Онлайн чтение книги Пробитое пулями знамя
28

По-настоящему теплые, весеипие дни установились только в самом конце апреля. И как ни бушевали до этого над землей холодные ветры, как ни засыпали ее ледяной крупой из серых стремительных туч, весна пришла вдруг и в несколько дней согпала последние пласты зимнего снега даже в самых затененных местах. По оврагам запрыгали узкие, с запахом прели ручьи. Утрами уже не стягивали землю твердой коркой звонкие заморозки. Пригревные склоны гор нарядились веселой первой зеленью. Надречные вербы распушили свои ласковые серебристые почки. Из подземных жилищ выползали соскучившиеся за зиму по работе трудолюбивые муравьи. Глухие боры и светлые лесные опушки наполнились щебетом вертлявых пташек, а на рассветных зорях — любовными песнями глухарей и тетеревов.

II теперь, когда притихли северные ветры, уползли и больше не появлялись седые, косматые тучи, а солнце сияло целый день, все на земле пошло преображаться на весенний лад еще быстрее. Вчера только лишь самые вершинки отдельных берез словно бы побурели немного, а сегодня уже повсюду трепещет молодая, клейкая листва и кладёт на дороги и тропы живые узоры. Еще вечером подснежники тянуло клонили к земле только серые шелковистые бутоны, а утром уже нет ни единого клочка открытого луга, где не качались бы их нежные фиолетовые колокольчики с золотыми тычинками в глубине цветка. Еще утром в мелком черном прутняке, разросшемся возле трухлявой валежины, не было ничего, кроме сухой прошлогодней травы и опавших осенью листьев, а к вечеру из этой травы и листьев уже свито круглое гнездышко, и в самой середине его лежит маленькое пестрое яичко.

В такие дни человека тянет в лес, в поле, к реке. Хочется петь, озорничать и, если было бы можно, реять, как птица в теплой голубизне весеннего неба.

Веру и Савву удержать в доме совсем невозможно. Надо было копать огород, делать грядки, налаживать парники. Агафья Степановна никак не могла одна справиться с этой работой. У лавочников цены на все росли чудовищно, крестьянского привоза не было почти вовсе. Подрядчики от интендантства шныряли по окрестным селам и скупали для армии последние запасы продовольствия. В городах начинался голод. Агафья Степановна большие надежды возлагала на огород. Все-таки, если своих овощей будет в достатке, па муку двое «мужиков» как-нибудь заработают. О мясе думать уже не приходится. Огород надо увеличить. На задах пустая, незастроенная усадьба, и городьбу своего двора свободно можно отодвинуть на несколько сажен. Никто и не заметит. Но для этого нужны мужские руки. Филиппа Петровича не допросишься. Заставишь пойти, _как с работы вернется, так он весь вечер тюкает, тюкает топором — глядишь, кол один вытешет. А время идет. Савва как вьюн. Пообедает и тут же исчезнет. То к товарищам убежит, то Веру подхватит и вместе с ней уйдет куда-нибудь, да до глубокой ночи. Правда, насчет городьбы Савве в упор Агафья Степановна ничего еще не говорила, а сам он не догадывается. Придется сказать.

Она хотела это сделать в среду — а Саввой зашел Порфирий и увел к себе на заимку. В четверг Савва с Верой выскочили из-за стола, даже не дообедав. Агафья Степановна была на кухне. Вышла, а молодежи и след простыл. Вернулись они потемну, сразу легли, но долго еще перешептывались через комнату. И как-то даже не поймешь о чем. Вообще нехорошо, что они часто шептаться стали. Бояться за Веру, конечно, нечего. Савва очень ее бережет. Да и что томятся они — тоже жалко, пусть бы лучше скорей поженились.

Разговор свой Агафья Степановна начала в пятницу до обеда. Собрала на стол, всех усадила, разлила по тарелкам суп и повернулась к Савве:

Дело есть для тебя, Саввушка. Тот весело отозвался:

Пожалуйста, Агафья Степановна. Сколько угодно, хоть сто пудов, как Могамбетов говорит.

Ста пудов от тебя мне не надо, Саввушка, а ты мне заднюю стенку двора сажен на десять — пятнадцать вглубь отнеси. А с Верочкой мы землю потом вскопаем. Картошки, капусты больше посадим. Видишь, как с ценами на базаре дело-то оборачивается.

Что ж, можно, Агафья Степановна.

Вот и спасибо. — И укоризненно сказала мужу: — Сколько я тебе, Филипп, долбила! Проку от тебя…

Это верно, Агаша, — дуя в ложку с постной лапшой, подтвердил Филипп Петрович, — чего-то никак городьба у меня не выходит.

Да что у тебя теперь, Филипп, выходит? Обедай, Саввушка, и с богом. Надо — так Филипп подсобит. Подсобить-то ты можешь, Филипп?

А чего же не могу? Могу, Агаша.

Савва посмотрел па Веру, положил ложку на кромку тарелки.

А если послезавтра, Агафья Степановна?

Послезавтра воскресенье, Саввушка.

Ну так что же?

Грешно.

Да я не боюсь. Возьму грех на свою душу.

Зато я не возьму, Саввушка. Почему ты не хочешь сегодня?

А в понедельник?

Агафья Степановна промолчала. Но по лицу ее Савва понял: очень она недовольна, что парень торгуется. Савва опустил глаза. Вера тоже сидела какая-то растерянная. Филипп Петрович, приподняв ладонью бороду, собирал с нее лапшу языком.

А завтра уже первое мая, — как бы про себя сказал Савва и покосился на Веру. Та шевельнула губами, хотела что-то возразить матери, но Савва ее перебил: — Ладно, сегодня сделаю, Агафья Степановна.

Саввушка, так как же… — начала Вера.

Успеем. Ладно, Веруся. Все! — И ударил решительно ладонью. — Кончено! А ты мне помогать сейчас будешь.

Помочь-то и я могу, черт его бей, — проговорил Филипп Петрович. — Посплю часок, а потом к вам подойду.

— А я всех вас за это в ужин пирожками накормлю. Агафья Степановна поняла, что разрушила какие-то

планы у дочери и у Саввы, и хотела им сделать приятное. Оба они очень любили пирожки. И хотя кусок мяса, купленный за дорогую цену, припасен был Агафьей Степановной к воскресенью, она решила его израсходовать теперь.

Пошли, Веруська.

Веселый перестук заполнил дальний конец двора. Савва тесал новые поперечные перекладины, Вера орудовала клещами и гвоздодером. Доски у нее под руками трещали, ржавые гвозди скрипели, старый забор рушился, как карточный домик.

Агафья Степановна, спрятав руки под фартук, поглядывала с крыльца, как быстро у «молодых» — она про себя только так их и называла, — как быстро у них движется дело. И все время хохочут, хохочут, озорничают.

Эх, и счастье же тебе, мать, далося. Такое счастье, — шептала Агафья Степановна, возвращаясь в кухню рубить мясо, месить тесто. Чего доброго, у молодых забор поспеет прежде, чем у нее ужин!

Она затопила плиту, нагрела сковороду, в шипящее говяжье сало опустила первые пирожки. Потянуло вкусным запахом жареного. Филипп Петрович за переборкой повернулся на постели, смачно пожевал губами. Ишь, сонный, и то небось учуял.

Филипп! — крикнула ему из кухни Агафья Степановна. — Хватит тебе дрыхнуть-то. Вставай да ребятам подсоби хотя маленько.

У? — воткнувшись носом в подушку, промычал Филипп Петрович. — Угу…

И снова сладенько захрапел. Агафье Степановне стало жарко у плиты. Опа распахнула створки окна, выглянула во двор. Звенят, звенят ручейком веселые голоса. Ну что за молодцы ребята! Уже дочиста разломали старую ограду, Савва копает ямки для столбов на новой линии, а Вера подтаскивает доски. Вот Савва отбросил лопату, выбрался наверх, выпрямил спину и потянулся. Вера — откуда только и подоспела? — столкнула его снова в ямку. Но он спроворился, успел поймать девушку за руку и уронить ее на сыпучий песок, набросанный горкой.

Ой, Саввушка, пусти! — верещала Вера, цепляясь свободной рукой за вершину песочной горки. — Пу-усти!

Проси прощенья. Не то сейчас в песок тебя закопаю. Будешь еще?

Буду!

Ах, так!

Он как-то изловчился и оказался наверху, а Вера — в ямке. Савва не давал ей выскочить, загребал ногами песок, ссыпал в ямку и приговаривал:

Вот и стой теперь вместо столба. Засыплю и притопчу. Говори: будешь еще?

Буду…

Агафья Степановна поглядывала на них из окна и добродушно улыбалась. Ну, молодежь, молодежь! И чего только не придумают! Дурачатся. Эх!.. Пусть дурачатся. Так веселее жизнь проживут.

Филипп! Да вставай же ты. Погляди, что там наша молодежь вытворяет.

У? — сонно отозвался Филипп Петрович. — Сейчас, Агаша, я уже сейчас…

И повернулся на другой бок.

Батюшки! — вдруг испуганно отшатнулась от окна Агафья Степановна. — Пироги-то мои…

От сковороды столбом валил синий дым. Ахая и вздыхая, Агафья Степановна сняла пригоревшие пироги, поставила тарелку на подоконник и стала ножом выскабливать сковороду. Повернулась — и снова ахнула. Тарелка исчезла с окна. С нею на огород улепетывала Вера.

Ты чего же это, негодница, делаешь? — закричала на дочь-Агафья Степановна.

Да они же все равно го-ре-лые, — издали откликнулась ей Вера. — А Савва любит угли есть.

Так, то озорничая, то принимаясь прилежно за городьбу, они проработали до сумерек. И почти до самых же сумерек Агафья Степановна никак не могла поднять мужа с постели. Он встал, зевая и потягиваясь, вышел на огород как раз к тому времени, когда Савва прибивал последние доски, а Вера уже собирала шабашки — обрезки.

Косо, — неожиданно заявил Филипп Петрович. Савва опустил занесенную было руку с молотком.

Да что ты? — с удивлением воскликнул он. — Чему тут косому-то быть?

А может, и нет, — слегка прищуривая глаз, согласился Филипп Петрович. — Черт его бей! Ладно, сойдет! Давай заколачивай, Савва.

Оп помог дочери сложить в кучу шабашки, одной из них — самой толстой— забил ямку под доской: «Чтобы соседские кошки не лазили», — и первым пошел домой.

Ну вот, Агаша, значит, мы и кончили, — доложил он, в отчаянной зевоте широко растягивая рот.

Первым он уселся и за стол и потянулся к пирогам. Впрочем, за ужином и молодежь от него не отстала. Агафья Степановна сварила еще молочный кисель — любимое блюдо дочери. Вера всегда ела этот кисель не спеша, смакуя, по пол-ложечки, чтобы как можно больше продлить удовольствие. Но тут она черпала полной ложкой, глотала, захлебываясь, и все метала взгляды на Савву. А тот успокоительно кивал головой. Агафья Степановна цвела, не понимая этих знаков.

Вкусно? — спрашивала она, оглядывая всех за столом.

Ой, и не спрашивай, мамочка!

Очень вкусно, Агафья Степановна.

Это точно, Агаша, — присоединился к молодежи и Филипп Петрович. — Есть можно.

Хорошо поработали и поспите всласть. Чаю хотите? Или намаялись, сразу спать ляжете?

«Ах, молодцы, какие молодцы ребята!» Агафье Степановне хотелось встать и расцеловать дочь, а Савве хотя бы растрепать лихие кудри. Да сдержалась — шибко баловать-то тоже не следует.

Так как же, на боковую? — повторила она.

А мы еще на воздухе маленько посидим, — сказал Савва.

Воздухом надышаться не успели? Ох, и беда мне с вами, — погрозила им Агафья Степановна.

А я-то, пожалуй, спать лягу, Агаша, — сказал Филипп Петрович.

Он и не понял, почему так дружно все засмеялись.

Савва отвел Веру в сторонку, что-то ей пошептал и вышел на крыльцо. Вера, мурлыча себе под нос песенку, лисичкой пробралась за спиной матери в кухню и стащила с полки калач. Савва тем временем слазал на дровяной сарай и сбросил оттуда не очень большой, но туго набитый мешок. Затем они оба вместе вышли за калитку.

Прибравшись по дому, Агафья Степановна спохватилась, что «молодые» еще не вернулись, хотя уже совсем стемнело. Вышла во двор и покликала Веру. Никто ей не отозвался. Агафья Степановна выглянула за ворота. И там никого. В дальнем конце улицы, может быть даже на полях, откуда тянуло запахом спаленной соломы, девчата проголосно тянули частушки:

Что ж, гармошка, пе играешь?

Али истрепалася?

Что ж ты, сона, не танцуешь?

Али испугалася?

Вериного голоса среди них не было слышно. Да за по-следнее время она что-то и не ходила на такие гулянья. Все больше с Саввой вдвоем.

Что ж ты, сердце, так болишь?

Али ты разбилося?

Что ж ты, сона, так грустишь?

Али ты влюбилася?

«Сона… сона… У всех сейчас сона — любимая — только и на уме. Май, веселый месяц, сколько ты сердец зажжешь огоньком на всю жизнь? — подумала Агафья Степановна, прислушиваясь к призывно-дразнящим голосам девчат и вспоминая давние вечера, когда она и сама так бродила по темным весенним улицам с песнями и мечтой о счастье и вызывала своего сону. — Ну, а где же все-таки Савва с Верочкой?»

Она еще долго стояла за воротами, вглядываясь в густую темень ночи и ловя губами сладкий, теплый воздух цветущей весны, все поджидала, что вот-вот появятся ее «молодые». Да так и не дождалась.

Агаша, — вяло, с постели пробормотал Филипп Петрович, — чего это — все давно спят, а ты одна бродишь?

Кому спится — те и спят, а кому бродится — бродят, — сказала Агафья Степановна. — Саввы-то с Верочкой все нет. Куда же это ушли они, Филипп? До такого поздна они еще не хаживали.

Весна, Агаша… весна… Тут ничего не поделаешь. — И совсем уже сквозь сон закончил: — Надо ходить. Пусть ходят…