Онлайн чтение книги Один неверный шаг
ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда Майрон ехал к Мэйбл Эдвардс, зазвонил его сотовый. Включив аппарат, он услышал голос Эсперансы.

– Норм Цукерман на проводе, – деловым тоном сообщила она.

– Переключи на меня…

В трубке послышался щелчок.

– Норм? – сказал Майрон.

– Майрон, детка, как поживаешь?

– Неплохо.

– Прелестно… прелестно… Что-нибудь узнал?

– Ни черта.

– Прелестно… прелестно… – Норма что-то беспокоило, и в его жизнерадостном тоне чувствовалось напряжение. – Ты сейчас где?

– В машине…

– Так, так, так… Я бы на твоем месте обязательно заглянул в зал, где тренируется Брэнда.

– Только что побывал там и уехал.

– И оставил ее в одиночестве?

– Но она же на тренировке. Вокруг нее не меньше дюжины членов команды, не считая обслуживающего персонала. Ничего с ней не случится.

– Может, ты и прав. – В голосе Норма, однако, уверенности не ощущалось. – Знаешь что, Майрон? Нам нужно поговорить. Когда ты собираешься вернуться в спортзал?

– Через час или около того. А в чем, собственно, дело, Норм?

– Через час, значит? Очень хорошо. Там и увидимся.

Тетушка Мэйбл жила в Уэст-Ориндже – пригороде Ньюарка. Уэст-Ориндж относился к типу «трансформирующихся» пригородов. Упомянутый факт находил свое отражение в том, что число белых жителей там постепенно сокращалось. Представители национальных меньшинств тоже уезжали оттуда, ища пристанища в близлежащих пригородах, белые же, чувствовавшие себя, скажем так, персонами нон грата, отправлялись еще дальше. На языке разного рода функционеров, политиканов и тех, кто скупал там освободившиеся дома и земельные участки, это именовалось «прогрессом».

При всем том, широкая улица, где обитала тетушка Мэйбл, являла собой разительный контраст с разрушающимся и быстро деградирующим кварталом, который Хорас называл своим. Майрон знал Уэст-Ориндж довольно хорошо, тем более что его родной Ливингстон граничил с ним. Ливингстон тоже начал меняться. Когда Майрон учился в школе высшей ступени, это был, что называется, «белый город». Даже, если так можно выразиться, «очень белый». Буквально «белоснежный». Он был такой «белый», что в выпускном классе Майрона учился только один чернокожий подросток. Да и то только потому, что показывал выдающиеся результаты на занятиях по плаванию и числился первым пловцом в школьной команде. Можно ли требовать большего от маленького городка?

Дом тетушки Мэйбл представлял собой одноэтажную постройку в том стиле, какой шутники наверняка окрестили бы сельским. В этом так называемом ранчо имелись три спальни, полтора санузла – ванная комната и еще одна крохотная пристройка – и большой благоустроенный подвал, где стоял далеко не новый, но довольно большой американский бильярд. Майрон припарковал свой «форд-таурус» прямо у входа.

Мэйбл Эдвардс можно было дать лет пятьдесят, но Майрона не оставляло ощущение, что на самом деле женщина гораздо моложе. Она обладала мощным сложением, большим мясистым лицом, седыми, вьющимися мелким бесом волосами и носила платье, которое, казалось, было сшито из старой шторы или портьеры. Открыв дверь, она встретила Майрона широкой добродушной улыбкой, придававшей ее массивным чертам почти детское выражение. На шее у нее висели на цепочке очки для чтения с полулинзами, покоившиеся на огромном бюсте. Правый глаз почтенной матроны слегка заплыл, что наводило на мысль о семейной разборке или случайном соприкосновении с дверным косяком. В руке она держала незаконченную вязаную вещицу с воткнутыми в нее вязальными спицами.

– Матерь Божья! – воскликнула она. – Уж не Майрон ли это Болитар собственной персоной? Входите, молодой человек, входите…

Майрон последовал за ней в помещение. Затхлая атмосфера дома наводила на мысль, что здесь обитало несколько поколений стариков. Прежде, в подростковом возрасте, Майрон, ощутив подобный запах, попросту зажал бы пальцами нос, но в зрелые годы, возможно, набрал бы этот воздух в бутылку, крепко закупорил и спрятал в шкафу – как говорится, на черный день. Вернее, на день воспоминаний и поминовения. Чтобы, размышляя о прошлом, смаковать его по глоточку, словно старое виски, оживляя мысли о былом.

– Я как раз поставила на плиту кофейник. Выпьете чашечку?

– С удовольствием. Очень любезно с вашей стороны.

– Присаживайтесь. Я вернусь с подносом через минуту.

Майрон опустился на жестковатую софу, обитую потертым велюром с цветочным орнаментом, и по какой-то непонятной причине чинно сложил руки на коленях, как будто ждал прихода учительницы. Потом осмотрелся. На кофейном столике располагалось несколько грациозных статуэток, выполненных в традиционном африканском стиле. Облицовка камина была почти сплошь завешана семейными фотографиями. Большинство снимков изображали молодого человека, почему-то показавшегося ему знакомым, хотя Майрон точно знал, что никогда не видел его. Ну конечно! Это же сын Мэйбл Эдвардс, догадался он. Порядок, в каком располагались фотографии, оригинальностью не отличался, поскольку отпрыск древа Эдвардсов был запечатлен, что называется, с пеленок. После изображений младенческих лет шли снимки Эдвардса-школьника, Эдвардса-подростка – ну и так далее. Завершали своеобразную фотогалерею снимки парня на выпускном вечере в школе и – в уже более зрелом возрасте – одетого в смокинг. Должно быть, Эдвардс принарядился по случаю какой-нибудь важной семейной даты или собственной помолвки… Майрон прекрасно понимал, что все это весьма банально – подобные фотогалереи имеются чуть ли не в каждом доме. Тем не менее эти снимки чем-то притягивали сердце. Возможно, своей чистотой, наивностью и безыскусностью.

Как и было обещано, Мэйбл Эдвардс довольно скоро вернулась в гостиную с подносом.

– А ведь мы с вами встречались, – сказала она.

Майрон кивнул, стараясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Что-то неясно шевелилось в памяти, но ему никак не удавалось нащупать воспоминание и извлечь на свет божий.

– Вы тогда учились в школе высшей ступени, – продолжила тетушка Мэйбл, вручая Майрону чашку кофе на блюдце. Потом сняла с подноса и поставила перед ним сахарницу и сливочник. – Однажды Хорас взял меня с собой полюбоваться на вашу игру. Помнится, вы играли тогда против «Шабаззов».

Майрон сразу вспомнил, о чем она говорила. О его юных годах, поездке в Эссекс и матче с командой школы высшей ступени Малколма Х. Шабазза, несомненно, уступавшей им по классу. И еще он совершенно точно помнил одну вещь: в команде этой школы не было ни одного белого, и нравы там царили крутые. Помимо всего прочего, школу окружала по периметру колючая проволока, а на воротах красовалась надпись: «Сторожевые собаки спущены с цепи».

Сторожевые собаки в школе высшей ступени. Об этом стоит подумать на досуге, не правда ли?

– Я помню, – тихо произнес Майрон.

Мэйбл неожиданно расхохоталась. Когда она смеялась, вся ее обильная плоть ходила ходуном.

– Ничего более забавного в жизни своей не видела, – сказала она. – Как вспомню ваших бледных мальчиков, бродивших по площадке с большими, как блюдца, от страха глазами, так сразу начинаю хихикать. Один только вы, Майрон, нормально выполняли свою работу.

– Это потому, что на трибуне сидел ваш брат.

Она покачала головой:

– Ничего подобного. Просто вы действительно умели играть в баскетбол. Хорас не раз говорил мне, что вы – лучший игрок, какого ему когда-либо приходилось тренировать. А еще он говорил, что никто и ничто не помешает вам стать великим. – Она наклонилась к Майрону. – У вас с братом сложились особые отношения, не правда ли?

– Можно и так сказать.

– Хорас любил вас, Майрон. Только о вас и говорил. Когда вас приняли в юношеский состав профессиональной команды, он ходил счастливый, как именинник. Кажется, вы тогда позвонили ему…

– Сразу же, как только об этом услышал.

– Отлично помню этот момент. Он ворвался в комнату и сразу же рассказал мне об этом. – В голосе Мэйбл проступили ностальгические нотки. Потом она опустилась в кресло и после минутной паузы добавила: – А когда вы получили травму, Хорас заплакал. Большой сильный человек вошел в дом, сел на то место, где вы сейчас сидите, и заплакал. И плакал он, Майрон, горючими слезами, словно совсем маленький мальчик.

Майрон ничего не сказал по этому поводу.

– Хотите узнать кое-что еще? – спросила Мэйбл, глотнув кофе. Майрон к своему так и не прикоснулся. Держал блюдечко с чашкой на вытянутых руках, но ни двигаться, ни говорить не мог. Ухитрился только кивнуть.

– Когда вы в прошлом году пытались вернуться, Хорас так разволновался, что хотел позвонить вам, чтобы отговорить от этого.

– Почему же не позвонил? – хрипло спросил Майрон.

Лицо Мэйбл озарилось мягкой улыбкой.

– А когда, скажите, вы в последний раз с ним общались?

– Звонил, чтобы поставить в известность, что меня приняли, – произнес Майрон. – С тех пор мы не общались.

Она кивнула, будто эти слова все объясняли.

– Думаю, Хорас из своих источников узнал, что вы попали в больницу, – сказала женщина. – Но надеялся, что когда вы малость придете в себя, то обязательно позвоните ему.

У Майрона защипало в глазах. Сожаление и мысли о том, что все могло сложиться по-другому, пытались проникнуть в его сознание, но он усилием воли прогнал их. Не место и не время было предаваться воспоминаниям. Сейчас перед ним стояла совсем другая задача. Пересилив себя, он глотнул кофе, чтобы промочить горло, потом поставил чашку на стол и спросил:

– Скажите, когда вы в последний раз видели Хораса?

Мэйбл тоже поставила чашку на стол и некоторое время всматривалась в лицо Майрона.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Потому что Хорас не выходит на работу. Да и Брэнда его давно не видела.

– Понятно. Но вас-то почему это интересует?

– Хочу помочь.

– В каком смысле?

– Хочу помочь найти его.

Мэйбл Эдвардс некоторое время хранила молчание.

– Поймите меня правильно, Майрон, – сказала она, – но хотелось бы знать, какие цели вы преследуете?

– Просто я пытаюсь помочь Брэнде.

Пожилая женщина напряглась.

– Брэнде?

– Да.

Мэйбл нацепила на нос очки с полулинзами, взяла в руки вязанье и заработала спицами.

– Держитесь от этого подальше. Вот что я вам скажу.

– Значит, вы знаете, где он?

Она покачала головой:

– Я этого не говорила.

– Брэнда в опасности, миссис Эдвардс. И Хорас может иметь к этому отношение.

Мэйбл прекратила вязать.

– Полагаете, Хорас в состоянии причинить вред собственной дочери? – На сей раз в ее голосе зазвучали резкие нотки.

– Конечно, я в это не верю. Но какая-то связь между нависшей над девушкой опасностью и его исчезновением вполне может существовать. Кто-то вломился к ним дом. Хорас собрал вещи и снял со счета все деньги. Думаю, у него крупные неприятности.

Вязальные спицы заработали снова.

– Если у него неприятности, – сказала тетушка Мэйбл, – то ему, возможно, по-прежнему стоит скрываться?

– Скажите, где он, миссис Эдвардс. Я хочу ему помочь.

Она подтянула к себе шерстяной клубок, возобновила вязание, но ничего не ответила на слова Майрона и хранила молчание довольно долго. Майрон снова обвел глазами комнату, потом поднялся с места и подошел к висевшим на каминной облицовке фотографиям. Еще раз внимательно оглядев их, он поднял глаза на хозяйку дома, и спросил:

– Это ваш сын?

Она посмотрела на снимки поверх очков.

– Да, Теренс. Я вышла замуж в семнадцать лет, а уже через год Господь благословил нас с Роландом сыночком. – Вязальные спицы у нее в руках так и мелькали. – Роланд умер, когда Теренс был еще ребенком. Моего бедного мужа застрелили прямо на пороге нашего дома.

– Не знал. Извините, – пробормотал Майрон.

Мэйбл пожала плечами, изобразив слабое подобие улыбки.

– Теренс первым в нашей семье окончил колледж. На той фотографии, что справа, изображены его жена и два моих внука.

Майрон взял с каминной полки эту фотографию и стал ее рассматривать.

– Хорошая семья, красивые люди, – произнес он.

– После колледжа Теренс окончил юридический факультет при Йельском университете, – продолжила Мэйбл. – И в двадцать пять лет стал советником по вопросам права при нашем муниципалитете. – Майрон подумал, что лицо парня знакомо ему, возможно, еще и по этой причине. Советника по вопросам права почти наверняка показывали по телевизору, а его портреты печатали в газетах. – Если в ноябре он победит на выборах, то станет сенатором, не достигнув и тридцати лет.

– Должно быть, вы гордитесь им, – сказал Майрон.

– А как же…

Майрон повернулся и пристально посмотрел на нее. Она тоже устремила на него взгляд.

– С тех пор как вы общались с Хорасом, утекло слишком много воды. Он всегда доверял вам, но с годами люди меняются, не так ли? Так что вы сейчас для нашей семьи фактически незнакомец. Что же касается людей, которые разыскивают Хораса… – Она сделала паузу и указала на свой заплывший глаз. – Видите это?

Майрон кивнул.

– На прошлой неделе в мой дом ввалились два типа. Тоже хотели знать, где скрывается Хорас. Разумеется, я сказала им, что понятия не имею.

Майрон почувствовал, как кровь прилила к щекам.

– И тогда они вас ударили?

Она, не спуская с него глаз, кивнула.

– Как выглядели эти парни?

– Оба белые. А один был настоящий здоровяк.

– Что, такой большой? Или толстый?

– Очень высокий. Не ниже вас ростом. И не слабее.

В Майроне было шесть футов четыре дюйма. И весил он двести двадцать фунтов.

– А как выглядел второй?

– Щуплый такой… И гораздо старше здоровяка. Помню, что у него на руке красовалась татуировка в виде змеи. – Мэйбл ткнула пальцем в свой мощный бицепс, чтобы показать, где именно у налетчика находилась татуировка.

– Расскажите, прошу вас, как все происходило…

– Да я уже почти все рассказала. Эти люди ворвались в дом и стали задавать вопросы относительно местонахождения Хораса. Когда я сказала им, что ничего об этом не знаю, здоровяк ткнул меня кулаком в глаз. Но щуплый сказал ему, чтобы он больше этого не делал, и ухитрился оттащить его от меня.

– Вы вызвали полицию?

– Нет. Но не потому, что испугалась их мести. Трусливые парни вроде тех двоих вряд ли в состоянии меня напугать. Просто Хорас не велел мне этого делать.

– Миссис Эдвардс, где сейчас Хорас?

– Я и так уже сказала слишком много, Майрон. А все ради того, чтобы вы уяснили одну вещь: это очень опасные люди. И еще меня не покидает чувство, что вы тоже работаете на них. И ваше появление здесь – всего лишь хитрый трюк, чтобы выведать, где скрывается Хорас.

Майрон не знал, что на это ответить. Даже если он станет доказывать свою непричастность к этому инциденту, то Мэйбл вряд ли в это поверит. Обдумав это, он решил сменить тему и затронуть совершенно другой предмет.

– А что вы можете рассказать о матери Брэнды?

Мэйбл Эдвардс замерла, выронила из рук клубок, а очки с полулинзами словно сами собой сползли с кончика носа и повисли на цепочке.

– Почему вы решили спросить меня именно об этом?

– Несколько минут назад я сообщил вам, что кто-то вломился в квартиру вашего брата.

– Я отлично это помню.

– Если помните, то вот вам кое-что еще. Пропали письма, которые мать Брэнды когда-то присылала ей. Кроме того, Брэнде стали угрожать по телефону, и один из звонивших попросил ее подозвать к телефону мать.

Кожа на лице Мэйбл обвисла, словно из нее выпустили воздух, а на глаза навернулись слезы. Но она не произнесла ни слова.

Вскоре Майрон решил повторить заход.

– Вы помните, когда она убежала из дома?

Глаза Мэйбл вновь сфокусировались на собеседнике.

– Разве можно забыть день, когда умер твой брат? – прошептала она. – Только я не понимаю, какое отношение может иметь ее побег к данному делу. Анита отсутствует уже более двадцати лет.

– Прошу вас, миссис Эндрюс, расскажите об этом событии все, что помните.

– Нечего особенно рассказывать-то… – протянула Мэйбл. – Но если коротко… Она оставила брату записку и скрылась в неизвестном направлении.

– Вы помните, о чем говорилось в этой записке?

– Что она его больше не любит и хочет начать жизнь сначала. – Мэйбл замолчала, помахала перед лицом ладонью, словно пытаясь расчистить временно́е пространство, и достала из сумочки носовой платок, который, впрочем, тут же стиснула пальцами в тугой комок.

– Не могли бы вы рассказать мне, какой она была?

– Анита? – спросила Мэйбл с улыбкой, но держа носовой платок наготове. – Между прочим, это я их познакомила. Мы в то время работали вместе.

– Где?

– В поместье Брэдфорд. Горничными. Мы тогда были совсем юными, восемнадцатилетними. Я проработала там всего полгода, но Анита вкалывала на этих господ целых шесть лет, словно какая-нибудь рабыня.

– Кажется, вы сказали «в поместье Брэдфорд»…

– Я имела в виду хозяев поместья. Анита считалась весьма квалифицированной служанкой и сиделкой и обслуживала по преимуществу старую леди. Сейчас старухе лет восемьдесят, если не девяносто… И все эти дамы и господа жили вместе. Дети, внуки, братья, сестры. Прямо как в сериале «Даллас». Не думаю, что это очень хорошо с точки зрения нравственного и психического здоровья. А вам как кажется?

Майрон оставил ее слова без комментария.

– Возвращаясь к Аните, скажу, что когда мы с ней познакомились, она показалась мне прекрасной молодой девушкой. Во всех отношениях, за исключением того… – Мэйбл подняла голову, словно надеялась обнаружить нужные слова на потолке, но поскольку их там, разумеется, не оказалось, опустила глаза и лишь покачала головой. – Скажем так: она была слишком красива. Даже не знаю, как правильно облечь в слова то, что я думаю. Короче говоря, Анита относилась к тому типу женщин, которые с легкостью сводят мужчин с ума. Вы же видели Брэнду? Она очень хорошенькая, даже, я бы сказала, обладает экзотической внешностью, но… до Аниты ей далеко. Но что, собственно, я тут разливаюсь соловьем?.. Пождите немного, сейчас принесу ее фотографию. – Мэйбл поднялась с кресла и выплыла из гостиной, скрывшись в недрах квартиры. Несмотря на внушительную комплекцию и мощное сложение, она передвигалась с удивительной легкостью и грацией, как, впрочем, и Хорас, что было у них, по-видимому, семейной чертой. Ровно через минуту она снова появилась в гостиной, держа в руке фотографию, которую и протянула Майрону. Майрон опустил голову и занялся изучением снимка.

Действительно, потрясающая, просто сногсшибательная девушка, от взгляда на которую захватывало дыхание, а сердце пропускало удар. Майрон отлично понимал, какую власть подобная женщина может иметь над мужчиной. Джессика тоже обладала подобным типом пугающей красоты, способной в одно мгновение околдовать человека.

Он еще некоторое время рассматривал фотографию. Красавица держала за руку маленькую дочь Брэнду, которой, если верить снимку, исполнилось в то время не более четырех-пяти лет. Девочка смотрела на мать и широко, счастливо улыбалась. Майрон попытался представить нынешнюю Брэнду, улыбающуюся такой же широкой, счастливой улыбкой, но у него ничего не получилось. Между матерью и дочерью, несомненно, существовало большое внешнее сходство, но, как и говорила Мэйбл, мать оказалась несравненно красивее. Черты лица Аниты были тонкими, словно точеными, в то время как лицо Брэнды при всей его привлекательности отличалось некоторой асимметричностью и более грубой проработкой очертаний губ, скул и крыльев носа. Это не говоря уже о том, что милые округлости на лице Брэнды в области подбородка и щек, вполне естественные для пятилетней девочки, создавали у взрослой женщины впечатление легкой полноты.

– Побег Аниты стал страшным ударом для Хораса, – продолжила Мэйбл. – И он так никогда и не оправился от этой травмы. Брэнда, разумеется, тоже. Ведь она была еще совсем крошкой, когда мать бросила ее. После этого она на протяжении трех лет каждую ночь плакала. Даже когда поступила в школу высшей ступени, и то, бывало, орошала подушку слезами. Хорас говорил, что она во сне зовет мать – потому и плачет.

Майрон наконец отвел взгляд от снимка.

– А может, она все-таки не убежала?

Глаза у нее стали узкими, как щелки.

– Что вы хотите сказать?

– То, что с ней могло случиться нечто ужасное. Ее могли похитить, избить до полусмерти, убить, наконец…

На губах Мэйбл Эдвардс появилась печальная улыбка.

– Я вас понимаю, – мягко произнесла она. – Вы смотрите на эту фотографию и отказываетесь воспринимать очевидное. Трудно поверить, что такая очаровательная мать с ангельским лицом бросила свою крохотную дочурку на произвол судьбы. Знаю. Это трудно принять. Но факт остается фактом – она действительно сделала это.

– Записку можно было подделать, – продолжал гнуть свою линию Майрон. – Чтобы сбить Хораса со следа.

Мэйбл покачала головой:

– Нет.

– Но вы не можете быть уверены в этом на все сто…

– Анита мне звонит.

Он замер.

– Что вы сказали?..

– Не часто, конечно. Возможно, раз в два года. И расспрашивает о Брэнде. Но когда я начинаю просить ее вернуться домой, сразу вешает трубку.

– Откуда она вам звонит?

Мэйбл покачала головой.

– Поначалу ее плохо слышно. Как будто она говорит издалека. Похоже на помехи на линии. Впрочем, я всегда подозревала, что она находится за морями.

– Когда она звонила вам последний раз?

Ответ последовал незамедлительно.

– Три года назад. Помню, я сказала ей тогда, что Брэнду приняли в медицинское училище.

– И с тех пор ничего?

– Ни словечка.

– А вы уверены, что с вами разговаривала именно она? – Майрон неожиданно поймал себя на том, что подсознательно хочет убедить ее в обратном.

– Да. Это была Анита.

– А Хорас знал о звонках?

– Поначалу я говорила ему об этом. Но это было все равно что бередить незажившую рану. И я перестала говорить. Но иногда меня посещает мысль, что она ему тоже звонила.

– Почему вы так думаете?

– Однажды он спьяну пробурчал что-то на эту тему. Когда я потом стала допытываться, он всячески это отрицал. Впрочем, я особенно на него не давила. В обычной жизни мы никогда не разговаривали об Аните. Это с одной стороны. А с другой – она будто постоянно находилась рядом с нами. Иногда мне казалось, что она сидит вместе с нами в комнате. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

После этих слов в комнате повисло молчание – глухое и тяжелое, как толстые старинные гардины. Майрон ждал, когда это закончится, но гардины продолжали висеть и, судя по всему, убирать их никто не собирался.

– Я так устала, Майрон, – пробормотала наконец пожилая дама. – Не могли бы мы поговорить на эту тему в другой раз?

– Разумеется, – сказал он, поднимаясь со стула. – Если брат позвонит вам еще раз…

– Он не позвонит. Полагает, что его телефон прослушивают. Во всяком случае, от него не поступало никаких известий вот уже целую неделю.

– Если честно, миссис Эдвардс, вы знаете, где он?

– Нет. Хорас сказал, что если я ничего не буду знать, мне так будет спокойнее.

Майрон достал из кармана ручку и визитную карточку и написал на обратной стороне номер своего мобильного телефона.

– Если вам вдруг понадобится со мной связаться, звоните по этому номеру двадцать четыре часа в сутки.

Она едва заметно кивнула. Возможно, этот разговор и впрямь сильно ее утомил, поскольку, когда она протянула руку за карточкой, пальцы у нее подрагивали, и взять у Майрона крохотный кусочек картона оказалось для нее непростой проблемой.