Онлайн чтение книги Кромешная ночь Savage night
19

Когда Фэй меня всем этим огорошила, было воскресенье.

И мы решили разобраться с Джейком вечером в четверг.

Так что оставалось еще четыре дня — четыре дня от решения до дела. Целых четыре дня. Но пролетели они как-то уж очень быстро. Казалось, едва я вышел из бара после разговора с Боссом, как прямо сразу начался вечер четверга.

Я уже был никакой, тень ходячая. Не жил, а совершал телодвижения.

Жить — значит помнить, по-моему. Если теряешь интерес, если все становится монотонного серого цвета вроде такого, какой видишь, когда смотришь на свет с закрытыми глазами, если ничто — ни плохое, ни хорошее, ни успех, ни провал — не кажется стоящим того, чтобы отложиться в памяти, какое-то время ты еще дергаешься. Но не живешь при этом. И не запоминаешь.

Я ходил в школу. Работал. Ел, спал. И пил. И… Да, еще была Руфь. Несколько раз я разговаривал с нею по дороге в школу и из школы. Вот, запомнил. Насчет нее — да, это я запоминал. Помню, задумался, что с нею будет. Вот бы как-нибудь ей помочь!

Однако помимо Руфи ничего, дупель-пусто.

Кроме тех нескольких минут, что я был с нею, переход из понедельника в четверг жахнул мгновенно. Трах-бах, четверг, восемь вечера.

Тут я вдруг выскочил из небытия, вернулся к жизни. В такие моменты оно просто приходится, хочешь ты этого или нет.

На работе вечер выдался тягучим, чуть ли не самым долгим за неделю. Работой меня обеспечили, и больше никому являться в кладовую повода не было.

Выключив свет, я постоял в прихожей, наблюдая за той стороной улицы.

Вот мимо процокала каблучками Фэй, время восемь.

Сверившись с часами, стал ждать. В восемь пятнадцать мимо прошел Джейк.

Я отпер дверь, ступил наружу.

Вечер хороший, темный. Джейк шагал прямиком к дому, головой по сторонам не вертел.

Без лишней спешки я шел по той стороне улицы, где была пекарня, пока он не миновал перекресток. Тут я перешел на другую сторону и пошел вслед за ним, ускорив шаг, потому что он был довольно далеко впереди.

Когда он двинулся, срезая угол, через параллельную улицу к дому, я отставал от него футов на пятьдесят. Дистанция примерно та, что нужно, с учетом времени, которое ему понадобится, чтобы отпереть калитку. Он с нею завозился, не мог с ходу нащупать щеколду, и я замедлил шаг до того, что еле двигался. Вот открывает, и я…

Застыл на месте.

Он, то есть не он, не Джейк, а какой-то случайный, неведомый мужик, как позже я узнал, вышел перед тем в хламину пьяный из бара, который от дома по диагонали, и, перейдя через дорогу, свалился, непонятным образом оказавшись внутри заборчика. Там он, когда подоспел Джейк, и полеживал — внутри, у самой изгороди. Едва Джейк отпер калитку, мужик встал и на полусогнутых попер на него. Джейк дико вскрикнул.

И на всем пространстве перед домом внезапно стало светло как днем.

С пустырей, что по обеим сторонам, шарахнули лучами два мощных прожектора. И сразу же откуда ни возьмись чуть не с барабанами набежала буцкоманда полицейских (точнее, помощников шерифа).

Оцепенев, еще секунду я постоял, не в силах двинуться. Потом развернулся и пошел обратно в пекарню.

Дошел почти до угла, когда услышал окрик шерифа, перекрывший весь прочий галдеж:

—  Постойте, погодите! Это же не тот…

Я продолжал идти и уже свернул через улицу к пекарне, как слышу опять:

—  Эй ты, стой, тебе говорят!

Я не остановился. Еще чего! Орет откуда-то с расстояния чуть ли не двух кварталов. Почем я знаю, что это мне?

Я вошел в пекарню, запер дверь. Сразу проследовал в главную кладовую, закрыл за собой дверь в переднюю и сел за рабочий стол.

Взял карты замесов, выданные мне в тот вечер, и принялся подбирать под них вечное и нескончаемое вещественное наполнение.

А кто-то уже молотит в наружную дверь. Сижу как сидел. Какого, опять-таки, хрена! Не могу я никого впустить через эту дверь в столь поздний час. Вдруг это грабитель, вдруг он прихрял, чтобы стянуть мешок муки?

Стук в дверь прекратился. Ухмыльнувшись себе под нос, сижу тасую свои карты. Опять стал живой. И рад бы ради них коньки откинуть, да не могу, так что пускай уж сами с меня их как-нибудь свинчивают.

Тут дверь из пекарского цеха — бабах об стенку! Входят Кендал и шериф с помощником; шериф, ясен пень, впереди.

Встаю. Иду к ним, протягиваю руку.

— О-о! — говорю, — шериф, как дела? Как миссис Самм…

Двинув кулаком, он так отбил мою руку, что я едва вокруг своей оси не провернулся. Пальцами сгреб меня за рубаху, поднял в воздух и давай трясти, как пес крысу. При этом харя — страх: ну, прямо смерть пришла!

— Ты, сопливый мелкий подонок! — Одной рукой он меня держит, трясет и дергает, а другой по мордасам лупит. — Очаровашка, понимаете ли, выискался! Думаешь, всех перехитрил? Ходит тут, красуется, уси-пуси, чтобы ему все поверили, а он потом…

Я не винил его за его злобу. Понятно же: никто так не сердится, как человек, который тебе верил и симпатизировал. Но рука у него была жесткой, как тот батон с лишним гипсом, и тяжелой; шерифу пытался помешать Кендал, но помощник не давал ему протиснуться.

Все, цигель. Я отрубился.