Онлайн чтение книги Похищение Луны
ДЗАБУЛИ

Единственный проспект в Зугдиди убран яркими флагами. Из бывшего дворца Дадиани выходит антирелигиозная процессия. Впереди — комсомольцы, молодежь, несколько легковых машин, украшенных гирляндами и зеленью.

Арзакан приглядывается к лошадям. На некоторых из них смотрит одобрительно.

Дети с жадным любопытством бегут за процессией.

За автомобилями — тракторы «Мак Корн Дюринг», прославленный «Холт» и огромный «Катерпиллер». Следом — работники Зугдидского профсоюза. В центре шествия антирелигиозные маски. На одном из грузовиков какой-то нескладный парень в парике, лицо вымазано сажей. Волосы и борода длиннющие, усы сделаны из кукурузных початков, — это библейский Саваоф.

Он с двойным подбородком, в выцветшей рясе. На коленях у него — футбольный мяч, очевидно аллегорически изображающий земной шар.

«Бог» сидит неподвижно. По всему видно, что артисту это дается трудно.

За «богом» тащится ослик — кожа да кости… На ослике — «Христос», очень похожий на грубо намалеванные иконы старых богомазов. Неровно загримированное темной краской лицо окаймляет черная борода. Грим на скулах и в особенности под глазами наложен очень густо, как это делают провинциальные актеры-любители, стремясь лишь к тому, чтобы их нельзя было узнать.

«Бога» и «Христа» сопровождает на тощей кляче поп, такой же пузатый, как и «бог» — ряса топырится, видно, что пузо сделано из подушек. Щеки ярко нарумянены — классические цветущие ланиты деревенских попов!

На голове у попа высокая конусообразная шапка. На груди болтается медный крест. Он кадит холодным кадилом в лица прохожих, скалит зубы — настоящий козий бог! Целая армия босоногих мальчишек бежит за ним, осыпая его насмешками, визжа, дразня и дергая лошаденку за хвост.

Кляча жалкая, никудышная — такую выбрали на посмешище толпе. И Христос, и поп, и пророки, и дьячки — все зубоскалят. Только один бог восседает молчаливо.

Кляча шагает понурив голову. Мухи липнут ей к глазам, к стертому загривку, лошаденка отбивается от них, беспомощно мотает головой, должно быть, проклиная своего создателя.

Арзакан заметил в толпе простоволосую голову Лукайя. Дети, обступив, дразнили его. Отбиваясь от их преследований, Лукайя ругался, кричал, грозил кулаками.

— Ау-у, Лукайя, ау-у! — надрывались мальчишки. Лукайя, не утерпев, пошел взглянуть на позорище, устроенное богу комсомольцами. Пытался разогнать их, но его осмеяли так же, как и его бога.

Отводил душу, крича и проклиная «нечестивцев»…

Арзакан свернул в боковую уличку и остановился у ворот. Во дворе, под навесом, дети играли поясами в «лахти». У старших загорелые щеки и черные колени. Бескровные лица малышей желтели, как вареная айва. Они смотрели на игру, меланхолически улыбаясь. У одного из них, самого младшего, рожица совсем желтенькая. Даже зрачки имеют лимонный оттенок. Животик раздутый, на подбородке сыпь.

«Уж эта лихорадка, лихорадка…» — подумал Арзакан, глядя на малыша, и вспомнил колхидские трясины. Два года проработал Арзакан на осушке губительных болот.

«Мы — большевики! Мы возьмем и эту неприступную крепость! Уничтожим малярию, губящую колхидских ребятишек», — так он говорил сам себе.

Малыш показался ему знакомым. Он улыбнулся Арзакану.

— Скажи, бутуз, ты Ута?

Ребенок кивнул головой.

— Дзабули дома?

Дзабули оказалась дома, и мальчик пошел с Арзаканом.

Дзабули прежде не стеснялась Арзакана. Сколько раз они купались вместе… Но сейчас, когда перед ней стоял взрослый юноша, она быстро запахнула кофточку и оправила короткое платье.

Девушка смутилась… Арзакан быстрым взглядом окинул ее ширококостную крепкую фигуру. Она не отличалась ни грациозностью линий, ни пластичностью форм.

Мысль о Тамар жалила острой тоской, но дыхание теплоты и мягкости, исходившее от этой девушки, успокаивало его томившуюся душу.

Арзакан сидел на стуле ссутулясь, с трудом сохраняя равновесие: вот-вот свалится от смертельной усталости. Выпрямиться не было сил… И вместе с тем близость девушки не оставляла его равнодушным, его тянуло к ней. Но он обладал истинно абхазской выдержкой. Если бы не эта выдержка, — упал бы на колени перед тахтой, на которой сидела Дзабули, прижался бы щекой к ее ногам… И как рукой сняло бы все обиды и всю боль, пережитые им за последние дни.

Дзабули передались волнения и тревога Арзакана. Но женская осторожность держала ее начеку. Делая вид, что оба они спокойны и она не замечает ни своего, ни его волнения, хозяйка занимала гостя, вспоминала минувшие дни, совместно проведенные отроческие годы, когда они босиком бегали в школу и не задумывались над тем, что один из них мальчик, — другая — девочка.

Потом заговорила о местных новостях.

Арзакан старался поддержать беседу, даже засмеялся раза два.

С терпеливой покорностью он ждал минуты, когда Дзабули исчерпает запас своих воспоминаний и невинных сплетен, перестанет болтать о пустяках и хоть словом обмолвится о Тамар.

Тогда Арзакан осторожно спросит, где она теперь…

В течение всего дня, усталый и больной, тщетно искал он человека, который сказал бы ему о том единственном, что его интересует.

И вот пришел к Дзабули. Только за этим пришел. И опять ничего.

Дзабули интересуется скачками. Арзакан лениво отвечает ей. Он совсем потерял надежду узнать сегодня о Тамар хоть что-нибудь.

Разговор о лошадях иссяк. Дзабули заговорила вдруг о Тараше Эмхвари. И никогда еще в груди Арзакана не вскипала такая злоба, как сейчас, когда он услышал это имя, которым клялся когда-то, — имя его молочного брата, друга детства, сосавшего вместе с ним одну грудь.

Есть ли на свете человек ближе того, с кем вместе учился ходить, вместе слушал сказки, делил игрушки и первые детские шалости? Таким самым близким человеком был когда-то Тараш для Арзакана.

А сейчас!..

Арзакан узнал, что Тараш приехал раньше его очамчирским поездом.

«Где же, где же сейчас Тамар?» — терялся он в догадках.

А Дзабули продолжала расхваливать Тараша Эмхвари.

Тараш получил ученую степень в Европе. Французская академия наук издала его исследование об абхазском языке. Предисловие написала мировая знаменитость. Грузинские научные круги возлагают большие надежды на молодого ученого, один из знатоков выразился так: «Если у Эмхвари хватит выдержки для научной деятельности, то он всех нас забьет…»

Ученицы техникума посвящают Тарашу стихи… И даже некоторые весьма почтенные дамы теряют при нем свою обычную сдержанность… Они в восторге от его широких плеч, больших ястребиных глаз, изящной фигуры, абхазской вежливости.

Дзабули не умолкала. Тараш в Тбилиси жил в гостинице «Ориант», завел там флирт с какой-то американкой, и эта совсем не романтическая особа пыталась отравиться из-за него стрихнином. И еще — он отбил жену у одной важной персоны, но через месяц вернул ее мужу…

За границей Тараш из-за женщин несколько раз дрался на дуэли. Дважды он был ранен, а в Париже убил, сам того не желая, какого-то американского фабриканта; тот полез на рожон, не зная, с каким замечательным стрелком он имеет дело. Вообще у Тараша было много любовных авантюр.

Арзакан все больше мрачнел, слушая все это. И Дзабули с ее тяжелым телом стала вдруг ему противна, как гадюка. Только сейчас заметил Арзакан, какой у нее большой рот и слишком тонкие губы.

Он уже собрался уходить, когда Дзабули произнесла, наконец, имя Тамар. Ее голос был при этом безразличен и холоден, но Арзакана сразу бросило в жар. Это короткое слово мгновенно согрело его.

Тамар собиралась ехать в Тбилиси, возможно, что она уже уехала… Ей очень хочется поступить в университет.

Дзабули заговорила о другом, но ее болтовня уже не доходила до Арзакана. Кажется, она что-то рассказывала о своей болезни.

Арзакан раздумывал над тем, что услышал. Ему хотелось, чтобы Дзабули еще раз произнесла это имя: Тамар, Тамар, Тамар! Еще раз, еще и еще!..

Почему Тамар так стремится в Тбилиси? Уж не потому ли, что и Арзакан этой осенью собирается поступить в университет?

Нет, причина другая…

Университет предложил Тарашу Эмхвари кафедру. Конечно, Тамар хочется быть поближе к нему, стать его слушательницей, а потом… А потом — кто знает?

И бездной разверзлось перед Арзаканом это «потом». Ведь и сейчас, едва Тараш начнет говорить, — Тамар замирает, будто перепел на жнивье. Опускает свои веерообразные ресницы и вся обращается в слух. И никогда она не спорит с Тарашем. Каролина — та сейчас же вцепится в него, если с чем-нибудь не согласна. А Тамар?

Никому она не признается, как расценивает взгляды и поведение Тараща. Сколько раз пытался Арзакан вызвать ее на откровенность, узнать, как она относится к тому, о чем рассказывает Тараш. Но Тамар или отмалчивалась, или меняла тему разговора.

О, как ненавидел ее Арзакан за это молчание! Ведь оба они — друзья его детства. Нет, нет… Они все-таки чужие ему. Они князья! Князья и в молчанье поймут друг друга лучше, чем его, крестьянского сына.

Сколько раз приходил он в бешенство от молчания Тамар, глухого, как вот эта сырая стена!

Вдруг Арзакан встрепенулся: Дзабули вновь заговорила о ней.

Оказывается, Дзабули убедилась, что Тамар не ценит друзей. Как всякая красивая девушка, она эгоистична и непостоянна. Как всякая княжна, — ветрена и любит лесть.

Она скрытна и даже в наше советское время не может сбросить с себя шервашидзевскую спесь.

Арзакану слова Дзабули показались справедливыми. В самом деле, разве Тамар не стала относиться к нему с холодком с тех пор, как Тараш Эмхвари возвратился из-за границы?

На Тамар, очевидно, произвели впечатление и подстриженные по-английски усы Тараша, и подбритый затылок, и его умение красноречиво промолчать среди беседы или подать язвительную реплику, и аромат парижских духов, который источают его платки.

С точки зрения абхазца, всему этому, конечно, невелика цена. Но женщины смотрят иначе.

В присутствии Тараша Тамар сразу оживляется. Она шутит с ним, дурачится, примеряет на себе его клетчатую кепку, кашне… Так она забавляется, пока Тараш не заспорит о чем-нибудь с Каролиной. Тогда Тамар затихает и слушает их разговор, стараясь не проронить ни слова.

Каролина, хоть и замужем за абхазцем, все же иностранка; ей простительно развязное обращение с мужчиной. А ведь Тамар — грузинка…

Арзакан прекрасно знает, что она ревнует Тараша к Каролине. Месяц назад они были на именинах. Тараш сидел между Тамар и Каролиной, Арзакан — по правую руку Тамар. Пока не начались тосты, Тараш развлекал Тамар. Арзакан молча ел.

Но когда тамада заставил Тараша осушить два-три рога, он увлекся болтовней с Каролиной, косясь глазами на ее глубокое декольте… Говорил он с ней на английском языке, непонятном ни Тамар, ни Арзакану.

У Тамар немедленно разболелась голова. Сначала она попросила нашатырного спирта, потом вышла в другую комнату прилечь. Только часа через два хозяйке с трудом удалось вернуть ее к столу…

Дзабули продолжала разбирать Тамар по косточкам. Конечно, у нее есть и достоинства: она красива и умна, — признавала девушка.

Но Арзакан предпочел бы сейчас не слушать о достоинствах Тамар Шервашидзе. Глядя на Дзабули, он сравнивал ее с Тамар и думал:

«Кто знает, может быть, и прав отец…»

Дзабули — крестьянка. Здоровая, красивая, скромная крестьянка.

Ах, пусть бы она разбранила похлеще Тамар и Тараша! Пусть бы сказала что-нибудь такое, что унизило бы Тамар в глазах Арзакана! Он вырвал бы из своего сердца любовь к этой гордячке, как крестьянин вырывает бузину из земли на своем огороде, на веки вечные возненавидел бы эту надменную княжну. Он полюбил бы Дзабули. Они лучше поняли бы друг друга.

Дзабули — добрая девушка. Она не стала бы его мучить, как Тамар. Вот сейчас, сию же минуту подошел бы он к ней и положил бы усталую голову на ее высокую грудь.

Дзабули — мегрелка, ласковая, сладкая, как мегрельская речь; нежная — как мегрельская колыбельная; простая и сердечная — как мегрельское чонгури.

Недавно Тамар с иронией сказала Арзакану, что он небрит, что нужно подбривать затылок, покороче стричь усы.

Конечно, Тамар хочется, чтобы Арзакан стал похож на княжеского сынка, воспитанного в буржуазных странах. Чего не хватало — подбривать затылок, чтобы подражать Тарашу Эмхвари!

Тамар, Тамар…

Арзакан ищет обидных слов, но не может их найти.

Дзабули не отравляла бы ему существования, как Тамар.

Как колхидский мед, нежны Дзабулины речи.

Дзабули — сирота.

И как она заботится о малышах, оставшихся на ее попечении после смерти матери!

Она работает на машинке (потому и подрезает коротко ногти). Работает много, не жалея себя… Зачем нужна Арзакану изысканная и праздная княжна? Сам-то он ведь трудится с детства.

Только такая работящая женщина, как Дзабули, разделит с ним все тяготы жизни.

А Дзабули все рассказывает о Тараше Эмхвари.

Оказывается, он втайне пишет стихи.

Дзабули очень любит стихи. Когда приезжали поэты из Тбилиси, она бросила вечернюю работу и ходила их слушать.

Ей нравится этот бесшабашный, помешанный на рифмах народ. Поэты совсем не похожи на обывателей, которым вечно не хватает то керосина, то масла, то мяса.

Какое-то самозабвение чувствуется в их необузданных возгласах!

Тараш Эмхвари не печатает своих стихов и никому их не показывает. Пишет так… для себя. И читает их только Тамар…

У Арзакана наконец лопнуло терпение. Он согнул руку, невольно повторяя жест Тараша, и взглянул на часы, привезенные ему молочным братом из-за границы.

Вежливо простившись, он ушел в лунную ночь.