Онлайн чтение книги Сестры Soeurs
Глава 3, в которой Сервас переезжает

28 мая 1993-го. Прошло уже четыре года. Память стала подводить и обманывать, и Мартен все спрашивал себя, какие детали были достоверны, а какие он выдумал. Супружеская спальня, где он просыпался почти каждое утро последние два года, служила заслоном от атак прошлого. От непонимания, смятения, отвращения… Возвращавшихся даже через четыре года. Не поднимая головы от подушки, Мартен повернулся к радиобудильнику. Семь часов семь минут. Он в очередной раз спрашивал себя, какие же воспоминания были все-таки настоящими, когда в комнату вошла Александра.

– Ну, как ты, всё в порядке?

Она ничего не ответила. Они и вчера тоже об этом не говорили, но Александра так же хорошо, как и он, знала, какой сегодня день. Она только что вернулась из рейса Тулуза – Париж – Нью-Йорк и обратно и всем привезла подарки: для Марго – плюшевого единорога, а для него – экземпляр книги «Взгляни на дом свой, ангел» 1953 года издания, который откопала в каком-то маленьком магазинчике старой книги на Манхэттене, неподалеку от отеля. Обычно она стягивала волосы в узел-шиньон и, когда входила в комнату, несколько игривых прядей вырывались из шиньона на волю. Сказать по правде, шиньон ужасно нравился Мартену: он придавал жене до смешного серьезный вид. Но в этот день волосы у нее свободно спадали на плечи. Три дня на отдых – а потом снова в рейс, в Гонконг. А может, в Сингапур? Полжизни в самолетах, аэропортах и отелях, полжизни – с Марго и с ним. Она не раз упоминала об «особых» отношениях, которые порой завязывались между стюардессами и командиром самолета. На профессиональном жаргоне стюардесс, подпавших под обаяние пилотов, называли «племяшками». Мартен находил термин довольно-таки грубым и обидно-высокомерным. Они с Александрой часто над всем этим посмеивались, но он не мог отделаться от мысли, что и она когда-нибудь получит такое прозвище. И от этого все внутри стягивалось противным узлом. Он был далеко не дурак и прекрасно знал, что мужская половина экипажа наверняка ухаживает за ней, как ухаживали студенты на факультете, когда они познакомились. Перелеты, пересадки, отели – чем не прекрасные условия для адюльтера? Но еще он понимал, что именно так и рождаются ложные обобщения.

Где-то далеко заворчал гром. День едва наступил, а было уже жарко, и небо нахмурилось: вот-вот пойдет дождь. Александра присела на край кровати, и юбка ее высоко приподнялась. Мартен моментально этим воспользовался и принялся гладить ее колени, но она произнесла отстраненным, каким-то официальным голосом:

– Марго уже встала.

Его покоробил не столько сам ответ, сколько отсутствие разочарования в ее голосе. Ведь они целых два месяца не виделись… Но Мартен поборол желание сказать это вслух.

– Всё в порядке? – спросила она, словно желая уравновесить его недавний вопрос.

Да. Всё в порядке. В полнейшем порядке. Все супер, спасибо . Неужели он начинает ее ненавидеть? Вполне может быть… А разве можно кого-нибудь одновременно и ненавидеть, и любить? Конечно. Мартен уже собрался встать, как в комнату вихрем ворвалась двухлетняя Марго и с разбега прыгнула на него.

– Папа!

Он с благодарностью поймал на лету маленькое торнадо, и оба со смехом покатились по кровати. Ему было двадцать четыре года, и его переполняла потребность кого-то любить.

Когда в восемь пятьдесят девять Мартен входил в помещение Региональной службы судебной полиции на улице Рампар-Сент-Этьен, дождь полил как из ведра. Тот самый частый, теплый дождь, который ему так нравился. Гроза разразилась-таки. Вода стекала с мокрых волос за открытый ворот рубашки. В отличие от большинства своих коллег по бригаде криминальной полиции Сервас не носил галстука. Они, правда, все были лет на двадцать его старше и совершенно справедливо считали его желторотым. Быстрым переводом на юг Франции – проведя в Париже всего два года – Мартен был обязан своему дяде, занимавшему видный пост в центральном управлении. Поначалу тот скептически отнесся к желанию племянника поступить на службу в полицию, а потом с любопытством и немалым удивлением следил за его блестящими результатами в школе полиции в Канн-Эклюзе (ему не давалась только стрельба) и благополучным дебютом во Втором департаменте судебной полиции.

Он знал, что думают о нем некоторые старые сотрудники бригады. Что он не создан для такого ремесла. Что ему следовало бы постричься и надеть галстук (галстуки не носят только в отделе по борьбе с наркотиками). И вообще, больно он резвый. Они не понимали, почему Ковальский относится к нему с таким уважением и взял к себе под крыло, обойдя вниманием более опытных следователей.

Дожидаясь лифта, Мартен стряхивал воду с длинных волос, как молодой пес после купания. А войдя в лифт, ощутил запах табака и дешевого лосьона после бритья.

Лео Ковальский. Когда Сервас впервые увидел шефа группы, ему вспомнился один из персонажей Джека Лондона: капитан Ларсен, с рыжей бородой и повадками морского волка. Ковальский обладал той же брутальной силой, авторитетом и тираническим темпераментом. Такое сравнение вовсе не было глупым: в другое время и в другом месте Ковальский вполне мог бы оказаться у штурвала какой-нибудь шхуны, отплывшей охотиться на котиков. Высоким ростом он не отличался, однако, когда оказывался в одном помещении с другими сыщиками, все сразу понимали, кто здесь альфа-самец.

Сервас удивился, когда, подъезжая к зданию полиции, увидел его красный «Кавасаки Z1». Ведь шеф сказал ему, что не появится раньше вечера. Хотя и пятница, видимо, была все-таки не такая, как обычно. На выходных частная компания собиралась перевозить мебель, досье и всяческие канцелярские принадлежности на бульвар д’Амбушюр, 23, в новое помещение Региональной службы судебной полиции. Стало быть, в конце недели все старались, насколько возможно, не производить задержаний и допросов. Что же до старшего инспектора Ковальского, то он счел, что у него куча других занятий, кроме заполнения бумагами картонных коробок. И Сервас спросил себя, что же заставило его поменять мнение. Он повесил куртку на вешалку и покосился на ярлычок, приклеенный к спинке его стула:

Тот же ярлычок красовался на электрической пишущей машинке «Бразер», на стоявшем напротив металлическом шкафу и на вешалке… И на больших персональных компьютерах «Делл», которые еще несколько месяцев назад приобрели про запас, но так и не запустили в эксплуатацию… На этот раз никто не собирался делать дело наполовину.

Выйдя из кабинета, Мартен направился в другой конец коридора. Уголовный розыск занимал весь этаж. Тут всегда царил хаос, но в этот день хаос обрел невиданные доселе размеры. Повсюду сновали люди, бегали парни в галстуках, кто с коробкой под мышкой, кто со стопкой досье, стараясь куда-то пристроить документы, пока не начался катастрофический бардак. В кабинетах офицеры полиции опустошали металлические кляссеры и ящики, сортируя бумаги, которые собирались вывозить, и выбрасывая ненужные в корзины, и без того переполненные, как сточные желоба во время наводнения.

Ковальский оживленно о чем-то разговаривал с Манженом, одним из следователей группы, высоким, лысым и сухопарым, что придавало ему болезненный вид. Оба подняли головы, когда Мартен вошел, и тот сразу насторожился. Было что-то такое в их глазах … Зазвонил телефон, и Ковальский бросился к аппарату.

– Да… я знаю… Будем! – рыкнул он в трубку, перед тем как положить ее.

Затем обернулся к Сервасу, собираясь что-то сказать, но тут телефон опять зазвонил. Он поднял трубку, послушал, ответил «о’кей!» и с остервенением бросил трубку. Телефон задребезжал в соседнем кабинете. Мартен вдруг понял, что у него учащенно забилось сердце. Что тут происходит?

– Сервас, – начал Ковальский, – ты…

– Патрон! – раздался чей-то голос из соседнего кабинета.

– Да погоди ты минутку, дери тебя черт! – огрызнулся командир группы.

Глаза его сверкали, и Мартен почувствовал, как эта лихорадка забирается внутрь, как заразная болезнь, как электрический ток. Телефон опять зазвонил, и Ковальский чуть не вырвал трубку с мясом.

– Едем! Ничего там не трогайте! Первый, кто попортит мне место преступления, будет иметь дело со мной!

* * *

– Две молодые женщины, – пояснил шеф группы. – Лет двадцати – двадцати пяти. Наверняка студентки. Может быть, сестры… Найдены мертвыми на острове Рамье. Привязаны к дереву и одеты, как… как девочки к первому причастию. Ну, или что-то в этом роде.

Сервас переваривал информацию. Двойное убийство. Две студентки. Для преступника это что-то вроде полуфинала Олимпийских игр. Не иначе как этим маскарадом и необычной мизансценой он тщательно готовит финал.

Сердце у Мартена включило четвертую скорость.

– Кто их обнаружил?

– Какой-то тип, он занимался греблей на Гаронне… – Ковальский заглянул в свои записи. – Франсуа-Режис Берко. Ты хотел знать его имя.

– А еще что-нибудь известно?

Ковальский улыбнулся. Ему нравилось, как лихо этот щенок включает мозги. Он сразу почуял, какой у мальчишки потенциал. И манера рассуждать у него нестандартная, хотя в их ремесле это одновременно и преимущество, и помеха.

– Пока ничего.

– Мизансцена… – вслух подумал Сервас.

Ковальский погладил бороду, и на лице его появилась тигриная ухмылка. Ухмылка голодного тигра.

Он повернулся к Манжену.

– Что, мерзость, да? – предположил тот, двумя пальцами печатая что-то на машинке.

– Ага, так и есть. Мерзость. Дрянь дело.

Снова ожил телефон, и Сервас заметил, как отчаянно он звонит. Наверное, дает понять старой гвардии, чтобы не спали. Ковальский выслушал, коротко бросил «спасибо», положил трубку и встал. Затем быстро схватил свою потертую кожаную байкерскую куртку, открыл ящик стола и достал оттуда блокнот и табельное оружие.

В следующий миг он приблизил свою физиономию бородатого фавна к лицу Мартена, и на того пахнуло сигаретой и мерзким кофе из автомата.

– Это твое первое настоящее дело; можно сказать, первая брачная ночь, несмышленыш. Так что слушай, наблюдай и учись.