Онлайн чтение книги Под грузом улик
2  ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ КОТ

Некоторые предпочитают завтрак всем остальным трапезам дня. Другие, менее крепкие здоровьем, любят его меньше всего, а самым неприятным считают воскресный.

Никто из собравшихся за завтраком в Ридлсдейле не излучал ни нежности, ни святой любви, насколько можно было судить по лицам. Достопочтенный Фредди Арбатнот был единственным, кто не испытывал ни раздражения, ни огорчения, но он молчал, поглощенный вытаскиванием костей из копченой сельди. Сам факт присутствия этой плебейской рыбы на утреннем столе герцогини свидетельствовал о растроенности домашнего хозяйства.

Герцогиня Денверская разливала кофе, следуя своей не слишком приятной привычке делать это сразу, так что все опоздавшие к завтраку были вынуждены расплачиваться за свою лень, поглощая холодный кофе. Герцогиня была высокой длинношеей особой, с одинаковой строгостью относившейся как к своим волосам, так и к своим детям. Она никогда ничему не огорчалась, но тем ощутимее был ее гнев, хотя и не проявлявшийся открыто.

Полковник и миссис Марчбэнки, сидевшие рядышком, хотя и не являли собой привлекательное зрелище, по крайней мере, выказывали привычную привязанность друг к другу. Миссис Марчбэнк не испытывала раздражения, она просто ощущала неловкость в присутствии герцогини, поскольку не могла выразить ей свое сочувствие. В таких случаях полагалось говорить «ах ты, бедняжка» или «несчастный вы, наш голубчик». Но поскольку герцогиню никак нельзя было так назвать, миссис Марчбэнк ощущала себя не в своей тарелке. Полковник был и раздражен, и раздосадован: раздосадован потому, что никак не мог понять, о чем можно говорить в доме, хозяин которого арестован по обвинению в убийстве, а раздражен тем, что охотничий сезон прерывается такими неподобающими событиями.

Миссис Петигру-Робинсон была не просто раздражена, она была в ярости. Еще в детстве она усвоила девиз, отпечатанный на школьных тетрадях: «Quacumque honesta» [3] «Честность во что бы то ни стало» (лат.). , и всегда считала дурным тоном думать о чем-либо недостойном. Даже в зрелые годы она игнорировала газетные статьи с заголовками типа: «Нападение на школьного учителя в Криклвуде», «Яд в пинте портера», «75 фунтов за поцелуй» или «Она звала его муженьком». Миссис Петигру-Робинсон утверждала, что не видит ничего полезного в таких публикациях, и теперь сожалела, что согласилась приехать в Ридлсдейл в отсутствие герцогини. Она никогда не любила мисс Мэри, которая представлялась ей ярким примером современных независимых женщин; к тому же еще этот недостойный случай с большевиком, когда мисс Мэри была сестрой милосердия во время войны. Впрочем, несчастная судьба капитана Каткарта не слишком волновала миссис Петигру-Робинсон. Она всегда ощущала что-то неприятное в его миловидности. Но раз уж мистер Петигру-Робинсон решил посетить Ридлсдейл, естественно, ее место было рядом с ним. А уж к чему это привело — так то не ее вина.

Мистер Петигру-Робинсон был разъярен по той простой причине, что детектив из Скотленд-Ярда отказался от его помощи, которую он сразу предложил как более опытный и старший по возрасту (мистер Петигру-Робинсон был мировым судьей в своем графстве). Детектив не только был с ним сух, но и грубо выставил его из оранжереи, когда он начал реконструировать события с точки зрения мисс Мэри.

Все это раздражение, неловкость и досада причиняли бы меньше неудобства компании, если бы не присутствие самого детектива — спокойного молодого человека в твидовом костюме, который ел кэрри, сидя рядом с адвокатом мистером Мерблесом. Он прибыл из Лондона в пятницу, ознакомился с действиями местной полиции и резко разошелся во мнениях с инспектором Крейксом. На дознании он скрыл сведения, которые могли предотвратить арест герцога, и официально поставил в известность присутствующих о том, что просит их не разъезжаться, чем обрек их на совместное проведение тягостного воскресенья. Последним ударом для негодующих гостей стало то, что он оказался близким другом лорда Питера Уимзи и, соответственно, был обеспечен постелью в коттедже лесника и завтраком за общим столом.

Мистер Мерблес был пожилым джентльменом, страдавшим несварением желудка. Прибыв в четверг вечером, он счел, что Дознание было проведено неправильно, а его клиент вел себя неразумно. Все последующее время он потратил на то, чтобы связаться с королевским адвокатом сэром Импи Биггзом, который исчез на уик-энд, не оставив адреса. Сидя за столом, он жевал сухие тосты и склонялся к тому, что детектив не так уж плох: он обращался к нему «сэр » и любезно передавал масло.

— Кто-нибудь собирается в церковь? — осведомилась герцогиня.

— Мы с Теодором хотели бы сходить, если это не сложно, — ответила миссис Петигру-Робинсон. — Мы можем пойти пешком.

— До церкви добрых две с половиной мили, — заметил полковник.

Мистер Петигру-Робинсон бросил на него благодарный взгляд.

— Ну конечно, вы можете воспользоваться моей машиной, — улыбнулась герцогиня. — Я тоже туда собираюсь.

— Серьезно? — поинтересовался достопочтенный Фредди. — Вы не боитесь стать объектом слишком пристального внимания?

— Послушайте, Фредди, — откликнулась герцогиня, — какая разница?

— Ну, я имел в виду, что здесь все социалисты и методисты, — пояснил Фредди.

— Если они методисты, то их не будет в церкви, — возразила миссис Петигру-Робинсон.

— Отчего же? — парировал достопочтенный Фредди. — Непременно будут, если будет на что поглазеть. А такое зрелище даже лучше похорон.

— И все же, что бы мы ни ощущали, существуют обязанности, которые надо выполнять, особенно в наше время, когда люди так распустились, — и миссис Робинсон строго посмотрела на достопочтенного Фредди.

— Вы меня просто не так поняли, миссис Петигру, — добродушно откликнулся молодой человек. — Я всего лишь хотел сказать, чтобы вы не удивлялись, если эти разбойники доставят вам неприятности, чтобы вы потом не обвиняли меня.

— Кому же может прийти в голову обвинять вас, Фредди? — удивилась герцогиня.

— Это образно говоря, — ответил достопочтенный Фредди.

— А вы что думаете, мистер Мерблес? — поинтересовалась ее светлость.

— Я думаю, что, несмотря на похвальность вашего намерения, которое делает вам честь, дражайшая миледи, мистер Арбатнот прав, считая, что оно может повлечь за собой некоторую… э-э-э… нежелательную публичность, — промямлил адвокат, аккуратно размешивая кофе. — Э-э, я всегда был искренним христианином, но не думаю, чтобы наша вера требовала выставлять себя напоказ при таких… э-э… крайне болезненных обстоятельствах.

Мистеру Паркеру это высказывание напомнило афоризм лорда Мельбурна.

— Ну и что? Какая разница — как справедливо заметила Элен, — возразила миссис Марчбэнк. — Нам нечего стыдиться. Произошла досадная ошибка, и я не понимаю, почему желающие не могут пойти в церковь.

— Конечно, конечно, дорогая, — с чувством подхватил полковник. — Мы можем сходить туда, пешком, я имею в виду, и уйти до начала службы. Прекрасная идея, на мой взгляд. Как бы там ни было, это всем покажет нашу уверенность в том, что старина Денвер не сделал ничего дурного.

— Ты забываешь, дорогой, — одернула его жена, — что я обещала остаться дома с бедняжкой Мэри.

— Конечно, конечно, как это я не подумал, — подхватил полковник. — Как она?

— Бедная девочка не спала всю ночь, — ответила герцогиня. — Может быть, хоть утром немного поспит. Для нее это настоящий удар.

— Который впоследствии может обернуться благом, — добавила миссис Петигру-Робинсон.

— О Господи! — воскликнул ее муж.

— Интересно, когда нам удастся связаться с сэром Импи? — поспешно вставил полковник Марчбэнк.

— Воистину, — проскулил мистер Мерблес. — Я очень рассчитываю на его влияние на герцога.

— Конечно, — подхватила миссис Петигру-Робинсон, — в общих интересах, чтобы он сказал правду. Он должен объяснить, что он делал на улице в такой час. А если он не объяснит, это надо выяснить. Боже мой! Разве не для этого существуют детективы!

— Да, это их неблагодарная задача, — внезапно ответил мистер Паркер. Он так долго молчал, что от неожиданности все подпрыгнули.

— Надеюсь, у вас это не займет много времени, мистер Паркер, — заявила миссис Марчбэнк. — Может, вам уже известен истинный у… настоящий преступник?

— Не совсем, — ответил Паркер, — но я сделаю все возможное, чтобы поймать его. Кроме того, — добавил он, улыбаясь, — скоро у меня появится помощник в этом деле.

— Это кто? — поинтересовался мистер Петигру-Робинсон.

— Свояк ее светлости.

— Питер? — переспросила герцогиня. — Наш семейный любитель, наверно, посмешит мистера Паркера.

— Отнюдь, — возразил Паркер. — Если бы Уимзи не ленился, он был бы лучшим детективом в Англии. Только пока нам не удалось с ним связаться.

— Я телеграфировал в Аджачьо, до востребования, — заметил мистер Мерблес, — но не знаю, когда он там будет. Он ничего не говорил, когда собирается возвращаться.

— Он довольно чудаковат, — бестактно заявил достопочтенный Фредди, — но ему следовало бы быть здесь, не так ли? Я хочу сказать, если со стариной Денвером что-нибудь случится, он останется главой семьи, пока маленький Пиклд Джеркинс не достигнет совершеннолетия.

В страшной тишине, последовавшей за этим замечанием, отчетливо послышался стук трости, опускаемой в подставку для зонтиков.

— Интересно, кто это? — промолвила герцогиня.

Дверь распахнулась.

— Всем доброе утро! — радостно воскликнул вошедший. — Как вы тут все поживаете? Привет, Элен. Полковник, вы мне с прошлого сентября должны полкроны. Доброе утро, миссис Марчбэнк. Здравствуйте, миссис Петигру. А-а, мистер Мерблес, что вы скажете об этой зверской погоде? Не вставайте, не вставайте, Фредди, не надо никаких официальностей. Паркер, старина, верный дружище! Всегда на месте, как патентованное снадобье. Вы уже позавтракали? Я тоже думал встать сегодня пораньше, но так храпел, что Бантеру не хватило мужества меня разбудить. Я чуть было не явился сюда ночью, но мы приехали в два часа, и я решил, что вы не слишком обрадуетесь, если я свалюсь вам на голову в такое время. А, что вы сказали, полковник? Из Парижа до Лондона — на аэроплане «Виктория», потом в Норталлертон — такие отвратительные дороги, да еще шина спустила сразу за Ридлсдейлом. А какие жуткие кровати в «Славе Господней». Я так надеялся, что успею ухватить у вас последнюю сосиску! Что? Воскресный завтрак в английском семействе и без сосисок? Боже, куда мы катимся, полковник? Ну что, Элен, старина Джералд что-то натворил, а? Знаешь, тебе не следует бросать его одного: вечно во что-нибудь вляпается. А это что? Кэрри? Спасибо, старина. Послушайте, вы напрасно жадничаете: я уже три дня в пути. Фредди, передай мне тост. Прошу прощения, миссис Марчбэнк? О да, пожалуй, да: Корсика потрясающее место — парни все черноглазые, у всех за поясом ножи, и очень симпатичные девушки. Старик Бантер крутил роман с дочкой хозяина гостиницы. Старый мошенник оказался страшно влюбчивым. Кто бы мог подумать, а? Клянусь Юпитером! Как я проголодался. Знаешь, Элен, я собирался привезти тебе крепдешиновое белье из Парижа, но почувствовал, что Паркер опережает меня: так что пришлось быстро собраться и приехать сюда. Миссис Петигру-Робинсон встала.

— Теодор, по-моему, нам пора собираться в церковь.

— Я распоряжусь относительно машины, — заметила герцогиня. — Питер, конечно, я очень рада видеть тебя. То, что ты не оставил адреса, было крайне неудобно. Позвони, если тебе что-нибудь надо. Жаль, что ты не успел вовремя, чтобы повидаться с Джералдом.

— Ничего страшного, — бодро откликнулся лорд Питер. — Я навещу его в кутузке. Знаете, я нахожу это страшно удобным, когда круг участников преступления ограничен одним семейством: сразу открывается столько возможностей. Хотя мне очень жаль старушку Полли [4]Обобщающее женское имя, часто использующе­еся как нарицательное. . Как она?

— Не надо ее трогать сегодня, — решительно произнесла герцогиня.

— Ни в коем случае, — ответил лорд Питер. — Ее мы побережем. Сегодня Паркер покажет мне все улики и кровавые следы. Надеюсь, еще не все смыло, а, старик?

— Нет, — откликнулся Паркер, — большую часть я обнаружил под цветочными горшками.

— Тогда передай мне хлеб и кабачковую икру и расскажи все поподробнее, — попросил лорд Питер.

Отбытие религиозно настроенной группы смягчило напряженность. Миссис Марчбэнк отправилась наверх сообщить Мэри о приезде Питера, полковник закурил большую сигару. Достопочтенный Фредди встал, потянулся и, пододвинув к камину кожаное кресло, уселся в него и положил ноги на каминную решетку. Паркер обошел стол и налил себе еще кофе.

— Вы, верно, обо всем уже прочитали в газетах? — заметил он.

— О да, я прочитал отчет, — откликнулся лорд Питер. — И знаете, на мой взгляд, неразбериха страшная.

— Это было возмутительно, — воскликнул мистер Мерблес, — просто возмутительно! Прокурор вел себя в высшей степени противозаконно. Какое он имел право так подтасовывать выводы? Чего можно ожидать от присяжных, состоящих из безграмотных поселян? И все эти всплывшие подробности! Если бы мне удалось приехать раньше…

— Боюсь, отчасти в этом виноват я, Уимзи, — с раскаянием произнес Паркер. — Крейкс на меня очень обиделся. Старший инспектор в Стэпли обратился к нам через его голову, и, как только пришел запрос, я тут же бросился к начальнику полиции с просьбой взять это дело. Понимаете, я решил, что, если возникнут какие-нибудь недоразумения или сложности, вы предпочтете, чтобы с ними разбирался я, а не кто-нибудь другой. Но мне надо было еще уладить дело с фальшивомонетчиками, которым я занимался, — в общем, пока одно да другое, мне удалось выехать только ночным экспрессом.

А когда я приехал в пятницу, Крейкс и прокурор уже выработали свою версию и назначили дознание на утро, где представили улики как можно драматичнее. У меня хватило времени только на то, чтобы осмотреть место происшествия, к несчастью, уже сильно затоптанное Крейксом и местными ротозеями, так что присяжным мне предъявить было нечего.

— Не горюйте, — ответил Уимзи. — Я не виню вас. К тому же это только придает интерес делу.

— Но суть в том, что нас не любят респектабельные прокуроры, — заметил достопочтенный Фредди. — Ветреные аристократы и аморальные французы. Знаешь, Питер, жаль, что ты не слышал мисс Лидию Каткарт. Она бы тебе очень понравилась. Она уже отбыла в Голдерс-Грин, забрав с собой тело.

— Ну, что касается трупа, не думаю, чтобы там были какие-нибудь загадки, — откликнулся Уимзи.

— Да, — подтвердил Паркер, — с медицинской экспертизой никаких проблем не было. Пуля попала в легкое, и все.

— Однако, заметьте, он не сам себя застрелил, — добавил достопочтенный Фредди. — Я не хочу что-нибудь сказать, а уж тем более противоречить версии Денвера, но вся эта болтовня, что Каткарт был расстроен и совершенно невменяем, на мой взгляд — чистая ерунда.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Питер.

— Да потому, милейший, что я тем вечером поднимался наверх вместе с ним. Я был в отвратительном настроении — весь день мне не везло: мало того, что я никого не убил на охоте, я еще и проиграл спор полковнику — мы поспорили, сколько пальцев у кухонной кошки. Так что я сказал Каткарту, что это не мир, а черт-те что, или что-то вроде этого. «Вовсе нет, — ответил мне он, — все в нем устроено преотлично. Я завтра обсужу с Мэри дату свадьбы, и мы с ней уедем в Париж — французы разбираются в сексе». Я что-то заметил по этому поводу, и он, посвистывая, отправился к себе.

Паркер помрачнел. А полковник Марчбэнк откашлялся.

— Ну и что, — произнес он, — для такого человека, как Каткарт, это ничего не значит, ровным счетом ничего. Вы же знаете — воспитан на французский манер. Не то что простые англичане. Вечное шараханье: то туда, то сюда! Несчастный бедняга. Ну что ж, Питер, надеюсь, вам с мистером Паркером удастся что-нибудь выяснить. Не можем же мы допустить, чтобы старина Денвер был впутан в такую историю. Как ему не повезло, бедняге, да еще сейчас, когда так много дичи. Ну, я полагаю, вы сейчас отправитесь все осматривать, а, мистер Паркер? Как вы насчет того, чтобы пойти покатать шары, Фредди?

— Годится, — ответил достопочтенный Фредди, — только вы мне дадите сотню форы, полковник.

— Вот уж нет, вот уж нет, — весело откликнулся ветеран, — вы прекрасно играете.

После ухода мистера Мерблеса Уимзи и Паркер наконец остались с глазу на глаз.

— Не знаю, правильно ли я поступил, что вообще приехал, Питер, — проговорил детектив. — Если вам кажется…

— Послушайте, старина, — откровенно ответил Уимзи, — давайте не будем щепетильничать. Мы должны заняться этим делом, как любым другим. Если выяснится что-нибудь неприятное, я предпочту иметь рядом вас, чем кого-нибудь другого. По существу, дело несложное, и я намерен в нем как следует разобраться.

— Если вы уверены…

— Дружище, если бы вас не было здесь, я бы тут же послал за вами. Ну а теперь — к делу. Естественно, я исхожу из того, что старик Джералд не имеет к этому отношения.

— Я тоже уверен, что он ни при чем, — согласился Паркер.

— Нет-нет, — возразил Уимзи, — у вас другая задача. Никакой опрометчивости, никакой доверчивости. Вы должны разбивать все мои надежды и подвергать сомнению все мои выводы.

— Годится! — подхватил Паркер. — С чего начнем?

Питер задумался.

— Я думаю, мы начнем с комнаты Каткарта.

Спальня Каткарта была среднего размера, с единственным окном, выходящим на ту же сторону, что и парадная дверь. Справа стояла кровать, у окна — туалетный столик. Слева находился камин, перед которым располагались кресло и небольшой письменный стол.

— Ничего не тронуто, — пояснил Паркер. — Крейксу хватило на это ума.

— Хорошо, — ответил лорд Питер. — Очень хорошо. Джералд сказал, что, когда он обвинил Каткарта в шулерстве, тот вскочил, чуть не опрокинув стол, то есть письменный стол, — значит, Каткарт сидел в кресле. Да, он резко отодвинул его назад и смял ковер. Видите! Пока неплохо. Так, а чем он здесь занимался? Он не читал, поскольку книг вокруг не видно, — а нам известно, что он выскочил из комнаты и больше уже в нее не возвращался. Очень хорошо. Может, он писал? Нет, что доказывает девственно чистое пресс-папье…

— Он мог писать карандашом, — предположил Паркер.

— Верно, мог. Но тогда он должен был запихать бумагу в карман, когда вошел Джералд, потому что здесь ее не видно. Однако она не была найдена при нем — стало быть, он не писал.

— Если он только не кинул ее в какое-нибудь другое место, — возразил Паркер. — Мне не удалось осмотреть весь участок, а если мы примем выстрел, слышанный Хардроу без десяти двенадцать, за тот самый выстрел, то, по самым грубым подсчетам, у Каткарта было полтора часа времени.

— Очень хорошо. Тогда будем считать, что пока ничто не указывает на то, что он писал. Годится? Тогда…

Лорд Питер вынул лупу и, прежде чем опуститься в кресло, тщательно осмотрел его.

— Никаких намеков. Каткарт сидел на моем месте. Он не писал. Вы уверены, что в комнате ничего не трогали?

— Абсолютно уверен.

— К тому же он не курил.

— Почему нет? Он мог бросить окурок сигары или сигареты в камин, когда вошел Денвер.

— Только не сигареты, иначе мы бы обнаружили где-нибудь следы: на полу или на каминной решетке. Пепел легко разлетается повсюду. Что касается сигары — то это возможно, — от нее могло не остаться никаких следов. Впрочем, надеюсь, что он не курил.

— Почему?

— Потому что, старина, я бы предпочел, чтобы в словах Джералда была бы хоть доля истины. Человек во взвинченном состоянии не наслаждается сигарой перед сном, тщательно следя за тем, чтобы не уронить пепел. С другой стороны, если прав Фредди и Каткарт ощущал себя на редкость бодро и оптимистично взирал на жизнь, это вполне допустимо.

— Вы считаете, что мистер Арбатнот сочинил все это? — задумчиво промолвил Паркер. — Мне не показалось. Нужно обладать недюжинным воображением и злорадством, чтобы выдумать такое, а, на мой взгляд, ему не свойственно ни то, ни другое.

— Знаю, — откликнулся лорд Питер. — Я знаком со стариной Фредди всю свою жизнь — он и мухи не обидит. К тому же у него просто мозгов не хватит на то, чтобы что-нибудь сочинить. Но дело в том, что и у Джералда не хватило бы мозгов на сочинение этой адельфийской драмы между ним и Каткартом.

— С другой стороны, — заметил Паркер, — если мы на секунду допустим, что он застрелил Каткарта, то у него был стимул, чтобы ее сочинить. Тогда она была нужна, чтобы каким-то образом выпутаться. Просто удивительно, насколько сообразительными становятся люди, когда на чашу весов брошена их жизнь. А такая надуманная история предполагает скорее неопытного сочинителя.

— Ты прав, о царь. Пока вы опровергли все мои предположения. Ну, ничего. Я истекаю кровью, но не сдаюсь. Каткарт сидел здесь…

— Как утверждал ваш брат.

— Черт бы вас побрал, это я утверждаю. По крайней мере, кто-то здесь сидел — на подушках оставлены вмятины.

— Они могли появиться еще днем.

— Чушь. Их не было дома целый день. Не усердствуйте в своем саддукействе, Чарлз. Говорю, Каткарт сидел здесь и… ура! ура! — Он резко наклонился и уставился на каминную решетку. — Чарлз! Здесь обгоревшая бумага.

— Я знаю. Меня это тоже очень вдохновило вчера, но потом я обнаружил, что она есть почти во всех комнатах. Камины обычно гасятся на день, если никто не остается в доме, а потом их снова растапливают за час до обеда. Понимаете, из прислуги здесь только кухарка, горничная и Флеминг, и при такой большой компании у них уйма дел.

Лорд Питер принялся вытаскивать обгоревшие клочки бумаги.

— Ничем не могу вас опровергнуть, — с досадой откликнулся он, — и этот клочок «Монинг пост» только подтверждает вашу правоту. Единственное, что остается предположить, — что Каткарт просто сидел здесь и ничем не занимался. Но, боюсь, это не слишком продвигает нас вперед. — Он встал и подошел к туалетному столику. — Мне нравится этот набор из черепахового панциря, — заметил он, — и эти духи «Вечерний поцелуй» тоже очень милы. Никогда их раньше не видел. Надо будет обратить на них внимание Бантера. Какой очаровательный маникюрный набор, не правда ли? Я люблю быть чистым и аккуратным, но, знаете, Каткарт всегда производил впечатление какого-то слишком чистого и ухоженного человека. Бедняга! И все кончилось тем, что его похоронят в Голдерс-Грин. Знаете, я с ним виделся всего раз или два. И он поразил меня своим кругозором — ему было известно все обо всем. Я был очень удивлен выбором Мэри, хотя на самом деле я мало что о ней знаю. Она на пять лет младше меня. Когда началась война, она только-только закончила школу, потом уехала в Париж, а когда вернулась, то занималась благотворительной деятельностью, была сестрой милосердия, так что мы виделись с ней очень редко. В то время она была одержима идеями переустройства мира и не слишком охотно разговаривала со мной. Потом связалась с каким-то пацифистом, который, если я не ошибаюсь, был еще и фальшивомонетчиком. Потом, как вам известно, я болел, затем получил от ворот поворот от Барбары и меня мало интересовали чужие сердечные дела, потом я занимался делом о бриллиантах Аттенбери — а в результате всего этого мне ничего не известно о собственной сестре. Но, похоже, ее вкус в отношении мужчин переменился. Я знаю, матушка считала Каткарта обаятельным: вероятно, это означает, что он обладал какой-то привлекательностью для женщин. Мужчине невозможно понять, что делает другого мужчину привлекательным; но мама обычно не ошибается в таких вещах. А что с бумагами этого парня?

— Здесь их у него было очень мало, — ответил Паркер. — Чековая книжка из отделения Черинг-кросс банка Кокса, но она новая и мало чем может помочь. Вероятно, он держал у них только небольшой текущий счет на случай, когда приезжал в Англию. Чеки в основном выписаны на себя, за редким исключением счетов за гостиницу и портному.

— Что-нибудь вроде паспорта?

— Вероятно, все документы в Париже. У него там квартира где-то неподалеку от Сены. Мы связались с французской полицией. У него был номер в «Албании». Я попросил опечатать его до моего приезда. Я думаю съездить завтра в город.

— Да, пожалуй. Какие-нибудь записные книжки, бумажники?

— Да, вот бумажник. Тридцать фунтов купюрами разного достоинства, визитная карточка торговца вином и счет за пару брюк для верховой езды.

— Никакой корреспонденции?

— Ни строчки.

— Да, кажется, он относился к тому сорту людей, которые не хранят писем. Результат прекрасно развитого инстинкта самосохранения.

— Да. Между прочим, я поинтересовался у прислуги относительно писем. Они сказали, что он получал довольно много писем, но никогда не оставлял их валяться где попало. Об отправляемых им письмах они мало что знали, так как обычно они опускались в почтовую сумку, доставляемую и открываемую только на почте, или передавались почтальону, когда он появлялся. Однако у всех сложилось впечатление, что он писал не много писем. Горничная сообщила, что ничего примечательного в его корзине для бумаг не находила.

— Да, удивительно полезная информация. Постойте-ка. Тут его ручка. Очень красивая — фирмы «Оното», с золотым пером. Боже! И абсолютно пустая. Уж не знаю, какие можно сделать из этого выводы. А никаких карандашей, кстати, я тут не вижу. Я склонен думать, что вы не правы, утверждая, что он не писал писем.

— Я ничего не утверждаю, — невозмутимо откликнулся Паркер. — Осмелюсь даже согласиться с вами.

Лорд Питер отошел от туалетного столика, просмотрел содержимое гардероба и снял несколько книг с тумбы у кровати.

— «Закусочная на Рейне», «Аметистовое кольцо», «Восточный ветер» (ну что ж, очень характерно для нашего юного друга), «Жизнеописание кадета де Кутре» (тю-тю-тю, Чарлз!), «Манон Леско». Гм! Есть еще на что посмотреть в этой комнате?

— Кажется, нет. Куда вы хотите отправиться теперь?

— Осмотрим все по порядку. Постойте-ка. Кто у нас в соседних комнатах? Ах да, здесь комната Джералда. Элен в церкви. Давайте зайдем. Тут, естественно, вытирали пыль и подметали пол, погубив все, что можно.

— Боюсь, что да. Мне с большим трудом удалось удалить герцогиню из комнаты.

— Так. Вот окно, из которого кричал Джералд. Гм! На каминной решетке ничего — камин, естественно, растапливался с тех пор. Послушайте, а куда Джералд мог задевать это письмо, я имею в виду от Фриборна?

— Он никому не сказал ни слова о нем, — ответил Паркер. — Уж как старался старина Мерблес — герцог повторял только одно, что он уничтожил его. Мерблес считает это абсурдом. Так оно и есть. Если он собирался предъявить что-то вроде обвинения жениху своей сестры, должен же он был оставить какие-то доказательства! Или он считал себя одним из тех римлян, которые заявляли: «Как глава семьи, я запрещаю, и все тут»?

— Джералд — добрый, честный, чистый, хорошо воспитанный ученик и жуткий болван, — заметил Уимзи. — Не думаю, чтобы ему были свойственны такие средневековые замашки.

— Но если у него есть письмо, почему не предъявить его?

— Действительно, почему? Как правило, письма от старых однокашников из Египта не содержат компрометирующих сведений.

— А вы не думаете, — осторожно предположил Паркер, — что в нем могли содержаться намеки на какую-нибудь прежнюю… э-э-э… связь, о которой ваш брат не хотел бы ставить в известность герцогиню?

Лорд Питер не ответил, с отсутствующим видом изучая ряд обуви.

— Это мысль, — наконец произнес он. — У него было несколько историй — ничего особенного, но Элен, конечно же, сделала бы из мухи слона. И все же… — он задумчиво принялся насвистывать, — когда дело пахнет виселицей…

— Послушайте, Уимзи, вы считаете, что ваш брат отдает себе отчет в этом? — спросил Паркер.

— Надеюсь, Мерблес объяснил ему без обиняков, — ответил лорд Питер.

— Возможно. Но допускает ли он, что английский пэр может быть повешен за убийство на основании лишь косвенных доказательств?

Лорд Питер задумался.

— С воображением у Джералда всегда было не очень хорошо, — согласился он. — Но ведь на самом деле пэра могут повесить?

— Я выясню, — откликнулся Паркер. — По крайней мере, нет никаких сомнений, что они повесили графа Феррерса в тысяча семьсот шестидесятом году.

— В самом деле? — переспросил лорд Питер. — Ну что ж, как сказал старый атеист о Евангелии: «Дело было давно и, будем надеяться, неправда ».

— Но это истинная правда, — заметил Паркер, — он был расчленен и анатомирован. Впрочем, последняя часть процедуры ныне устарела и вышла из употребления.

— Я обязательно сообщу об этом Джералду и постараюсь убедить его серьезно отнестись к происшедшему, — сказал лорд Питер. — Какие сапоги были на нем в среду вечером?

— Вот эти, — указал Паркер, — но этот болван почистил их!

— Да-а-а! Мда-а! — горестно покачал головой Питер. — Добрые старые сапоги со шнуровкой…

— На нем еще были легины, — заметил Паркер, — вот эти.

— Довольно изысканное снаряжение для прогулки по саду. Но, конечно же, было мокро и сыро. Надо будет спросить у Элен, страдал ли Джералд когда-нибудь от бессонницы.

— Я уже спрашивал. Она сказала, что обычно нет, если только у него не болели зубы — тогда он не находил себе места.

— Однако зубная боль вряд ли может подвигнуть кого-нибудь идти на улицу холодной ночью. Ну что ж, пойдем вниз.

Они миновали бильярдную, где полковник совершал чудеса, и прошли в небольшую оранжерею.

Лорд Питер мрачно оглядывал хризантемы и ящики с луковицами.

— Эти чертовы цветочки выглядят просто восхитительно, у них такой здоровый вид, — заметил он. — Неужели вы разрешили садовнику поливать их?

— Да, — виновато сознался Паркер. — Разрешил. Но ему дано строгое указание передвигаться только по этим коврикам.

— Ладно, — примиряюще сказал лорд Питер. — Тогда поднимайте их и давайте займемся делом.

Приставив лупу к глазам и став на четвереньки, он внимательно принялся рассматривать пол.

— Кажется, все они пришли оттуда, — заметил он.

— Да, — согласился Паркер. — Я идентифицировал большую часть отпечатков ног. Люди входили и выходили. Вот следы герцога. Он вошел с улицы. После того как споткнулся о труп. — Паркер открыл наружную дверь и, подняв рогожу, указал на вдавленный участок гравия, потемневшего от крови. — Здесь он встал на колени около тела. Вот отпечатки его коленей и носков сапог. После этого он прошел в дом через оранжерею, оставив на всем пути следования отчетливые отпечатки черной грязи и гравия.

Лорд Питер осторожно опустился на корточки.

— Как повезло, что здесь такой мягкий гравий.

— Да. Его здесь совсем немного. Садовник объяснил мне, что он здесь такой просевший и редкий из-за того, что именно тут наполняют ведра водой из колодца. Сначала воду переливают в корыто, а уж из него черпают воду для дальнейших нужд. В этом году земля совсем превратилась в жижу, и несколько недель тому назад все заново посыпали гравием.

— Жаль, что их труды не распространились на остальную часть дорожки, — проворчал лорд Питер, с трудом балансируя на обрывке рогожи. — Ну что ж, пока все согласуется с рассказом Джералда. А что это за слон плюхнулся на газон?

— О, это констебль. Фунтов [5]Фунт — основная единица массы в системе анг­лийских мер, равная 0,45 кг. двести пятьдесят, не меньше. А эта резиновая подметка принадлежит Крейксу. Он тут повсюду наследил. Эти размазанные вмятины — домашние тапочки мистера Арбатнота, а галоши принадлежат мистеру Петигру-Робинсону. На все это мы можем не обращать внимания. А вот здесь мы видим, как через порог переступила женская нога в твердой обуви. Я полагаю, это мисс Мэри. Вот еще след той же ноги у колодца. Она подошла рассмотреть тело.

— Вероятно, — согласился Питер, — а потом она вернулась в дом, прихватив на подошвах несколько крупинок красного гравия. Ну что ж, понятно. Ага!

На внешней стене оранжереи было расположено несколько полок для небольших растений, под которыми находилась влажная грядка, заросшая вялыми кактусами и вьющимися венериными волосами. Она была скрыта из виду рядом горшков с высокими хризантемами.

— Что там? — поинтересовался Паркер, видя, что его друг уставился на зеленые заросли.

— Кто и что сюда клал? — спросил лорд Питер, вылезая обратно между двумя горшками.

Паркер поспешил к нему. На земле между кактусами совершенно отчетливо виднелся отпечаток какого-то продолговатого предмета.

— Как хорошо, что садовник Джералда не из тех добросовестных разбойников, которые вечно не дают покоя кактусам, иначе он не преминул бы нежно приподнять их поникнувшие головки, — заметил лорд Питер. — Ой! Черт бы побрал этих дикобразов! Давайте-ка сами измеряйте.

Паркер измерил след.

— Два с половиной фута на шесть дюймов, — сообщил он. — И довольно тяжелый — смотрите, какая вмятина, и растения поломаны. Какая-то болванка?

— Думаю, нет, — ответил лорд Питер. — Такое впечатление, что с дальней стороны вмятина глубже. Я полагаю, это был какой-то громоздкий предмет, поставленный на попа и прислоненный к стеклу. Если вас интересует мое субъективное мнение, то я бы сказал, что это — чемодан.

— Чемодан? — воскликнул Паркер. — Почему чемодан?

— Действительно, почему? Я думаю, мы можем допустить, что стоял он здесь не очень долго. В дневное время он был бы заметен. Однако ночью, скажем, в три часа, его можно было с легкостью зашвырнуть сюда и скрыть из виду в случае непредвиденных обстоятельств.

— Когда же его отсюда забрали?

— Я бы сказал, почти сразу. По крайней мере, до того, как рассвело, иначе даже инспектор Крейкс не смог бы его пропустить.

— Полагаю, это не саквояж доктора?

— Нет, если только доктор не полный идиот. Зачем ставить саквояж в грязное сырое место, когда по всем законам логики и удобства он должен находиться рядом с телом? Нет. Если только Крейкс и садовник ничего здесь не трогали, он был закинут сюда в среду вечером Джералдом, Каткартом или, что вполне возможно, Мэри. Вряд ли у кого-нибудь еще были основания что-то прятать.

— Кроме еще одного лица, — добавил Паркер.

— Какого?

— Инкогнито.

— А кто он?

Вместо ответа мистер Паркер гордо шагнул в сторону деревянных рам, аккуратно укрытых рогожей. С видом епископа, открывающего мемориал, он приподнял рогожу, обнаружив цепочку U-образных следов.

— Мне не известен никто, кому они могли бы принадлежать, по крайней мере, из тех людей, кого я видел и о ком слышал.

— Ура! — закричал Питер. —

только у нас они довольно крупненькие.

— И везет нам меньше, — добавил Паркер. — Больше похоже на другое:

— Великий поэт — Вордсворт, — ответил лорд Питер, — так часто меня посещало это чувство. Ну-ка, поглядим. Следы мужские, десятый номер, со сношенными каблуками и заплаткой с левой внутренней стороны. Ведут с плотно утрамбованной дорожки, на которой не осталось следов, подходят к телу — сюда, где вот эта лужа крови. Странно, не правда ли? А? Может, конечно, и нет. Под телом не было следов? Сейчас трудно сказать — такая мешанина. Ну, по крайней мере, Инкогнито дошел досюда — здесь вот особенно глубокий след. Собирался ли он попросту сбросить Каткарта в колодец? И тут до него доносится звук — он вздрагивает, оборачивается и бежит на цыпочках — в кусты, клянусь Юпитером!

— Да, — добавил Паркер, — следы выходят на одну из лесных дорожек и там обрываются.

— Ну что ж, тем, куда они ведут, мы займемся позже. А откуда они появляются?

И оба друга тронулись по дорожке прочь от дома. За исключением небольшого участка перед оранжереей, гравий был старым и плотно утрамбованным, так что на нем не сохранилось никаких следов, особенно учитывая, что последние дни шел дождь. Паркеру, однако, удалось заверить Уимзи, что на дорожке, совершенно определенно, были следы крови и свидетельства того, что тело тащили волоком.

— А какие именно следы крови? Мазки?

— Да, в основном. Вдоль всей дорожки были перевернуты гравий и мелкие камни… и вот еще нечто странное.

У самого края дорожки на земле отчетливо виднелся отпечаток ладони с пальцами, направленными в сторону дома. Гравий разделяли две длинные борозды. На траве между дорожкой и клумбой виднелась кровь, а сама трава была помята и сломана.

— Мне это не нравится, — промолвил лорд Питер.

— Отвратительно, — согласился Паркер.

— Бедняга! Он явно пытался зацепиться здесь. Теперь понятно, откуда взялась кровь у дверей оранжереи. Но что за дьяволом надо быть, чтобы волочь неумершего человека!

Через несколько ярдов [6]Ярд — единица длины в системе английских мер, равна 0,9144 м. дорожка соединялась с главной аллеей, по бокам которой росли деревья, переходящие в густые заросли. На пересечении виднелось еще несколько неразборчивых следов, и, пройдя еще с двадцать ярдов, лорд Питер и Паркер углубились в заросли. В свое время там упало огромное дерево, в результате чего образовалась небольшая прогалина, в середине которой виднелся тщательно расстеленный и прибитый колышками брезент. Воздух был пропитан запахами грибницы и прелых листьев.

— Место трагедии, — кратко сообщил Паркер, скатывая брезент.

Лорд Питер удрученно посмотрел вниз. В пальто и толстом сером шарфе его длинная худая фигура напоминала образ меланхолического аиста. Упавшее скорченное тело взрыхлило жухлые листья и оставило вмятину на влажной земле. Там, где натекла лужа крови, земля приобрела более темный оттенок, и желтые листья тополя словно покрылись ржавчиной.

— Тут были обнаружены носовой платок и револьвер, — заметил Паркер. — Я пытался найти какие-либо отпечатки пальцев, но грязь и дождь размыли все.

Уимзи достал лупу, лег на живот и приступил к тщательному изучению поверхности. Паркер молча двигался следом.

— Какое-то время он ходил туда и обратно, — объявил лорд Питер. — Но не курил. Что-то обдумывал или кого-то поджидал. А это что? Ага! Снова Десятый размер появляется из-за деревьев. Никаких признаков борьбы. Странно! Ведь Каткарт был застрелен с близкого расстояния?

— Да, рубашка была даже опалена.

— Так. И зачем ему было бы спокойно ждать, когда его застрелят?

— Может, у него было назначено свидание с Ботинками номер десять, может, они принадлежали кому-то из его знакомых, кто был в состоянии спокойно к нему приблизиться, не вызывая подозрений.

— Тогда беседа носила дружеский характер, по крайней мере, со стороны Каткарта. Но остается загвоздка с револьвером. Каким образом Номер десять раздобыл револьвер Джералда?

— Дверь в оранжерею оставалась открытой, — полувопросительно заметил Паркер.

— Об этом никому не было известно, кроме Джералда и Флеминга, — возразил лорд Питер. — Неужели вы хотите убедить меня в том, что Номер десять вошел в дом, прошел в кабинет, достал револьвер, вернулся сюда и застрелил Каткарта? Не слишком удобный способ. Если он собирался убивать, почему сразу не прийти с оружием?

— Мне представляется более вероятным, что револьвер принес Каткарт, — ответил Паркер.

— Тогда почему нет следов борьбы?

— Может, Каткарт сам застрелился? — предположил Паркер.

— Тогда зачем Номер десять потащил его на видное место и, бросив там, убежал?

— Постойте-ка, — прервал его Паркер. — Как это так? У Номера десять свидание с Каткартом — скажем, в целях шантажа. Предположим, каким-то образом он назначает его между девятью сорока пятью и десятью пятнадцатью. Это объясняет перемену в настроении Каткарта и делает возможным то, что и герцог, и Арбатнот говорят правду. Каткарт стремительно выбегает из дома после ссоры с вашим братом и приходит сюда. Он нервно ходит туда и обратно в ожидании Номера десять. Тот прибывает и беседует с Каткартом. Каткарт предлагает ему деньги. Тот настаивает на большей сумме. Каткарт заявляет, что больше дать не может. Номер десять говорит, что в таком случае он все предает огласке. Каткарт посылает его к дьяволу и застреливается из предварительно взятого револьвера. Номер десять охвачен раскаянием. Он видит, что Каткарт еще жив. Он приподнимает его и то волоком, то на руках дотаскивает до дома. Он ниже Каткарта и слабее — поэтому ему это не просто. У дверей оранжереи Каткарт отдает концы, и до Номера десять внезапно доходит, что он находится в довольно двусмысленном положении — один на один с трупом в три часа ночи в чужих владениях. Он оставляет Каткарта и сбегает. Появляется герцог Денверский и спотыкается о тело. Занавес.

— Неплохо, — откликнулся лорд Питер, — очень даже неплохо. Но когда все это произошло? Джералд обнаружил тело в три ночи, врач был здесь в половине пятого и сказал, что Каткарт мертв уже несколько часов. Очень хорошо. Как насчет выстрела, который моя сестра слышала ночью?

— Послушайте, старина, — ответил Паркер. — Я не хочу выглядеть непочтительным по отношению к вашей сестре. Но — как бы это выразить? Я полагаю, что выстрел, слышанный ею в три часа ночи, был произведен браконьерами.

— Конечно, браконьерами, — откликнулся лорд Питер. — Ну что ж, Паркер, по-моему, все согласуется. Давайте пока примем эту версию. Тогда первое, что нам нужно сделать, это найти Номера десять, чтобы получить доказательства самоубийства Каткарта. Это — единственное, что может помочь, по крайней мере, в том, что касается моего брата. Хотя для удовлетворения собственного любопытства мне бы очень хотелось знать: чем Номер десять шантажировал Каткарта? Кто спрятал чемодан в оранжерее? И что делал Джералд в саду в три часа ночи?

— Я предлагаю начать с того, чтобы выяснить, откуда пришел Номер десять, — сказал Паркер, и они вернулись к следу.

— Ура! Ура! — неожиданно воскликнул Уимзи. — Вот это находка, Паркер!

Из кучи грязи и опавших листьев он извлек маленький блестящий предмет, вспыхнувший зеленовато-белым в его руках. Это был крохотный амулет, подвешиваемый женщинами на браслеты, — миниатюрный бриллиантовый котик с изумрудными глазами.