Онлайн чтение книги Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

События, произошедшие с того момента, когда мы с Луи отправились к доктору Фаррагуту, были чрезвычайно горестными. Теперь, когда мы подходили к жилищу Элкоттов, сердце мое тревожно билось. Я знал, что Сестричка места себе не находит, ожидая, что я принесу ей драгоценный растительный эликсир. Вместо этого я располагал только мрачными новостями. Как, гадал я, отреагирует она, узнав, что медицинская шкатулка доктора Фаррагута украдена, а вместе с нею и редкие, чудодейственные ингредиенты, с которыми были связаны ее надежды на исцеление? Я трепетал при мысли о том, какие вредные последствия могут оказать эти шокирующие известия на ее хрупкое здоровье.

Моей жене было характерно милосердие, поэтому, после того как я поведал ей о печальном обороте, который приняли события, первой ее заботой оказалось не собственное благополучие, а то, как чувствует себя доктор Фаррагут. Я объяснил, что рана его оказалась куда менее серьезной, чем можно было предположить, и хотя пожилой врач все еще был в полуоглушенном состоянии, но чувствовал себя гораздо лучше, когда мы с Луи уходили от него. Только после этих заверений Сестричка позволила себе выразить некоторое разочарование, связанной с собой, воскликнув дрожащим голосом:

– Ах, Эдди, все это так печально, что не выразить никакими словами. Проделать такой путь – и чего ради?!

– Не теряйте надежды, Вирджиния, – сказала Луи. – Я знаю, мистер По не успокоится, до тех пор пока не найдет негодяя, который стащил медицинскую шкатулку доктора Фаррагута, и мы тоже окажем вам любую посильную помощь.

К тому времени мы уже сидели в гостиной вместе с дамами семейства Элкоттов, которые собрались, чтобы выслушать наш рассказ об утренних событиях. Пока мы с Луи повествовали о своем посещении ограбленного дома доктора Фаррагута и пришедшей в упадок фермы мистера Ватти, мать и дочери слушали внимательно, время от времени негромко недоверчиво вздыхая от удивления и испуганно вскрикивая.

– Ты действительно говорила с мистером Ватти, Луи? – спросила Лиззи голосом, исполненным благоговейного трепета. – Какая ты смелая! Я знаю, это дурно нехорошо отзываться о человеке, который так много страдал, но он до сих пор снится мне в кошмарах. Он был такой страшный, когда мы повстречались в прошлом году!

– Да, было настоящим потрясением увидеть этого беднягу, – со вздохом сказала миссис Элкотт. – Пожалуй, я еще никогда не видела человека, которого бы так изменило несчастье.

– А ведь подумать только, каким красавцем он когда-то был, – сказала Анна, – даже с этими своими длинными руками.

– Помню, что он выглядел ужасно странно, – сказала маленькая Мэй, – но даже наполовину не таким страшным, как тот рыжебородый бродяга, который приходил вчера. Исчадье гада. Вот такие и шляются вокруг, а потом врываются в чужие дома и крадут самое дорогое.

– Конечно, мы не можем с полной уверенностью сказать, что преступление совершил именно этот человек, – заметил я, намеренно не обращая внимания на комически переиначенное девочкой старинное прозвище черта. – И все же его внешность, равно как и поведение, были достаточно зловещими, чтобы не считать его основным подозреваемым.

– Но что вы будете делать теперь, мистер По, – спросила Анна.

– Да, мистер По, – горячо вмешалась Луи, – куда теперь отправимся?

По правде сказать, я понятия не имел, что предпринять дальше. Исключительно утомительные события дня, вкупе с сильным беспокойством из-за Сестрички, тяжело подействовали на мои нервы, приведя меня в плачевно ослабленное состояние как умственно, так и физически. По крайней мере в данный момент я был совершенно не способен сосредоточиться.

Подметив мою усталость, миссис Элкотт, чья материнская интуиция была почти такой же острой, как у моей драгоценной Путаницы, заявила:

– Я думаю, мистеру По сейчас не помешают чашка крепкого горячего чая и несколько тостов.

– Отличная мысль! – вскричала Луи.

– Сиди, мамуля. Я приготовлю чай, – сказала Анна, вставая.

– А я поджарю хлеб, – сказала Лиззи, направляясь к очагу, рядом с которым лежала вилка для тостов.

– Я принесу из буфета клубничный джем, – сказала Мэй и вприпрыжку побежала на кухню.

– Спасибо, мои дорогие, – сказала миссис Элкотт. Затем, наклонившись, ободряюще пожала руку Сестрички.

– Все образуется, моя дорогая, – произнесла она таким уверенным тоном, что усомниться было невозможно. – Поживем – увидим.

На следующее утро я приступил к делу. Пообещав Луи делиться с ней своими планами, как только таковые у меня появятся, я отправился на поиски девочки. Заглянув в гостиную, столовую и кухню и никого там не найдя, я расспросил о ее возможном местонахождении миссис Элкотт, только что вернувшуюся после посещения бедной вдовы-немки и посоветовавшую мне заглянуть на чердак.

Поднявшись, я обнаружил Луи, приютившуюся в тесном, но вполне соответствующем ее гениальному дарованию углу. Она сидела перед солнечным окном на изношенном трехногом диване, деловито склонившись над сундуком, явно превращенным в письменный стол. Луи что-то записывала в книжку с серо-мраморным переплетом, по всей видимости в дневник. Поглощенная своим занятием, она не замечала моего присутствия, пока я громко не откашлялся.

– Здравствуйте, мистер По, – сказала она, отрываясь от своей книги. – Как вы сегодня себя чувствуете?

– Привел мысли в порядок, а то после наших вчерашних похождений в голове был полный сумбур, – ответил я. – Должен сказать, Луи, у тебя здесь совершенно очаровательное убежище.

– Да, я резвлюсь вволю, когда удается укрыться здесь на какое-то время, мир больше не тревожит меня, и я могу марать бумагу на досуге или сидеть с какой-нибудь интересной книжкой и полудюжиной яблок. Вот стул, присаживайтесь, мистер По, – продолжала она, пододвигая мне помятую оловянную лохань, перевернутую вверх дном. – Прошу прощения за скудные удобства, гости у меня редко бывают.

Поскольку стоять, выпрямившись в полный рост, на чердаке с низким потолком было не очень удобно, я принял приглашение Луи, несмотря на крайне малопривлекательный вид перевернутого корыта.

– Вы уже придумали, что мы будем делать дальше? – спросила девочка, после того как я опустился на предмет прачечного обихода и в высшей степени неудобное сиденье.

Да, – ответил я. – Как ты помнишь, после нашего разговора с мистером Торо я поспешно отправился с тобой на ферму мистера Ватта, не задержавшись даже для беглого осмотра имущества доктора Фаррагута. Не узнав ничего полезного от Ватти, я теперь думаю немедленно вернуться к врачу и произвести тщательный досмотр.

– А что же именно вы будете искать? – спросила девочка.

– Все, что может помочь установить местонахождение вора, – сказал я. – Хотя доктор Фаррагут, по всей видимости, уверен, что грабитель взял только его медицинскую шкатулку, вполне возможно, что более тщательное расследование позволит выявить и другие похищенные предметы. А когда мы будем знать, что пропало, это может сыграть существенную роль в раскрытии дела. Могут обнаружиться также мелкие, но существенные ключи для установления личности преступника, например: отпечаток ботинка, который укажет на его приблизительный рост, или пуговица с вырванным клочком ткани. Легко предположить, что мне удастся обнаружить несколько прядей волос, которые подтвердят – или опровергнут – мою версию о том, что рыжебородый тип действительно несет ответственность за совершение преступления.

– Надеюсь, вы не откажете мне сопроводить вас, мистер По, и помочь вам, – сказала Луи. – У меня наметанный глаз на разные мелочи, и я могла бы быть отличным детективом. Вот посмотрите на это, – продолжала она, протягивая мне раскрытый дневник.

На какой-то миг я пришел в замешательство, не понимая, что именно Луи хочет, чтобы я увидел, пока она сама не показала мне крохотное ярко-красное пятнышко в верхнем углу правой страницы.

– Клубничный джем с большого пальца чей-то очень маленькой ручки, – сказала Луи. – Я заметила это сегодня утром и сразу поняла, что Мэй снова подбирается к моему дневнику. Хоть она и строит из себя этакую леди – все эти чинные манеры за столом и то, как она отставляет мизинец, когда пьет чай, – ей редко когда удается съесть тост, не вымазавшись в джеме. Меня это просто бесит! Ну погоди, я еще до тебя доберусь, гадкая, противная девчонка!

– Что ж, Луи, скажу не колеблясь, что я удивлен этой выходкой, – произнес я. – По выдержанности, с какой ты держалась вчера перед лицом несказанной неучтивости мистера Ватти, я предположил, что ты – человек, который редко позволяет гневу овладеть собой.

– А вот и нет! – воскликнула Луи. – Характер у меня просто жуть. Если на меня найдет, я сама иногда не знаю, что могу сделать. Я делаюсь такая бешеная, что резкости вылетают у меня изо рта, прежде чем я сама пойму, что говорю. Хотя с маминой помощью я учусь контролировать себя.

В этот момент на лестнице послышался звучный, напевный голос.

– А вот и мамуля, – сказала Луи. – Кажется, она зовет вас, мистер По.

– Да, верно, – сказал я, осторожно вставая, чтобы не разбить голову о потолочную балку, нависавшую прямо над моим насестом.

– Я сейчас спущусь, – сказала Луи. – Просто хочу закончить. Вы будете очень гордиться мной, мистер По. Я теперь веду дневник в виде ребуса, чтобы Мэй было труднее шпионить за мной.

Когда я спускался, миссис Элкотт снова позвала меня.

Следуя по тому направлению, откуда слышался ее голос, она разговаривала у входной двери с кем-то, кого явно только что впустила в дом. Каково же было мое удивление, когда, приблизившись, я увидел, что посетитель не кто иной, как доктор Фаррагут собственной персоной!

Он стоял, держа затянутой в перчатку рукой шляпу, а в другой сжимая небольшой кожаный чемоданчик.

– А, вот и вы, По, – сказал он, когда я подошел, чтобы поздороваться.

– Добрый день, доктор Фаррагут, – сказал я. – Признаюсь, весьма удивлен видеть вас здесь. Как вы сегодня себя чувствуете?

– Все хорошо, что хорошо кончается, – ответил он, наклоняя голову, чтобы показать полоску пластыря, которым была заклеена его рана. – Если тебя бьют молотком по черепу, вовсе не обязательно, что его удается проломить. Черепки тоже разные бывают.

– Разрешите предложить вам чашку чая, доктор Фаррагут, – сказала миссис Элкотт.

– Очень мило с вашей стороны, миссис Элкотт. Спасибо, но вынужден отказаться. Я всего на минутку. Мне нужно кое о чем переговорить с вами, По, но сначала я хотел бы видеть вашу жену.

– Сейчас схожу за ней, – сказал я. – Она, наверное, наверху, в спальне.

– Нет-нет, – поправила меня миссис Элкотт. – Она недавно спустилась и теперь в гостиной, с Лиззи.

Пройдя в гостиную, мы застали там мою жену и застенчивую девочку: они сидели рядышком на скамье перед старым пианино, которое стояло у стены, и играли в четыре руки какой-то музыкальный отрывок. Когда мы подошли, глаза Сестрички расширились при неожиданном появлении пожилого врача.

– Доктор Фаррагут! – воскликнула она, поворачиваясь на скамье, словно готовясь встать.

– Не вставайте, милочка, – сказал доктор. – Просто зашел вас проведать.

– Я прекрасно себя чувствую, – сказала Сестричка, хотя, на мой взгляд, лицо ее залила тревожная восковая бледность. – Но как вы себя чувствуете, доктор Фаррагут? Я была так ужасно расстроена тем, что случилось.

– Да, по многим причинам это был один из самых несчастливых дней в моей жизни. Однако вот… – сказал он. Поставив чемоданчик на край стола, он щелкнул замком и, достав маленький коричневый пузырек, вручил его Сестричке.

– Так, значит, это… это ваше специальное лекарство? – спросила Сестричка, с любопытством глядя на маленький флакончик янтарно-желтого цвета.

– Боюсь, что нет, дитя мое, – ответил доктор Фаррагут. – Учитывая, что остальные вещества находились в украденной шкатулке, это все, что я могу для вас сделать. Эти пилюли не вылечат вашу болезнь, но они могут ее приостановить. Они сделаны из превосходных ингредиентов: лобелии, шандры, крапчатого болиголова, змеиного корня и кое-чего еще. Вы должны непременно принимать их дважды в день – одну таблетку утром и одну на ночь.

– Спасибо, что принесли их, доктор Фаррагут, – сказала Сестричка, пытаясь скрыть разочарование за отважной улыбкой.

– Всегда рад вас видеть, моя дорогая. А теперь, По, если вы не против, – сказал он, обращаясь ко мне, – я хотел бы сказать вам пару слов наедине.

– Можете пройти на кухню, если хотите, – сказала миссис Элкотт. – Там вам никто не помешает.

– Ведите, По, – сказал доктор Фаррагут.

Когда мы с врачом выходили из гостиной, я услышал, как Лиззи сказала:

– Давайте попробуем вот эту, Вирджиния. Я буду подыгрывать, а вы – петь. Это одна из моих любимых.

– Моя тоже, – ответила Сестричка.

Через минуту, когда мы с доктором Фаррагутом входили на кухню, мелодичные звуки чарующего старинного напева «Прощай, мое сердце, прощай», слова которого прочувствованно и обворожительно исполняла моя дорогая жена под удивительно умелое исполнение девочки, достигли нашего слуха.

– Красивый голос у вашей жены, По, – сказал доктор Фаррагут. – Она…

В это мгновение воздух огласил отличный от сладкозвучного пения звук: пронзительный адский визг, который мог бы издавать демон. Почти одновременно нечто темное выскочило из-под ног доктора, стрелой метнулось через кухню и исчезло в маленьком отверстии, прикрытом полосками кожи и расположенном в нижней части задней двери.

– Господи помилуй! – вскричал доктор Фаррагут, настолько ошеломленный случившимся, что, схватившись за грудь и пошатываясь, отступил на несколько шагов, остановившись возле массивного очага, в котором на тяжелой железной подставке стояло несколько предметов кухонной утвари.

– Вы в порядке, доктор Фаррагут? – в свою очередь вскричал я, поспешая ему на помощь.

– Да-да, в порядке, – ответил тот, хотя все еще одной рукой опирался о край очага, а другую прижимал к груди, словно чтобы унять бешено бьющееся сердце. – Просто немного испугался, вот и все.

– Это любимый котик семьи Элкоттов, – сказал я. – Должно быть, вы нечаянно наступили ему на хвост, когда он решил вздремнуть.

– Какой дьявольский звук, – сказал доктор. – Теперь я понимаю, почему обычно говорят о дьявольских кошачьих воплях.

– Ха-ха, отлично, – ответил я. – Вижу, к вам вернулось чувство юмора, а это уже признак выздоровления.

– Да, но то, что я собираюсь сказать, отнюдь не смешно, – мрачно отозвался доктор. – Мне кажется, я знаю, кто украл мою шкатулку… и почему.

– Что?! – воскликнул я. – Немедленно идите сюда, садитесь и рассказывайте.

Взяв доктора за руку, я подвел его к стулу, стоявшему рядом со старым кухонным столом из кленового дерева, на чьей изрезанной поверхности лежало несколько кухонных приспособлений, включая набор деревянных ложек, сито для муки и скалку. Устроившись на стуле, доктор Фаррагут обратился ко мне со следующими словами:

– Я все понял сегодня утром. До меня бы и раньше дошло, если бы голова лучше работала. Если помните, я предположил, что некто пробрался в мой дом в целях грабежа и стащил самое ценное, что попало ему под руку, – мою бесценную, ручной работы медицинскую шкатулку. Содержимое вряд ли его интересовало. Скорее всего он просто выбросил его – по крайней мере, этого я опасался. Но потом меня словно осенило, – продолжал он. – Я взглянул на вещи с другой стороны. Совсем с другой.

– С другой? – откликнулся я. – То есть?

– Ингредиенты – вот за чем он явился! – воскликнул доктор Фаррагут. – Шкатулка его совсем не интересовала.

– Иными словами, вы хотите сказать, что преступник явился в ваш дом с сознательным намерением похитить редкие природные вещества, составлявшие секрет ваших лекарств?

– Думаю, что да, – сказал доктор Фаррагут.

Несколько мгновений я молча обдумывал эту версию.

– Если ваше предположение верно, – сказал я по прошествии немалого времени, – вор, должно быть, хорошо осведомлен о ваших привычках, чтобы наверняка знать, где вы храните сокровище, которое он искал.

– Необязательно, – ответил доктор. – Ему всего лишь надо было знать – или предполагать, – что они хранятся в каком-то особом месте. А что может быть более специфического, чем моя медицинская шкатулка? Господи, да я сам первым делом заглянул бы туда, если бы искал что-то драгоценное.

– Однако, насколько я понимаю, ваши ингредиенты драгоценны и сами по себе, – заметил я. – Иными словами, их ценность целиком и полностью зависит от того, как применить их на практике в фармакопее.

– Или в руках какого-нибудь предположительно ученого представителя официальной медицины, который вознамерился овладеть ключом к моему способу лечения, – многозначительно произнес доктор Фаррагут.

– По вашему тону я чувствую, что вы кого-то подозреваете конкретно, – сказал я.

– Да, – ответил пожилой врач. – Его зовут Мак-Кензи. Доктор Алистер Мак-Кензи.

– И на каком же основании вы считаете этого человека ответственным за преступление?

– Очень просто, – ответил доктор Фаррагут. – Он один из моих злейших врагов. Насколько вам известно, официальные медики презирают меня. На это немало причин. Мы, последователи Томсона, угрожаем самому их существованию. Мак-Кензи сделал все, чтобы дискредитировать систему ботанической медицины вообще и меня в частности. О, вы бы только послушали, что он обо мне говорил. Он утверждает, что я худший из знахарей, лечение которых приносит больше вреда, чем пользы. Но все это, так сказать, дымовая завеса. Хотите знать, почему он действительно ненавидит меня? Потому что я прав и он это знает – знает, что мой метод действительно эффективен. Вот что его гложет. И вот почему он готов пойти на все, лишь бы завладеть моими тайнами.

– Но похоже ли на правду, что такая личность – как я понимаю, уважаемый член медицинского сообщества – пойдет на подобное преступление? – спросил я.

– Нет, я вовсе не полагаю, что он сделал это лично, – сказал доктор Фаррагут. – Конечно, нанял кого-нибудь для такой грязной работенки. Возможно, это и был тот рыжебородый бродяга, какой-нибудь мошенник, которому заплатили за кражу моих средств. Как я слышал, добрейший Мак-Кензи не впервые оказывается втянут в разного рода сомнительные дела. Он замарал себе руки еще до того – в буквальном смысле.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.

– Мак-Кензи руководит колледжем патологоанатомии в Бостоне, – сказал доктор Фаррагут. – На Льюис-стрит. Как я понимаю, это весьма доходное маленькое предприятие. Вы хорошо знакомы с деятельностью патолого-анатомических колледжей, По?

Признаюсь, я довольно подробно изучил этот предмет, – ответил я, – недавно прочитав увлекательный, хотя и несколько свободно переведенный классический труд Джакомо Беренгариуса «Anatomia Humani Corporis»12Анатомия человеческого тела (лат.)., в котором заявлено, что на протяжении веков научное изучение человеческого тела в огромной степени затруднялось крайним отвращением, с каким широкая публика относится к медицинскому вскрытию. В большинстве мест для этой цели предназначались только тела недавно казненных убийц. Столкнувшись с нехваткой предоставляемых законом трупов, профессора-патологоанатомы вместе со своими студентами зачастую прибегали к омерзительному ограблению могил, чтобы добыть материал для исследований. В ответ на широкое распространение этой ужасной практики – а в особенности на отвратительные преступления бесчестных «воскресителей», Берка и Хэра, которые от ограбления могил перешли к убийствам, дабы обеспечить своих клиентов-медиков постоянным притоком свежих трупов, – как в Америке, так и за границей было принято более либеральное законодательство. Эти новые законы разрешали вскрытие не только висельников, но и умерших обитателей различных общественных учреждений – больниц, лазаретов, работных домов, приютов для сирот и бедных, – предполагая, что родственники не станут притязать на такие трупы. Однако общая мода на анатомическое вскрытие такова, что – даже учитывая эти дополнительные источники – исследователям постоянно не хватает человеческих тел.

– Именно, – сказал доктор Фаррагут. – Трупы до сих пор чертовски трудно достать. Хотя изучать анатомию без них невозможно. Нет трупов – нет студентов, нет студентов – нет доходов. Поэтому человек вроде Мак-Кензи пойдет на все, лишь бы добывать материат для своего бизнеса.

– Вы намекаете, – спросил я, – что он торгует телами, выкопанными из могил?

– Поговаривают, что так, – ответил доктор Фаррагут.

– Но если о том, что он замешан в это отвратительное дело, судачат на каждом углу, то почему он до сих пор не арестован?

Глядя на меня и словно желая сказать: «Нет, правда, По, я удивлен, что должен объяснять это человеку столь замечательного ума», – доктор Фаррагут, протянув руку ладонью вверх, потер над нею пальцами другой – жест, в значении которого невозможно было усомниться.

– Ах вот оно что, – сказал я, – значит, власти подкуплены и смотрят сквозь пальцы на его злодеяния.

– Вот почему нет никакого смысла извещать бостонскую полицию о моей украденной шкатулке, – сказал доктор Фаррагут. – Даже если они побеспокоятся допросить Мак-Кензи, их расследование будет сплошным надувательством.

Пока я раздумывал над сведениями, которые сообщил мне доктор Фаррагут, последний встал и, морщась от боли, осторожно потрогал пластырь на затылке.

– Вам нехорошо, доктор Фаррагут? – спросил я.

Иногда немного побаливает, – ответил тот. – Полагаю, следовало бы наложить швы, но я единственный доктор в округе. Разве что речь могла бы идти, так сказать, о самозашивании. Но, По, – продолжал он, выдержав короткую паузу, явно чтобы предоставить мне возможность во всей полноте оценить его великолепную остроту, – вы-то сами в порядке? Отчего вы внезапно побелели, как простыня. Что с вами?

– Мне показалось, я что-то слышал, – ответил я, внимательно прислушиваясь.

Во время беседы с доктором Фаррагутом я фиксировал, пусть и смутно, чрезвычайно мелодичные звуки, доносившиеся из гостиной. Сестричка с Лиззи исполнили подряд несколько народных песен к вящему удовольствию миссис Элкотт, чьи горячие аплодисменты слышались по окончании каждой пьески.

Однако музыка внезапно смолкла, и вместо нее, как мне показалось, я расслышал столь тревожный звук, что дрожь неизъяснимого страха пробежала по всему телу.

– Что с вами, По? – повторил доктор Фаррагут.

Прежде чем я успел ответить, пугающий звук снова донесся до моего слуха. На сей раз в его источнике сомневаться не приходилось. По ошеломленному выражению лица доктора Фаррагута я понял, что он тоже услышал это.

В следующее мгновение мы ринулись в гостиную. Представшее моим глазам зрелище заставило кровь застыть у меня в жилах.

Сидевшая за фортепьяно Сестричка зашлась в кашле, стиснув в руке белый носовой платок, в то время как миссис Элкотт, Лиззи и Луи (явно только что спустившаяся из своего орлиного гнезда) беспомощно стояли рядом.

Подскочив к жене, охваченной припадком таким сильным, что он заставил ее согнуться почти вдвое, я, чтобы успокоить ее, положил руку ей на плечо.

– О Эдди, – с трудом выдохнула она, опуская платок и глядя на меня умоляющим взором.

Я попытался было ответить, но язык словно прилип к гортани. Ледяное дуновение немоты сковало меня.

Ибо, взглянув вниз, на Сестричку, я к неописуемому своему ужасу увидел, что губы и грудь ее в чем-то красном, а платок блестит от крови!

Выказав непререкаемое хладнокровие, которого я прежде за ним не замечал, пожилой врач сделал все возможное, чтобы пресечь кризис, приказав миссис Элкотт принести ему ряд предметов, а именно: кувшин воды, нагретой почти до кипения, одну из деревянных ложек, которые он видел на кухонном столе, сито, стакан для воды, несколько кусков ваты и два самых теплых одеяла в доме.

Пока добрая женщина с дочерьми бросилась исполнять его приказания, доктор Фаррагут попросил меня немедленно принести его портфель. Затем он помог Сестричке встать на ноги и, одной рукой обняв ее за талию, повел из гостиной наверх, в спальню; я следовал за ними, сжимая в одной руке черный кожаный портфель доктора.

Очень скоро жена, чей кашель, к счастью, почти унялся, удобно расположилась под одеялами, откинув голову на подушки, пока доктор Фаррагут, скинув плащ и закатав рукава, стоял у туалетного столика возле окна, смешивая целебное питье из горячей воды и порошков, которые достал из портфеля. Я оставался у кровати и шепотом – куда с большей уверенностью, чем чувствовал, – говорил Сестричке, что все будет хорошо.

Когда доктор Фаррагут закончил приготовления, он отвел меня в сторону и предложил подождать внизу. Для здоровья жены важно, объяснил он, чтобы сейчас ее ничто не тревожило.

Хотя мне была отвратительна сама мысль покинуть Сестричку даже на несколько минут, просьба доктора показалась мне мудрой. Я изо всех сил старался подавить ужас, объявший мою душу, но волнение было слишком велико, чтобы его скрыть. Несмотря на утешительные речи, мое присутствие – и я это понимал – могло лишь еще больше расстроить моего ангела, которая, со свойственной ей самоотреченностью, куда меньше волновалась о собственном бедственном положении, чем о тех муках, которые я терпел из-за нее.

Подняв руку Сестрички к своим губам, я запечатлел пылкий поцелуй на ее влажной ладони и, выйдя из спальни, поспешил вниз, в гостиную.

Следующие двадцать минут я провел в состоянии мучительного ожидания, как зверь в клетке расхаживая взад-вперед по гостиной, пока Луи с матерью прилагали все усилия, чтобы успокоить меня.

– Надейтесь на лучшее, мистер По, это вам здорово поможет, – сказала девочка. – Доктор Фаррагут не допустит, чтобы с Вирджинией случилось что-то плохое. Она уверена, что скоро все будет позади. Надо просто набраться терпения.

– Разрешите принести вам чашку крепкого чая, – сказала миссис Элкотт. – А то вы слишком уж нервничаете.

Задушевное предложение миссис Элкотт снова навело меня на мысли о бесконечно заботливой Путанице. Было невыносимо думать о том, что эта святая женщина терпеливо ждет дома, ничего не ведая о кризисе, случившемся здесь, в Конкорде. Если случится самое худшее, именно мне придется сообщить ей о том, что вместо долгожданного и ожидаемого выздоровления ее единственная дочь мертва!

Сможет ли Путаница пережить такое горе? И смогу ли я?

Не в силах говорить, я просто отрицательно помотал головой и снова в неистовстве принялся метаться по гостиной. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышал на лестнице шаги доктора Фаррагута. Как только он показался в гостиной, я бросился к нему. Бросив первый же взгляд на его лицо, я снова ощутил ледяную пустоту в груди, сердце словно провалилось в какую-то бездну.

– Не хочу обманывать вас, По, – произнес он тоном, который по мрачности можно было сравнить только с выражением его лица. – Дела обстоят хуже, чем мне показалось вначале. Но, – тут же добавил он, когда сдавленный крик отчаяния сорвался с моих губ, – положение не безнадежно. Сейчас ваша жена спокойно отдыхает. Неизбежной угрозы нового приступа нет. Но она на распутье, опасном распутье. Черт возьми! Если бы только не украли мою шкатулку!

Во мгновение ока все во мне дивно преобразилось. Чувство сверхъестественного покоя овладело мной. Взволнованность спала с меня, как некий покров.

Отступив на шаг от пожилого доктора, я выпрямился во весь рост, приложил руку к сердцу и твердо и решительно заявил:

– Вы получите обратно свою шкатулку, доктор Фаррагут. Я торжественно клянусь в этом.

На следующее утро я уже сидел в экипаже, направлявшемся обратно, в Бостон.