Онлайн чтение книги Последний выстрел. Встречи в Буране
3

Дом у брата — новый, обшитый тесом, крытый ребристым шифером. Двор с улицы отгорожен плотным дощатым забором. Забор упирался в глухую стену соседской Натальиной избенки, как бы стремясь отпихнуть ее подальше: не пристало, дескать, стоять нам с тобой рядом!.. На окнах — крашеные ставни, резные наличники, такой же резьбой отделаны крыльцо и карнизы. На фронтоне дома, у слухового оконца, виднелся крохотный балкончик. Под окнами, в палисаднике, цвели высокие гибкие мальвы. Их цветы напоминали маленькие трубы старинных граммофонов.

Все это сразу увидел и приметил Михаил Петрович.

— Входи, входи, Миша, посмотри, как живут хлеборобы, — радушно пригласил Иван Петрович и тут же с крыльца крикнул в отворенную дверь: — Встречай, привечай, Фрося, дождались!

Смуглая, черноволосая, черноглазая братова супруга хлопотливо стала вытирать руки о белый ситцевый передник, смущенно восклицая:

— Ой, да милости просим, милости просим!

В большой передней комнате было много цветов. В кадушечках, в горшочках, обернутых розовой, с зубчатыми краями бумагой, цветы стояли на подоконниках, на табуретках, на высоких тумбочках-подставках. Во всем доме крепко пахло зеленью и свежим хлебом.

«Здесь, наверное, и зимой чувствуется лето», — подумал Михаил Петрович.

Посреди комнаты — раздвижной стол, на нем расставлены пустые тарелки. Видно, хозяйка готовилась к приему гостей, но какие-то непредвиденные обстоятельства помешали, и ей сейчас неловко от того, что гость уже приехал, а стол не накрыт. Заметив смущение супруги, Иван Петрович поспешил на выручку:

— Мы, Фрося, на речку сходим, окунемся чуток с дороги, а потом уж сядем за стол и капитально подзаправимся.

Но уйти на речку братьям не удалось: в комнату вбежали загорелые, похожие на Фросю черноголовые мальчики и заинтересованно уставились на гостя черными глазенками.

— Что надо сказать, озорники? — строго обратился к сыновьям Иван Петрович.

— Поздороваться ж надо и познакомиться с дядей Мишей, — улыбаясь, подсказала мать.

Ребята смело подошли к дяде, и каждый по-взрослому протянул руку.

— Вася, — назвал себя десятилетний крепыш.

— Толя, — представился шестилетний.

— Здравствуйте, здравствуйте, племянники! Вот вы какие! Ну-ка, подходите сюда. — Михаил Петрович раскрыл чемодан и стал нагружать ребят коробками, приговаривая: — Это вам гостинцы.

Даже забыв на радостях поблагодарить дядю Мишу, мальчики выскочили вон из комнаты, чтобы поскорее исследовать, что находится в красивых коробках.

Уж коли чемодан раскрыт, медлить нечего. Михаил Петрович достал сверток, протянул его хозяйке.

— Это вам, Фрося...

— Ой, да что вы, Михаил Петрович, — смущенно отмахнулась та. — Зачем...

— Бери, бери, жена, не от чужого подарок, — подтолкнул супругу Иван Петрович.

Фрося улыбалась, благодарила, и ей, как и сыновьям, должно быть, тоже хотелось развернуть сверток и поскорее узнать, что привез деверь. Но, поборов искушение, она отворила дверцу шифоньера и положила подарок на полку.

— А вот и тебе, Ваня, электрическая бритва новейшей конструкции, — сказал гость.

Иван Петрович повертел в руках диковинный подарок.

— Ишь ты, какая механика, — уважительно сказал он. — От трактора будет работать?

Михаил Петрович рассмеялся:

— По-моему, от трактора не будет...

— Теперь хоть чаще станешь бриться, — вставила Фрося.

— Смотри, жена, на бритых девчата заглядываются...

Она с шутливой укоризной покачала головой.

— Да каким ты девчатам нужен, старик непутевый.

— Слыхал, Миша, меня в старики записывают!

— Это она любя.

— Молодчина ты, Миша, что приехал, — шумно хвалил Иван Петрович брата. — На курорт, говоришь, посылали? Да ну их к лешему, эти курорты. Был я как-то... Одна маята. У нас в Буране лучше. Отдохнешь ты на славу. — Он толкнул гостя локтем, добавил с лукавой улыбкой: — Слышь, может, и женим тебя здесь...

Михаил Петрович застеснялся, покраснел даже. Опять вмешалась вошедшая с закусками Фрося.

— Сват нашелся... Да что же в городе своих невест мало?

— Невест много, да жених он — разборчивый, — смеялся Иван Петрович. — Невесту ему подавай такую, чтобы кругом шестнадцать, чтобы по всем женским статьям первым сортом шла...

— Мели, Емеля... — отмахнулась хозяйка.

Братья сидели за столом, оба чуть скуластые, сероглазые, широколобые. Старший только потемнее лицом, потому что загорел под солнцем да под жаркими степными ветрами. На коже щек у него отчетливо заметны несмываемые вкрапины машинного масла и копоти. Для встречи брата Иван Петрович принарядился в темно-синий костюм, в белую рубашку с галстуком. На отвороте пиджака сиял начищенный орден Трудового Красного Знамени.

Михаил Петрович был ростом выше брата, стройнее. Его темно-русая шевелюра уже тронута ранней сединой на висках. И руки у братьев разные. У старшего — большая шершавая ладонь с застарелыми ссадинами на толстоватых сильных пальцах; у младшего же — узкая крепкая кисть с чистой, блестевшей от частого мытья кожей, пальцы длинные, чуткие, будто прозрачные — рука хирурга, предмет особой заботы и внимания каждого, кто работает скальпелем. О руках доктора Воронова Тамара часто говорила: «У тебя красивые руки, как у хорошего музыканта». Он шутя отвечал на это: «По-моему, у хорошего музыканта руки, как у хирурга...»

Иван Петрович поднял рюмку.

— Ну, Миша, за встречу! Давненько мы с тобой, братец, не виделись... Ты не стесняйся, ты по-нашему, по-крестьянски закусывай... Сам видишь — в достатке живу! — хвалился он.

Из кухни доносились приглушенные голоса Фроси и Натальи. Женщины что-то стряпали, звенели посудой и, видно, торопились, потому что гость оказался не предусмотрительным, поздно прислал телеграмму. Но вот в кухне послышался чей-то юношеский голос.

— Ну-ка, Федя, зайди сюда! — громко позвал Иван Петрович.

В комнату вошел рыжеватый вихрастый парень.

— Ты что же там в женской компании...

— Да я, дядя Ваня, к маме приходил...

— А теперь к нам пожалуй. Садись.

— Некогда, дядя Ваня, мотоцикл что-то не заводится...

— Ага, не заводится! В таком разе подзаведем самого мотоциклиста, — рассмеялся Иван Петрович и приказал: — Садись, Федор. Садись и знакомься — мой брат, ученый.

— Ты бы поскромнее представлял меня, — с неловкой улыбкой заметил Михаил Петрович.

— Ишь ты — стесняешься? А чего нам стесняться, чего скромничать! Звание-то у тебя не ворованное, своим горбом заработано, — возразил брат и опять обратился к Федору: — Ну-ка, бери, выпьем за ученых!

Покрасневший парень робко присел к столу, взял рюмку и неумело выпил.

— Молодчина, сосед! — похвалил парня Иван Петрович и стал рассказывать о нем брату. Федор Копылов учится в школе, перешел в одиннадцатый класс, летом работает на тракторе. — Механизатор! Механизаторы у меня в большой цене. Без механизаторов, доложу я тебе, село теперь ни шагу. Ударная сила! Ну, само собой понятно, и оплата им, и почет... Я ведь сам из механизаторов... — Брат улыбнулся, потрогал пальцами орден, как будто хотел убедиться, на месте ли он. — Я так разумею: вам, ученым, до юбилея ждать надобно, пока отметят. А у нас по-другому. Подвалит, к примеру, урожаище, не пожалеешь себя, поработаешь на всю катушку — можно и Золотую Звездочку получить...

Михаил Петрович шутливо погрозил брату пальцем.

— Далеко метишь...

— А что? Коль присвоят, не откажусь, и Федя тоже не откажется, потому что знает уже: ордена зря не дают, орден заработать надо! Верно я говорю, Федя?

— Я за наградами не гонюсь. — тихо ответил тот.

— Правильно, пусть они за тобой гоняются! А ты, сосед, не шибко-то убегай от них, — весело советовал Иван Петрович. — Давай-ка еще по махонькой за будущие успехи.

Федору, кажется, было лестно сидеть за столом в компании самого председателя. Он снова потянулся за наполненной рюмкой, но вдруг, точно обжегшись, отдернул руку, стесненно отказался:

— Не буду я, дядя Ваня...

— Да ты же мужчина, механизатор!

— Зачем же неволить, если душа не принимает, — вмешался Михаил Петрович, сердясь на брата, угощающего школьника водкой. — Федору еще с мотоциклом повозиться нужно...

— А мы сейчас вместе пойдем, вместе посмотрим, что там с его машиной. Разберемся.

Втроем они вышли на улицу.

* * *

Вечером в дом брата стали приходить родственники по Фросиной линии. Первым явился, так сказать, самый главный родич — Игнат Кондратьевич Бурыгин — тесть.

— Ну, здравствуй, сваток, здравствуй, с благополучным приездом, — хрипловатым баском говорил он, энергично тряся руку гостя.

Игнат Кондратьевич не по годам еще прям, высок ростом, с крупной седой головой. Лицо у него бритое, смуглое, почти без морщин. Левая рука полусогнута — след фронтового ранения.

Была у Игната Кондратьевича, колхозного бухгалтера, всем известная слабость: любил он поговорить с учеными людьми и относился к ним уважительно. Ему даже не важно было, какую специальность имеет ученый человек, главное — ученый, и точка. Любил старик и послушать ученых, и порассказывать им о своих бухгалтерских бедах, которых всегда было великое множество.

Только Игнат Кондратьевич начал было говорить о районном банке, о том, в каких сложных отношениях с ним находится вся колхозная бухгалтерия, как вмешался невежливый зять:

— Не вовремя ты, папаша, затеял речь о делах.

— О делах, Ваня, я так мыслю, в любое время говорить можно, — недовольно возразил старик и опять обратился к внимательно слушавшему Михаилу Петровичу.

— Ну-ка, папаша, давай по махонькой, — предложил Иван Петрович, зная, что если не вмешаться, тесть замучает брата своими речами да еще вдобавок начнет рассказывать всякие были-небылицы, запас которых у него неиссякаем.

Игнат Кондратьевич сердито тряхнул головой. И что за человек этот зять! Тут поговорить бы, а он с «махонькой» лезет... И все-таки старик степенно выпил, закусил огурчиком и заметно обрадовался, когда зять вышел на кухню помочь Фросе и Наталье. Теперь-то он всласть наговорится с ученым человеком. Но хозяин, как на грех, тут же вернулся, и не один.

— Ну вот, братец, еще знакомься — моя милая свояченица — Феня, — с радушной улыбкой представил Иван Петрович молоденькую чернявую женщину. — А это Виктор Тимофевич Синецкий, мой дорогой своячок, родственник с двухмесячным стажем, к тому же мой замполит!

Синецкий протянул руку доктору.

— Много слышал о вас, рад вашему приезду, — сказал он.

Синецкому лет под тридцать. Он высок ростом, строен, на нем голубая безрукавка, светлые, в строгую стрелку узкие брюки, модные остроносые туфли. Лицо продолговатое, до черноты загорелое, карие глаза смотрят с откровенным добродушием, как будто этот человек радуется всему, что видит перед собой. И видом и разговором он был похож на городского, даже несколько стильного парня.

Оглянув Синецкого и Феню, Михаил Петрович отметил про себя: на зависть хорошая пара, оба молоды, красивы, оба еще влюбленно посматривают друг на друга, чуть стыдясь показывать даже близким людям, что они довольны и счастливы.

— Что ж ты, Иван Петрович, гостей моришь? Наливай, угощай, — непринужденно сказал свояк, и по тому, как он вел себя, как разговаривал с хозяином, нетрудно было догадаться, что Синецкий свой человек в этом доме.

— Сам виноват: рыбу принес, теперь уху ждать будем, — ответил Иван Петрович и с усмешкой добавил: — Твоя рыбка-то меленькая, скоро сварится...

— Уж какая попалась... У нас только ты за крупной гоняешься...

— Что верно, то верно, с мелочью не люблю возиться. У меня так: задумал, тащи крупную!

В разговор вмешалась Феня. Хохоча, она сказала:

— Рыбу Виктор не ловил, у мальчишек выпросил.

— Феня, это, это...

— Скажешь, предательство? Нет, правда!

— Эх, рыбаки, да что вы понимаете в этом серьезном деле, — не утерпел Игнат Кондратьевич. — Вот я в прошлом году...

— Знаем, знаем, — перебила отца Феня, — поймал сома и побежал на конюшню за подводой, чтобы погрузить... Пока бегал, сорока улов и утащила...

— Ах ты, егоза, — рассмеялся Игнат Кондратьевич, — не дашь отцу приврать складно.

— Что же вы не садитесь? — беспокоилась хозяйка. — Ваня, приглашай за стол!

— Уху ждем.

— Готова ушица, готова, — певуче проговорила Наталья, ставя на стол большую, чуть ли не ведерную кастрюлю.

Когда стали разливать уху, Синецкий прикрыл миску ладонью, шутливо протестуя:

— Не могу, не хочу! Рыбу подменили, я такую не приносил!

— Ты просто не узнаешь, твоя рыба. Пока варилась, подросла, — смеясь, ответила Феня.

Михаилу Петровичу нравилась эта веселая семейная застолица, ему даже почудилось, будто он уже давно знаком с каждым Ваниным родственником и не впервые сидит в их компании.

— Хороша ушица, — нахваливал Иван Петрович. — Молодец, Наталья, по всем правилам сварила.

При первой встрече на улице Наталья Копылова показалась Михаилу Петровичу пожилой, а сейчас он видел принаряженную, аккуратно причесанную моложавую женщину лет под сорок. Хотя она помогала стряпать и была, видимо, нередкой гостьей в доме, но за столом сидела как-то особнячком, точно чужая. Пила Наталья наравне с мужчинами и не хмелела, только почему-то все печальней и печальней становились ее серые чуть навыкате глаза. Она больше молчала и думала, кажется, о чем-то своем, далеком.

За столом было шумно. Феня спрашивала гостя, составил ли он план отдыха в Буране, Михаил Петрович отвечал, что истинные отпускники живут без плана.

— Нет, нет, — махала руками Феня, — должен быть твердый план...

— И скользящий график посещения родственников, — поддержал молодую супругу Синецкий. — Мы первые приглашаем!

— Вы, Михаил Петрович, должны взвеситься, чтобы потом знать: сколь полезны бурановские харчи.

Игнат Кондратьевич порывался втиснуться в разговор и рассказать какую-нибудь историю, но молодежь не давала ему такой возможности, придумывали тосты, советовали гостю, в каких местах он должен побывать, чтобы иметь полное представление о Буране.

— Обязательно зайдите на бахчи, арбузы там пудовые, — говорила Феня. — И пасеку не забудьте, стоит она в красивейшем месте.

— У нас, куда ни глянь, есть на что посмотреть, есть чем полюбоваться, — с хозяйской гордостью подтвердил Иван Петрович.

Уже изрядно подвыпивший и даже несколько оскорбленный непочтительным к себе отношением, Игнат Кондратьевич заговорил вдруг о прошлой войне, стал упрекать, что вы, дескать, молоды-зелены, и вам неведомо то, что выпало на нашу солдатскую долю.

Сидевшая рядом с Михаилом Петровичем Феня с улыбкой шепнула:

— Сейчас папа расскажет, как взял в плен немецкого генерала...

Отец расслышал шепоток дочери и раззадорился:

— А что? И расскажу! Вы ноне только в книжках читаете да в кино видите, как мы этому самому немецкому зверю вязы крутили, а мне случалось и генералов брать. Вот было однажды...

— Что ты все про своего генерала, — невежливо прервал тестя Иван Петрович. — Взял одного, а рассказываешь двадцатый раз.

— Про хорошее дело и двадцать первый не грех послушать, — обиженно возразил Игнат Кондратьевич.

— Ваши хорошие дела давно были, теперь о наших говорить надо, — не унимался Иван Петрович. — Подумаешь, генерал... Да что мне генерал? Вон соседним совхозом кто командует? Бывший генерал. А хозяйство у кого побогаче? Вот и выходит, что с генералом я на одной дорожке стою!

— Смотри, Иван Петрович, а то попадешь, как тот немецкий генерал, — поддел хозяина Синецкий.

— Об меня зубы поломаешь!

— Зубы разные бывают...

— Всякие видывал!

— Ну, завели волынку, — вмешался Игнат Кондратьевич. Раз уж ему не дают поведать за столом какую-нибудь историйку о пленном немецком генерале, он тоже помешает зятьям, не даст им развернуться в споре. — Давайте-ка выпьем за здоровье гостя дорогого. Ну, Михаил Петрович, как это говорится: дай бог не последнюю, катись, водочка, сладкой капелькой.

— У тебя-то, папаша, водочка, а у гостя что? Красненькое... Налить брату стакан «Столичной», — полушутя распорядился Иван Петрович.

Синецкий засмеялся.

— Доктора к спирту приучены, а ты «Столичной» пугаешь.

— И спирт найдется! Ну-ка, Фрося, принеси пузырек, — потребовал Иван Петрович.

— Что ты, Ваня, не нужно, — отказался покрасневший гость.

— Ты, Миша, не тушуйся. Для тебя все найдется. Что пожелаешь, то и будет. Для тебя отказу нет!

— Только тебя одного и слышно за столом, — упрекнула Фрося мужа. — Дай другим слово сказать.

— Разве не даю? Пусть говорят. — Иван Петрович подсел к брату, обнял его за плечи. — Спасибо, что приехал. Доволен я. Рад.

— Только не очень-то поддавайтесь, Михаил Петрович, иначе затаскают вас по полям, — шутливо предупредила Феня.

— Ишь ты, советчица нашлась. — Иван Петрович убрал руки с плеч брата. — Ученому человеку тоже не зазорно поглядеть, как хлебушко добывается... Начинаем завтра. Выйдем лавиной. Покажем класс!

— Показывать — мастера-а-а, — усмехнулся Синецкий.

— И что ты, своячок милый, все шпильки мне подбрасываешь? Или не видел, как работа идет? Или не нравится?

— Стоп, машина, — опять вмешался Игнат Кондратьевич. — Идет Дмитрий Романович!

Иван Петрович встал навстречу вошедшему.

— Милости прошу к нашему шалашу, дядя!

— Сюда садись, дядя Митя, — суетливо пригласила хозяйка, уступая свой стул.

— Иду мимо, носом повел и дух учуял, — с какой-то виноватой улыбкой сказал он, кивая на стол.

Игнат Кондратьевич тут же подковырнул:

— Понятное дело, твой нос на двоих рос, одному достался...

Дмитрий Романович степенно сел за стол. Когда его познакомили с виновником нынешнего торжества, он осторожно, будто боясь раздавить, пожал руку доктору, улыбнулся и похвалил:

— Вот это хорошо, что приехали... К нам в старину даже сам Лев Николаевич Толстой наведывался кумыску попить, знатный когда-то был кумыс в Буране, далеко славился. Теперь забыли, не делаем, а зря...

— Эк, вспомнил старину, — мотнул головой хозяин.

Дмитрий Романович колко глянул на него своими зеленоватыми, узко поставленными глазами.

— Больно редко вспоминаем...

— Ты, Дмитрий Романович, хоть ради гостя надел бы свою Золотую Звезду, — сказал Иван Петрович и, обращаясь к брату, сообщил: — Он единственный у нас Герой Социалистического Труда, знаменитый пастух, наша гордость.

— Не надо, Ваня, — с непонятной досадой отмахнулся

Дмитрий Романович.

— Почему не надо? Чудак ты, — упрекнул хозяин и громко провозгласил: — Выпьем за Героя!

Михаил Петрович увидел, как нахмурилось обветренное, худощавое лицо пастуха, как задрожала его рука, выплескивая из рюмки водку. И еще он заметил, что даже Игнат Кондратьевич, который раньше, прежде чем выпить, говорил «дай бог не последнюю, катись, водочка, сладкой капелькой», сейчас молча и торопливо опрокинул рюмку в рот.