становится обратной. Присутствие нике на свадьбе дарует процветание невесте; также новорожденные, как утверждают, приходят из прудов и ручьев; хотя в то же время говорится, что никсы крадут детей и заменяют подменышами. Существуют также предания о молодильных источниках (Jungbrunnen ), возвращающих юность старикам[367]Искупавшись в таком источнике, оборванка Элзе, возлюбленная Вольфдитриха, вышла, преобразившись в прекрасную Сигеминне. Müller, op. cit., ρ. 373..

Утверждают, что водяные скупы и кровожадны. Однако характеристики эти в большей мере относятся к водяным, чем к водяницам, которые обыкновенно держатся мягче и даже вступают во всегда оказывающиеся неудачными браки с людьми. Водяные похищают юных девиц и держат их у себя, а над женщинами стараются учинить насилие.

Водяной не потерпит, чтобы кто-нибудь из праздного интереса силой вломился в его жилище, дабы обследовать его или уменьшить его протяженность. Собранные для акведука камни он непременно разбросает; тем, кто попытается измерить глубину озера, будет грозить; часто он терпеть не может рыбаков, а отважные пловцы нередко платят жизнями за проявленное нахальство. Если водяному оказать услугу, он заплатит за нее — но не больше, чем с него причитается, хотя иногда и отвешивает щедрой мерой; за свои собственные покупки он может долго торговаться, выжимая какой-нибудь грош, или же умеет расплатиться старой, дырявой монетой. Он жесток даже к своей родне. Девиц-водяниц, задержавшихся на танцах дольше положенного или вторгшихся в его владения, он убивает без пощады: знаком такого деяния является кровяной фонтан, вдруг брызнувший вверх из озера. Многие предания утверждают, что водяной затягивает свои жертвы на дно сетью и убивает их; что дух реки требует ежегодного жертвоприношения, и т. д.[368]Müller, ρ. 373.

Процитированный выше отрывок из Григория Турского явным образом свидетельствует о поклонении водяным духам. Запреты соборов против выполнения любых языческих обрядов у источников и особенным образом запрещающие разжигать там костры, вне сомнения, связаны с водяными. В позднехристианское время отмечены некоторые следы жертвоприношений демонам вод. Даже в настоящее время в Гессене существует обычай на второй день Пасхи отправляться к пещере на Мейснере[369]Расположенная в электорате Гессен гряда холмов. и набирать воду из расположенного там источника, оставляя в качестве приношения цветы[370]Существующий в Баварии обычай в Духов день бросать в воду украшенного листьями или тростником мужчину также мог иметь своим источником жертвоприношение духу воды.. Возле Лувайна (Louvain) находятся три источника, котрые считаются целебными. На севере существует обычай бросать в водопады остатки еды[371]Müller, р. 376..

Сельские духи не могли играть в религии германцев такой роли, как водяные, иначе почитание их оставило бы более заметный след в преданиях. Народное предание Оснабрюкка рассказывает нам о Тремсемуттер, которая расхаживает по полям и пугает детей. В Брунсвике ее называют Корнвейб (Зерновой женой). Когда детей посылают за васильками, они не осмеливаются заходить глубоко в поле и рассказывают друг другу о Зерновой жене, которая крадет маленьких детей. В Альтмарке и Бранденбурге ее называют Роггенмёхме ( Roggenmöbme )[372]От roggen, рожь , и muhme, тетя, кузина. , и плачущих детей утихомиривают такими словами: «Тихо, ты, а то придет Роггенмёхме с длинными черными сиськами и стащит тебя!» По другим источникам: «…с длинными железными сиськами…» Ее также называют Рокенмёр, потому что, подобно Хольде и Берхте, она любит наказать ленивую девицу, к Крещению не освободившую свою прялку (Rocken) от невыпряденой кудели. Дети, которых она приложила к своей черной груди, быстро умирают. В Марке детей пугают Эрбсенмухме (Erbsenmubmef) [373]От Erbsen, горох ., чтобы они не объедались горохом на поле. В Нидерландах известна Длинная Женщина, которая ходит по полям и обрывает торчащие колоски. В языческие времена этот сельский или полевой дух, вне сомнения, являлся дружелюбным существом, которому приписывали влияние на рост и вызревание зерна[374]Müller, op. cit., pp. 378, sqq. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 445. Альберт Кун, без устали собирающий германский фольклор, знакомит нас с еще одним созданием женского пола, в значительной мере сходным с Хольдой, Берхтой и прочими, и зовущимся Муррауэ. Подробнее о ней см. далее..

В наиболее старых источниках упоминаются духи, населявшие леса, в настоящее время известные как вальдлёйте ( Waldleute , лесной народ), хольцлёйте ( Holzleute , древесный народ), моослёйте ( Moosleute , моховой народ), вильделёйте ( Wilde Leute, дикий народ)[375]Лесные духи могут также носить имя шрат (Schrat). Гримм (Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., ρ. 455) сравнивает готское sköhsl (όαψόνιον) с древненорв. skogr (forest), делая далее вывод о том, что это был лесной дух. Йорнанд повествует о sylvestres homines, quos faunos ficarios vocant (лат. «лесных людях, которых называют оборотнями»), «Agrestes / 'eminas, quas silvaticas vocant» — (лат.) «…Диких женщин, которых называют лесными». Burehard of Worms, р. 198d.. Предание явно отличает лесной народ от гномов, приписывая им более высокий рост, однако могут сообщить об этих духах немного, помимо того, что те дружелюбны к человеку, часто одалживают у людей хлеб и домашнюю утварь, за что расплачиваются[376]Лесные жены ( Holzweibel ) приходят к лесорубам попросить еды и способны также самостоятельно опустошить горшки, хотя впоследствии расплачиваются за одолжение каким-нибудь другим способом, например добрым советом. Иногда они помогают в кухонных трудах или моют посуду, но всегда выражают великий ужас перед Диким Охотником, который преследует их. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. eit., p. 452., однако теперь они настолько разочарованы порочностью мира, что удалились от него. Предания о них обнаруживают тесное сходство с преданиями о гномах, о лесных женах, кроме того, рассказывают, что они имеют привычку заманивать и красть детей[377]Müller, op. cit., p. 379..

В Заале рассказывают о Бушгроссмуттер ( Busch gro s smutt er, кустарниковой бабке) и ее моссфройляйн (Moosfräulein, девицах-моховицах). Кустарниковая бабка напоминает собой языческое божество, властвующее над лесным народом, поскольку приношения делались именно ей. Лесные жены охотно являются, когда люди пекут хлеб, и просят испечь для них каравай в полжернова, который следует оставить в назначенном месте. Впоследствии они расплачиваются за хлеб или приносят пахарю буханку собственной работы, которую оставляют в борозде или кладут на плуг, и очень сердятся в том случае, если к их хлебу относятся с пренебрежением. Иногда Лесная жена является с поломанной тачкой и просит починить ее. Потом она, как Берхта, расплачивается щепками, которые падают, превращаясь в золото; а вязальщицам они дарят никогда не кончающийся клубок. Если переломить ствол деревца, так, чтобы кора лопнула, Лесная Жена умрет. Крестьянке, которая дала грудь верещащему лесному дитяти, мать младенца дала кусок коры, на котором он лежал. Женщина отломила кусочек коры и положила в свою вязанку, а придя домой, обнаружила, что он превратился в золото[378]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 452..

Подобно гномам, Лесные жены недовольны нынешним положением дел. Вдобавок к уже упомянутым причинам у них есть и собственные поводы для недовольства. Времена, говорят они, недобрые, поскольку люди считают клецки в горшке и буханки в печи, и потому, что они проминают пальцами хлеб[379]Проминать пальцами хлеб, то есть оставлять на нем отпечатки собственных пальцев, принято во многих местах. Возможно, лесные жены не могли брать такой хлеб. По такой же причине они, вне сомнения, возражали против счета. Мы не знаем, раздражал ли их тмин в хлебе в качестве новшества или по другой причине, однако в стихотворении говорится: Kümmelbrot unser Tod! Хлеб с тмином — смерть нам! Kümmelbrot macht Angst und Noth! От хлеба с тмином боль и хворь! и кладут в него тмин. Отсюда их совет:

Лесная жена, отведавшая свежеиспеченную буханку, убежала в лес, громко крича:

И процветание крестьянина скоро пошло на ущерб, в итоге он впал в крайнюю бедность[380]Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit, p. 452..

Крохотные Лесные человечки, работавшие на мельнице, испугавшись, убежали, после того как работники мельника оставили им одежду и башмаки. Похоже, что эти создания опасались того, что, приняв одежду, они нарушат отношения, существующие между ними и людьми. Однако домашние духи руководствуются другими принципами[381]Ibid..

Теперь перейдем к другой разновидности подчиненных существ, то есть к домашним духам или гоблинам ( Kobolde ). Поскольку относящиеся к этим созданиям предания многочисленны, существуют веские причины заключить, что вера в них в нынешней форме не существовала в языческие времена и что толчок к ее возникновению дали иные идеи. На самом деле в древней мифологии не находится места домашним духам и гоблинам. Тем не менее мы считаем, что, проанализировав народное предание, можно отыскать формы, впоследствии получившие имя кобольдов[382]Müller, op. cit., p. 381. В соответствии с народным шведским верованием домашний спрайт обыкновенно обитал в соседнем с домом дереве..

Домашние духи имеют явное сходство с гномами. Их одежда и внешность описываются совершенно одинаково; они проявляют любовь к одного рода занятиям, иногда обнаруживают злую природу. Мы уже видели, что гномов интересует процветание семьи, и в этом отношении кобольдов можно отчасти воспринимать как гномов, которые, чтобы удобнее было заботиться о семье, поселились в доме. В Нидерландах гномов называют Kaboutermannekens , то есть кобольдами[383]Müller, р. 382..

Домашний дух удовлетворяется минимальной компенсацией за труды, то есть шляпой, красным плащом и пестрым сюртуком со звенящими колокольцами. Шляпу и плащ носят также и гномы[384]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 479..

Возможно, существовало верование в то, что усопшие члены семьи после смерти оставались в домах в качестве хранителей и помощников, и в таком случае им оказывалось почтение, подобное тому, которое римляне испытывали к своим ларам. Уже было показано, что в языческие времена усопших чтили и почитали, и особо следует выделить верование в то, что мертвые держатся земного и сочувствуют оставшимся на земле родственникам. Посему домового духа можно сравнить с lar familiaris (лат. «семейный гений», лар), который участвует в судьбе семьи. Более того, предание явным образом видело в домовых души мертвых[385]Кобольды являются духами убитых в доме людей. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, No. 71. В спине их торчит нож. Ibid, i, р. 224., и Белая Дама, активная помощница, домашний дух женского рода, считается прародительницей семьи, в жилище которой она появляется.

Когда домашние духи являются в виде змей, это связано с верой в гениев или духов, сохраняющих жизни отдельных людей. За отсутствием адекватных источников тема эта не поддается удовлетворительному анализу; хотя можно не сомневаться в том, что, если в соответствии с римским представлением гений имел облик змеи[386]Servius in Virgil, Aen . v, 85. «Nullus locus sine genio est, qui per anguem plerumque ostenditur» (лат. «У каждого места есть свой гений, который проявляется по преимуществу в виде змеи»)., согласно верованиям германцев существо это являлось символом души и духов. Посему в народных преданиях нередко рассказывается о змеях, что схоже с преданиями о домашних духах. Здесь же следует упомянуть предание о том, что в каждом доме живут две змеи, самец и самка, жизнь которых связана с жизнью хозяина и хозяйки. Змеи появляются только при их смерти и умирают вместе с людьми. Другие предания рассказывают о змеях, которые живут вместе с ребенком, за которым они следят с колыбели, с которым едят и пьют. Если убить змею, ребенок скоро заболеет и умрет. В общем, змеи приносят счастье в тот дом, в котором обитают, и для них, так же как для домовых духов, выставляется молоко[387]Müller, op. cit., р. 383..

Теперь обратимся к внешней стороне поклонения богам языческой Германии.

Основные объекты почитания в соответствии с характером германцев находились под открытым небом, на природе. К ним применимо выражение Тацита: «lueos ас петога consecrant» (лат. «почитают рощи и леса с пастбищами»). Посему неоднократно упоминаются посвященные богам рощи, и языческое поклонение в них запрещается[388]Lueos vetusta religione truces (лат. «Страшные рощи древней религии»). Claud., Cons. Stilich ., i, 289; De sacris silvarum, quae Nimidas vocant (лат. «О священных лесах, именуемых Nimidas»). Indie. Superst ., 6; Lucorum vel fontium auguria (лат. «Предзнаменования по рощам и источникам»), Bonifac., Ер. 44. ed. Würdtw.; Si quis ad lueos votum fecerit (лат. «Если кто-нибудь принесет обет рощам»). Capit. de Part, Saxon, c. 21. Comp. Capit. Francof. a. 794, c. 41; Sylvam Sytheri, quae fuit Thegathon sacra (лат. «Ситеров лес, который был святилищем Тегатон»). Pertz Monum., li, 377. Имя Thegathon см. в Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 65.. В Нижней Саксонии рощи корчевал еще в одиннадцатом столетии епископ Унван (Unwan) Бременский, пытавшийся искоренить идолопоклонство[389] Vita Meinwerci, c. 22; comp. Adam. Brem., c. 86. Однако еще более часто места отправления языческого культа, деревья и источники, упоминаются с запретом совершать при них языческие обряды, или же просто обличаются как места языческого поклонения.

Клавдий Клавдиан, Консульство Стилихона (Cons. Stilich .. i, 290): Robora numinis instar barbarici (лат. «Дубы в качестве варварского божества»); Агафий, 28.4. edit. Bonn., об аламаннах: δένδρα τε yäp τι να Ιλάσκονται και ρείθρα ποταμών και λόφους και φάραλλας, και τούτας ώσπερ όσια δρωντες (греч. «они ведь умилостивляют некие деревья, и потоки рек, и холмы, и фараллы, и поступают с ними как со святынями»), Григорий Турский (История франков II, 10) о франках: sibi silvarum atque aquarum, avium, bestiarum et aliorum quoque elementorum finxere formas, ipsasque ut deum colere ejusque sacrificia delibare consueti (лат. «они имеют обыкновение измышлять образы лесов, а также вод, птиц, животных и неких прочих начал, и поклоняться им как богу, принося ему жертвы»). Ср.: Gregor., М. Epist ., 7, 5: ne idolis immolent, пес cultores arborum existant (лат. «чтобы не жертвовали идолам и не были почитателями деревьев»). Рудольф из Фульды (Pertz, ii, 676) о саксах: Frondosis arboribus fontibusque venerationem exhibebant (лат, «Они воздавали почитание деревьям, покрытым зеленью, и источникам»). В Житиях Святых особенно часто упоминаются священные деревья. Во первых, посвященный Юпитеру дуб в Гейзмаре возле Фритцлара, который срубил св. Бонифаций: Wilibaldi, Vita Bonifacii (Pertz, ii, 313): Arborem quandam mirae magnitudinis, quae prisco paganorum vocabulo appellatur robur Joves , in loco qui dicitur Gaesmere, servis Dei secum astantibus, succidere tentavit (лат. «Он попытался срубить дерево некое удивительной величины, которое у древних язычников называется дубом Юпитера , в месте, именуемом Гаэсмер, и служители Божии стояли возле него»). «Vita S. Amandi» (A.D. 674), Mabillon, Act. Bened ., sec. 2, p. 714: arbores et ligna pro deo colere (лат. «деревья и бревна почитают за бога»); и р. 718: ostendit ei locum, in quo praedictum idolum adorare consueverat, scilicet arborem, quae erat daemoni dedicata (лат. «показал ему место, в котором по обыкновению почитали идола, то есть дерево, которое было посвящено демону»). Аиболш Rotomag., Vita Eligii , II, c. 16: Nullus Christianus ad fana, vel ad petras, vel ad fontes, vel ad arbores, aut ad cellos, vel per trivia luminaria faciat, aut vota reddere praesumat, nec per fontes aut arbores, vel bivios diabolica phylacteria exerceantur; fontes vel arbores, quos sacros vocant, succidite (лат. «Ни один христианин пусть не зажигает светочи возле святилищ, или у скал, или у источников, или у деревьев, или у келлий, или на перекрестках, а также пусть не намеревается приносить обеты; и у источников либо у деревьев, либо на перепутьях пусть не используются диавольские талисманы; уничтожайте источники или деревья, которые называют священными»). О кровавом древе лангобардов, «Vita S. Barbati» (A.D. 683), Act. S.S. 19 Feb. p. 139: Quin etiam non longe a Beneventi moenibus devotissime sacrilegam colebant arborem (лат. «И даже невдалеке от стен Беневента самым почтительным образом поклонялись нечестивому древу»). Ср. в «Законах короля Лиутпранда», Leges Liutpr. vi, 30: Qui ad arborem, quam rustici sanguinum (al. sanctivam, sacrivam) vocant, atque ad fontanas adoraverit (лат. «Кто будет воздавать почитание древу, которое селяне именуют кровавым (иначе — освященным, священным), а также источникам»). В запретах соборов и законах деревья обыкновенно соседствуют с источниками, или деревья, источники, скалы и перекрестки упоминаются совместно. Cone. Autissiod. а. 586, с. 3: ad arbores sacrivas vel ad fontes vota exsolvere (лат. «приносили обеты у священных деревьев или у источников»). Ср.: Cone. Turon. ii, а. 566, c. 22; Indie. Superst ., c. 11; Бурхард Вормсский, Collect. Decret ., x, 10 (Cone. Namnet, a. 895, c. 8): arbores daemonibus consecratae, quas vulgus colit et in tanta veneratione habet, ut nec ramum vel surculum audeat amputare (лат. «деревья, посвященные демонам, которые народ почитает и в таком поклонении содержит, что не дерзает отломить ни ветвь, ни сучок»). Ibid., xix, 5 (comp. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. xxxvi): Venisti ad aliquem locum ad orandum nisi ad ecclesiam, i.e. vel ad fontes, vel ad lapides, vel ad bivia, et ibi aut candelam aut faculam pro veneratione loci incendisti, aut panem aut aliquam oblationem illuc detulisti, aut ibi comedisti? (лат. «Не приходил ли ты для моления в какое-либо иное, помимо церкви, место, то есть к источникам, или к камням, или к распутьям и там не возжигал ли свечу или лучину в знак почитания этого места, или не приносил ли туда хлеб либо какую-нибудь облатку и не вкушал ли ее там?»). Ср.: х, 2, 9. CapituL de Part, Sax., c. 21: Si quis ad fontes, aut arbores, vel lueos votum fecerit, aut aliquid more gentilium obtulerit et ad honorem daemonum comederit (лат. «Если кто-нибудь давал обет у источников, или у деревьев, или в рощах, либо же, по обычаю язычников, что-нибудь приносил и в честь демонов съедал»); Capit. Aquisgr., 1, c. 63: De arboribus, vel petris, vel fontibus, ubi aliqui stulti luminaria accendunt, vel aliquas observationes faciunt (лат. «О деревьях, или о камнях, или об источниках, где некие глупцы возжигают светочи либо совершают какие-нибудь обряды»). Ср.: Capit. Vrancof., а. 794, с. 41. Capit., lib. i, c. 62, vii, 316, 374, Lex Wisigoth., lib. vi, 2, 4. Ecgb. Penit., iv, 19. Law of Northern Priests, 54; Leges Cnuti, Sec. 5; Can. Eadgari, 16. Сложно сохранять уверенность в том, что все относящиеся к Галлии пассажи применимы и к язычеству германцев, поскольку кельты также почитали деревья и источники.

В то же время мы не можем считать, что среди них существовало только некое примитивное поклонение деревьям и источникам и что их религиозным обрядам были чужды представления о божественных или полубожественных существах, которым они поклонялись; поскольку сам характер приведенных выше свидетельств в достаточной мере указывает на то, что до нас дошла только внешняя сторона языческого поклонения, глубинные мотивы которого или не были известны нашим информаторам, или же они не хотели о них знать[390]Müller, op. cit., p. 58..

В качестве священных мест жертвоприношения богам чаще всего использовались деревья и источники. Деревья были посвящены богам, праздники которых отмечались под сенью ветвей или рядом с ними; например, Юпитеру был посвящен дуб, который Бонифаций приказал повалить. Как мы еще увидим, при совершении священных трапез на таких деревьях вешали или принесенных в жертву животных, или их шкуры, откуда и получило свое имя Кровавое Древо лангобардов[391]Если такое прочтение верно, что крайне сомнительно (см. предыдущее примечание). Слово blood, кровь, не связано с глаголом blötan, приносить в жертву.. Аналогичным образом источники, возле которых совершались жертвоприношения, были посвящены тому богу, которому приносились там жертвы; известно, что некоторые источники в Германии носили имена богов и располагались возле их святилищ[392]Müller, op. cit., pp. 58–61. Возле рощи фризского бога Фосите находился священный источник. Comp. Vita S. Remacli, c. 12: Warchinnam rivulum accedit (событие происходило в Арденнах), invenit illic certa indicia loca illa quondam idololatriae fuisse mancipata. Erant illic lapides Dianae, et id genus portentosis nominibus inscripti, vel effigies eorum habentes; fontes etiam, hominum quidem usibus apti, sed gentilismi erroribus polluti, atque ob id etiamnurn daemonum infestation! obnoxii. — (лат.) «Достиг он ручья под названием Вархинна и нашел там верные свидетельства того, что эти места некогда были преданы идолопоклонству. Были там камни Дианы, диковинными именами исписанные, либо диковинные изображения имеющие; были также источники, для человеческого использования пригодные, однако оскверненные заблуждениями язычества, а также, по этой причине, все еще подверженные нападкам демонов».. Насколько нужны были эти источники для совершения священных обрядов и каким образОхМ они использовались, нам неизвестно[393]Müller, op. cit., р. 61..

Однако почитание деревьев и источников могло на самом деле состоять в поклонении духам, согласно народной вере обитавшим в них. Предание сохранило много рассказов о существах, населявших леса и воды; до сих пор сохранилось много следов подобного поклонения, о чем мы поговорим позднее. Вероятно, однако, что почитание духов, находившихся в подчиненном положении по отношению к богам, не было столь явным и очевидным, чтобы вызывать такое количество запретов против них[394]Ibid. р. 62..

Это двойное объяснение равным образом применимо и к третьей разновидности мест поклонения — камням и скалам[395]См. Indie. Superst. c. 7. Cone. Namnet, c. 20: lapides, quos in ruinosis lods et silvestribus daemonum ludificationibus decepti venerantur, ubi et vota vovent et deferunt (лат. «камни, которые в местах, покрытых руинами и лесами, по заблуждению почитаются демонскими потехами; там и обеты дают, и совершают приношения»). Eccard, Fran. Orient. , i, ρ. 415.. Согласно народным верованиям в камнях обитали гномы; однако здесь имелись в виду в основном неровные каменные алтари, еще существующие во многих областях Германии[396]Müller, op. cit., p. 62..

Мы не можем с уверенностью сказать, служили ли упомянутые выше места жертвоприношения также и местами погребения усопших; в пользу такого предположения служат урны с пеплом, которые часто находят в местах, предположительно служивших прежде для отправления языческого культа. Однако могилы, во всяком случае, местами жертвоприношений являлись[397]Burchard 19, 5: Comedisti aliquid de idolothito, i.e. de oblationibus quae in quibusdam locis ad sepulchra mortuorum fiunt, sei ad fontes, aut ad arbores, aut ad lapides, aut ad bivia — (лат.) «Ты вкусил нечто от идоложертвенного, то есть от приношений, которые возлагаются в неких местах к захоронениям мертвых, или к источникам, или к деревьям, или к камням, или к перекресткам».. То, что на могилах иногда совершались жертвоприношения душам тех усопших, которые после смерти почитались как высшие и благодетельные существа, хможно установить из многочисленных запрещений христианской церкви, возражавшей против жертвоприношений святым и против того, чтобы мертвецов наделяли святостью[398] Indic. Superst ., c. 9: De sacrificio quad fit alicui sanctorum (лат. «О жертвоприношении, которое совершается кому-нибудь из святых»); с. 25: De ео quod sibi sanetos fingunt quoslibet mortuos (лат. «О том, что некоторые полагают для себя святыми каких-либо умерших»). Cone. Germ., а. 742. сап. 5 (comp. Capitul , vii, 128): ut populus Dei paganias non faciat, sed omnes spurcities gentilitatis abjiciat et respuat, sive profana sacrificia mortuorum, sive hostias immolatitias, quas stulti homines juxta ecclesias ritu pagano faciunt, sub nomine sanctorum martyrum vel confessorum (лат. «…дабы народ Божий язычеству не предавался, но отринул и отверг все гадости язычества: либо невежественные жертвоприношения мертвым, либо умилостивительные жертвы, совершаемые глупыми людьми возле церквей по языческому обряду, под именем святых мучеников или исповедников»).; хотя не все происходившие позднее sacrificia mortuorum (лат. «жертвоприношения умершим») и языческие обряды, которые в позднее время производились на похоронах[399] Indie. Superst ., сс. 1, 2. Burchard, 10, 34. Bonifac., Ep. 44: sacrificia mortuorum respuentes (лат. «отвергающие жертвоприношения мертвым»). Ep. 82: sacrilegis presbyteris, qui tauros et hircos diis paganorum immolabant, manducantes sacrificia mortuorum (лат. «нечестивым пресвитерам, которые для языческих богов закалывают быков и козлов, поедая жертвоприношения мертвым»). Capita vi, 197: Admoneantur fideles ut ad suos mortuos non agant ea quae de paganorum ritu remanserunt. Et quando eos ad sepulturam portaverint, ilium ululatum excelsum non faciant… et super eorum tumulos nec manducare nec bibere praesumant (лат. «Пусть знают верующие: нельзя над умершими совершать то, что сохранилось от языческих обрядов. И когда их принесут на кладбище, пусть не произносят причитаний… и не предвкушают, что будут есть и пить на их могилах). В середине IX в. Римский синод во главе с папой Львом IV запретил саксам «диавольские песнопения, которые в народе обыкновенно исполняются над умершими в ночные часы» (carmina diabolica, quae nocturnis horis super mortuos vulgus facere solet). Сравн. Wackernagel, Das Wessobrunner Gebet , p. 25., могли иметь отношение к усопшим, а скорее имели своим предметом богов. Отсюда можно с уверенностью заключить, что все языческие обряды, производившиеся возли источников, камней и прочих мест, имели тройственную направленность: их объектом были боги, низшие природные духи и усопшие; однако предки наши не почитали эти природные объекты как таковые[400]Müller, op. cit., p. 63..

Теперь следует установить, почитались ли боги только возле подобных объектов на вольном воздухе, или же в их честь воздвигались и храмы. Отвечая на этот вопрос, мы ограничимся только несколькими общими соображениями[401]Гримм собрал и проанализировал все источники, упоминающие наличие храмов у германских племен. См. Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., pp. 70–77. Müller, op. cit., p. 65..

В общем, похоже, что храмы существовали даже во время обращения в христианство, однако их было столь же мало, как и при Таците. Вполне возможно, что во внутренних областях Германии их не было вообще, поскольку в противоположном случае до нас наверняка дошло бы упоминание о храме в земле саксов[402]Отрывок из Capitulary de Part. Saxon., i: «ut ecclesiae Christi non minorem habeant honorem, sed majorem et excellentiorem quam fana (ap. Pertz vana) habuissent idolorum» (лат. «чтобы церкви Христовой не меньшие воздавали почести, но большие и более возвышенные, чем святилищам /fana; у Пертца «vana», нечто пустое, бесполезное / идольским»), отвергается в Schaumann, Gesch. des Niedersächs. Volks , p. 133. Сравн. рассказ Беды о разрушении англского храма в Годмундхэме, Йоркшир (c. AD 627), также в: Lappenberg, England , i, pp. 151–153.. Впрочем, не стоит особенно сомневаться, что у фризов храмы были; так как слова Lex Frisionum: «Qui templum effregerit … immoletur diis, quorum templa violavit» (лат. «Тот, кто разрушит храм… приносится в жертву богам, чьи храмы он осквернил». Из «Закона фризов»)[403] Lex Frisionum Addit. Sap ., xii. В соответствии c «Vita S. Liudgeri», i, 8 фризы хранили свои сокровища в храмах. Сравн. также «fana in morem gentilium circumquaque erecta» (лат. «святилища, по языческому обычаю повсюду воздвигнутые») в «Vita S. Willehadi» (ob. AD 789) ap. Pertz, ii, 381, и fana Фосити в «Vita S. Willebrordi» (ob. AD 739) в Act. Bened., sec. 3, p. 609; Altfridi Vita S. Liudgeri ap. Pertz, ii, 410., исключают любое сомнение в этом. Однако в отношении упомянутых храмов на Рейне или в Галлии (где они известны в большом количестве) трудно сказать, не являются ли они скорее кельтскими, присвоенными вторгнувшимися франками и бургундами; поскольку в языческие времена на святые места чуждых племен и народов переносилось собственное почитание. В отношении прочих мест упоминания в источниках оказываются настолько неопределенными, что невозможно с уверенностью сказать, идет ли речь о храме или о роще, так как « fanum arboribus consitum» (лат. «святыня, засеянная деревьями»), упомянутая у лангобардов[404]«Vita S. Bertulfi Bobbiensis» (ob. AD 640), в Act. Bened . sec 2, p. 164., бесспорно, может оказаться всего лишь рощей. Четвертая глава Индикула (Indi culus), «De casulis, i.e, fants» (лат. «О кущах, то есть святынях»), может относиться к небольшим зданиям, в которых могла храниться священная утварь или священные символы[405]Müller, op. cit., p. 65..

Малочисленность храмов у германцев предполагает также малочисленность идолов; ибо языческий храм не был, подобно христианской церкви, местом священнодействия, но являлся первоначально просто укрытием или домом изображения бога. Безусловно, мы не станем полностью отрицать существование подобных кумиров; поскольку известно, что готский король Атанарих (ок. 382 по Р.Х.) приказывал носить возле себя резное изображение[406] Ξόανονεφα 'ρμαμάξης εστωςθ (греч. «деревянное изваяние на крытой повозке»), Sozomen., Hist. Fredes., vi, 37., которое, подобно Нертусу, всюду принималось с молитвами и приношениями. Не следует и одновременно признавать их существование у всех германских народов; и хотя источники неоднократно вспоминают idola и simulacra (лат. «кумиры и священные изображения») и проявлют великий пыл в обличении язычников, ожидающих помощи от изображений из золота, серебра, камня и дерева; все же слова эти представляют собой всего лишь общие формулы обличения идолопоклонничества и применимы скорее к римскому, чем к германскому язычеству[407]Аналогичные языковые формулы многочисленны: напр. Gregor., Tur. Hist. Franc., ii, 29. Willibald, Vita Bonifac., ii, 339, ap. Pertz., Vita Willehadi , ibid., ii, 380. Bonifac., Ep. 6; Vita Lebuini, ibid, ii, 362. «Vita S. Kiliani» в Act. Bened., sec. 2. p. 992. Языческие божества традиционно именовались идолами. Тем не менее относящиеся к фризам отрывки из «Vita Bonifacii» и «Vita Willehadi» могут показаться убедительными, так как у них также были храмы.. На самом деле мы не имеем никакого подлинного или достоверного свидетельства, укзывающего нам на существование идолов в Германии. Ни в одном житии святого не сказано, что этот пастырь уничтожил подобный кумир. Напротив, во всех упомянутых здесь отрывках указывается либо на влияние чуждых верований, либо при близком рассмотрении получается, что в них не упоминаются идолы, или же упоминания эти имеют сомнительный характер[408]Müller, op. cit., р. 65..

Три почитавшиеся людьми в качестве богов медных и позолоченных изваяния, которые св. Галл обнаружил в Брегенце, на Констанцском озере, встроенными в стену посвященной Св. Аурелии церкви и уничтожил, вне сомнения были римского происхождения[409]Walafrid. Strab., «Vita S. Galli», в Act. Bened. sec. 2, p. 233. Comp. «Vita S. Galli» ap. Pertz, ii, 7; Ratperti Casus S. Galli, ap. Pertz, ii, 61. — подобно тем каменным изваяниям, которые св. Колумбан (ок. 615 г. по Р.Х.) нашел в Люксейле ( Luxeuil ), Франш Конте[410]Jonae Bobbiensis, «Vita S. Columbani», c. 17, в Act. Bened., sec. 2, pp. 12, 13.. Изваяние Дианы в Треве и изображения Марса и Меркурия на юге Галлии, о которых упоминает Григорий Турский[411] Hist. Franc., vin, 15. Mirac., 2, 5: grande delubrum, ubi in columna altissima simulacrum Martis Mercuriique colebatur (лат. «великий храм, где в виде высочайшего столпа почиталось подобие Марса и Меркурия»),, подобным образом скорее являются римскими или кельтскими, чем германскими. Даже известный и замечательный в прочих отношениях отрывок из Видукинда (ок. 615 г. по Р.Х.), в соответствии с которым саксы после своей победы над тюрингами на Унструте воздвигли алтарь, чтобы почтить бога «nomine Martern, effigie columnarum imitantes Herculem, loco Solem, quem Gt'aeci appellant Apollinem » (лат. «по имени Марс, с изображением колонн в подражание Геркулесу, вместо Солнца, которое греки называют Аполлоном»), не является в наших глазах свидетельством изготовления подлинного идола. Из слов Видукинда не следует ничего большего, чем возведение столпа, аналогичного существовавшему в Эресбурге Ирменсеулю ( Irmenseule ), разрушенному Карлом Великим. В относящихся к нему текстах последний[412]Отрывки, относящиеся к Ирминсулю, см. в Meibom, de Irminsula Saxonica, Rer. Germ. Scriptt ., iii, pp. 2, sq. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., pp. 105, sq. Comp, a также в: Ideler. Einhard, i, 156, sq. иногда называется словом idolum , иногда fanum (лат. «святыня»), иногда lucus (лат. «роща»); однако само слово указывает на то, что Рудольф из Фульды справедливо определил его как «truncum ligni non parvae magnitudinis in altum erectum» (лат. «ствол дерева немалых размеров, воздвигнутый в высоту»), и что наименование «universalis columna» (лат. «вселенская колонна») вполне подходит ему[413]Müller, op. cit., p. 67. Rudolf. Fuld. Transi. S. Alexandri, ap. Pertz, ii, 676..

История развития почитания изображений у греков и римлян может пролить дополнительный свет на отечественное язычество. Греческое изображение бога существовало не как его подобие, но только как символ его присутствия, так как древнее благочестие тем менее нуждалось во внешних факторах, чем более глубокой была вера[414]O. Müller, Handbuch der Archaeologie der Kunst, § 66.. Тем не менее внешний знак божества был нужен как предмет, на котором могло проявиться благочестивое поклонение. И как в Элладе и Италии античные образы богов в виде копий и пр. представляли собой просто символы, так и мы имеем право видеть в мечах квадов и золотых змеях лангобардов лишь священные знаки, говорящие о присутствии божества. Далее образы богов у греков приобрели облик грубых камней, каменных столпов и жердей или бревен, поставленных вертикально и воспринимавшихся как изображение бога. И среди германцев такие шесты и бревна, вне сомнения, были доминирующим и тем не менее символическим типом изображения. Ирменсеуль и являлся таким бревном; к такому образу, если так можно назвать простейший столп, и относится приведенная цитата из Ведукинда[415]Müller, op. cit., p. 70..

О том, что молитвы нередко имели стихотворную форму, и о существовании религиозных песен и поэм, свидетельствует тот факт, что лангобарды принесли в жертву одному из своих богов голову козла, сопровождая сие действо обрядами и песнями[416]Gregor., M. Dialog., iii, 28: Caput caprae ei (diabolo) per circuitum currentes, carmine nefando dedicantes (лат. «С головою козы для него/диавола/ обходили круговым движением, посвящая ему нечестивое песнопение»). В жертвенной роще близ Упсалы звучали naeniae inhonestae (лат. «нечестивые заклинания»). Ad. Brem., ρ. 144, edit. Lindenbrog.. Приведенный отрывок дает нам основание предполагать, что жертвоприношения сопровождались определенными плясками. Так почему же в это время не могли существовать религиозные песнопения, если в более ранние времена перед сражениями германцы пели песнь в честь Геракла, если Тацит упоминает старинные мифоэпические песни, в которых были запечатлены предания германских племен? Древнейшая поэзия народа обыкновенно самым тесным образом связана с религией, и многочисленные заговоры и заклинания, которые предание донесло до нас из языческой поры, по большей части облачены в ритмические одежды. Поэтому вполне разумным образом можно предположить, что священство в первые века христианства с таким пылом осуждало народные песни, потому что они содержали много остатков язычества, а потому казались опасными для церкви. Осуждение народных песен как carmina diabolica (лат. «диавольские песнопения»), утверждение, что они turpia, inepta> obscoena (лат. «гнусные, негодные, непристойные»), придавало им дополнительную силу; и капитулярии открыто запрещали песни и пляски как остатки язычества[417] Capit., vi, c. 196: Illas vero balationes et saltationes, cantica turpia et luxuriosa, et illa lusa diabolica non faciat, nec in plateis nec in domibus neque in ullo loco, quia haec de paganorum consuetudine remanserunt — (лат.) «Пусть же не занимается он этими блеяниями и скаканиями, песнями безобразными и безудержными, и диавольскими этими забавами, ни на улицах, ни в домах, ни в каком-либо ином месте, ибо все это осталось от языческого обычая». Vita S. Eligii , ii, 16: Nullas saltationes, aut choraulas, aut cantica diabolica exerceat — (лат.) «Пусть не предается ни скаканиям, ни игре на флейте, ни песням диавольским». Запрещения древних народных песен можно прочесть в собрании выдержек: Wackernagel, Das Wessobrunner Gebet, pp. 25–29; Hofmann, Geschichte des Deutschen Kirshenliedes , pp. 8—11; Massmann, Abschwörungsformein, . На похоронах также пели языческие религиозные песни[418]Müller, op. cit., p. 74..

Жертвоприношение, составлявшее основную часть языческого обряда, было нераздельным образом связано с молитвой. Вообще говоря, молитвы совершались только на жертвоприношении. Основной жертвой являлась человеческая, и совершение таковых жертв германскими племенами полностью доказано[419]О человеческих жертвоприношениях среди готов см. у Иорнанда, с. 5; Исидора, Chron. Goth. aera 446; среди герулов, Прокопий, de Bello Goth., ii, 14; среди уже обращенных франков, ibid., ii, 25; среди саксов, Sidon. Apoll., 8, 6, Capit. de Part. Sax., 9; среди фризов. Addit. Sap., Tit. 12; тюрингов, Bonifас., Ep. 25. Comp. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 39.. Похоже, что людей приносили в жертву в основном для искупления, и подобные жертвы приносились злым божествам или мертвым — чтобы умилостивить их[420]Например, описанное Дитмаром Мерзебургским, i, 9, великое жертвоприношение в Ретре, когда было принесено в жертву девяносто девять человек, столько же коней, собак и петухов, очевидно, было совершено с целью умилостивить богов.. Обычай сжигать вместе с трупом слуг и коней следует поэтому понимать как жертву, совершаемую, чтобы умилостивить тень усопшего[421]Müller, op. cit., р. 76. Tacitus (Genn., 27) свидетельствует лишь о сожжении коня. В Скандинавии с трупом сжигали слуг и соколов. В могиле короля Хильдерика был найден человеческий череп, предположительно принадлежавший его маршалу. Жены герулов вешались на могилах мужей. Procop., B.G., ii, 14. У галлов также было принято сжигать рабов и клиентов вместе с трупом высокопоставленного человека. Caesar, В.G., iv, 19..

Процитированные свидетельства относительно человеческих жертвоприношений указывают на то, что в это время предпочитали приносить в жертву военнопленных — как и во времена Тацита, — купленных рабов или преступников[422]В соответствии с «Vita S. Wulframmi» (ob. AD 720) в Act. Bened., sec. 3, pp. 359–361 жертву иногда выбирали по жребию. Повествование в этом житии носит несколько сказочный характер, однако пренебрегать им не следует. Когда св. Виллиброрд и его спутники осквернили святилище Фосити, был брошен жребий, согласно которому был умерщвлен только один из них. Алкуин, Vita S. Willibr., c. 10. Среди славян приносимые в жертву люди также определялись по жребию. Jahr b ., für S latu. Lit. 1843, p. 392.. Принесение в жертву преступника являлось также и наказанием за его злодеяния. Его приносили в жертву тому богу, которого он по общему верованию оскорбил, следовавшая согласно закону казнь его откладывалась до праздника этого божества. Подобное сочетание неразрывной связи между законом и религией проливает особенный свет на смертную казнь среди древних германцев. Особенно сложный характер она носила среди фризов. Этот народ казнил приносимых в жертву преступников самыми разными способами: их обезглавливали мечом, вешали на виселице, удушали или топили[423] Vita S. Wulframmi, p. 360.. Более жестокое наказание ожидало тех, кто вламывался в храм бога и грабил его[424]Müller, op. cit., p. 77. Lex Frist опыт, Addit. Sap., Tit. 12. Qui fanum effregerit et ibi aliquid de sacris tulerit, ducitur ad mare, et in sabulo, quod accessus maris operire solet, finduntur aures ejus, et castratur, et immolatur diis, quorum templa violavit — (лат.) «Тот, кто взломает храм и унесет оттуда что-нибудь из священных предметов, отводится к морю, и на песке, который обычно покрывает подходы к морю, разрывают уши его, и оскопляется он, и приносится в жертву богам, чьи храмы осквернил»..

Среди приносившихся в жертву животных особым образом упоминаются кони, быки и козлы. Наиболее значимой жертвой считался конь, что особенно характерно для германских народов. Головы их преимущественно жертвовались богам и развешивались на деревьях или прикреплялись к ним. Шкуры жертвенных животных также вешали на священные деревья. В Скандинавии жертвенное мясо отваривали, а кровью жертвы мазали дверные столбы храмов[425]Müller, op. cit., р. 79..

Индикул ( Indiculus ) (cap. 26) позволяет предположить особенный разряд жертвоприношений. Упомянутое там simulacrum de consparsa farina (лат. «изображение из окропленного теста») напоминает выпеченное из теста изображение жертвенного животного, предлагавшееся богам взамен настоящего. Подобный обычай был известен среди греков и римлян, а в Швеции даже в недавние времена было принято в канун Рождества печь пироги в виде свиньи[426]Müller, op. cit., p. 80. See pp. 263–264..

Откат к язычеству было крайне трудно предотвратить, учитывая, что сообщества недавно обращенных требовали для сохранения в истинной вере знающих церковных наставников, каковых было весьма немного: слишком часто священнники вели низменную и неблагочестивую жизнь. Во многих случаях нельзя даже утверждать, что они получили рукоположение[427] Bonifac., Ep. 38, 46.. Посему могли возникать случаи, подобные описанному в Житии Св. Галла, когда в часовне, посвященной Св. Аурелии, жертвоприношениями почитались идолы; как нам известно, франки уже после своего обращения в христианство при вторжении в Италию по-прежнему совершали человеческие жертвоприношения. Даже в тех случаях, когда миссионеры считали свое дело надежно исполненным, приближение какого-нибудь из веселых языческих праздников могло в единый момент повлечь за собой возобновление едва оставленного идолопоклонения, священники, обязанностью которых было укрепление в душах христианской веры, позволяли себе произвести жертвоприношение языческим богам, если только одновременно они могли провести таинство крещения[428] Bonifac., Ep. 25: Qui a presbytero Jovi mactante et immolatitias carnes vescente baptizati sunt (лат. «Те из пресвитеров, кто умилостивляет Юпитера и вкушает жертвенное мясо, проходят обряд крещения»). Ср.: Ер. 82 и Capital, vii, 405.. Они обнаруживали склонность к магии и пророчествам[429] Statut. Bonifac, 33, p. 142, ed. Würdtw.: Si quis presbyter aut clericus auguria, vel divinationes, aut somnia, sive sortes, seu phylacteria, id est, scripturas, observaverit (лат. «Если какой-нибудь пресвитер или клирик занимается толкованием примет, или предсказаниями, или снотолкованием, или метанием жребия, или филактериями, то есть отрывками из Священного Писания…»). и были настолько заражены язычеством, что воздвигали кресты на холмах и при великом одобрении народа совершали христианские службы на местах языческих жертвоприношений[430]Müller, op. cit., p. 103. Bonifac ., Ep. 87: Pseudosacerdotes, qui wSine episcopo, proprio arbitrio viventes, populäres defensores habentes contra episcopos, ut sceleratos mores eorum non confringant, seorsum populum consentaneum congregant, et illud erroneum ministerium non in ecclesia catholica, sed per agrestia loca, per colles rusticorum, ubi eorum imperita stultitia celari episcopos possit, cerpetrant, nec fidem catholicam paganis praedicant, nec ipsi fidem rectam habent — (лат.) «Псевдосвященнослужители, которые живут без епископа, своим разумением, имея среди народа своих заступников перед епископами, чтобы не нарушили их скверных обычаев, собирают вместе отдельных людей, согласных с ними, и ложное это управление осуществляют хотя и не во вселенской церкви, но в глухих местностях, среди сельских холмов, где невежественная их глупость от епископов может быть сокрыта, и ни веру католическую язычникам не возвещают, ни сами правильной веры не имеют». О франкском епископе Адальберте рассказывают, что он соблазнял народ таким образом: ita ut cruces statuens in campis et oratoriola, illuc faciat populum concurrere, publicasque ecclesias relinquere (лат. «воздвигая кресты в полях и молитвенных домах, побуждал людей стекаться туда, оставляя общественные церкви»). Comp. Ер., 59, 67..

Однако священству приходилось терпеть пережитки язычества, чтобы не полность возмутить общественные порядки. Языческие институции политической природы не могли вызывать больших нападок, как и прочие, утвержденные весомым и благодетельным обычаем. Должны были сохраниться языческие обряды, связанные с законодательством, если клирики не стремились изменить и сам закон, заменив его римским правом, которым пользовались сами. Посему судебные собрания сохранили свою связь во времени и месте с языческими жертвоприношениями и празднествами[431]Grimm, Deutsche RechtsaltertImmer, pp. 793, 822., невзирая на то, что жертвы, прежде связывавшиеся с таковыми мероприятиями, были полностью прекращены. Подобным образом сохранились и языческие кары, хотя и в христианском обличье. Преступников следовало наказывать, и священство смирялось с сопровождавшими наказание языческими обрядами, ибо преступник был недостойным христианином[432]Например, когда преступников вешали вместе с волками или псами, что в более позднее время считалось особенно позорным. Grimm, Deutsche Rechtsalterthiimer, р. 685. Преступников хоронили на перекрестках дорог, исстари являвшихся местами языческих жертвоприношений, там же ставили и виселицы. Ibid., рр. 720, 683. В общем, такие обычаи при казни, как волочение преступника на коровьей шкуре, по всей видимости считались более позорными, поскольку первоначально принадлежали к числу языческих.. Равным образом бессильны были священники и в отношении языческих обрядов, практиковавшихся на поле сражения. Поэтому вторгшиеся в Италию христиане-франки, как мы уже знаем, совершали человеческие жертвоприношения, хотя в повседневной жизни столь бесчеловечный обряд уже давно вышел у них из употребления. Таким образом, часть язычества нашла себе путь в первые века христианства, или даже задержалась до более позднего времени, так как была освящена обычаем и законом. Там, где новообращенные в своей слепой ревностности пытались вторгнуться в общественные отношения, приятие христианства встречалось с множеством трудностей. Учение св. Килиана нашло отклик в душе франкского герцога Гозберта, однако когда святой осудил этого князя за брак с родственницей, ему пришлось заплатить жизнью за собственную самонадеянность. Христианство встретило сильное противодействие среди саксов, поскольку с принятием его была связана потеря старинного народного устроения[433]Müller, op. cit., р. 104..

Поскольку миссионерам приходилось соблюдать осторожность и истребить язычество одним махом они не могла, они часто вынуждены были приспосабливаться к языческим идеям, стараясь дать им христианский поворот. Можно привести множество примеров подобного приспособления. Например, христианские церкви воздвигались на местах, которые язычники считали священными[434]«Vita S. Agili Resbac», in Act. Bened., sec. 2, p. 317; «Vita S. Amandi», ibid, p. 715; «Vita Luidgeri» ap. Pertz, ii, p. 410; Gregor., Ai. Ep. ad Mellitum (Beda, H.E. , i, 30): «Dicite ei (Augustino) quid diu mecum de causa Anglorum cogitans tractavi: videlicet, quia fana idolorum destrui in eadem gente minime debeant; sed ea quae in ipsis sunt idola destruantur; aqua benedicta fiat, in eisdem fanis aspergatur, altaria construantur reliquiae ponantur; quia si fana eadem bene constructa sunt, necesse est ut a cultu daemonum in obsequium veri Dei debeant commutari, ut, dum gens ipsa eadem fana sua non videt destrui, de corde errorem deponat, et Deum verum cognoscens et adorans, ad loca quae consuevit familiarius concurrat» — (лат.) «Скажите ему (Августину) о том, что я понял, поразмышляв немало о делах англов: ясно, что храмы идольские, которые есть у этого народа, как можно менее должны разрушаться, хотя идолы, в них обретающиеся, и должны быть разрушены; пусть эти храмы окропляются благословенной водой, пусть сооружаются алтари и полагаются там реликвии, ибо, если храмы эти основательно построены, необходимо их переоборудовать для почитания истинного Бога, чтобы народ, видя храмы свои неразрушенными, исторг из сердца заблуждение и, познавая и почитая истинного Бога, приходил в те же места, ставшие для него привычными»., или же там по меньшей мере ставились кресты[435]Mone, Gesch. des Heidenthums , ii, 52. Schreiber, die Feen in Europa , p. 18., чтобы люди могли научиться видеть в них святыни в христианском смысле этого слова. Из поваленного Бонифацием дерева сделали кафедру, а из золотой змеи лангобардов отлили алтарные сосуды. Христианские праздники умышленно назначались на священные для язычников дни; языческие праздники при отмене некоторых обрядов были превращены в христианские[436]В процитированном Григорием письме далее сказано: «Et quia boves solent in sacrificio daemonum multos occidere, debet eis etiam in hac re aliqua sollemnitas immutari; ut die dedicationis, vel natalitiis sanctorum martyrum, quorum illic reliquae ponuntur, tabernacula sibi circa easdem ecclesias, quae ex fanis commutatae sunt, de ramis arborum faciant, et religiosis conviviis sollemnitatem celebrent; пес diabolo jam animalia immolent, sed ad laudem Dei in esu suo animalia occidant, et Donatori omnium de satietate sua gratias referant; ut dum eis aliqua exterius gaudia reservantur, ad interiora gaudia consentire facilius valeant. Nam duris mentibus simul omnia abscidere impossibile esse non dubium est; quia et is, qui summum locum ascendere nititur, gradibus vel passibus, non autem saltibus elevatur» — «И, поскольку сложился обычай приносить в жертву демонам множество быков, необходимо ввести видоизмененное празднество такого же рода, и пусть в тот день, когда отмечается память об освящении храма, или в дни памяти святых мучеников, чьи мощи там положены, делают себе из ветвей древесных кущи возле тех же самых церквей, которые перестроены из языческих храмов, и отмечают праздник религиозными пиршествами; уже не диаволу приносят в жертву животных, но во славу Божию в снедь себе умерщвляют их и Дарителю всяческих от изобилия своего воздают благодарность, дабы, сохраняя некую внешнюю радость, легче смогли бы сойтись в радости внутренней. Ведь нет сомнения, что грубым умам невозможно отказаться ото всего сразу; ибо тот, кто устремляется взойти на некое высочайшее место, поднимается ступенями или шагами, а не скачками».. Если такие компромиссы, с одной стороны, открывали дорогу христианству, с другой стороны, они затрудняли скорое и полное истребление язычества и приводили к примешиванию языческих идей и обрядов к христианским[437]Müller, op. cit., р. 106..

Этими обстоятельствами можно объяснить то, что язычество так и не было искоренено и что удивительная смесь язычества и христианства существовала не только в первые столетия после крещения, но и многочисленные следы языческих суеверий и обрядов дожили до сего дня среди простого народа. Даже в двенадцатом веке германское священство еще занималось искоренением пережитков язычества[438]Ibid, р. 108..

Миссионеры видели в языческих идолах и оказываемом им поклонении дьявольское заблуждение; они полагали, что таким образом нечистый сумел заставить людей поклоняться себе, и даже верили в то, что бесы обитают в изображениях богов и священных деревьях. То есть они не считали языческие божества несуществовавшими, но приписывали им реальное бытие и в известной мере сами опасались их. Посему старая религия представлялась язычникам как работа дьявола, и от новообращенных требовалось в первую очередь отречение от нечистого и его дел. И так в умах людей естественным образом возникло впечатление, что старые боги представляли собой всего лишь бесов; и если в первые века христианства кто-то усомнился во всесилии христианского Бога и возвращался к идолопоклонству, люди видели в таком отступничестве подчинение дьяволу. Этим рождены многочисленные истории о сделках с нечистым, совершая которые следовало отречься от Бога, Христа и Девы Марии, в точности так, как новообращенному христианину надлежало отречься от дьявола. То, что дьявол в таких историях часто замещал языческого бога, очевидно из того обстоятельства, что приношения ему должны были совершаться на перекрестках дорог, издревле служивших местами жертвоприношения[439]Müller, op. cit., p. 109. Отсюда пошли выражения «diabolo sacrificare», «diaboli in amorem vinum bibere» (лат. «приносить в жертву диаволу», «из любви к диаволу пить вино»). Дьяволу приносили в жертву черную курицу. См. vol. iii, р. 256. Harrys, No. 55. Temme, Sagen Pommerns, No. 233..

Однако само язычество содержало верования в существа, равным образом враждебные людям и богам, и в то же время обладавшие сверхъестественными силами, отчего помощь их часто оказывалась желательной. Мы еще увидим, как в народных сказках дьявол часто исполняет роль, которая в более подлинной традиции отведена племени великанов, и что он же не столь уж редко исполняет роль благих и благодетельных духов[440]Müller, op. cit., p. 110..

Не следует удивляться тому, что в народных повествованиях и верованиях Христос и святые часто заменяют персонажи древней мифологии[441]См. том iii.. Во многих преданиях, где в одном месте действует великан или дьявол, в другой местности рассказывается о Христе, Деве Марии или каком-либо святом. И если прежде пили за minne (память, воспоминание, любовь) богов[442]Готск., man (мн. ч. munum, pret . munda), я думаю, помню, откуда древневерхненехм. minna = minia, amor; miniân = minion, amare , помнить о возлюбленной. В старо-норв. существует man, munum, а также тгппг, memoria, minna, recordari . Подробности см. в Grimm, J., Deutsche Mythologie . op. cit., p. 52., теперь чашу поднимали в память или за любовь Христа и святых — за Иоанна Крестителя, Гертруду. И как прежде в заклинаниях и заклятиях призывали языческие божества, так после обращения стали призывать Христа и святых. Несколько религиозных обрядов сохранились и сделались в народной вере соединенными с праздниками или христианскими святыми, хотя первоначально прилагались к языческому божеству[443]Например, костры Иванова дня и обряды дня святого Мартина.. Подобным образом старинные языческие мифы были перенесены на христианских святых[444]Удивительным примером этого может послужить второе Мерзебургское заклинание в его нескольких вариантах. (Приведем его современный русский перевод: Пфол и Вотан Выехали в рощу. Тут Бальдеров жеребчик Вывихнул бабку. Заклинала Синтгунт С Сунною сестрицей. Заклинала Фрия С Фоллою сестрицей. Заклинал и Вотан. Заговор он ведал От полома кости, от потока Крови, от вывиха членов. Склейся кость с костью, Слейся кровь с кровью, К суставу сустав, Как слепленный, пристань. Пфол — одно из имен Бальдра; Сунна — богиня Солнца; Синтгунт — ее сестра; Фрия — одно из имен Фригг; Фолла — служанка Фригг. Перевод Б. Ярхо. — Примеч. ред.) , причем некоторые из них даже в позднейшей форме отдают откровенным язычеством, как, например, представление о том, что душа в первую ночь после отделения от тела является к св. Гертруде. То, что после обращения языческое почитание усопших смешивалось с христианским поклонением святым, мы уже видели из предыдущего изложения; так манера, в которой Кловис почитал св. Мартина, указывает на то, что он видел в нем скорее языческого бога, чем христианского святого. Неудивительно, что недавно обращенный король франков посылает к могиле святого как к оракулу, чтобы узнать о ходе затеянной им войны с визиготами[445]Gregor., Tur., ii, 37., и аналогичное превращение языческих прорицаний и метания жребия происходят повсюду[446]Müller, op. cit., p. 110. Conc. Autissiod. a. 578, c. 3. «Non licet ad sortilegos vel ad auguria respicere; nec ad sortes , quas sanctorum vocant, vel quas de ligno aut de pane faciunt, adspicere» — (лат.) «Не следует придавать значение предсказателям или пророчествам, а также благоговеть перед предсказаниями, которые приписывают святым, или которые делают на дереве либо на хлебе». В соответствии c Lex Frisionum , Tit. 14, на алтарь возлагали две небольших палочки, одна из которых была помечена крестом. Священник или невинный мальчик с молитвой брали одну из них..

Добавим теперь два примера, один из которых продемонстрирует, каким образом одна из упомянутых в Новом Завете персон сумела настолько глубоко проникнуть в на-. родные предания, что заняла место языческой богини, в то время как второй покажет, как языческий обряд через последовательные трансформации мог постепенно приобрести христианский характер.

Буркхард Вормсский[447]10, 1. (Из Cone. Ancyran. а. 314): «Ulud etiam non omittendum, quod quaedam sceleratae mulieres, retro post Satanam conversae, daemonum illusionibus et phantasmatibus seductae, credunt se et profitentur nocturnis horis cum Diana , paganorum dea, vel cum Herodiade et innumera multitudine mulierum equitare super quasdam bestias, et multa terrarum spatia intempestae noctis silentio pertransire, ejusque jussionibus velut dominae obedire, et certis noctibus ad ejus servitium evocari» — (лат.) «Не следует также упускать из виду, что некие преступные женщины, вновь обратившиеся к Сатане, совращенные демонскими иллюзиями и призраками, верят и заявляют, что они в ночные часы вместе с Дианой, богиней язычников, или с Иродиадой, и с бесчисленным количеством женщин скачут верхом на неких животных и великие пространства земель преодолевают в молчании глубокой ночи, ее повелениям, как владычицы, повинуются и в определенные ночи призываются к служению ей». сравнивает Иродиаду с Дианой. Женщины верили, что в ночные часы совершают с ней долгие путешествия на различных животных, повинуясь как госпоже и что в определенные ночи их призывают послужить ей. По словам епископа Вероны Ратхеруса (ум. 974 по Р.Х.), считалось, что третья часть мира была отдана в ее власть[448] Opera , edit. Balierini, р. 20. Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 260.. Автор Рейнарда сообщает нам, что она любила Иоанна Крестителя, однако ее отец, не одобрявший подобной любви, устроил так, чтобы святого обезглавили. Несчастная девица получила его голову, однако когда она покрывала голову слезами и поцелуями, голова поднялась в воздух и дуновением отбросила девицу, так что с тех пор она так и висит в воздухе. Только глухой ночью, пока не запоет петух, она опускается на дубы и орешины. Единственным утешением для нее является то, что под именем Фарайлдис ей покорна третья часть мира[449]Lenit honor luctum, minuit reverentia poenam, Pars hominum moestae tertia servit heroe. Quercubus et corylis a noctis parte secunda Usque nigri ad galli carmina prima sedet. Nunc ea nomen habet Pharaildis, Herodias ante Saltria, nec subiens nec subeunda pari. Почести утишили скорбь, смягчило кару уважение: Третья часть людей печальной служит героине. На дубах и на кустах орешника от второй части ночи Вплоть до первых песен черного петуха сидит она. Теперь ее имя Фарахильда, — прежде Иродиада Лесная, та, кто сопернику не подчиняется и не подчинится. (Как отмечает Я. Гримм в «Тевтонской мифологии», гл. 13, в этом сюжете соединились античные представления о богине Диане, народные христианские предания об Иродиаде и образ Фарахильды /вар.: Фараильда, Ферельда/; последнее имя носила фламандская святая VII в., в чьем Житии нашли отражение дохристианские представления о божественной покровительнице животных; это имя, по-видимому, сближалось с легендами о Фрау Хольде и Дикой Охоте. — Примеч. ред .) Reinardus , i, 1159–1164. Müller, op. cit., p. 112; Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 262..

То, что языческие религиозные обряды постепенно стали основанием для христианских суеверий, станет ясно из нижеследующего. В язычестве римлян и германцев было принято обносить символ божества вокруг полей, чтобы сделать их плодородными. В более позднее время с такой же целью поля обносили изображением святого или его символом[450]Eccard, Franc. Orient ., i, p. 437.. Так в Альбтале в соответствии с народным верованием поля обносили посохом св. Магнуса, чтобы изгнать с них полевых мышей. В области Фрайбурга тот же самый посох использовался для уничтожения гусениц[451]Müller, op. cit., p. 113. Act. Sanct ., ii, p. 774. «In agrum Friburg, quod est in Brisgoia circumjectum, aliquot annis adeo copiosa saeviterque grassata erant insecta,ut vix jam herbae quid excresceret, sed omnia veluti nimiis solibus torrida ruberent. Motus diuturno hoc malo urbis ejus magistratus enixe petiit, ut adversus diros vermes afferretur sacra cambatta. Quae ubi allata est a quodam S. Magni coenobita, eaque campi prataque illa lustrata , eodem adhuc anno, qui seculi hujus fuit xi (1711), tellus laeto herbarum vigore convestiri; vermes pars migrare alio, pars emori. Ut tanti beneficii perennaret memoria, decreverere Friburgenses posthac na talem S. Magni habere sacrum et festum». — (лат.) «На область Фрибург, что в округе Брисгойя, некогда в изобилии напали свирепые насекомые, так что едва всходила какая-нибудь трава, как вся она краснела, будто иссушенная чрезмерным солнечным зноем. Побуждаемый затяжным этим злом, магистрат этого города настоятельно потребовал, чтобы против ужасных червей начали священную войну. Провел же ее некий монах святого Магнуса, и когда освящены были эти поля и луга, то в тот же год, от начала того века одиннадцатый (1711), земля оделась роскошной силой трав; часть червей перебралась в другие места, а часть умерла. И чтобы сохранилась память об этом благодеянии, жители Фрибурга впоследствии сделали день рождения святого Магнуса особо чтимым и праздничным». Comp. Schreiber’s Taschenbuch fur Geschichte und Alterthum in Siiddeutschland, 1839, p. 329..

Из упомянутых ранее божеств, похоже, только один Водан уцелел на севере Германии. Из приведенного ниже описания обрядов следует, что его считали богом, в чьей власти было созревание полевых плодов.

В Мекленбурге прежде существовал обычай, заканчивая уборку ржи, оставлять в конце всякого поля узкую полоску несжатого злака; жнецы сплетали колосья вместе и обрызгивали их. Потом они обходили сноп вокруг, снимали шляпы, поднимали косы и трижды призывали Водана следующими стихами:

Итак, оставленный сноп для коня бога являлся простой жертвой подателю урожая. В имениях знатных и зажиточных было принято после уборки ржи раздавать Водель-пиво. По средам — в день Водана — люди не выходили работать на льяное поле и не сеяли льна, чтобы конь бога, который часто проезжает по полям, не затоптал его[452]Müller, op. cit., p. 115,.

С данным обычаем можно сопоставить принятый в Марке. По соседству с прежде существовавшим монастырем Диездорф, во время уборки ржи на каждом поле оставляли стоящим сноп, который назывался Vergodendeel’s Struus. Когда жатва заканчивалась, люди в праздничных нарядах выходили с музыкой на поле, перевязывали этот сноп пестрой лентой, перепрыгивали через него и плясали. Наконец, главный среди жнецов срезал этот пук своей косой и бросал к прочим снопам. Таким образом, обходили все поля и возвращались в деревню, распевая: «Nun danket alle Gott» (нем. «Ныне славится всякий Бог»), а потом шли от фермы к ферме, около каждой повторяя жатвенные строки. Праздник урожая носит имя Vergodendeel, что, как утверждают, означает отдых после тяжелой жатвы, и его следует встречать вместе с жителями соседних деревень. Из нескольких жатвенных песен мы выбрали следующую:

Поскольку сходство между обрядами здесь и в Мекленбурге очевидно, «Vergodendeels struus» можно без всяких колебаний истолковать как Fro Goden deels struus , то есть как strauss , клок, который Fro (Господь) Воден получает как свою долю[455]Здесь следует учитывать диалектную форму Gwodan ( Goden ). На Эльбе Бодана до сих пор именуют Fru Wod . Lisch, Meklenb. Jahrb. 2,133.. Посему аналогичный праздник, справляемый в Нижней Саксонии, на котором поминают Fru Gaue , может относиться к Водану. Когда жнецы косят рожь, они оставляют стоять несколько соломин, переплетают их цветами, а после завершения трудов собираются вокруг стоящего пучка, берутся за колосья и кричат:

Не вызовет особого удивления то, что за неопределенностью позднего народного предания это обращение[456]Goth. Frauja, dominus , господин, откуда современное обращение женского рода Frau, Fru, domina , госпожа. Форма мужского рода более не существует. впоследствии было переадресовано божеству женского рода.

Имена прочих богов изгладились из памяти людей. Быть может, слабые следы прежнего поклонения Донару (Тору) еще сохранялись в обрядах, так в Мекленбурге сельские жители считали, что в день Тора, вторник, нельзя производить ряд работ, например собирать хмель и др.[457]Müller, op. cit., р. 116.

Из богинь жена Бодана, Фригг, еще в относительно недавние времена обитала в народных преданиях Нижней Саксонии под именем Фру Фрекке (Fru Frecke) [458]Eccard, de Orig. Germ., p. 398: «Celebratur in plebe Saxonica Fru Freche, cui eadem munia tribuuntur, quae Superiores Saxones Holdae suae adscribunt» (лат. «Почитается в народе саксов Фру Фреке, которой воздаются те же почести, что старейшины саксов приписывают своей Хольде»). , однако в настоящее время как будто вообще позабыта. В округе Дента, Йоркшир, селяне в соответствии с временами года, а особенно осенью устраивают шествия и исполняют старинные пляски, одна из которых называется пляской великанов. Главного великана они зовут Воденом, а его жену Фриггой. Главной особенностью зрелища являются два меча, которыми машут вокруг шеи мальчика и ударяют друг о друга, не причиняя ему вреда[459]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., p. 280, из сообщения Kemble. Müller, op. cit., p. 121..

Однако в народных преданиях Германии еще жива память о нескольких женских божествах, отсутствующих в скандинавской системе. Богини могут дольше задерживаться в людской памяти, поскольку почитание их имело значение для узкого домашнего круга. Однако облик их в результате воздействия времени и христианства настолько деградирует, что теперь они фигурируют скорее в качестве жутких призрачных созданий, чем богинь. Нельзя установить, являются ли правильными сами их имена, или они возникли из имен вторичных или эпитетов, а также не совпадают ли некоторые из них, являющиеся сейчас под различными именами, на что намекает удивительное сходство преданий. Нам остается лишь повторить то, что говорит о них народное предание[460]Müller, op. cit., p. 121..

Фрау Хольда или Холле до сих пор обитает в тюрингских и гессенских преданиях и в повествованиях Марки и Франконии. Имя этой богини толкуется или как добрая (holde), или как темная, тайная[461]Слово это связано или с hold , благосклонный, добрый, старонорв. hollr , или со старонорв. hulda , мрак, тьма. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 249.. Она представлена как существо, ведающее воздушными явлениями, дарующее плодородие земле, властвующее над сельскими работами и прядением. Также выступает она и в качестве связанного с водой божества, поскольку обитает в источниках и прудах и, в частности, в расположенном в Майссене Холлентейхе, получившем свое название от ее имени. Воды ее источника даруют детей, а окунающиеся в них женщины делаются здоровыми и чадородными. Однако она забирает к себе утонувших и в таковом качестве является богиней потустороннего мира, о чем свидетельствует предание, указывающее в качестве места ее пребывания на горы[462]Например, Хорсельберг возле Айзенаха., где, как мы еще увидим, обитают души усопших. Учитывая столь многообразные и важные функции, в языческие времена Хольда, вне сомнения, представляла собой божество весьма высокого ранга. Другие связанные с нею предания более непонятны и едва поддаются толкованию. Буркхард Вормсский (р. 194а) упоминает о народном предании, согласно которому некоторые женщины в определенную ночь ездили вместе с ней на различных животных, составляя ее свиту, в соответствии с чем она занимает место Дианы и Иродиады, и в Тюрингии до сих пор верят в то, что ведьмы ездят вместе с Холле на Хорсельберг, и что, подобно Водану, она возглавляет Дикую Рать. Рассказывают также, что волосы ее всклокочены и торчат во все стороны.

Богине этой посвящены два праздника, один из которых происходит на двенадцатую после Рождества ночь, когда богиня совершает свою поездку; другой празднуется во время Масленницы, когда она возвращается[463]Müller, op. cit., p. 122. О норвежской Хулдре или Хуле см. далее..

Фрау Берхта особенно сродни верхнегерманским народностям, а также обитателям Австрии, Баварии, Швабии, Эльзаса, Швейцарии и некоторых областей Тюрингии и Франконии. В народном представлении она деградировала в еще большей степени, чем Хольда. Она также является в Святки в виде лохматой женщины, чтобы наказать грешников; в честь ее надлежит есть рыбу и овсяную кашу (Brei) [464]Тем, кто ел другую пищу, кроме ее праздничных блюд, она вспарывает животы, достает запретные кушанья и зашивает обратно — плугом и железной цепью. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, No. 268; Abergi., No. 525., и вся шерсть должна быть спрядена с прялок. Кроме того, она является королевой «Heimchen» (маленьких элементарных духов), которые, увлажняя поля, делают почву плодородной, сама же она вспахивает землю под ее поверхностью, таким образом проявляя свойства богини земли, подательницы плодородия[465]Müller, op. cit., p. 124.. Тем, кто починит ее колесницу, она дарит щепки, которые оказываются золотом[466]Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 252..

Между Берхтой и Холле существует значительное сходство, хотя идентичность их крайне сомнительна, поскольку они принадлежат различным германским народностям. Имя Берхта (Berchta, Berhta, Perahta, Bettha) означает великолепная, сияющая , что можно сравнить с валлийским существительным berths совершенство, красота, и прилагательным berth , прекрасный, богатый. Поскольку богиня эта присутствует только на юге Германии, возможно, что она перешла от кельтов к германским народам. Мы не станем этого утверждать, хотя стоит заметить, что имя ее присутствует также во французской героической традиции. Берта с большой или гусиной ногой согласно преданию была дочерью Флори и Бланшфлор, женой Пипина и матерью Карла Великого. Во Франции фразой «это было, когда Берта пряла» обозначают давно прошедшее время. Было принято также клясться колесом прялки reine pedauque [467]«Au temps que la reine Berthe filait»; по-итальянски «nei tempo ove Berta filava или non e piu il tempo ehe Berta filava». Cp. Altdeutsche Wälder, 3, 47, 48. Roman de Berte as Grans Pies, edit. P. Paris, pref. pp. iii, iv. В другом месте ее называют Фрау «Precht mit der langen nas». See Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., pp. 250–260. .

В германских преданиях именем Берхты зовут ту Белую Даму, которая появляется во многих домах перед смертью члена семьи и, как мы уже видели, считается прародительницей умирающего. Иногда по ночам видят, как она баюкает детей, чем напоминает кельтскую фейри. В других, более распространенных преданиях Белая Дама представляет собой завороженную или заколдованную девицу, которая каждый седьмой год появляется возле некоторой горы или замка, показывает сокровища и дожидается освобождения[468]Ее также зовут Берхтой. См. в Harrys, i, No. 3, «Die schöne Bertha von Schweckhäuserberge».. Иногда ее видят причесывающей свои длинные локоны или сушащей лен. Некоторые считают, что, подобно Хулдре, она изуродована хвостом. Дама эта носит белое или наполовину белое, наполовину черное платье; на ногах ее желтые или зеленые туфли. Обыкновенно в руке ее находится связка ключей, иногда цветы или золотая прялка. Это предание явным образом указывает на богиню, властвующую над жизнью и смертью и над домашним хозяйством; хотя искрящийся покров, наброшенный на нее народным преданием, не позволяет нам точнее определить ее природу[469]Müller, op. cit., p. 126..

В предании Альтмарка обитает другая богиня — Фрау Харке, о которой рассказывают, что двенадцать святочных ночей она объезжает страну, и если к двенадцатому дню девицы не спрядут весь лен, она царапает их или пачкает колесо прялки. О ней прежде рассказывали много больше. Гобелин Персона ( Gobelinus Persona) сообщал, что Фрау Хера в Святки летает по воздуху и распространяет изобилие[470]Cosmodrom. Act. vi, Meibom. Scriptt. Rer. Germ, i, p. 235: «Inter, festum Nativitatis Christi ad festum Epiphaniae Domini, domina Hera volat per aëra. Dicebant vulgares praedicto tempore: Vrowe Hera, seu corrupto nomine Vro Here de vlughet, et credebant illam sibi conferre rerum temporalium abundantiam» — (лат.) «Между праздником Рождества Христова и праздником Богоявления Господня владычица Гера летает по воздуху. В народе ее в преждереченное время называли Фрове Гера, или в искаженной форме, Фро Гере де флугет /»летучая». — Примеч. ред./ и верили, что она им приносит изобилие бренных вещей».. Поскольку таковое повествование указывает на богиню земли, не существует сомнений в том, что Эрсе ( Егсе )[471]Thorpe, Analecta Anglo-Saxonica , ρ. 116, 2nd edit. Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. exxix. Erce, Erce, Erce, Эрсе, Эрсе, Эрсе, eordan modor, etc., матерь земли и т. д., называющаяся матерью земли в англосаксонском заклинании, использовавшемся для удобрения земли, идентична ей[472]Müller, op. cit., p. 127..

В народных германских преданиях называются и другие женские имена, однако они окутаны куда большим мраком, чем только что названные. Верре, домом которой является Войгтланд, подобно Фрау Холле, в Рождественский Сочельник инспектирует прядильщиц и, если на прялках остается лен, пачкает его. Подобно Берхте, она вспарывает тела тех, кто не ел овсянку. Стемпе топчет тех детей, которые плохо едят в первый день Нового года. Страггеле появляется в Люцерне в среду накануне Рождества и дразнит девиц, если те не спряли дневное задание[473]Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., pp. 251, 255; Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , p.269.. Ванне Текла (Wanne Thekla) в Нидерландах считается королевой эльфов и колдунов. Предание о ней, вероятно, имеет кельтское происхождение, как, наверно, и следующее. Домина Абундия (Abundia) или Дама Хабонда ( Habonde ), упоминаемая Гийомом ( Guilielmus) Альвернусом, епископом Парижа (ум. в 1248 Р.Х.)[474] Opera , Paris, 1674, i, 1036, 1066, 1068., также фигурирующим в Романе о Розе [475]Edit. Méon, vv, 18622, sqq. , как утверждают, в некоторые ночи в сопровождении других женщин, также именуемых Доминами и одетых в белое[476]Nymphae albae, dominae bonae, dominae nocturnae (лат. «белые нимфы, владычицы благие, владычицы ночные»). Wolf, Niederl. Sagen., No. 231., посещает дома и отведывает приготовленных для них блюд. Их появление в доме является знаком удачи и преуспевания. В этих облаченных в белые одежды фигурах мы немедленно узнаем кельтских фейри. Имя Хабундия ( Habundia ) никак не связано с латинским abundantia , от которого производил его Гийом Альвернус[477]Müller, op. cit., p. 129..

Рядом с Хабундией Гийом Альвернус ставит Сатию (, Satia ), имя которой он производит от satietas (лат. «достаточность, изобилие»). Богиня Бенсозия (Bensozia), которую консеранский епископ Аугериус ( Augerius episcopus Conseranus) обвиняет в том, что женщины ездили с ней по ночам, как и с Иродиадой, Дианой и Хольдой, может быть идентична с Сатией, и имя последней может являться сокращением от Бенсозии[478]Ibid., p. 130..

Таковы основные остатки представлений о языческих божествах, сохранившиеся в христианское время. Кроме них, мы находим только следы живого восприятия природы, характерного для германцев с самых отдаленных времен. Солнце и Луна всегда воспринимались как отдельные сущности, к ним обращались со словами Фрау и Херр (Domina и Dominus , лат. «госпожа и господин»)[479]В германских языках солнце женского рода, а луна — мужского. и поклонялись с коленопреклонением[480] Vita Eligii, ii, 16: Nullus dominos solem aut lunam vocet (лат. «Никто пусть не называет владыками Солнце или Луну»). Nie. Magni de Gawe de Superstitionibus (написано в 1415: cp.: Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit, p. xliv): Itaque hodie inveniuntur homines. qui cum novilunium primo viderint, flexis genibus adorant, vel deposito capucio vel pileo inclinato capite honorant alloquen et suscipiendo. Immo etiam plures jejunant ipso die novilunii (лат. «Ведь и ныне находятся люди…которые, как только увидят, что наступило новолуние, молятся, склонив колени, или же, сняв капюшон либо шапку, преклонив голову, воздают почести, взывая и подхватывая обращение. Более того, некоторые соблюдают пост в этот самый день новолуния»). См. также: Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., p. 668, и Abergi ., № 112: «Если, отправляясь в постель, женщина поклонится звездам небесным, ни ястреб, ни коршун не украдут у нее цыпленка».. С некоторыми животными, такими, как кошки, было связано представление о призрачном и магическохм мире; другие, например кукушки, были наделены даром пророчества, третьи, змеи, влияли на счастье людей или считались священными и неприкосновенными. Деревья также, даже в самое позднее время, считались одушевленными созданиями, по каковой причине к ним обращались со словом Фрау или же считалось, что в них обитало особое создание, которому надлежало оказывать почтение[481]Müller, op. cit., ρ. 130..

В отношении процессий и праздников, претендующих на языческое происхождение, мы можем ограничиться только кратким упоминанием.

Если в соответствии с Тацитом изваяние богини Нертус в повозке провозили в праздничной процессии по нескольким регионам, то в христианские времена, особенно весной, мы встречаемся с обрядами, основной чертой которых было шествие или процессия. Такие праздничные процессии проходят через город, деревню или через несколько местностей, или вокруг полей общины, или около межи или границы. В подобных случаях часто носили с собой некоторый символ, либо изображение животного, имеющего отношение к какому-нибудь божеству, или какой-нибудь предмет. Здесь можно вспомнить шествие, проведенное в 1133 году полностью в языческом духе, невзирая на жесткое противостояние священства. В лесу возле Инды[482]Инден расположен в земле Ялих (Jälich), впоследствии Корнелимюнстер. соорудили корабль и поставили его на колеса; впряженные в судно ткачи протащили его через Эксля-Шапель, Маастрихт, Тонгре (Tongres), Луз (Looz) и другие земли, где все встречали его с великой радостью, и шествие сопровождали толпы с песнями и плясками. Празднество продлилось двенадцать дней. Тот, кто касался судна, за исключением влекущих корабль ткачей, каковое дело считалось у них позорным, должен был принести обет или искупить себя другим способом[483]Подробное описание этого обета см. в Grimm, J., Deutsche Mythologie , ορ. cit. pp. 237, sqq.. Этот обычай сохранился в Германии до существенно более позднего времени, о чем свидетельствует протокол городского совета Ульма, датированный кануном праздника Св. Николая, 1330, запрещавший шествия с плугом или кораблем. Отмеченная Тацитом связь между упомянутым обычаем и поклонением Исиде, символом которой являлся корабль, кажется в высшей степени вероятной; во всяком случае, шествие было связано с богиней, так как, следуя оригинальному повествованию, женщины принимали в нем участие с вакханальной распущенностью[484]Müller, op. cit., p. 133. Rodolfi Chron. AbbatiaeS. Trudonis, lib. ix, «Sub fugitiva adhuc luce diei imminente luna, matronarum catervae abjecto femineo pudore audientes strepitum hujus vanitatis, sparsis capillis de stratis suis exiliebant, aliae seminudae, aliae simplice tantum clamide circumdutae, chorosque ducentibus circa navim impudenter irrumpendo se admiscebant» — (лат.) «Доныне, когда уходил свет дня, при Луне, толпы матрон, отбросив женский стыд, заслышав шум этой суеты, с распущенными волосами вскакивали с постели, иные полунагие, иные просто в развевающихся одеждах, и вокруг корабля соединялись в хороводы в бесстыдном возбуждении»..

Сохранились упоминания о шествии с плугом во время Масленицы в других областях Германии, а имнно на Рейне, в Верхней Саксонии и Франконии, с достойным внимания дополнением, что молодых незамужних женщин или сажали на плуг, или заставляли тащить его[485]Muuller, op. cit., р. 134..

Другая процессия, происходившая под названием изгнание Смерти (зимы), прежде происходила около Преполовения Великого поста, обыкновенно в воскресенье четвертой, а иногда и третьей недели, во Франконии и Тюрингии, а также в Майссене, Войгтланде, Лузатии и Силезии.

Дети с песнями носили по селению сделанную из соломы или дерева фигуру или куклу, в коробке или на шесте, а потом сжигали ее или топили в воде. Вместо этой фигуры назад в селение приносили елку. Если на пути шествия попадалась домашняя скотина, ее били палками, полагая, что таким образом сделают производительной[486]Müller, op. cit., p. 135..

В других местах начало прекрасного времени года представлялось как вход в землю благодетельного божества. В Тюрингии на третий день Троицыной недели молодого крестьянина, называвшегося зеленым человеком или латуковым королем , в лесу прятали в зеленые ветви, сажали на коня и посреди общего ликования провожали в деревню, где собиралось все ее население. Шульце (старшина или мэр) должен был тогда с трех раз догадаться, кто именно укрыт под ветвями. Не угадав, он должен был выставить изрядное количество пива — которое выставлял и в противоположном случае. К тому же классу относится шествие Майского Графа, (также Майского Короля или Короля Цветов), которое прежде проводилось с великим ликованием обыкновенно первого мая, не только в Нижней Германии, но и в Дании и Швеции. В сопровождении изрядной толпы украшенный венками и цветами Майский Граф торжественно проходил через несколько районов, где его встречали юные девицы, плясавшие вокруг него; одну из них он называл Майской Королевой[487]Müller, op. cit., p. 139.).

Мы завершим этот набросок коротким описанием некоторых других языческих обычаев.

По всей Германии принято жечь костры в некоторые дни, то есть на Пасху и Иванов день (День Середины лета), реже огни зажигают на Рождество и Михайлов день. В Нижней Германии чаще жгут костры на Пасху, обыкновенно на холмах; в то время как на юге Германии костры чаще всего зажигают на Иванов день, прежде это делали на рыночной площади или перед городскими воротами. Связанные с этими кострами обряды все более и более покрываются забвением. В прежнее время все, молодые и старые, знатные и беднота, относились к ним как к великому празднику. Предмет этих обрядов имел, вне сомнения, аграрный характер, поскольку и сейчас считается, что земля будет плодородна там, куда достигают лучи пасхального костра, и зерно уродится в изобилии. Костры эти в соответствии с прежними верованиями способствуют сохранению жизни и здоровья тех, кто вступает в контакт с пламенем. Поэтому люди плясали возле Купальских костров или прыгали через них и прогоняли своих домашних животных. Угли и пепел Пасхального костра старательно собирали и хранили в качестве лекарства для скота. Аналогичным образом было принято прогонять больных животных через особые костры, звавшиеся потребными (Notfeuer), которые при соблюдении специальных обрядов разводили с помощью добытого трением огня[488] Indie. Superst ., c. 15. De igne fricato de ligno (лат. «Об огне, добытом из дерева трением»).; в связи с этим костры Иванова дня следует считать потребными кострами, зажигаемыми в определенную пору. Огонь является священным, очищающим и благотворным элементом, уносящим всякое несовершенство[489]Müller, op. cit., р. 141. Связанные с этими кострами подробности см. в Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., pp. 570–594. Стоит обратить особенное внимание на применение тележного колеса, вращением которого зажигается потребный огонь. В некоторых местах горящее колесо Пасхального костра скатывается вниз с горы. В Марке тележное колесо поджигают и пляшут вокруг него. Колесо также вешают над дверью дома ради процветания скота. Märk. Sagen , р. 362. Cp.: Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit. Abergly No. 307: «Тот, кто повесит колесо над своей дверью, будет счастлив в своем доме». Обычай зажигать священные костры в некоторые дни распространен почти по всей Европе и был известен Античности, особенно в Италии. Кельты зажигали такие костры первого мая, посвящая их богу Белу (посему праздник с тех пор зовется Бельтан), и первого ноября — богу Сиге (Sighe). Leo, Malb. Gl> i, 33. Однако неясно, имеет ли потребный огонь кельтское происхождение. «Костры, которые [шотландские] горцы зажигают первого мая, согласно обычаю, унаследованному от языческих времен, называются Белыпаново Древо. Праздник этот отмечают с различными суеверными обрядами на севере Шотландии и в Уэльсе». Scott’s Minstrelsy, iii, р. 324..

Аналогичной спасительной силой в соответствии с бытующими до сих пор народными верованиями обладает вода, особенно если ее набрали в безмолвии в определенную праздничную ночь, например купальскую или Рождественскую, из известных источников, прежде посвященных какому-нибудь божеству. Умывшийся такой водой будет здоровым и красивым весь год[490]Müller, op. cit., p. 143..

Необходимо сказать несколько слов о смерти и бытии душ после нее. Пережитки языческих верований проступают то тут, то там даже в христианском представлении об аде. К ним можно отнести представление о том, что дьявол обитает на севере[491]Caedmon, p. 3, 1. 8. 5.; скандинавы также располагали свой потусторонний мир на севере. В соответствии с некоторыми преданиями к воротам ада ведут длинные подземные коридоры; в самой середине ада находится связанный дьявол, подобный скованному в нижнем мире Утгардалоки (Ut gart hi locus)[492]Saxo, op. cit., p. 431 edit. Müller.. В соответствии с другим преданием император Карл, которого относил в ад ангел, миновал на своем пути много долин, полных огненных потоков, что соответствует скандинавскому представлению о том, что путь к Хель пролегает по глубоким долинам, посреди которых течет поток Хвергельмир. Народные сказки также рассказывают о том, как надлежит перебираться через воду, прежде чем очутишься в аду[493]Grimm, J. & W., Kinder - und Hausmärchen , op. cit., No. 29. Müller, op. cit., p. 389.. Судя по всему, согласно народным верованиям скандинавы предполагали, что души усопших обитают внутри гор. Мысль эта часто обнаруживается в Исландских сагах и, должно быть, имела прежде широкое распространение, поскольку сохранилась до сего дня даже в Германии. Некоторые горы Германии считаются обителью проклятых душ. Одной из таких гор является Хорсельберг возле Эйзенаха, где находится обитель Фрау Холле; другая — сказочная Венусберг, в которой гостит Тангейзер и перед которой сидит верный страж Экхальт[494]Связь преданий о Фрау Венус и Хольде является неоспоримой. Некоторые считают Венусберг тождественной горе Хорсельберг, в которой находится двор Фрау Холле. Перед горой Венусберг — согласно предисловию к Хельденбух, — сидит верный Экхард и предупреждает людей; он также выезжает и предупреждает народ о Дикой Охоте. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , No. 7. Предание о горе Венусберг впервые появляется в памятниках четырнадцатого века.. Рассказывают, что герои прежних времен были унесены еще в несколько гор. Так император Фридрих Барбаросса сидит в Кифгайзере за каменным столом; борода его охватывает стол двумя кольцами; пробудится[495]Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , Nos. 23, 296. Comp. Bechstein, Ίhiir Sagenschatz, 49–54. See also vol. iii. pp. 101, sqq . В соответствии с другим преданием император Фридрих сидит в горной пещере возле Кайзерслаутерна. он, когда колец станет три. Император Карл сидит в Оденберге или Унтерберге[496]Grimm, J. & W., Deutsche Sagen _y Nos. 26, 28. Mones Anzeiger , 4. 409. О Ведекинде также рассказывают, что он будет пребывать в Вестфалии, в горе под названием Ди Бабилоние, пока не придет его время. Redecker, Westf. Sagen, No. 21. Аналогичные предания см. в Grimm. J. & W., Deutsche Sagen, Nos. 106, 207, и в Mones Anzeiger , 5, 174., безымянный 6 — 8534 Торп император находится и в горе Гуккенберг, что возле Франкишегемюнден[497]Müller, op. cit., p. 396.. Почти все описания посмертного отдыха душ сходятся в том, что потусторонний мир мыслится расположенным в недрах земли, то есть внутри гор или на дне вод, и что представляет он собой обширное место, в котором усопших принимает некоторое божественное по природе создание. В то же самое время существовало также верование в то, что усопшие каким-то образом продолжают жить в своих могилах, что они могут быть довольными и печальными, и слышат голоса позвавших их — к чему мы еще вернемся, — что находится в полном противоречии с прочими представлениями; однако, во-первых, язычество легко примирялось с подобными противоречиями, и во-вторых, глубина могилы связывала с потусторонним миром, расположенным в недрах земли. Таким образом, с одной стороны, считалось, что усопшие сохраняют телесный облик таким, как он был на земле, утратив, впрочем, свежесть жизни, с другой стороны, нет недостатка в отрывках, согласно которым отделившейся от тела душе приписывается особая форма[498]Müller, op. cit., p. 401..

Так же как горы, согласно языческим народным верованиям, являлись местами посмертного отдыха, подобным образом считалось, что глубины водоемов являются обителью отошедших душ. Однако верование это особым образом касалось душ утопленников, являвшихся в обитель Никсы или морской богини Ран. В то же самое время глубины вод воспринимались вообще как иной мир. По этой причине те из покойников, кого согласно народным преданиям унесли в горы, также предположительно обитают в источниках и водоемах[499]Так про императора Карла рассказывают, что он почиет в источнике возле Нюрнберга. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , No. 22.; по всей Германии рассказывают об ушедших под воду городах и замках, которые иногда можно увидеть на дне, что, вероятно, связано с этой идеей. Стоит обратить особенное внимание на то, что под водой якобы находятся прекрасные сады[500]Так у Фрау Холлы под водой в принадлежащем ей водоеме есть сад, поставляющий к ее столу все виды плодов. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, No. 4. Comp. 13, 291, и Grimm, J. & W., Kinder- und Hausmärchen, op. cit., No. 24.. Еще более широко распространено предание о находящихся на дне зеленых лугах, служащих местом пребывания душ[501]Grimm, J. & W., Kinder- und Hausmärchen , op. cit., No. 61. Wolf. Niederl. Sagen, No. 506.. В старинном германском сказании говорится, что на эти луга нет входа самоубийцам[502]Flore, 19b., согласно чему они обитают в особенной части потустороннего мира[503]Müller, op. cit., p. 399.

.

Считалось, что душа имеет облик птицы. Даже в Сэмундовой Эдде сказано, что в потустороннем мире летают опаленные птицы, некогда являвшиеся душами[504]Frâ thvi er at segja, hvat ek fyrst um så, tha ek var i kvölheima kominn: svidnir fuglar, er sålir våru, flugu svå margir sem my. Solarljod, Str. 53. Следует, однако, напомнить, что Solarljod является христианской поэмой, хотя и составленной в то время, когда на Севере еще доминировало язычество., то же самое представление нередко проявляется и в народных сказках. Дух убитой матери приплывает в утином обличье, или душа сидит на могиле в виде птицы; убитый младший брат скачет мелкой пичужкой, брошенная в воду девушка поднимается в воздух белой уткой[505]Grimm, J. & W., Kinder - und Hausmärchen , op. cit., Nos. 11, 13, 21, 47, 96, 135.. Частые превращения в лебедей, голубей и воронов[506]Grimm, J. & W., Kinder- und Hausmärchen , op. cit., Nos. 9, 25, 49, 93, 193, pp. 103, 221. восходят к тому же самому представлению: души эти принадлежат убитым, каковое народная сказка смягчает, заменяя смерть превращением. С этим верованием следует связать суеверное правило, согласно которому после смерти человека следует отворить окна в доме, чтобы душа могла вылететь на свободу[507]Müller, op. cit., p. 402; Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., AbergL Nos. 191, 664; Kuhn, Märk. Sagen, p. 367..

Из народных преданий мы также узнаем, что душа имеет облик змеи. Говорят, что змея выползает из уст спящего человека и удаляется от него; то, что видит она или то, что случается с ней на пути, спящий видит во сне[508]Когда вскрыли могилу Карла Мартелла, в ней оказалась большая змея; во всяком случае, так говорится в предании, которое далее рассказывает нам, что, истощив свои сокровища, он отдал на пропитание своим рыцарям десятую часть, полагавшуюся церкви. О змее рассказывает епископ Орлеана св. Эухерий. См. Wolf. Niederl. Sagen, No. 68. В соответствии с другими преданиями душа исходит изо рта спящего в виде бабочки, ласки или мыши. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, Nos. 247, 255; Grimm, J., Deutsche Mythologie, op. cit., pp. 789, 1036. Гете упоминает подобное суеверие в своем Фаусте: Ach! mitten im Gesänge sprang Ах! Посреди песни Ein rothes Mäuschen ihr aus dem Munde. Рыжая мышка выскочила из ее рта. . Если помешать ей вернуться, человек умрет. В соответствии с другими преданиями душа могла иметь облик цветка — лилии или белой розы[509]См. р. 631. Grimm, J. & W., Kinder- und Hausmarchen, op. cit., Nos. 9, 85. Народные сказки также рассказывают нам о людях, превращенных в лилии и другие цветы. Grimm, J. & W., Kinder - und Hausmärchen, op. cit., Nos. 56, 76. На стуле того, кто скоро умрет, появляется белая роза или лилия. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, Nos. 263, 264; Harrys, i, p. 76. Из могили несправедливо казненного вырастают белые лилии как знак невиновности; из могилы девушки вырастают три лилии, которые может сорвать только ее возлюбленный; на могилах влюбленных вырастают цветущие кусты, переплетающиеся ветвями. В шведских балладах из могил также вырастают лилии и липы. В шотландской балладе о Прекрасной Маргарет и Милом Вильяме сказано:

См. также историю Акселя и Вальдборг рр. 258–260, где речь идет о кленах..

Представления эти можно считать пережитками верования в переселение душ, в соответствии с которым душа после отделения от тела переходит в животное или даже в неодушевленный объект. Более символичным является верование в то, что душа предстает в виде света. Отсюда идет представление о том, что ignes fatui (блуждающие огни), появляющиеся по ночам над болотами, являются душами усопших. Тот, кто во время жизни обманом переставлял межи, должен после смерти скитаться в виде болотного огонька или пламени[510]Müller, op. dt., р. 404. См. примеры этого суеверия passim ..

В соответствии с хорошо известным народным преданием под землей существует пещера, где горит неисчислимое множество огней: эти свечи воплощают в себе жизнь смертного люда. Когда эта свеча догорает, жизнь связанного с ней человека заканчивается, и он предается в руки Смерти[511]См. Grimm, J. & W., Kinder - und Hausmärchen , op. cit., No. 44. Müller, op. cit., p. 404. To же самое представление заложено в народных суевериях. В крещенский сочельник все огни в доме должны быть потушены, чтобы никто не умер. Grimm, Abergl., Nos. 421, 468. В Альбтале родственники невесты в день венчания во время службы держат в руках трижды перекрученную свечу: тот, чья свеча догорит первой, первым и умрет. Schreiber. Taschenbuch , 1839, р. 325..

Но как души усопших оказываются в определенном им обиталище? Германское предание утверждает, что души людей после смерти принимают гномы. В средневерхненемецких стихотворениях, а также в народных верованиях Смерть предстает в качестве существа, наделенного различными именами, в назначенный час приходящего к человеку, уводящего его за руку на ровную дорогу, пляшущего с ним[512]В соответствии с предисловием к Хелъденбух гном забирает Дитриха Бернского со словами: «Ты должен идти со мной, твое королевство более не от мира сего». В соответствии с христианскими представлениями души усопших забирают ангелы или демоны, в частности эта обязанность приписывается Архангелу Михаилу., сажающего на своего коня, забирающего в свою свиту, приглашающего в свою обитель, сковывающего цепями, или — вероятно, в соответствии с более поздним представлением, — сражающегося с ним и умерщвляющего копьем, дротиком, мечом или косой[513]Представление о пляске смерти, однако, не прослеживается ранее пятнадцатого века. Müller, op. cit., р. 405..

В некоторых областях Германии существует обыкновение помещать монетку в рот трупа[514]Grimm, J., Deutsche Mythologie , op. cit., Abergl. No. 207. Mark. Sagen , Nos. 19, 30., или для того, чтобы усопший мог купить разрешение на вход, или чтобы оплатил расходы на проезд[515]Müller, op. cit., p. 408..

Поскольку усопшие в ином мире продолжают прежнюю жизнь[516]В соответствии со многими германскими преданиями мертвые обретают прежний облик и занимаются тем же, что и прежде. В разрушенных замках рыцари в старинных костюмах устраивают турниры и веселые пиры; священники служат мессу, даже охотник и грабитель после смерти занимаются прежним делом. Grimm, J. & W., Deutsche Sagen , 527, 828; Niederl. Sagen , Nos. 422, 424, 425; Mones Anzeiger , 4, 307; Harrys, i, No. 51 et alibi., естественным образом оказывается, что они не полностью отстранены от земной жизни. Им не дается напиток забвения, и воспоминания о земных свершениях не оставляют их. Посему они охотно видят места, часто посещавшиеся ими на земле; однако проявляют особое беспокойство, если что-то привязывает их к земле. Закопанное сокровище не даст им покоя, пока его не найдут[517]Grimm, Abergl , No. 606, comp. 207, 588.; незаконченная работа, невыполненное обещание не дают им покоя в верхнем мире[518]Müller, op. cit., p. 410..

Аналогичным образом усопшие сохраняют привязанность к друзьям и родным. Отсюда верование в то, что они возвращаются в их дома и принимают участие в судьбе близких[519]В области Куртрай существует обычай во время доставки покойного в церковь повторять Отче наш на всяком перекрестке, чтобы усопший сумел при желании найти дорогу домой. Niederl. Sagen , No. 317. Покойники обыкновенно возвращаются на девятый день. Grimm, Abergl ., No. 856. В соответствии c Eyrb. Saga , с. 54, покойник приходит на собственные поминки.. Так мать возвращается в верхний мир, чтобы позаботиться об оставленных детях[520]Для умершей в родах матери в течение шести недель застилают постель, чтобы она могла лечь в нее, когда придет покормить ребенка. Niederl. Sagen , No. 326., дети также обретают помощь на могилах родителей, которые в качестве высших сил исполняют их желания[521]Grimm, J. &W., Kinder - und Hausmärchen , op. cit., No. 21. Cp. Hervarar Saga и Udvalgte Danske Viser, i, p. 253.. Убитые воины также встают, чтобы помочь своим товарищам победить[522]Grimm, J. & W., Deutsche Sagen, No. 327. Cp. Wunderhorn, i, 73, 74. Мертвые также мстят. Niederl. Sagen, No. 312. В соответствии со старинным верованием человек, умерщвленный в день Всех Святых, не будет иметь покоя в могиле, пока не отомстит убийце. Ibid., No. 323.. Покой мертвых возмущает также излишняя скорбь и пролитые по ним слезы. Каждая слеза попадает к ним в гроб и мучает их; в таком случае они могут подняться из гроба, чтобы попросить перестать оплакивать их[523]Müller, op. cit., p. 412. Grimm, J. & W., Kinder - und Hausmärchen, op. cit., No. 109. Верование это с чувством выражено в старинной датской балладе об Ааге и Эльсе:

.

Викинги — королевская чета, епископ и воин. Шахматные фигуры, найденные на острове Льюис. 1100 г.

Корабль викингов из Осеберга. VII в.

Имир доит Аудумлу. Художник Н.А. Абильгард. Конец XVIII в.

Скандинавская бронзовая коробчатая фибула с космогоническими символами. X в. Остров Готланд

Битва Тора с Ёрмундгандом или Змеем Мидгарда. Художник И.Х. Фюссли. 1788 г.

Исландское издание Эдцы XVII в. Изображены, в частности, Один, Мьелльнир, Слейпнир, Хеймдалль, Гугин, Мунин

Мировое дерево Иггдразиль. Миниатюра из исландского манускрипта XVII в.

Бронзовые матрицы для изготовления чеканных пластин с мифологическими персонажами. VII в. Найдены в Торслунде на о. Эланд, Швеция

Валгалла. Миниатюра из исландского манускрипта XVII в.

Навершие в виде головы Одина с двумя птицами (они облетают мир, собирая сведения для Одина). Старая Ладога. VII–VIII вв.

Изображение Тора на рукоятке ведра. Из погребальной ладьи из Осеберга. IX в.

Локи и Хед убивают Бальдра. Миниатюра из исландского манускрипта XVIII в.

Один заставляет великана Бауги сверлить гору, чтобы добыть поэтический мёд. Миниатюра из исландского манускрипта XVIII в.

Хермод в Хеле. Сожжение Бальдра и гнома Литура. Миниатюра из исландского манускрипта XVIII в.

Улль. Миниатюра из исландского манускрипта XVIII в.

Волк Фенрир. Миниатюра из исландского манускрипта XVII в.

Серебряная подвеска из клада X в., найденного в 1868 г. в Гнездово под Смоленском

Серебряная скандинавская подвеска. Возможно, изображение Одина

Один на восьминогом коне Слейпнире въезжает в Вадцаллу, где его встречают валькирии. Рельеф с рунического камня на острове Готланд. VIII в.