Онлайн чтение книги Ради Елены
Глава 19

— Что случилось, Томми? — спросила леди Хелен, заметив, как Линли машет ей рукой у входа в зал.

— Концерт окончен. По крайней мере для нас с тобой. Пойдем.

Она проследовала за Линли обратно в бар, где толпа начала рассеиваться, потому что те, кто пришли на концерт, возвращались на свои места. Человек по имени Карптон остался за столиком в углу, но один из его молодых собеседников уже ушел, а второй облачался в зеленую куртку и черно-белый шарф. Карптон тоже поднялся и, приложив к уху ладонь, слушал то, что говорил ему молодой человек. Потом натянул пиджак и направился к двери.

Когда Карптон приблизился, Линли внимательно его рассмотрел, оценивая, годится ли преподаватель на роль потенциального любовника двадцатилетней студентки. Несмотря на моложавое, мальчишеское лицо, он был непримечательным, обыкновенным мужчиной не выше ста семидесяти, чьи волнистые волосы цвета ванильных сухариков уже неумолимо редели. На вид ему было около пятидесяти, но, несмотря на широкие плечи и грудь (наверное, занимался греблей), Линли вынужден был признать, что Карптон совсем не похож на человека, который обольстил и соблазнил такую девушку, как Елена Уивер.

Когда преподаватель приблизился, Линли окликнул его:

— Доктор Карптон?

Карптон остановился, с удивлением посмотрел на незнакомца, назвавшего его по имени:

— Да.

— Томас Линли.

Представив леди Хелен, он достал удостоверение полицейского:

— Мы можем поговорить?

Карптон нимало не смутился. Послушно и с облегчением он ответил:

— Да, идемте со мной.

Карптон привел их в свои комнаты, в северной части колледжа, куда из конференц-зала нужно было пройти через два внутренних двора. Комнаты помещались на втором этаже, в юго-западном крыле и выходили на реку Кем с одной стороны и на сад с другой. Одна комната служила кабинетом, вторая маленькой спальней с узкой и неприбранной кроватью, вся мягкая мебель стояла в кабинете, который был беспорядочно набит книгами. Из-за обилия книг в кабинете в воздухе висел тот особый запах плесени, который обычно исходит от старых и пыльных бумаг.

Карптон взял со стула пачку докладов и переложил на стол.

— Хотите бренди? — предложил он.

Линли и Хелен кивнули, и Карптон подошел к стеклянной горке возле камина и достал три коньячных бокала, внимательно изучил их на просвет и только потом наполнил. Карптон не произнес ни слова, пока не сел в громоздкое набивное кресло.

— Вы насчет Елены Уивер, я не ошибся? — произнес он тихо и спокойно — А ведь я жду вас со вчерашнего утра. Мое имя назвала вам Джастин?

— Нет. Елена. У нее в календаре, начиная с января, встречается необычный значок. Маленькая рыбка. Елена отдала дань студенческой традиции.

— Понятно.

Карптон внимательно посмотрел на стакан. Он вытер покрасневшие глаза и поднял голову:

— Она никогда так ко мне не обращалась. Она звала меня «Виктор».

— Так Елена помечала день вашего очередного свидания. Она пыталась зашифровать информацию от отца, который вдруг, не дай бог, зайдет в комнату и посмотрит на календарь. Ведь, насколько я понимаю, вы хорошо его знаете?

Карптон кивнул. Он, не торопясь, сделал глоток, поставил рюмку на низенький столик, который стоял между его креслом и креслом леди Хелен. Похлопав себя по нагрудному карману серого твидового пиджака, он вытащил портсигар. Портсигар был оловянным, с зубчиками в одном углу. На крышке виднелось что-то вроде гребешка. Карптон предложил гостям по сигарете, потом закурил свою, сверкнув беспокойным светлячком спички. У него были большие сильные руки с мягкими овальными ногтями.

Не сводя глаз с кончика сигареты, Карптон заговорил:

— Я вынужден притворяться последние три дня, и это невыносимо. Прихожу в колледж, веду семинары, обедаю с остальными. Пропустили с моим директором вчера по стаканчику хереса перед ужином, поговорили о том о сем, а мне больше всего хотелось откинуть голову назад и завыть.

Голос его дрогнул на последнем слове, и леди Хелен наклонилась словно бы для того, чтобы посочувствовать ему, но остановилась, потому что Линли коротко и предупредительно мотнул головой. Карптон успокоился, сделав затяжку и положив сигарету в керамическую пепельницу на столе.

— Разве у меня есть право проявлять горе? У меня только обязанности. И долг. Перед женой. Перед тремя детьми. Я должен заботиться о них. Я должен набраться сил и жить дальше и благодарить судьбу, что моя семья и моя карьера не летят в тартарары из-за того, что я одиннадцать месяцев трахал глухую девочку, которая младше меня на двадцать семь лет. Вообще-то в глубине моей маленькой поганенькой душонки, о чувствах которой никто и не догадывается, я должен сказать спасибо, что Елены больше нет. Никто не стирает мое грязное белье, не скандалит, не хихикает и не шепчется за спиной. Все кончено, и нужно жить дальше. В моем возрасте все мужчины так поступают, не правда ли, хвастаются тем, что совратили девочку, которая со временем надоедает. И мне Елена рано или поздно должна была надоесть, не правда ли, инспектор? И я рано или поздно должен был увидеть в ней обузу, ходячее доказательство грешка, который рано или поздно обернется против меня, посмей я хоть как-то выказать небрежение.

— А что у вас на самом деле было к Елене?

— Люблю ее. Я даже не могу сказать, что любил, потому что тогда мне пришлось бы признать, что ее больше нет, а эта мысль для меня невыносима.

— Елена была беременна. Вы это знали? Карптон закрыл глаза. Слабый свет абажура на потолке мерцал на каплях слез, которые Карптон явно хотел скрыть. Он вытащил платок. Наконец ему удалось произнести:

— Знал.

— Я полагаю, для вас это была проблема. Независимо от того, любили вы девушку или нет.

— Вы имеете в виду перспективу скандала? Потерю старых друзей? Непоправимый ущерб карьере? Все это не имело для меня смысла. Конечно, меня все подвергли бы остракизму, если бы я бросил семью ради двадцатилетней девушки. Но чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что мне на это просто наплевать. То, что важно для моих коллег, инспектор, — престижные должности, поддержка на политическом уровне, блестящая репутация в научной сфере, приглашения выступить на конференции, возглавить комитет, послужить на благо колледжа, университета, целой нации — все это потеряло для меня значение очень давно, как только я понял, что самое ценное в жизни — это найти родственную душу. И я чувствовал, что Елена именно тот человек. Я не собирался ее бросать. Я бы отдал все, лишь бы удержать ее. Елена.

Казалось, Карптон пользуется представившейся ему возможностью лишний раз повторить ее имя, чего ему прежде не позволял характер их отношений. Но он не плакал, словно был убежден, что если поддастся горю, то окончательно потеряет себя.

Леди Хелен, прочитав его мысли, подошла к горке, достала бутылку бренди и подлила еще. Она сама была серьезна и собранна.

— Когда вы последний раз виделись с Еленой? — спросил Линли.

— В воскресенье вечером. Здесь.

— Она не осталась на ночь? Привратник видел, как утром в понедельник она отправилась на пробежку из Сент-Стивенз-Колледжа.

— Она ушла от меня… Где-то около часа ночи. Чтобы успеть до закрытия ворот.

— А вы? Вы тоже отправились домой?

— Я остался. Я всегда остаюсь здесь на выходные, вот уже около двух лет.

— Ясно. Вы живете не в городе?

— В Трампингтоне.

— Увидев недоуменное лицо Линли, Карптон добавил:

— Да, инспектор. Трампингтон отсюда в двух шагах, зачем, спрашивается, мне оставаться здесь на выходные. Причем два года подряд. На самом деле ночлег здесь обусловлен совсем другими причинами, а не расстоянием. Елена появилась потом.

Сигарета в пепельнице потухла. Карптон прикурил еще одну и налил бренди. Это снова придало ему уверенности.

— Когда Елена сказала вам, что ждет ребенка?

— В среду вечером, как только результаты теста стали известны.

— Говорила ли она вам раньше о своей возможной беременности? Она делилась с вами своими опасениями?

— Нет, до среды я не слышал ни слова о беременности. Не имел представления.

— Вы знали, что она не предохраняется?

— Мне казалось, эту тему не нужно обсуждать. Леди Хелен повернулась к Карптону и спросила:

— Но доктор Карптон, разве человек с таким образованием, как ваше, станет взваливать всю ответственность за контрацепцию на женщину, с которой отправляется в постель? Неужели вы не поговорили с ней загодя? .

— Я не видел необходимости.

— Необходимости, — медленно повторила леди Хелен.

Линли вспомнил о нераспечатанных противозачаточных таблетках, которые сержант Хейверс нашла в ящике стола у Елены. Вспомнил отмеченный день в феврале и выводы, которые они сделали.

— Доктор Карптон, вы предполагали, что Елена как-то предохраняется? Она говорила вам об этом?

— Чтобы поймать меня на крючок? Нет. Она ни слова не говорила о предохранении. А для меня это было не важно.

Карптон взял бокал с бренди и поставил его на ладонь. Казалось, он медитирует. Линли раздражало, что до правды в таком щекотливом положении напролом не добраться.

— У меня складывается ощущение, что вы ходите вокруг да около и не решаетесь произнести что-то вслух. Может, вы, наконец, скажете мне правду?

В воцарившейся тишине отзвуки джазового концерта ритмично ударялось в окна, слышно было, как Рэнди, импровизируя на трубе, берет высокие ноты в очередной пьесе. Потом донеслось соло ударника. И снова мелодия. Виктор Карптон поднял голову, словно подчиняясь велению музыки:

— Я собирался сделать Елене предложение. Если честно, я радовался представившейся возможности. Но ее ребенок не был моим ребенком.

— Не был…

— Она не знала этого. Она думала, что я его отец. Я не разуверял ее. Но отцом я не являлся.

— Вы, кажется, уверены в этом.

— Да, инспектор, уверен, — с безграничной грустью улыбнулся Карптон. — Три года назад я сделал вазэктомию[29]Вазэктомия — хирургическая операция по перетягиванию семявыносящих протоков.. Елена ничего не знала об этом. Я не говорил ей. Я никому об этом не сказал.

Недалеко от жилища Карптона над рекой Кем возвышалась терраса. Она отделялась от сада кирпичной стеной, вдоль которой рос зеленый кустарник и стояли несколько скамеек, где в хорошую погоду весь колледж принимал солнечные ванны и слушал хохот тех, кто сплавлялся на лодках к Мостику Вздохов. Линли и леди Хелен отправились на эту террасу. Несмотря на потребность поделиться влечатлениями о событиях вечера, Линли не сказал ни слова. Он сосредоточился на внутренних ощущениях.

Ветер, который не прекращался последние два дня, успокоился. Только по Бэкс то и дело скользило прерывистое и слабое дыхание холода, похожее на вздохи самой ночи. Скоро исчезнет и оно, только тяжесть морозного воздуха к утру превратится в туман.

Было начало одиннадцатого. Линли и Хелен вышли от Виктора Карптона через несколько минут после окончания концерта, на улице еще были слышны голоса студентов, окликающих друг друга по дороге домой. В сторону террасы никто не направлялся. Учитывая температуру на улице и поздний час, Линли решил, что вряд ли им кто-то помешает на уединенной скамейке у реки.

Они расположились в южном конце террасы, у стены, защищавшей их от последних порывов ветра. Линли обнял и притянул Хелен к себе поближе. Он прижался губами к ее голове, чувствуя скорее потребность физического контакта, чем желание приласкаться, и она уступила, неясно, но настойчиво прижавшись к нему. Леди Хелен молчала, но Линли не сомневался, что прочитал ее мысли.

Как большинство людей, долго державших в себе свою тайну, Виктор Карптон воспользовался случаем выговориться. Линли заметил, что сочувствие к нему сердобольной леди Хелен улетучивалось по мере того, как разворачивался его рассказ. Она все дальше от него отодвигалась. Она хмурилась. Несмотря на то, что разговор с Карптоном был решающим для всего расследования, Линли с таким же вниманием смотрел на леди Хелен, с каким слушал историка. Ему хотелось извиниться перед ней, извиниться за всех мужчин, извиниться за все некрасивые поступки, о которых Карптон сообщал без тени раскаяния на лице.

— Мне хотелось жить. Это единственное мое оправдание, я знаю, что оно не слишком убедительное. Только из-за детей я оставался в семье. Я бы продолжал лицемерить и прикидываться счастливым. Но я не собирался жить как священник. Меня хватило на два года такой жизни, мертвой жизни. Мне снова захотелось жить.

— Когда вы познакомились с Еленой? — спросил Линли.

Карптон отмахнулся. По всей видимости, он хотел рассказывать, как считал нужным и столько времени, сколько понадобится.

— Вазэктомию я сделал не из-за Елены. Просто я выбрал определенный стиль жизни. Сексуальная революция уже свершилась, поэтому в отношениях с женщинами я решил вести себя проще. Но я не хотел неожиданно сделаться папочкой, вот и пошел на такую операцию. А потом отправился на охоту.

Карптон поднял бокал и язвительно улыбнулся.

— Падение с неба на землю оказалось очень болезненным. Мне было сорок пять, моложав, прекрасная карьера, которая льстила моему самолюбию, я был относительно известным, относительно уважаемым преподавателем. Мне виделись толпы женщин, готовых броситься на меня и с удовольствием жмуриться от одного факта, что им удалось переспать с преподавателем Кембриджа.

— Но все оказалось не так.

— Да, с женщинами, которые интересовали меня, не складывалось.

Карптон не сводил глаз с леди Хелен, словно ждал, что в нем одержит верх: благоразумная сдержанность или потребность излить все, что накопилось. Второе победило, и он повернулся к Линли.

— Я хотел молодую женщину, инспектор. Я хотел почувствовать молодую упругую плоть. Я хотел целовать полную и крепкую грудь. Я больше не хотел видеть вены на ногах, деревянные пятки и дряблые руки.

— А как же ваша жена? — спросила леди Хелен.

Она говорила тихим голосом, сидя в расслабленной позе: нога на ногу, руки сложены на коленях. Но Линли знал ее слишком хорошо, чтобы не почувствовать, как застучало от злости ее сердце, когда Карптон спокойно перечислил прельщавшие его качества: не душевные, не интеллектуальные, а чисто телесные.

— Трое детей, — без смущения ответил Карптон, — три мальчика. И с каждой беременностью Ровена опускалась все ниже. Сначала она пренебрегала одеждой и прической, потом кожей, потом телом.

— Вы хотите сказать, что женщина средних лет, которая родила вам троих детей, перестала вас возбуждать?

— Я вам больше скажу, — ответил Карптон, — я чувствовал отвращение, глядя на ее вывалившийся живот. Мне были противны ее толстые ляжки, меня тошнило при виде болтающихся вместо грудей авосек и свисающего под руками жира. Но больше всего меня раздражало, что она палец о палец не ударила, чтобы держать себя в форме. К тому же она была счастлива, что я начал отлучаться из дому и оставил ее в покое.

Карптон встал и подошел к окну, которое выходило на сад. Он раздвинул шторы и выглянул в окно, потягивая бренди.

— Итак, я осуществил свой план. Сделал вазэктомию, чтобы застраховаься от неожиданностей, и начал новую жизнь. Единственная моя проблема заключалась в том, что я не владел… Как же это называется? Сексуальной техникой? Не мог правильно двигаться.—Карптон иронически ухмыльнулся—По правде говоря, я думал, все будет просто. Ничего страшного, если я поддержу сексуальную революцию с двадцатилетним запозданием. Сорокалетний первоклашка. Такого отвратительного сюрприза я не ожидал.

— И тогда появилась Елена Уивер? — спросил Линли.

Карптон все еще стоял у окна, залитого снаружи черной ночью.

— Я много лет знал ее отца и виделся с ней раньше, когда она приезжала из Лондона. Елена была для меня всего лишь глухой дочкой Энтони, пока прошлой осенью она не пришла с отцом ко мне домой, чтобы выбрать щенка. Да и тогда она просто очень понравилась мне. Такая живая, смешливая, фонтан энергии и энтузиазма. Все у нее в жизни складывалось, несмотря на глухоту, и к тому же, отметил я, она необыкновенно привлекательна. Но Энтони все-таки мой коллега, я все равно не посмел бы подъехать к его дочери, даже если бы пользовался успехом у молоденьких девушек.

— Так она к вам подъехала?

Карптон обвел рукой комнату.

— Осенью прошлого года она появлялась здесь несколько раз. Рассказывала, как поживает ее собака, болтала своим странным голоском. Пила чай, таскала у меня сигареты, думая, что я ничего не замечаю. Мне нравились ее визиты. Я ждал их с нетерпением. Но до Рождества между нами ничего не было.

— А потом?

Карптон снова уселся в кресло. Он затушил сигарету, но не прикурил следующую.

— Елена пришла показать мне наряд, купленный для одного из рождественских балов. Я примерю, говорит, его для вас, ладно, и, повернувшись ко мне спиной, начала прямо здесь раздеваться. Разумеется, я не дурак. Позже я понял, что она сделала это нарочно, но в тот момент я был в ужасе. Но не от ее поведения, а от того, что творилось у меня внутри и чего мне захотелось, глядя на нее. Она была уже в нижнем белье, когда я сказал: «Господи боже, ты понимаешь, что делаешь, девочка?» Но я стоял в другом конце комнаты, Елена была ко мне спиной, поэтому не могла читать по губам. Она продолжала раздеваться. Я подошел к ней, развернул к себе и повторил вопрос. Она открыто посмотрела на меня и сказала: «Я делаю то, чего вам очень хочется, Виттор». И это было правдой. Мы занимались любовью в кресле, где вы сейчас сидите, инспектор.

Я так сильно хотел ее, что даже дверь не закрыл. — Карптон допил бренди и поставил бокал на стол. — Елена знала, чего я хочу. Я ни капли не сомневаюсь, что она догадалась об этом, как только пришла с отцом ко мне домой за собакой. Ко всему прочему, она прекрасно разбиралась в людях. По крайней мере, меня раскусила сразу. Елена всегда знала, чего я хочу, когда хочу и как именно хочу.

— Так вы и нашли упругую плоть, которую искали, — сказала леди Хелен.

Холодное презрение в голосе подчеркнуло язвительность ее замечания.

Но Карптон не боялся своей откровенности.

— Нашел. Да. Но все получилось не так, как я ожидал. Я не собирался влюбляться. Я думал, мы будем просто заниматься сексом. Здоровым, жарким сексом, когда нам того захочется. В конце концов, мы оба удовлетворяли свои прихоти.

— Какие прихоти?

— Она утоляла мою жажду молодого тела, возможно, помогала обрести вторую молодость. Я помогал ей побольней ударить отца.

Карптон подлил бренди себе и своим слушателям и посмотрел на них, ожидая реакции на свое последнее заявление.

— Как я уже сказал, инспектор, я не полный дурак.

— Вы слишком строги к себе.

Карптон поставил бутылку рядом с креслом и сделал внушительный глоток бренди.

— Вовсе нет. Взгляните на факты. Мне сорок семь, я уже старею. Ей было двадцать, вокруг нее рой молодых мальчиков, у которых вся жизнь впереди. С какой стати она положила бы глаз на меня, разве только хотела сделать больно отцу? Это был идеальный вариант. Выбрать коллегу, точнее, приятеля. Выбрать мужчину, который старше отца. Женатого. У которого есть дети. Я не лелеял надежды, что Елена выбрала меня, потому что я казался привлекательней остальных ее знакомых, я никогда не обольщался этой мыслью. С самого начала я знал, что у нее на уме.

— Вы имеете в виду скандал?

— Энтони много связывал с появлением Елены в Кембридже. Его интересовало все, что касалось ее жизни здесь. Как она вела себя и как одевалась, как она записывала лекции, как отвечала на семинарах. Все это имело огромное значение. Мне кажется, он считал, что и как мужчину, и как родителя, и даже как преподавателя его оценивают по делам его дочери.

— Примешивалась ли тут и Пенфордская кафедра?

— В его сознании, думаю, да. На деле нет.

— Но если Уивер полагал, что от поведения Елены зависит его репутация…

— Значит, от нее требовалось примерное поведение профессорской дочки. Елена знала об этом. За заботливостью своего отца она видела желание ее контролировать и страшно злилась. Вы только представьте себе открывшийся Елене горизонт восхитительных возможностей унизить отца и отомстить ему, если бы все узнали, что она регулярно трахалась с одним из его коллег.

— Вам было все равно, что вас используют?

—Я воплотил в жизнь все свои сексуальные фантазии. С Рождества мы встречались не меньше трех раз в неделю, и я наслаждался каждой секундой. Меня не волновало, что толкает ее на наши встречи, главное, что она приходила ко мне и раздевалась.

— Вы встречались здесь?

— В основном здесь. Несколько раз я выбирался к ней летом в Лондон. Пару-тройку раз мы встречались в выходные дни в доме ее отца.

— Когда он был дома?

— Да, однажды был во время вечеринки. Елене тогда особенно понравилось, — Карптон пожал плечами, но все-таки покраснел, — мне тоже. Это особое состояние, когда до смерти боишься, что тебя застукают.

— Ну и как, застукали?

— Ни разу. Джастин узнала неизвестно откуда. Может, сама догадалась, может, Елена рассказала, но она ни разу не видела, чем мы занимаемся.

— Джастин говорила об этом мужу?

— Она бы никогда не донесла на Елену, инспектор. Энтони из той породы людей, которые убивают гонца за плохие новости, и Джастин отлично это понимает. Поэтому и держала язык за зубами. Мне кажется, она ждала, когда Энтони сам все узнает.

— А он так об этом и не узнал.

— А он так об этом и не узнал. — Карптон сел поудобнее, закинул ногу на ногу, достал портсигар и повертел его в руках, не открывая. — Рано или поздно Энтони бы все узнал.

— От вас?

— Нет. Елена не лишила бы себя этого удовольствия.

Линли недоумевал, как это Карптон не подумал о том, чтобы помочь Елене найти иной способ сопротивления отцу.

— Доктор Карптон, я одного не понимаю…

— Почему я не прекратил эту забаву? Карптон поставил портсигар рядом с бокалом, оценил, как они смотрятся вместе.

— Потому что любил Елену. Сначала только тело — держать ее в объятиях, прикасаться к ней было потрясающим чувством. Но потом я любил ее всю. Елена. Она была дикой и неуправляемой, смешливой, живой. Я хотел именно такую женщину. Цена меня не интересовала.

— Даже если бы вам пришлось выступать в роли отца ребенка?

— Даже если так, инспектор. Когда она сказала о беременности, я уж подумал, что операция прошла неудачно и что ребенок мой.

— Вы не догадываетесь, кто бы мог быть отцом ребенка?

— Нет. Но я постоянно думаю об этом с прошлой среды.

— Что-нибудь надумали?

— Нет, все то же самое. Раз она спала со мной, чтобы отомстить отцу, значит, и с остальными спала по той же причине. О любви здесь речи быть не может.

— И несмотря ни на что, вы хотели жить с ней?

— Я выгляжу жалко, да? Мне хотелось страсти. Мне хотелось жить. Я клялся себе, что не причиню ей вреда. Хотел помочь ей забыть обо всех обидах на отца. Думал, что ей никто, кроме меня, не будет нужен. В такой подростково-розовой мечте я и пребывал до последнего.

Леди Хелен поставила свой бокал рядом с бокалом Карптона, крепко держась за ободок кончиками пальцев.

— А что же ваша жена? — спросила Хелен.

— Я ничего не рассказывал ей про Елену.

— Я не это имела в виду.

— Понимаю, — ответил Карптон, — вы хотите спросить: а как же Ровена, которая родила мне детей, стирала мое белье, готовила мне еду, убирала мой дом? А семнадцать лет ее верности мне? А мои обязанности перед ней, не говоря уж о моих обязанностях перед университетом, студентами, коллегами? А где же этика, мораль, непреходящие ценности и моя совесть? Вы это хотели спросить?

— Да.

Карптон отвернулся, глядя в никуда:

— Бывают семьи, где от человека остается только оболочка, которая механически продолжает совершать одни и те же движения.

— Интересно, что думает по этому поводу ваша жена?

— Ровена хочет уйти от меня так же сильно, как и я от нее. Только она об этом еще не догадывается.

Здесь, на темной террасе, Линли с тяжелым сердцем припомнил оценку, которую Карптон дал своей семье, и ту смесь брезгливости и пренебрежения, с которыми он относился к своей жене. Больше всего на свете Линли мечтал, чтобы Хелен не слышала рассказа Карптона о связи с Еленой Уивер и о ненормально холодном расчете, который присутствовал в этих отношениях. Узнав, почему историк решил уйти от жены и как добился девушки, которая годилась ему в дочери, Линли отыскал главную причину, по которой Хелен не хочет выходить за него замуж.

Эти поиски начались с беспокойства, которое застучало в голове в самом начале вечера в Булст-род-Гарденз. Эти поиски закончились вместе с откровениями в затхлом кабинете Карптона.

Чего мы от них требуем, спрашивал себя Линли. Чего мы ждем от них, чего просим? Только не того, что способны отдать сами. Только не того, чего хотят они сами. Мы и не задумываемся, что наши желания и запросы для них настоящее бремя и что его тяжело нести.

Линли посмотрел на огромное серое небо над головой, затянутое тяжелыми облаками. Где-то далеко мелькал огонек.

— Что ты видишь? — спросила леди Хелен.

— Наверное, падающую звезду. Закрой глаза, Хелен. Быстрей. Загадай желание.

Он сам первым подал ей пример. Хелен тихонько засмеялась:

— Ты загадал на самолет, Томми. Самолет на Хитроу.

Линли открыл глаза и признался себе, что Хелен права.

— Я не очень силен в астрономии.

— Неправда. Помнишь, как ты мне в Корнуолле показывал все созвездия. Неужели не помнишь?

— Это было бахвальство, Хелен, милая. Я пытался произвести на тебя впечатление.

— Правда? В таком случае у тебя получилось.

Линли взял ее за руку. Несмотря на холод, Хелен была без перчаток, Линли прижал ее холодные пальчики к своей щеке и поцеловал ладонь.

— Я сегодня сидел, слушал и понимал, что мог бы оказаться на его месте. Потому что все сводится к мужским желаниям, Хелен. Каждый мужчина хочет женщину. Но не как личность, не как живое, ранимое создание со своими мечтами и чаяниями. Мы хотим их — вас — как продолжение себя. А я худший из мужчин.

Рука Хелен дрогнула, но она не убрала ее. Наоборот, пальцы переплелись с его пальцами.

—Пока я слушал Карптона, Хелен, я думал о том, как хочу тебя. Я хочу, чтобы ты была моей любовницей, моей женой, матерью моих детей. Я хочу видеть тебя в моей постели. В моей машине. В моем доме. Хочу, чтобы ты была гостеприимной хозяйкой. Хочу говорить с тобой о моей работе. А если мне ни о чем не хочется говорить, хочу, чтобы ты сидела тихонько рядом. Хочу, чтобы ты ждала меня дома, пока я расследую дело. Хочу, чтобы ты открыла мне свое сердце. Чтобы ты стала моей. И постоянно слышу одни и те же ключевые слова: я, мне, мое, меня.

Линли посмотрел на расплывчатые очертания английских дубов сразу за Вэкс, которые почти сливались в одно пятно на фоне темно-серого неба. Повернувшись к Хелен, он увидел, как серьезно она смотрит на него. Глаза ее были темными и добрыми.

— В этом нет ничего грешного, Томми.

— Ты права. В этом есть только «я». Чего хочу я. Когда хочу я. А ты должна мне помогать, потому что ты женщина. Разве не так я рассуждал? И ничем не отличался ни от мужа твоей сестры, ни от Карптона.

— Неправда. Ты не такой, как они. Они — это одно, а ты — это совсем другое.

— Я хотел тебя, Хелен. И самое гадкое, что я хочу тебя сейчас так же сильно, как и раньше. Я сидел, слушал Карптона и все пытался ответить на тысячу вопросов, что же происходит не так между мужчиной и женщиной, и на все у меня был один и тот же проклятый неизменный ответ. Я люблю тебя. Я хочу тебя.

— Если бы ты переспал со мной, ты бы успокоился? Ты бы отпустил меня?

В ответ Линли колко и горько засмеялся отвернувшись:

— Если бы все сводилось к тому, чтобы уложить тебя в постель. Но ты же знаешь, что это не так. Я…

— Скажи, ты отпустил бы меня? Отпустил бы, Томми?

Линли услышал в голосе Хелен настойчивость, требовательность, мольбу о понимании, которого между ними не было никогда. Он прочел это на лице Хелен и увидел на лбу тонкую морщинку беспокойства: если он сейчас все поймет, то сбудется любая его мечта.

Линли взглянул на ее руку. Такая хрупкая — можно прощупать все косточки. Такая гладкая — прикосновение ее едва ощутимо.

— Что мне сказать тебе? — спросил он наконец. — Мне кажется, что все мое будущее ты поставила на карту.

— Прости, я не хотела.

— Ты уже сделала это.

— Да, наверное, ты прав.

Линли отпустил ее руку и подошел к низкой балюстраде террасы. Внизу в темноте сверкала река, черно-зеленая, похожая на чернила, мерно текущая к Узу[30]Уз — река на северо-востоке Англии.. Движение воды было медленным и безостановочным, как время.

— Я хочу того же, что и любой другой мужчина Я хочу иметь дом, жену. Я хочу детей, хочу сына. Хочу в старости понять, что прожил жизнь не напрасно, а для этого мне нужно что-то оставить после себя. Сегодня я всего лишь убедился, какое бремя тем самым я взваливаю на женщину, Хелен. И я знаю, как ни разделяй обязанности, как ни объединяй усилия в семье, самое тяжелое все равно выпадает на долю женщины. Теперь я это знаю. И все равно не буду лгать тебе. Мне по-прежнему всего этого хочется.

— Ты можешь иметь с кем-нибудь другим.

— Я хочу именно с тобой.

— Хочешь со мной, но справишься и без меня.

— Справлюсь?

Линли внимательно посмотрел на ее лицо, но в темноте увидел только бледное расплывчатое пятнышко под деревом, которое отбрасывало черную тень на скамейку. Линли удивил ответ Хелен, он вспомнил о ее решении остаться в Кембридже с сестрой. Вспомнил долгие годы их знакомства. И вдруг его озарило.

Линли вскочил на балюстраду террасы и медленно обвел взглядом все вокруг. Вдалеке слышалось бряцанье велосипеда, проезжающего по мостику Гаррет-Хостел, лязг грузовика, который, переключая скорость, спускался по далекой Куинз-роуд. Но все эти звуки не вторгались в его мысли о леди Хелен.

Как можно так сильно любить и так мало знать любимого человека? За четырнадцать лет их знакомства Хелен ни разу не надела маску. Но он придумал свою собственную Хелен, не сомневаясь, что она и в самом деле такая, а тем временем каждый шаг ее доказывал, кто она и как привыкла жить. Каким же он был дураком!

— Все потому, что я могу жить сам по себе. — Линли скорее обращался к ночи, чем к Хелен. — Ты не выходишь за меня замуж, потому что я не нуждаюсь в тебе так, как ты бы хотела. Ты решила, что жизнь моя и так сложится, что я самодостаточен. Что ж, ты права. В этом смысле я не нуждаюсь в тебе.

— Вот видишь.

В ее тихих словах прозвучала завершенность, и в ответ Линли начал злиться.

— Да. Вижу. Вижу, что я не вхожу в твои благотворительные проекты. Да, меня не надо спасать. Моя жизнь более или менее устроена, и я хочу разделить ее с тобой. Как равный тебе, как партнер. Не как эмоциональный вампир, а как человек, растущий рядом с тобой. Ни больше, ни меньше. Не хочу быть одним из твоих подопечных, и даже таким идеальным, о котором ты мечтаешь. Это все, на что я способен. Это все, что могу тебе предложить. И еще мою любовь. Видит Бог, я люблю тебя.

— Любовь еще не все.

— Черт побери, Хелен, когда же ты поймешь, наконец, что любовь — все!

В ответ на его гневное восклицание в одном из окон сзади вспыхнул свет. Из-за шторы показалось чье-то лицо. Линли соскочил с балюстрады и снова сел на скамейку под деревом рядом с Хелен.

— Ты думаешь, — произнес Линли тихо, заметив, что она отстранилась, — ты думаешь, что, если бы я не мог без тебя обходиться, я бы всю жизнь был к тебе привязан. А ты бы не боялась, что я тебя брошу. Вот в чем дело, я прав?

Хелен отвернулась. Линли нежно поймал ее подбородок и посмотрел на нее:

— Я прав, Хелен?

— Это нечестно.

— Ты любишь меня, Хелен.

— Пожалуйста, не надо.

— Так же сильно, как я люблю тебя. И хочешь ты меня так же, и мечтаешь обо мне столько же. Но я не похож на всех прежних твоих ухажеров. Я не нуждаюсь в тебе так, чтобы ты без опаски любила меня. Я независим. Я сам по себе. И если ты согласишься жить со мной, то прыгнешь в неизвестность. Ты рискуешь всем и не получаешь гарантий.

Он почувствовал, что Хелен слегка задрожала. Она всхлипнула. Сердце его заколотилось.

— Хелен. — Линли привлек ее к себе. Он черпал силу в каждом тайном изгибе ее тела, он ощущал, как поднимается и опускается ее грудь, как перышком щекочет лицо ее волосок, как рука ее сжимает его пиджак. — Хелен, родная, ~— прошептал Линли и провел рукой по ее волосам.

— Когда Хелен посмотрела на него, он поцеловал ее. Ее руки обвивали его шею. Ее губы становились мягче и открывались под натиском его губ. От нее пахло туалетной водой и сигаретами Карптона.

— Теперь ты меня понимаешь? — прошептала она.

В ответ он снова прижался к ее губам, забыв обо всем на свете и растворившись в поцелуе: нежное тепло ее губ и языка, еле слышный звук ее дыхания, опьяняющее удовольствие прижиматься к ее груди. Внутри бурлило желание, уничтожая в потоке все, кроме мысли о том, что он хочет ее. Сейчас. Сегодня. Ждать еще хотя бы час выше его сил. Он увлечет ее в постель, и пусть потом они со всеми отягчающими отправятся в ад. Он хотел вкушать ее, прикасаться к ней, узнать ее всю. Ему хотелось овладеть каждой клеточкой ее прекрасного тела и сделать ее своей.

Я хотел почувствовать молодую упругую плоть я хотел целовать полную и крепкую грудь я больше не хотел видеть вены на ногах деревянные пятки и я хотеляхотеляхотел…

Линли очнулся.

— Господи Иисусе, — прошептал он.

Хелен коснулась его щеки. Какая прохладная у нее рука. А он, наверное, весь горит.

Линли встал. Его трясло.

— Я отвезу тебя к Пен.

— Что случилось?

Линли покачал головой. Самый простой выход сейчас — это сравнить себя с Виктором Карптоном, зная наперед, что Хелен великодушно и с любовью будет доказывать, как не похож он ни на кого. Сложнее прислушаться к своему сердцу и оценить обстановку, когда собственное поведение, желание и намерения говорят сами за себя. Несколько часов он старательно собирал семена понимания, а теперь взял и бездумно выбросил их все на ветер.

По лужайке мимо привратника Линли и Хелен вышли на Тринити-лейн. Хелен молчала, но вопрос ее так и висел в воздухе в ожидании ответа. Линли знал, что обязан ответить. Он молчал, пока не довел ее до машины и не открыл перед ней дверь. Но когда Хелен уже садилась, Линли остановил ее, дотронулся до плеча и все никак не мог подобрать слова.

— Я судил Карптона. Я определил меру вины и обдумывал наказание.

— Этим и должен заниматься полицейский.

— Обвинять полицейский может в том, в чем неповинен сам, Хелен.

— В том же… — нахмурилась Хелен.

— В вожделении. Без отдачи, без благодарности. В простом вожделении. В слепом обладании тем, чего хочется. И в наплевательском отношении ко всему остальному.

Хелен взяла его руку. Несколько секунд она смотрела за мостик, где появились уже первые призрачные хлопья тумана, которые расплывающимися пальцами обвивали стволы деревьев. Она повернулась к Линли:

— Ты не был одинок в своем вожделении. Никогда не был, Томми. Ни вчера, ни позавчера. И уж точно не сегодня вечером.

На сердце у Линли стало легко, когда он понял, что не виноват перед ней и что отныне в их отношениях не будет недосказанности.

— Оставайся в Кембридже. Приезжай домой, как только сможешь.

— Спасибо, — прошептала Хелен и ему, и этому вечеру.