Онлайн чтение книги Самая длинная ночь в году
Столица. Чуть больше года назад. Сентябрь – ее любимый месяц. Она

День прошел суматошно. Я уже заметила, что в нашем отделении травматологии практически каждая пятница – это что-то. Как будто люди специально ждали целую рабочую неделю, чтобы учудить что-нибудь к выходным.

Сегодняшняя пятница исключением не стала. Сразу после обеда повалил народ. Ожоги, порезы. Переломанные конечности. Порванные связки. И прочие «удовольствия».

И хотя я была после ночного дежурства, следовательно, могла уйти домой сразу после обеда, все-таки задержалась на посту. Сильно задержалась. Просто, заскочив в приемный покой, обнаружила там покалеченных детей. Будь то взрослые – я бы еще подумала. И, скорее всего, отправилась домой, – но дети…

Я ободряюще улыбнулась совсем потерянной мамочке с младенцем на руках.

– Сколько ему?

– Четыре месяца, – подняла на меня заплаканные глаза молоденькая женщина.

– Хорошо, сейчас найду свободный кабинет и приму вас. Постарайтесь взять себя в руки, а то в больницу придется укладывать вас.

– Я только отвернулась, – всхлипнула женщина. – А Темка упал…

– Тсс…

Я перехватила ее запястье и стала потихоньку сдерживать бешено стучащий пульс. Когда через несколько секунд удары сердца перестали сливаться один с другим, я поднялась, распорядилась дать мамочке успокоительную настойку, сделала несколько шагов, чтобы… И была практически сбита с ног!

По коридору, даже не обратив на меня внимания, носились кадеты Императорского военного училища – высшего учебного заведения, куда набирались дети самых высокопоставленных семей.

– Кадеты! – прозвенел над нашим коридором мой возмущенный голос. – Внимание! Построение!

Да… Отцу бы понравилось. Алексею Михайловичу Иевлеву – боевому генералу, отдавшему жизнь за Империю. И пусть даже он знатностью рода похвастаться не мог, зато тем, что сам себе дорогу пробил, – вполне. А еще он отличался беззаветной храбростью. И тем, что служил Империи Поморья на совесть и смог блестяще организовать оборону Мирограда – самого восточного города нашей страны. В Черную войну.

И я – его дочь – как общаться с солдатами и офицерами, вполне себе представляла. Пять лет в качестве практикантки в госпитале многому могут научить. И не только как лечить пострадавших мужчин. Но и как ими командовать. Так что с этими расшалившимися военными я справилась.

Не торопясь, подошла к вытянувшимся и замершим кадетам первого, судя по лычкам, курса. Дети еще…

– Вы где находитесь?! – «специальным» низким голосом рявкнула я. Хуже нет – кричать на высоком визге – получается жалко. – Почему в головных уборах? Кто старший?

– Простите, госпожа целительница, – форменные фуражки нырнули вниз, вытянутые физиономии стали вполне соответствовать моменту.

– Стыдитесь, господа, – холодно продолжила я. – Подобным поведением вы не только мешаете оказывать помощь пострадавшим, но и позорите свое учебное заведение и ваши фамилии.

Четверо потупились, пятый же возмущенно на меня уставился.

– Сядьте! И не отвлекайте персонал. Когда придет офицер, сопровождающий вас, попросите его зайти ко мне.

– Слушаемся.

И я открыла, наконец, дверь, за которой шел прием.

– Добрый день, Елена Николаевна! – обратилась я к дежурной целительнице. – Я займу соседний кабинет? Помогу вам принять поступивших. Вы не против?

– Спасибо, Ирина Алексеевна, – устало улыбнулась мне приятельница. – Вы-то сами как?

– Неплохо, – улыбнулась я в ответ.

– Вторая целительница никак не доберется до приемника – я к ней еще одного тяжелого ребенка на операцию отправила, – с извиняющимися интонациями протянула она.

– Пятница, – хором сказали мы, понимающе улыбнулись – и я отправилась к пострадавшему мальчику.

Часа через три я была обнаружена там заведующей отделением травматологии. И тут уже мне пришлось стоять, понурившись, пока княгиня Снегова меня отчитывала. Почти как я мальчиков-кадетов.

– Ирина Алексеевна! Я понимаю ваше рвение и желание помочь пациентам и коллегам. Но! – взгляд строгих серых глаз на меня. – Вы должны отдыхать! Вы не должны быть истощенной. Надо соблюдать меру. Вы же пришли работать не один день. Не один месяц или даже год. Нет. Несколько десятилетий. И каждый день вы должны приходить на работу, излучая силу и уверенность. А с такими нагрузками при отсутствии отдыха… Вас надолго попросту не хватит. Вы перегорите, и уже вас нам придется лечить. Все! Домой. И, кстати говоря, у вас завтра выходной! И послезавтра – тоже! И вы будете спать. Слышите меня? Спать! Спать и восстанавливаться!

И княгиня открыла дверь в кабинет, давая понять, что мамочку с маленьким мальчиком примет лично.

Я уже открыла рот, чтобы…

– Вы собираетесь со мной спорить? – с высочайшей степенью удивления посмотрела на меня заведующая.

– Нет, что вы, – поспешила ответить я.

– Вот и славно! Домой!

И я поспешила наверх, чтобы переодеться и уйти, наконец. Вышла на улицу, блаженно потянулась. Хорошо.

По широкому проспекту, на который выходило парадное крыльцо нашего госпиталя, прогрохотала конка. Их пустили по Поморску не так давно – и вид четверки лошадей, тянущей по рельсам ярко-синий вагончик, еще вызывал удивление.

– Тайна расставания Великого князя Радомирова с примой императорского театра! – сновали мальчишки-газетчики. – Сударыня, купите газету! Самые свежие новости!

Я отрицательно покачала головой: газет я не читала. Тем более… Ну вот что может быть интересного про то, кто кого бросил. А уж тем более – почему. Это ж не продолжение серии книг про моего любимого некроманта!

– Ирина Алексеевна! – окликнули меня у выхода из госпиталя, вырывая из приятных мечтаний о том, как дома у любимого камина я расположусь с книжкой, купленной вчера.

– Да, – удивленно обернулась я и увидела молодого офицера в той же форме, что была на непослушных мальчишках.

– Ирина Алексеевна, минуту. Простите. Я обязан принести вам свои извинения за поведение вверенных мне кадетов. Простите, не уследил.

И он внимательно – как-то изучающе – оглядел меня. И что интересного он ожидал увидеть? Что, кроме форменных белоснежных одежд? Особым образом высоко повязанного платка, делавшего нас похожими на монахинь. Осунувшегося лица. Рук, чуть подрагивающих под перчатками от усталости? Что?

Пристально посмотрела на него в ответ.

«Красив», – с некоторым раздражением отметила я. Правильные черты лица. Вьющиеся темно-русые волосы, чайного цвета глаза под густыми, пушистыми ресницами и тонкие, аристократические руки. При этом великолепно сложен – развитая мускулатура придавала мужественности. Высокий.

Подобная внешность сразила бы меня наповал, но было в молодом человеке тем не менее что-то отталкивающее. Наверное, слишком раздевающий взгляд, от которого сразу захотелось куда-нибудь спрятаться…

– Простите, – проговорил мужчина, осознав, видимо, что подобное разглядывание просто неприлично.

– Ничего. Как ваши подопечные?

– Одного, самого тяжелого, уже прооперировали. Он очнулся. Простите, что не проследил за порядком – меня как раз вызвали к заведующей оформлять документы.

– А что у вас случилось?

– Эти… пиротехники услышали от преподавателя по истории про то, как перед самой Черной войной были созданы магические бомбы с зачарованным льдом. И решили тут же создать свою. Влезли в кабинет магической химии. Взломали охрану, между прочим! Вы можете себе представить, какая там охрана? У нас?! Вот как… Как, скажите мне на милость, такой талант с такой дуростью может сочетаться?

Он возмущенно посмотрел на меня. Вздохнул, выпуская облачко пара. Надо же – похолодало…

– Взяли первый попавшийся шар для оболочки, поместили в него разноструктурный лед, – продолжил он. – И где заклинание только раздобыли?! Соответственно оболочка у них в руках и рванула. Потому что стекло не удержит такое мощное заклятие – это же известно любому мало-мальски здравомыслящему человеку! А шаров из переплавленного особым образом черного хрусталя у нас нет. И не может быть! В учебных-то заведениях!

– Я даже представить себе боюсь, насколько сложно сделать подобную сферу, – вспомнила я уроки химии в пансионе и Академии.

– И насколько опасно давать в руки этих… талантов! Поэтому подобные сферы хранятся… Ну, никак не в училищах. Как, впрочем, и зачарованный лед!

Я только покачала головой. Вот детям делать нечего… И как в живых остались?!

– Хорошо еще, – словно услышав мои мысли, проговорил офицер-воспитатель, – что додумались двоих поставить на защиту. И заклинания удались. Осколками четверых посекло несильно. И тот, у кого это все рвануло, в живых остался.

– Родителей известили?

– Четверо – сироты. Извещать некого. А у пятого, который ими и верховодил… У того отец уже у нашего командира. Конечно, стоило мальчишку отчислить, как зачинщика. Но… Отец – генерал. Так что, думаю, все обойдется деньгами на восстановление кабинета.

Я поморщилась. Ну, конечно, высокопоставленный отец. Кто ж сына наказывать будет по-серьезному? Другое дело – сироты…

– А остальные? – спросила я.

– Тоже оставят. На испытательном сроке. Ну, и преподавателю магической химии отдадут на растерзание. Наш профессор – настоящий фанат своего дела. Практически все студенты, что попадали в его ведомство за ту или иную провинность, впоследствии становились студентами химического маго-факультета! Так что хулиганов станет меньше, а специалистов, искренне и беззаветно преданных науке, – больше. Проверено годами.

– Это правильно, – одобрительно кивнула я.

– Так что все с ними в порядке будет.

– Хвала Небесам.

– Хвала, – откликнулся мой собеседник и предложил: – Давайте я вызову экипаж, и вас отвезут домой. К сожалению, я на службе и не могу проводить сам.

– Хорошо, – не стала спорить я. – Действительно, устала.

Мы стояли и молчали. Я жадно вдыхала горьковатый осенний воздух, такой вкусный после запаха госпиталя, пропитанного антисептиком. Офицер молча смотрел на меня. Я поймала его взгляд – и смутилась.

– Простите… – решился мужчина. – Могу я пригласить вас на ужин? Конечно, когда вы будете не заняты. И не так измучены.

– Спасибо. Но не стоит.

– Это связано с тем, что у вас кто-то есть? Или просто день тяжелый?

– Характер тяжелый, – улыбнулась я. – И день тоже…

Он улыбнулся в ответ, словно выяснил что-то для себя приятное.

Вскоре прибыл экипаж, но не наемный – как я подумала – а личный, с гербом.

– Отдыхайте, уважаемая госпожа целительница, – подал мне руку офицер. – Было очень приятно познакомиться.

– И мне, – ответила я и сообщила вознице адрес.

Когда экипаж тронулся, я сразу закрыла глаза и, уже засыпая, поняла, что так и не спросила, как зовут молодого офицера.

– Госпожа целительница! Госпожа целительница! Прибыли!

Я вздрогнула – и проснулась. Растерла лицо руками, посмотрела на озадаченного возницу, чуть улыбнулась ему.

– Да… Я поняла.

Мне помогли выйти, и я побрела до дома, в котором вот уже целых шесть лет снимала флигелек с отдельным входом. С самого выпуска из Академии.

Жить отдельно! Это такое удовольствие! Особенно после пятнадцати лет обучения: десяти в пансионе и пяти в Академии, где в одной комнате живут шесть или восемь девочек. Одиночество – благо. Великое благо и невероятная роскошь. Можно просто посидеть у камина – и, глядя на язычки пламени, задремать… Улечься на мохнатый ковер и читать, не ожидая окрика воспитательницы, что лежа читать нельзя, потому как вредно.

Гостиная с камином и кухня со столовой внизу. Спальня и кабинет – наверху… А в мечтах – накопить денег и купить эту квартиру. Или какую-нибудь другую, похожую. Но обязательно – с отдельным входом. Как здесь.

Открыла дверь. Скинула платок, вытащила шпильки из волос, потрясла головой – хорошо-то как! Стянула белый форменный передник, разулась – и отправилась спать.

Проснулась ближе к полуночи. Поняла, что выспалась и хочу есть. Решила прогуляться. Неподалеку был круглосуточный ресторанчик – я его полюбила с тех пор, как заселилась сюда. Когда же я научусь связываться мысленно? Или хотя бы приобрету кулон связи? Первое у меня упорно не получалось – не было ни силы, ни умения. А кулон… Кулон и стоил безумно дорого, и связываться мне было особо не с кем. Разве что на дом еду заказывать… Но кулона нет, поэтому я пойду пешком, никуда не торопясь и получая удовольствие от прогулки. Сказано – сделано!

Оделась, весело сбежала по ступенькам на первый этаж.

Все-таки сентябрь – мой любимый месяц. Со времен детства, которое я провела на юге Империи. Лето – это что-то невыносимо жаркое. Ночи порой такие, что мы по очереди просыпались и обматывались влажными полотенцами. Особенно в конце августа… А потом – как по волшебству – налетал ветерок. Сначала едва ощутимый, он с каждым часом становился сильнее. В воздухе разливался горьковатый аромат, и вместе с ним приходила долгожданная прохлада.

Возвращаясь с пакетами, наполненными любимыми лакомствами, я вспомнила про офицера, что приглашал меня на ужин. Хорош собой, молод. Судя по экипажу – даже титулован. И чего мне, любимой, спрашивается, надо? Даже имени его не узнала.

Тяжело вздохнула и посмотрела на золото фонарей в темном небе. Светящиеся шары, свободно летающие над головами прохожих, реагировали на звук и тепло. Если кто-то заходил в менее освещенное место – несколько золотых провожатых устремлялись за ним. Затем шарик-фонарик возвращался к остальным, на Снежный бульвар. Это очень красиво, особенно осенью, когда яркие сферы то тут, то там подсвечивают деревья, играя с листопадом в догонялки. Зимой освещение делается голубым – в тон поблескивающим снежинкам.

Три шарика летели рядом, подслушивая мои размышления и посматривая с укоризной. Да… Талантом и работоспособностью Небеса меня облагодетельствовали. А вот покладистостью характера, умением сойтись с людьми… Вот чего нет – того нет. Одиночество да интересная книжка – вот мое счастье…

Домой заходить не хотелось, поэтому я пристроилась на скамейке возле дома. Шарики стали чуть ярче, намекая, что разговор не окончен… Раскрыла сумку. Где мои дезинфицирующие салфетки? Записная книжка, документы, кошелек, пара заряженных амулетов, позволяющих быстро остановить любое кровотечение, – ни разу не приходилось пользоваться, но с первой стипендии купила один на всякий случай. Слабенький, правда. А уже с первой зарплаты врача – другой, самый мощный, что был в лавке.

И тут раздался резкий хлопок – кто-то открыл точку переноса. Я не успела ни удивиться, ни испугаться – прямо передо мной вывалилось окровавленное мужское тело. Шарики взмыли вверх и тут же опустились, став в несколько раз ярче, хотя в ладоши я хлопнуть не успела.

Рефлексы! Вот что самое главное в целителе. Я не поняла толком, что происходит, а уже, отбросив пакеты с едой, опустилась на колени перед раненым. Медленное-медленное движение моих рук от его макушки к пяткам. Мужчина, лет под сорок. Тяжелый. Состояние критическое. Рванула черный сюртук, чтобы подобраться к телу. В руках оказались амулеты: один, помощнее – к пробитой печени. Другой – к левому легкому, туда, похоже, били магией.

Так… Передать немного энергии – совсем чуть-чуть, не хватало, чтобы он от шока вскочил и побежал – видела такое. Или, перепутав меня с нападающим, не шандарахнул по мне чем-нибудь убийственным. Тоже бывает. Теперь самое сложное… Легонько коснуться разума:

– Надо встать, миленький. Надо встать. Я тебя по ступенькам не подниму.

– Целительница… – прошептал он.

– Да, я здесь. Все будет хорошо. Вставай, миленький, вставай, родной, – по чуть-чуть выдавая ему энергии, просила я. – Ты сильный, ты сможешь…

Так поднимали воинов, чтобы вытащить их с поля боя, многие поколения целительниц. Главное, чтобы поднялся. Главное, чтобы распахнул глаза, сделал еще один вздох – и захотел жить так же сильно, как мы не хотели отдавать его смерти…

Мужчина поднялся. Распрямиться во весь рост я ему не позволила, закинув руку себе на плечо, подставившись, как костыль.

Я говорила, говорила и говорила – на подкорке записанные слова заговора, сама между тем судорожно соображая, что делать.

Понятно, что счет идет на минуты – и помощь я вызвать не успею. Вот-вот исчерпает ресурс амулет на легких – а я и не поняла толком, что с ними. И такая большая кровопотеря… Просто огромная…

Об этом я думала, пока втаскивала мужчину в дом, волокла его на кухню. Да здравствует современная мода – у меня посреди помещения, занимая практически всю площадь, стоял огромный стол-монстр, такая тумба два на полтора, набитая со всех четырех сторон кухонной утварью, которой я практически никогда не пользовалась.

Сгрузив мужчину на стол, я судорожно захлопала руками, чтобы свет стал максимально ярким, открыла ящик с лекарствами, взяла бутылочку со стимулирующей настойкой – силы мне понадобятся, после суматошной ночи и подвигов в приемном покое была выжата как лимон. Метнулась к стойке с разделочными ножами и кухонными ножницами. Бросила взгляд на часы – равнодушные ко всему цифры плыли в воздухе, ярко мигая на одном из шаров. Они отсчитывали неторопливые секунды, не подозревая, что складывают их в убийственные минуты.

Так. Разрезать одежду на мужчине. Сердце сжалось на мгновение – не поранить бы. Ножницы были обычные, кухонные, с острыми концами, не приспособленные для того, чтобы быстро и безопасно разрезать одежду на пострадавшем. «Надо бы завести дома нормальные», – мелькнула мысль…

Двенадцать секунд.

Что у нас тут? Кинжал аккурат в печени, как я и предполагала. Удар практически неощутимый – жертва ничего не чувствует, пока не истечет кровью. «Четыре минуты – взрослый сильный мужчина», – у меня в ушах так явно зазвучали слова профессора, что я чуть не вздрогнула, а этого делать было никак нельзя. Я плела кружева заговоров, сращивая ткани пробитой артерии, заживляя ткани печени и, миллиметр за миллиметром, вытаскивая из тела орудие убийства.

Семьдесят две секунды.

Раненый дышит. Прерывисто, едва слышно, но дышит. Сердце бьется нервными, затухающими скачками.

Глоток настойки – мне. Чуть-чуть силы в сердечную мышцу – ему.

Теперь легкие. Что там? Внешних повреждений нет. Положила ладони на левый бок – почувствовала, что туда ударили магией. Ударили с филигранной четкостью, до миллиметра, и с нужной силой – чтобы разорвать вену и добиться того, чтобы человек захлебнулся собственной кровью. Судя по тому, как мужчина хрипел и булькал, крови набралось в легких немало.

Внезапно пришла злость. И стало чуть полегче.

Я взяла кинжал, который только что извлекла из печени, оглядела – яда нет. На миг задумалась – все же он острее, чем мои кухонные ножи, – примерилась и резким сильным ударом проделала отверстие между ребрами. Расширителя и трубки не было, поэтому я чуть провернула лезвие и позвала кровь. Она покорилась – и выплеснулась наружу.

Мне удалось! Мужчина задышал чуть ровнее. Я стала заживлять. И порванные внутри сосуды, и свой разрез.

Пятьдесят семь секунд.

Но оставалась проблема с огромной кровопотерей.

Я допила настойку, дала себе десять секунд на отдых. И выплеснула в мужчину остаток силы – все, что было, приказывая оставшейся в организме жидкости воспроизвести клетку, себе подобную. Потом еще по одной. И еще…

С интересом посмотрела на голубые цифры часов. Шар сочувственно подлетел прямо к лицу, чтобы мне было удобнее смотреть. Странно ведут себя сегодня шары – как будто они все… понимают… а ведь этого… не… может… быть…

Перевела взгляд на раненого. Поняла, что он очнулся. И кулем сползла на пол.