Онлайн чтение книги Облака
Агон второй

Подумай, позаботься, поспеши, старик,

Врага переспорить.

Когда б в себя не верил он, наверное,

Не бил так бесстыдно.

На что-то он надеялся, – в словах его

И дерзость и сила.

Из-за чего и почему у вас возникла тяжба,

Пред хороводом объясни. Начни, не заминаясь.

Из-за чего и почему мы начали ругаться,

Вам расскажу. Мы за столом сидели, как известно.

Тут в руку лиру взять его я попросил и песню

Поэта Симонида спеть: [70] Симонид – древнегреческий лирический поэт VI–V в. до н. э. «Барашек Крий попался». [71] Крий с Эгины – известный атлет, прославленный Симонидом; его имя по-гречески значит «баран».

А он сказал, что песни петь за чашей, под кифару, –

Обычай устаревший, баб забота – мукомолок.

Не прав ли был я, наскочив с руками и с ногами

На старика? Заставить петь! Кузнечики мы, что ли!

Вот те же самые повел и за столом он речи,

Сказал к тому ж, что Симонид – писатель очень скверный.

С трудом, но все-таки себя я удержал от злости,

И, ветку миртовую взяв, прочесть мне из Эсхила

Я попросил его. А он ответить не замедлил:

«Эсхила почитаю я первейшим из поэтов

По части шума, болтовни, нескладицы и вздора».

Вскипело сердце у меня, представите вы сами.

Но гнев я все же закусил, сказал: «Тогда, голубчик,

Из новых что-нибудь мне спой, из песен философских».

Из Еврипида говорить тут начал он, [72] Из Еврипида говорить тут начал он… – Речь идет о трагедии Еврипида «Эол», в которой поэт вывел влюбленными друг в друга брата и сестру. о брате

С родной сестрой, избави бог, бесстыдно переспавшем.

Тут удержаться я не мог, накидываюсь в злости

С проклятьем, с криком на него. Потом, как и понятно,

На слово – слово, брань – на брань, он вскакивает с места

И ну душить, и ну давить, и мять меня и тискать!

А не по праву, да? Признать готов ты Еврипида

Мудрейшим из поэтов всех?

Мудрейшим? Ах ты, горе!

Как обругать тебя? Опять меня побьешь?

За дело!

За дело? Ах, бесстыдник! Я ж вспоил тебя, взлелеял,

Нескладный детский лепет твой отгадывать умел я.

Едва ты пролепечешь «и» – тебе даю напиться,

А скажешь «мама», уж бегу леплю из хлеба соску,

Кака захочешь – тут как тут, тебя несу я в сени,

Высаживаю там. А ты меня схватил за горло,

Хоть я кричал, хоть я пищал,

Хотел на двор, ты, негодяй,

Не пожалел, за дверь не снес,

Меня душил, и под себя,

Мой бог, кака я сделал.

У молодых стучится сердце, думаем.

Все ждут его речи.

Когда свои такие безобразия

В речах защитит он,

За шкуру стариков мы не дадим тогда

Пустого орешка.

Выдумщик, слесарь новых слов, твоя теперь забота

Такие доводы найти, чтоб правым показаться.

Наук новейших мастерством как радостно заняться

И научиться презирать закон, обычай старый!

Пока все помыслы мои ристаньям отдавал я,

Трех слов связать я не умел, неловко не запнувшись.

Теперь от скачек отучил меня вот этот самый,

Сложеньем изощренных слов и мыслей я занялся.

И доказать могу, что сын отца дубасить вправе.

Лошадничай, свидетель Зевс! Уж лучше заведу я

Тебе четверку лошадей, чем от побоев сдохну!

Меня от речи ты отвлек, я к мысли возвращаюсь

И вот о чем тебя спрошу: меня дитятей бил ты?

Да, бил, но по любви, добра тебе желая.

Что же,

А я добра тебе желать не вправе точно так же

И бить тебя, когда битье – любви чистейший признак?

И почему твоя спина побоям неповинна,

Моя же – да, ведь родились свободными мы оба?

Ревут ребята, а отец реветь не должен? Так ли?

Ты возразишь, что это все – обязанность малюток.

Тебе отвечу я: «Ну, что ж, старик – вдвойне ребенок».

Заслуживают старики двойного наказания,

Ведь непростительны совсем у пожилых ошибки.

Но не в обычае нигде, чтоб был сечен родитель.

А кто обычай этот ввел – он не был человеком,

Как ты да я? Не убедил речами наших дедов?

Так почему же мне нельзя ввести обычай новый,

Чтоб дети возвращать могли родителям побои?

А порку, что досталась нам до нового закона,

Смахнем со счетов и простим за давностию срока.

Возьмите с петухов пример и тварей, им подобных,

Ведь бьют родителей у них, а чем они отличны

От нас? Одним, пожалуй, тем, что кляуз они не пишут.

Но если петухам во всем ты подражать желаешь,

Дерьма не щиплешь почему, на нашести не дремлешь?

Ну, это, друг, совсем не то. Сократ со мной согласен.

И все-таки не бей! Потом винить себя же будешь.

С чего же?

Как теперь меня, потом тебя обидит,

Когда родится, твой же сын.

А если не родится?

Так, значит, бит я даром, ты ж в гробу смеяться будешь?

Приятели, сдается мне, что говорит он дельно.

Должны мы в этом уступить, как видно, молодежи.

И поделом, кто был не прав, пусть на себя пеняет.

Ты новый довод рассмотри!

Теперь меня угробишь!

Быть может, с тем, что претерпел, сейчас ты примиришься?

Да как же? Научи меня. Ты чем меня утешишь?

Я мать свою отколочу, как и тебя.

Что слышу?

Вот дерзость, прежних всех страшней!

Что ж, если словом кривды

Тебя сумею убедить,

Что матерей законно бить?

Когда и это превзойдешь,

Тогда осталось мне одно:

С откоса вниз тебя столкнуть,

К чертям, Сократ!

К чертям и слово кривды!