Онлайн чтение книги Портрет дамы с жемчугами
Преданный рыцарь

Быть женой и в то же время не быть ею оказалось не так легко, как предполагала Рурико. Защищая свою честь, она прибегала ко всевозможным хитростям и уловкам. Пока она жила в доме отца, якобы ухаживая за ним, Сёда навещал ее каждый день, а то и по два раза в день и никогда не забывал привезти подарок: то кольцо с бриллиантом, то платиновые часики, то жемчужное ожерелье. Рурико принимала все эти подношения, как ребенок игрушки: беспечно и без особой благодарности.

Однако оставаться в доме отца до бесконечности было невозможно. Помимо прочих соображений, самолюбие понуждало Рурико возвратиться к Соде. Избегая врага, она не чувствовала себя удовлетворенной.

«Я должна открыто бороться с ним, хоть мне и грозит опасность! Пусть все думают, что я и в самом деле ему жена. Он действует хитростью, я же буду бороться с ним честно и смело». С такими мыслями Рурико села в автомобиль, на котором Сёхэй приехал за ней.

От радости, что Рурико опять рядом с ним, Сёхэй счастливо улыбался:

– Ты чересчур сильно тоскуешь по родительскому дому! Я понимаю, что тебе как единственной дочери жаль расставаться с отцом, по не принимай все так близко к сердцу, а главное – не бойся меня. Я, возможно, и страшноват, но не кусаюсь. Моя дочь Минако… Для нее ты будешь настоящей сестрой! И я буду любить тебя, как ее сестру. – Тут Сёда расхохотался. Все это он говорил лишь для того, чтобы завоевать доверие Рурико.

На сей раз рассмеялась Рурико:

– Вы и в самом деле собираетесь сделать меня своей, дочерью? Как я хотела бы этого. Прошу вас, станьте мне отцом! – Последние слова Рурико произнесла, ласкаясь к Сёде, как шаловливый котенок.

– А-а, конечно! Конечно! – добродушно кивал Сёда.

– Я так рада! Правда, сделайте меня своей дочерью, хотя бы на короткое время, ну, на полгода! Всего на полгода!… Подумайте, ведь мне едва исполнилось семнадцать лет! Только шесть месяцев назад я окончила лицей, и вдруг мне сделали предложение! Я была так взволнована, что до сих пор не могу успокоиться. Я еще духовно не готова к замужеству. Мне хотелось бы накопить в своем сердце больше нежности и доверия к вам. Позвольте же мне некоторое время быть просто сестрой вашей дочери. Вы знаете «Повесть о Гэндзи» [30][30] «Повесть о Гэндзи» – роман Мурасаки Сикибу начала XI в.? Там есть история одной женщины по имени Суэцумонохана. Я буду пока как она!

Рурико умолкла и пленительно улыбнулась. Сёхэй как завороженный смотрел на ее красиво очерченные губы. Рурико делала с ним, что хотела.

– Пожалуйста, отец! Милый отец, сделайте так, как я прошу!

Говоря это, Рурико слегка прижалась к нему и положила руку на его колено. Скромная, как невинная девушка, и в то же время свободная в обхождении, словно гейша, Рурико окончательно покорила Сёхэя, и он, не отдавая себе отчета в своих словах, без конца повторял:

– Да, конечно, конечно!

По здравом же размышлении Сёхэй решил: ' «Ведь она все равно что птичка в клетке. Смирится со временем. Любая женщина в конце концов покоряется власти мужчины. Пусть резвится, как птичка, пока не поймет, что женщине не прожить без крепкой мужской поддержки».

И Сёхэй, уверенный в своих силах, решил исполнить просьбу Рурико. Но не прошло и месяца, как он пожалел об этом: близость красивой молодой девушки ни днем ни ночью не давала ему покоя, разжигая страсть.

В тот вечер Сёхэй, как обычно, сопровождал молодую жену в Императорский театр. Они заняли места в ложе. Сёхэй почти все время не отрываясь смотрел на изящную белую шею Рурико, на ее худенькие покатые плечи, на маленькие руки, скромно сложенные на коленях, на стройные ноги и чувствовал, как легкое опьянение от близости прелестной женщины постепенно перерастает во всепоглощающую страсть.

Рурико же, будто ничего не замечая, была весела и радостна, как жаворонок. Она прекрасно освоилась со своей ролью дочери Сёхэя и, словно забыв о вражде и ненависти, вела себя, как капризный ребенок.

– Эй, Рури-сан! Не хватит ли нам играть в дочку с папой? Вы ведь уже немного привыкли ко мне! Давайте сократим шесть месяцев до одного или двух?… – шептал Сёхэй, похлопывая ее по плечу, когда они возвращались в автомобиле из театра.

– Ах, какой вы нетерпеливый! Мы ведь совсем не были с вами невестой и женихом! А мне так хотелось бы попользоваться своей свободой. Ведь гораздо приятнее ждать исполнения заветного желания, чем знать, что оно уже исполнено. К тому же мне просто хочется еще некоторое время побыть девушкой. Ведь это можно? Правда? Вы исполните этот мой каприз?

В каждом ее слове, в каждом жесте было столько кокетства и очарования, что Сёда не в силах был противиться ни одному ее желанию.

Наступила ночь, и как только Сёда лег в постель, в его воображении возник образ молодой жены, обольстительной, с нежным и гибким, как у морской сирены, телом. Он все еще ощущал источаемый ею дивный аромат, слышал ее мелодичный голос, слова, исполненные остроумия. Как ни старался Сёда, он не мог уснуть, преследуемый пленительным образом 'Рурико. Он поднял голову и увидел, что с потолка ему чарующе улыбаются бесчисленные лица жены.

«Но ведь она просто стыдится! Это обыкновенная девичья стыдливость! Надо ее побороть, и все».

Тут Сёда подумал, что проявил излишнее добродушие и наивность, приняв всерьез каприз жены, встал с постели и, словно лунатик, вышел в коридор.

Все уже спали. Стояла середина октября, но в доме было по-зимнему холодно. Однако одержимый страстью Сёхэй не чувствовал холода. Крадучись, будто вор, и пошатываясь как пьяный, он шел к Рурико.

В коридоре свет был погашен. Лишь электрические лампочки на лестнице слабо освещали первый и второй этажи. Сёхэй испытывал стыд оттого, что оказался таким малодушным и не сдержал данного Рурико слова. Ведь единственное, чем он мог перед ней гордиться, была его твердая воля. Он должен был действовать искренне и в открытую, как я подобает мужчине, ибо только таким путем мог заслужить ее доверие и любовь. Все это Сёда прекрасно понимал и тем не менее собирался нарушить свое обещание. Страсть заглушила в нем голос совести.

Комната Рурико находилась на первом этаже рядом с комнатой Минако. Напротив была гостиная.

По мере приближения к комнате Рурико сердце Сёхэя билось все учащенней. Он был взволнован, как юноша, впервые поцеловавший свою возлюбленную, и, стараясь подавить в себе волнение, на цыпочках подкрадывался к заветной двери. Возле нее стоял какой-то мужчина, и, завидев его, Сёда едва не вскрикнул. По спине пробежал неприятный холодок. Сёда неподвижно застыл посреди коридора, будто пораженный электрическим током. Мужчина у двери даже не шевельнулся, хотя наверняка заметил Сёду, и стоял неподвижно, как вырезанная на двери деревянная кукла.

Сёда хотел было закричать, но здравый смысл зрелого мужчины подсказал ему, что делать этого не следует. И все же его обуяла ревность. Ведь под дверью его жены стоял мужчина! Сёда продолжал" идти по коридору.

Мужчина не двигался с места. Это производило удручающее впечатление. Но Сёхэй, поборов страх, приблизился к нему, схватил за грудь и тихо произнес:

– Кто ты?

Незнакомец по-идиотски улыбнулся, и Сёхэй узнал своего сына Кацухико. В этот момент надменный и самоуверенный Сёда почувствовал себя так, словно его ударили чем-то тяжелым по голове. В душе боролись самые противоречивые чувства. Его сын был омерзителен, но еще более гадким казался Сёда самому себе.

– Эй, что ты тут делаешь? – с тихим стоном спросил Сёхэй, обращаясь скорее к себе, чем к сыну.

Кацухико в два часа ночи торчал под дверью у Рурико, вместо того чтобы спать в своей комнате, устроенной и чисто японском стиле и расположенной на противоположном конце дома. Это внушало Сёхэю отвратительное н невыносимое для него подозрение.

– Что ты здесь делаешь? – повторил он. – Да еще в такое позднее время!

Всегда снисходительный к своему слабоумному сыну, отец почувствовал к нему острую ненависть.

– Что ты здесь делаешь, говори же!… – И Сёхэй, сверля сына глазами, толкнул его в плечо.

Но Кацухико все с тем же идиотским видом продолжал беззвучно смеяться, словно издевался над отцом, совершившим постыдный поступок. Боясь разбудить Рурико или Минако, спавшую в соседней комнате, Сёда тем не менее не мог совладать с собой, и голос его становился все громче и резче.

Настойчивость и громкий голос отца, видимо, подействовали на юношу, и он, краснея, ответил:

– Я пришел к сестре!

– К сестре… – словно эхо повторил Сёда, готовый от стыда провалиться сквозь землю.

Он чувствовал, как в нем опять поднимается маленькая, но очень противная ревность. Словно угадав мысли отца, Кацухико стал снова смеяться.

– Зачем же это тебе среди ночи понадобилась сестра? – продолжал допытываться Сёда, стараясь подавить неприятное чувство.

– А просто так, – с безучастным видом ответил юноша, словно ничего необычного в его позднем приходе не было. – Мне захотелось увидеть ее лицо.

– Увидеть ее лицо!…

Сёхэю вдруг стало так стыдно, что он захотел обеими руками закрыть собственное лицо. Не в силах продолжать свои расспросы, он решил принять какие-то меры, чтобы в будущем избежать беды, и, преодолевая отвращение и стыд, сказал:

– Эй, Кацухико! Нельзя ходить по ночам к сестре. Если и впредь будешь здесь появляться, я не прощу тебе этого!

Сёхэй пристально посмотрел на сына. Но у Кацухико на лице было его обычное идиотское выражение.

– Сестра говорила, что можно приходить! – возразил он.

Сёду будто снова ударили по голове. – Когда говорила? – совершенно забывшись, громко спросил он.

– Когда? Она всегда так говорит! Говорит, что я могу караулить у ее двери.

– Значит, ты не первый раз здесь стоишь? Вот дурак!

В Сёхэе вспыхнула жгучая ревность к сыну и в то же время шевельнулось неприятное чувство к Рурико.

– Вздор! Не могла Рурико такое сказать! Я спрошу у нее.

Отстранив сына, Сёхэй толкнул дверь, по она не поддалась. В ту же минуту скрипнула другая дверь.

Из комнаты вышла в белом халате Минако и подбежала к отцу.

– Что здесь за шум? Прошу вас, отец, идите к себе, умоляю! Если услышит сестра, всем нам будет стыдно.

Волнение Минако заставило Сёхэя умолкнуть, только Кацухико продолжал смеяться.

Разбуженная громкими голосами, Рурико оказалась невольной свидетельницей этой непристойной сцены, но продолжала лежать в постели, натянув еще выше белоснежное пуховое одеяло. Лишь насмешливая улыбка появилась на ее лице.

Сёхэй вернулся в свою спальню и провел бессонную, мучительную ночь.

Куда девались его самоуверенность, беспечность, покой. Он, как влюбленный при неожиданном появлении соперника, испытывал тревогу.

Соперник! И кто? Его собственный сын! Эта мысль была невыносима даже для Сёхэя, который больше всего в жизни ценил деньги.

Будь Кацухико нормальным человеком, имеющим понятие о нравственности, Сёхэй пристыдил бы его, упрекнул в недостойном поведении. (Впрочем, неизвестно, хватило бы или не хватило у Сёхэя духу упрекать сына в безнравственности!) Но Кацухико находился под властью слепого инстинкта и безудержного желания, и ему было безразлично, чья жена Рурико. Для него имела значение лишь ее красота. Вдобавок он владел огромной физической силой, поэтому становился весьма опасен.

Теперь Сёхэй с досадой вспоминал о том, что однажды, когда он решил просить руки Рурико для Кацухико, он как-то в шутку сказал об этом сыну. И поскольку новость была для Кацухико из ряда вон выходящей, он крепко ее запомнил, хотя хорошей памятью не отличался. Сёхэй был в полной растерянности. Голова у него отяжелела.

«Надо услать Кацухико из дому! – думал Сёхэй. – Пусть поживет в Хаяме на даче! Придумаю что-нибудь и ушлю его из Токио…»

Устав от непривычных для него мучительных переживаний, Сёхэй потерял способность соображать и к четырем часам забылся беспокойным сном.

Проснулся он в десятом часу. Утро выдалось ясное. Через прозрачные занавески яркое солнце пробивалось в комнату, заливая ее радостным светом. Бодрящая свежесть утра вытеснила из головы Сёхэя неприятные воспоминания прошедшей ночи. С трудом подняв с постели свое грузное тело и надев туфли, Сёхэй вышел на веранду подышать чистым утренним воздухом. Глядя на свой огромный сад, он с наслаждением потянулся и зевнул.

Вдруг он увидел Кацухико, который вышел из зарослей и стал спускаться к пруду. Как и отец, он был плотным и крупным. С ним рядом шел кто-то в нарядном кимоно. Сёхэй подумал было, что это Минако. Они с братом часто совершали утренние прогулки. Но когда тропинка в зарослях повернула направо, Сёхэй отчетливо увидел рядом с сыном Рурико. Ее рука лежала у Кацухико на спине, чуть пониже плеча.

Сёхэя будто ошпарили кипятком. Он ясно представил себе идиотскую блаженную улыбку на лице сына и, придя в неописуемую ярость, почувствовал неодолимое желание надавать сыну пощечин. Но какова Рурико! Не может быть, чтобы она не знала о вчерашнем происшествии, чтобы не слышала отвратительной ссоры отца с сыном у ее дверей. Даже Минако из соседней комнаты выбежала на шум. Нет, быть не может, чтобы Рурико оставалась в неведении! И вот сегодня она нарочно приблизила к себе Кацухико! Это был выпад с ее стороны по отношению к нему, Сёхэю!

«Да, напрасно я считал ее невинным созданием и выполнял все ее капризы. Кажется, я взял в жены дочь военачальника неприятельской армии, сдавшегося на милость победителя. Еще неизвестно, что кроется за этим красивым личиком».

Но все эти трезвые рассуждения не могли заглушить в Сёхэе любовь к Рурико, равно как и ревность, вспыхнувшую в нем с новой силой при виде молодой жены, гуляющей с его сыном.

Сёхэй неподвижно стоял у перил, словно прирос к ним, устремив взгляд в ту сторону, где скрылись молодые люди. С пруда доносился веселый смех Рурико. Беспечный и радостный, он походил на пенье жаворонка. Впервые после свадьбы Рурико так весело смеялась, Сёхэй представил себе, как его сын, молодой и безупречно сложенный, резвится возле пруда вместе с Рурико. Сёхэй плюнул с досады и, что-то решив про себя, о чем говорили его упрямо сдвинутые брови, вернулся в дом.

Терзаемый ревностью, он сорвал зло на слугах, кое-как умылся и с пожелтевшим от злобы лицом сел завтракать. Рурико, которая обычно завтракала вместе с мужем, все еще не возвращалась из сада.

– Где же госпожа? – грубо спросил он у служанки.

– Они в саду.

– Скажи, чтобы возвращалась, что я давно уже встал!

– Слушаю-с.

Испуганная грозным видом Сёхэя, девочка побежала за Рурико.

«Я скажу ей, что возмущен ее поведением, ее необдуманным поступком», – решил Сёхэй и стал с нетерпением дожидаться Рурико.

Спустя несколько минут в коридоре послышался шелест платья, и в комнату впорхнула Рурико.

– Ах, доброе утро! Вы уже встали? А я не знала. Думала, вы проспите до одиннадцати, потому что очень любите поспать. Вчера мы поздно вернулись домой, как вы сумели так рано проснуться? Посмотрите, какие красивые цветы! Но больше всех мне нравится этот – самый большой и самый яркий.

Говоря это, Рурико поставила крупные пурпурные, как кровь, азалии в вазу.

Сёхэй собирался ее отчитать, но слова застряли в горле, когда он услышал ее веселый лепет и радостный смех.

– Как вам спалось? – продолжала Рурико. – Я так устала после театра, что впервые за последнее время спала как убитая.

Все это Рурико произнесла с таким видом, словно понятия не имела о вчерашней сцене, и принялась завтракать, держа палочки для еды своими ловкими тонкими пальчиками.

Сёхэй не знал, как выразить ей свое недовольство. Раз она не знает о ночном происшествии, ему неловко заводить об этом разговор. На ее вопрос Сёхэй ничего не ответил, лишь нервно задвигал палочками.

Словно не замечая недовольного вида Сёхэя, Рурико продолжала улыбаться, потом обратилась к нему тоном избалованного ребенка:

– Я хотела бы пойти к Мицукоси! ^:Вы не проводите меня?

– Нет, не смогу. Сегодня у меня внеочередное заседание в судостроительной верфи «Тоё».

Впервые Сёхэй был резок с Рурико.

– Вот как! В таком случае я попрошу проводить меня Кацухико-сан! Надеюсь, вы не станете возражать? – Рурико мстила мужу за грубость.

Она видела, как изменился в лице Сёхэй при упоминании имени Кацухико, но продолжала все тем же капризным тоном:

– Разве нельзя попросить Кацухико-сан? Мне скучно идти одной! И потом, когда делаешь покупки, хорошо с кем-нибудь посоветоваться!

– Возьмите с собой Минако, – холодно произнес Сёхэй. Он был рассержен, но упрекать Рурико не решался.

– Мина-сан? Но она вернется домой лишь после трех. А тогда уже поздно идти в магазин.

Улыбка не сходила с лица Рурико. Сёхэй молчал.

– Но почему мне нельзя идти с Кацухико-сан, скажите, пожалуйста?

Сёхэй снова изменился в лице. Дрожащей рукой он положил на стол палочки и, стараясь говорить как можно спокойнее, произнес каким-то чужим, осипшим голосом:

– Кацухико! Вы все время твердите: Кацухико, Кацухико! Но что, собственно, вы думаете о нем? Уже больше месяца вы живете в этом доме и могли бы заметить, – мне, отцу, даже стыдно говорить об этом, – что он идиот! Взять его с собой к Мицукоси [31][31] Мицукоси – известный в Токио универсальный магазин. – значит опозорить дом Сёды. Неужели вам хочется сделать его предметом насмешек и издевательств в глазах всего общества? Я не склонен обвинять вас в преднамеренности, но раз вы вошли в нашу семью, то могли бы проявить больше чуткости и не афишировать, что сын Сёды слабоумный!

Рурико слушала мужа спокойно, даже бровью не повела. Когда же он кончил, она, широко раскрыв от удивления глаза, сказала:

– Ах, зачем вы так говорите! Вы просто не поняли меня! Я ни разу не обидела Кацухико-сан, назвав его слабоумным. Редко встретишь такого доброго человека, как он. Правда, голова у него не совсем в порядке, говорю вам это откровенно, как отцу, но такого честного человека я вижу впервые в жизни. К тому же он очень послушен и готов выполнить любое мое желание. Как-то я сказала ему, что дом наш очень велик и по ночам мне бывает страшно одной в своей спальне. Кацухико-сан тотчас же пообещал мне караулить каждую ночь у моей двери. Я приняла его слова за шутку. Но позавчера около двух часов ночи услыхала шаги в коридоре. Открываю дверь, и, представьте, Кацухико-сан стоит подле моей комнаты с грозным видом средневекового рыцаря, охраняющего высочайшую особу! Это было отчасти забавно, но, признаюсь, я почувствовала к нему благодарность. Мне надоели умные и ловкие люди, я разочаровалась в них. Свой ум и ловкость они употребляют на то, чтобы заманивать других в западню. Мне надоело общество, в котором человек человеку причиняет зло, наносит оскорбления. Я полюбила таких людей, как Кацухико-сан, с душой бесхитростной и простой, они словно пришли к нам из золотого века. Как я раскаиваюсь теперь, что выбрала вас, а не Кацухико-сан. – И Рурико рассмеялась.

Она говорила вдохновенно, и ее голос своей свежестью вызывал в воображении майский ветерок, который веет над зазеленевшим полем.

Сёхэй потемнел от ревности и гнева. Слова Рурико, произнесенные ею не то в шутку, не то всерьез, Сёхэй воспринял как злую иронию и издевательство над его чувствами. Им овладела глухая ярость. Мучимый ревностью, он едва сдержался, чтобы не швырнуть в Рурико чашку и палочки, которые держал в руках. Но стоило ему посмотреть на ее ясное, словно осеннее небо, лицо, как руки его будто оцепенели, и он не в силах был даже пальцем пошевелить. «Если не принять никаких мер, – молнией пронеслось в голове Сёды, – Рурико с каждым днем будет все больше и больше сближаться с Кацухико, и ничего хорошего из этого не получится. Надо во что бы то ни стало разлучить их, до тех пор, по крайней мере, пока он, Сёхэй, не станет Рурико настоящим супругом».

– Ладно, – сказал вдруг со смехом Сёхэй. – Берите Кацухико с собой, раз он так нравится вам. Но имейте в виду, что вы очень капризная особа!

– Весьма признательна вам за разрешение, – с улыбкой произнесла Рурико, словно забыв о только что допущенной им резкости.

– Совсем забыл вам сказать, – словно бы спохватился Сёхэй. – Я мучился от сильной головной боли и обратился к Кондо-сан за советом. Он нашел у меня неврастению и рекомендовал поехать к морю лечиться. Пожалуй, он прав. Ведь с июля месяца я хлопочу относительно создания одного общества, ни дня не отдыхал. Да и других дел было немало. При всей моей выносливости я чувствую, что переутомился. Особых причин для беспокойства нет, но съездить на месяц в Хаяму было бы очень полезно. Сообщение удобное, можно бывать в Токио хоть каждый день. Вот я и хотел предложить вам поехать туда вместе со мной.

– В Хаяму?… – воскликнула Рурико и замялась, не зная, что ответить.

– Да, в Хаяму. Нынче весной я купил дачу у виконта Хаяси. Летом там жила только Минако. Я ездил всего два или три раза. Говорят, что в тех местах особенно хорошо и спокойно осенью. Поэтому мне хочется пожить там как можно дольше.

Можно было подумать, что поездка – дело давно решенное, так спокойно говорил о ней Сёда.

Но Рурико сразу разгадала его тайный замысел. Она прекрасно понимала, что влечет за собой жизнь в Хаяме, где она останется наедине с Сёдой. Но проявить малодушие Рурико сочла для себя недостойным и решила доказать, что сможет защитить себя даже в самых трудных обстоятельствах.

– Великолепно! – сказала Рурико. – Я тоже очень люблю тишину и покой. – На ее лице нельзя было заметить и тени тревоги.

– Значит, вы согласны? Благодарю вас! – произнес Сёхэй, обрадованный до глубины души.

«Я увезу ее и разлучу с Кацухико. К тому же в Хаяме с нами будут только слуги. Комнаты там чисто японского типа и не запираются. В Хаяме она наконец станет мне настоящей женой. Любая девушка, как бы сильно она ни любила своего бывшего избранника, волею судьбы выйдя замуж за другого, все надежды возлагает на мужа. Так что Рурико, надо думать, перестанет капризничать, как только я овладею ей».

Рурико между тем весело сказала:

– В таком случае, я очень кстати собралась к Мицукоси! Надо купить все необходимое для поездки.

Для влюбленных поездка в Хаяму была бы счастливым свадебным путешествием. Но Рурико она сулила трудные испытания. Уехать вдвоем с Сёхэем было для нее все равно что отправиться на эшафот. Здесь, в доме, было многолюдно. К тому же у Рурико была пусть маленькая, но своя отдельная комната, запиравшаяся на ключ. По ночам ее самоотверженно стерег преданный ей Кацухико. В общем, Сёхэю было не так просто нарушить данное ей слово. Совсем другое дело в Хаяме. Там она останется один на один с врагом, всецело положившись на судьбу, и должна будет стоять насмерть.

Взволнованная этими тревожными мыслями, Рурико укладывала вещи. На дно большого сундука, наполненного платьями и различными принадлежностями туалета, она положила свой кинжал – главное, что ей могло понадобиться в Хаяме.

Кинжал подарил Рурико отец, когда, уступив настойчивым просьбам дочери, согласился выдать свою любимицу за ненавистного ему врага.

«Этот кинжал, – сказал отец, – взяла с собой твоя мать, когда стала моей женой. В прежнее время женщины всегда носили кинжал, чтобы в случае нужды защитить свою честь. В жизни с Сёдой он непременно тебе пригодится. Смотри же, не меняй принятого решения!»

Рурико крепко запомнила слова отца и не расставалась с кинжалом. Он был ее неизменным и надежным спутником, вселял в нее бодрость и мужество. Вот почему, оставаясь наедине с Сёхэем, она ни разу не испытала страха.

Когда стало известно, что Рурико на время покинет Токио, больше всех горевал Кацухико. Как только Рурико стала собирать вещи, он тоже вытащил большой отцовский сундук, набил его разной одеждой и другими вещами, а сверху положил таз и умывальник, чем очень насмешил служанок. Он ходил за Рурико по пятам, боясь, как бы она не уехала без него. Сёхэй же, глядя на сына, с трудом сдерживал раздражение.

В день отъезда Кацухико наконец понял, что его оставляют дома, и пришел в неистовство. Такие приступы случались с ним два или три раза в год. И вот, когда отец с Рурико сели в автомобиль, он босой выбежал из дому, пытаясь открыть дверцу автомобиля. Его всячески удерживали, но, обладая огромной физической силой, он всех расшвырял и вцепился в дверцу так, что его невозможно было от нее оторвать.

Вид несчастного Кацухико, отчаянно бившегося у автомобиля, тронул Рурико, и она почувствовала к нему невольную жалость, как к преданной собаке.

– Вы бы взяли его с собой, ему так хочется поехать с нами! – обернувшись к мужу, сказала она с легкой усмешкой, которую не могла скрыть.

– Вздор! – сердито отрезал Сёхэй и, высунувшись из автомобиля, приказал: – Уведите его! Нечего с ним церемониться! А будет буйствовать, посадите в ту комнату, где его раньше держали. Да хорошенько смотрите за ним, поняли?

С огромным трудом удалось юношу оторвать от автомобиля.

Сёхэй сделал знак шоферу, и автомобиль тронулся. Сёда и Рурико стали устраиваться поудобнее, а издали до них доносились душераздирающие крики Кацухико. Эти крики еще долго стояли у них в ушах.

Первые дни в Хаяме стояла прекрасная погода. Бирюзовое, без единого облачка небо, которого никогда не увидишь в Токио, прозрачным куполом раскинулось над горами и морем. По спокойной блестящей поверхности воды медленно пробегали легкие волны и так же медленно исчезали. Море было теперь не темно-синим, как в середине лета, а бледно-голубым. На горизонте в легкой дымке тумана вырисовывалась горная цепь Идзу.

Наступил конец октября. В городе стало безлюдно и тихо, дачи были наглухо заперты. Дача Сёхэя находилась у самой воды, рядом с дачей императора. Чистый белый песок со следами белоснежной морской пены простирался до самых дверей. Сёхэй с утра уезжал в Токио, и Рурико наслаждалась ничем не нарушаемыми тишиной и покоем, часто прогуливаясь в одиночестве по берегу моря. На пляже не было ни души, и одинокая тень Рурико на песке выглядела печально. Любуясь бескрайним, величаво и беззаботно раскинувшимся морем, отраженным в нем бездонно глубоким и ясным осенним небом, Рурико с особой остротой чувствовала, как ничтожна и омерзительна жизнь, которую ведут люди. Ее страстное желание мстить, так же как и ее замужество, казалось ей теперь недостойным, даже преступным, и она испытывала нечто похожее на угрызения совести.

Сёхэй был рад, что увез Рурико в безопасное место. Находясь в отличном расположении духа, он, всякий раз превращаясь из Токио, привозил Рурико какой-нибудь неожиданный и приятный для нее подарок, а также уйму всяких вкусных вещей.

На пятый день после обеда погода испортилась, а к вечеру поднялись волны, которые все с большей и большей яростью обрушивались на берег, наводя страх на не привыкшую к морю Рурико. Старик сторож поглядел на низко несущиеся над морем тучи и пробурчал себе под нос:

– Быть нынче шторму.

Ветер все крепчал, в темноте лишь белели гребни громадных волн. Рурико сидела у окна с тонким стеклом и, хмурясь, смотрела на море. Вдруг сильный порыв ветра закружил песок и с шумом бросил его в стекло.

– Ах, скорей закрой ставни, – съежившись от страха, приказала Рурико служанке.

Она сидела в запертой комнате при электрическом свете, который сегодня казался ей более тусклым, чем обычно. Сильная в борьбе за свою честь, она оказалась беспомощной и слабой перед лицом стихии. Дом, стоявший на рыхлой почве, временами так сильно дрожал, что казалось: еще немного, и он свалится в воду. Волны угрожающе ревели, словно хотели поглотить дом вместе с его обитателями.

Впервые после свадьбы Рурико с нетерпением ждала мужа. Обычно к моменту его возвращения нервы ее напрягались, и она ощущала неприятный холодок во всем теле. Но в этот вечер она ждала его с нетерпением. Сильная, как железо, рука его казалась ей надежной защитой, и она с тревогой думала о том, что от станции Дзуси он будет ехать в автомобиле по пролегающей вдоль самого берега, теперь опасной дороге.

– В такую погоду особенно страшно ехать через Абадзури! – поделилась она своими опасениями со служанкой. *

В этот момент налетел яростный порыв ветра и до основания потряс дом. Прикованная к земле цепью крыша так затрещала, словно ее с силой отдирали от дома.

– Лучше бы господин не ехал сегодня сюда, – ответила служанка. – Это очень опасно в такую бурю.

Но Рурико втайне надеялась, что муж непременно приедет. Обычно при одном лишь взгляде на него она испытывала непреодолимое отвращение, но теперь видела в нем надежную опору.

Совсем стемнело. Буря не утихала. Волны с грохотом обрушивались на берег и докатывались до самого дома.

– Когда начнется прилив, волны станут еще больше, – вернувшись со двора, с тревогой сказал старик сторож.

– Но не будет же такой бури, какая была недавно? – боязливо спросила служанка.

У них еще свежо было в памяти воспоминание о той страшной буре, которая разразилась тут первого октября, ровно месяц назад. Тогда в районах Фукагава-Хондзё началось наводнение, погибло много людей, а в доме, где они сейчас жили, произошли разрушения.

– Такой бури, пожалуй, не будет, хотя направление ветра мне не очень-то нравится.

Наступила ночь. В ставни забарабанил дождь, который постепенно перешел в ливень. Потоки воды, казалось, вот-вот затопят и небо и землю. Их шум еще больше встревожил всех. Новый порыв ветра со страшной силой потряс дом, свет погас. А в такую ночь ничего не может быть хуже, чем сидеть в темноте. Служанки на ощупь отыскали лампу и зажгли ее. Но свет был настолько тусклым, что поверг всех в еще большее уныние. Ветер неистовствовал, обнаруживая вместе с потоками дождя свою разрушительную силу. Вдруг что-то загрохотало, дом задрожал, и налетевшим шквалом сорвало крышу. Рурико, старавшаяся сохранить хотя бы внешнее спокойствие, совсем растерялась.

– Что же нам делать? Не лучше ли перейти куда-нибудь в более безопасное место?

Служанки тоже побледнели от страха. Они стали звать сторожа, но он находился в сторожке и из-за ветра ничего не слышал.

Порывы ветра, налетавшие один за другим, грозили унести дом в море. И вот как раз в тот момент, когда всем существом Рурико овладели страх и отчаяние и она совсем потеряла голову, сквозь непроглядную тьму до них донесся заглушаемый ревом бури бодрый гудок автомобиля.

– Ах!… Вернулся!… – радостно воскликнула Рурико, обретя надежду на спасение. В ее голосе теперь слышались и любовь и доверие к мужу.

Через несколько секунд кромешную тьму прорезал яркий свет фар и стали отчетливо видны бесчисленные серебряные нити дождевых капель. Не помня себя от радости, Рурико и служанки выбежали в переднюю. Слегка захмелевший, с багровым лицом, Сёхэй, самодовольно улыбаясь, неторопливо, словно не было никакой бури, вылез из автомобили.

– Ах, вы вернулись! Представляю, как вы измучились в дороге! – В голосе Рурико не было пи одной фальшивой нотки. В нем звучало подлинное чувство.

– Ничего. Не очень… Я о вас беспокоился. Знал, что дрожите здесь от страха. Ведь все сильно напуганы недавней бурей. Приятель, охавший со мной до Камакуры, советовал мне остаться там, уговаривал не рисковать. Но я не согласился из-за вас. Он посмеялся надо мной, говоря, что с мужем молодой красивой женщины не столкуешься. – Прислушиваясь к вою ветра, Сёхэй весело рассмеялся.

Уверенность мужа, как бы бросавшего вызов разъяренной стихии, не могла не внушить Рурико доверия к нему, как к ее единственному защитнику. Она впервые почувствовала силу и превосходство мужчины.

– Я не знала, что делать. Ветром сорвало крышу… На лице Рурико еще виднелись следы пережитого

страха.

– Не бойтесь. Даже тогда, в октябре, у нас во время бури пострадала только набережная, и то не сильно. А такие бури нечасто бывают.

Кутаясь в теплый халат, поданный Рурико, Сёхэй опустился на циновку.

Будто наперекор его словам, сказанным Рурико в утешение, ветер с каждой минутой крепчал, грозя сорвать с петель ставни, которые жалобно скрипели и вздрагивали.

– Не приготовите ли вы мне сакэ? – обратился Сёхэй к перепуганной насмерть Рурико. – Это очень неплохо для бодрости, чтобы смелее бороться с бурей. – И Сёхэй рассмеялся.

Когда сакэ принесли, Сёхэй, прислушиваясь к реву бури, стал пить его маленькими глотками чарку за чаркой.

– Я с таким нетерпением вас ждала, без мужчины в доме как-то жутко! – с деланным смехом произнесла Рурико.

– Я думаю, вы впервые дожидались меня с таким нетерпением, – радуясь, говорил Сёда.

– Ну, что вы! – возразила Рурико. – Я всегда с нетерпением жду вашего возвращения.

Незаметно для самой себя Рурико испытывала потребность говорить мужу приветливые, ласковые слова. Вне себя от счастья, Сёхэй отвечал:

– Я полагаю, что это не так. Скорее вы думаете: «Хоть бы этот старик вернулся попозже». Оно и понятно. Я ведь знаю, как вы меня презираете, и дал бы вам полную свободу, тем более что вы пока еще не стали моей женой в настоящем смысле этого слова. Связав вас, я совершил бы страшный грех! Однако должен признаться, что, хоть я женился на вас лишь под влиянием мимолетного каприза, прожив с вами под одной крышей несколько недель, я ни за что не согласился бы вас отпустить, пусть даже под страхом смерти.

Язык у Сёхэя стал заплетаться, он все больше и больше пьянел.

Буря свирепствовала по-прежнему. Но Сёхэй оставался спокойным. Он пил сакэ, которое ему подливала Рурико, и с воодушевлением продолжал:

– В общем, я полюбил вас всей душой. Я дожил до сорока пяти и впервые по-настоящему влюбился. К матери моих детей я питал такие же чувства, какие питают к хорошей прислуге, только не платил ей жалованья. Я имел дело с женщинами, которых покупают за деньги. Но они были для меня просто забавой. До сих пор я привык думать, что женщина создана ради блага мужчины, чтобы заботиться о нем и развлекать его в часы досуга, но, встретив вас, я изменил свои взгляды. Женщина создана не для мужчины и потому вольна распоряжаться собственной судьбой. Вы же, например, способны сами управлять мужчиной, так, по крайней мере, я всегда думаю, общаясь с вамп. Поначалу я питал к вам чувство презрительного высокомерия, как и вообще ко всем женщинам, но постепенно это чувство исчезло и появилось уважение. «Пусть эта девчонка презирает меня, – думал я в первые дни после свадьбы, – все равно я ее обломаю». Теперь же я унижаюсь перед вами и не стыжусь своих унижений. Чтобы заслужить вашу любовь, я готов на все. Прикажите только, и я с радостью исполню ваш приказ. Что вы ответите мне на это, Рурико-сан? Поняли вы меня хоть немного?

Сёхэй на минуту умолк. Он слегка захмелел, однако лицо его сохраняло выражение глубокой серьезности. Рурико подумала, что, желая излить ей свою душу, он нарочно пьет так много сакэ.

– Я считал, что самое ценное в этом мире – золото, – продолжал Сёхэй, – что за деньги можно купить решительно все. Еще больше я укрепился в этом своем убеждении, когда получил от вас согласие стать моей женой. Теперь я понял, как глубоко заблуждался. Вы лишь назвались моей женой, но не стали ею. За все свои миллионы я не смог купить и крупицы вашей любви, не смог даже овладеть вашим телом, и это причиняет мне невыносимые муки. И все же я не в силах отказаться от вас. За деньги я не смог купить вашу любовь, так, может быть, куплю ее своей искренностью? Впрочем, нет, «куплю» не то слово. Я должен просить вас, должен вымаливать у вас то, чего не смог купить на все свои богатства. Иного выхода у меня нет, потому что, как я уже говорил вам, не могу теперь жить без вас ни минуты. – Сёхэй опустился перед Рурико на колени и смотрел на нее с неподдельной искренностью. Своей какой-то наивной восторженностью и сильным волнением он походил на юношу.

Рурико выдержала бы его взгляд, если бы заметила в нем враждебность, но в его горящих глазах она прочла искреннее чувство и, словно ослепленная ярким светом, опустила голову.

– Ну, что, Рурико-сан? Можете вы понять меня?

Рурико молчала. Этот человек и в самом деле преобразился. Рурико больше не видела в нем ни низости, ни животных инстинктов, их место заняли человеческая доброта и человеческая слабость. Высокомерный служитель золотого демона наконец понял, что не все в мире можно приобрести за деньги, и теперь раскаивался в своем заблуждении. Вот он на коленях униженно вымаливает ее ласковый взгляд. Враг сдался без боя. Он оказался чересчур слабым. Сёхэй между тем взволнованно продолжал:

– Рурико-сан, умоляю вас, станьте моей женой. Неужели чистосердечным раскаянием нельзя освятить наш греховный брак?! Чтобы очистить и освятить его, я готов пожертвовать своим капиталом, всей своей жизнью! Я пойду на любые жертвы, только бы заслужить ваше доверие! В первый раз после свадьбы я почувствовал себя настоящим счастливцем, Когда вышел сегодня из автомобиля и увидел вас. Вы обрадовались мне, и ваша радость не была притворной. Но когда я подумал о том, что вы ждали меня не как любимого мужа, а как сильного мужчину, способного помочь вам в эту страшную ураганную ночь, меня снова охватило отчаяние. Позвольте же мне загладить свою вину перед вами. Забудьте обо всех наших размолвках! Я знаю, что это замужество было для вас настоящим несчастьем, но вы дали на него согласие, и теперь в обществе все считают вас женой Сёды Сёхэя, ведь правда никому неизвестна. К тому же, раз так случилось, быть может, наш брак предопределен самой судьбой?

Глаза Сёхэя лихорадочно блестели.

Такая неподдельная искренность тронула Рурико, но рассудок помешал откликнуться на порыв Сёды.

«Это не он оказался слабым, а ты сама начинаешь терять силы, – говорил рассудок. – Разве ты забыла, что должна не только отомстить за себя, а еще и наказать его в интересах общества. Неужели, тронутая его минутным раскаянием, ты откажешься от своего решения? Ведь может статься, что он лишь на словах признал себя побежденным и сделал это только для того, чтобы овладеть твоим телом. Протяни ему руку, и ты не заметишь, как он увлечет тебя в грязь. Остерегайся! Его чувственные излияния не менее опасны, чем его грубая сила. Льстя твоей гордости, враг не только не сдается, но готовится восторжествовать над тобою. Слаб не враг, а ты сама!» Рассудок постепенно одерживал в Рурико верх над чувством. Она словно пробудилась ото сна и, вскинув голову, воскликнула:

– Ах, что это вы говорите! Ведь с самого начала я вполне искренне решила стать вашей женой! – И Рурико холодно улыбнулась.