Онлайн чтение книги Тайна Найтингейла Shroud for a Nightingale
III

Поверенным Джозефин Фаллон был мистер Генри Эркарт из фирмы «Эркарт, Уимбуш и Портуэй». Он назначил Далглишу прийти в двенадцать двадцать пять; такое неудобное время должно было показать (как понимал Далглиш), что для поверенного каждая минута дорога и что он может уделить полиции не больше получаса перед обедом. Далглиша не заставили ждать. Вряд ли сержанта полиции приняли бы так же быстро, отметил он про себя, все же преимущество, пусть и не слишком значительное. Он любил вести работу сам, координируя расследование из своего кабинета с помощью небольшой армии младших полицейских чинов, криминалистов, фотографов, дактилоскопистов и экспертов, которые оберегали его самолюбие и надежно избавляли его от всего, что не связано с главными действующими лицами преступления. Он знал, что известен своим умением очень быстро проводить расследование, но никогда не жалел времени на такую работу, как сегодняшний визит, хотя многие из его коллег считали ее более подходящей для рядового полицейского. В результате он иногда получал такие сведения, которых не смог бы добиться менее опытный следователь. Однако что касается мистера Генри Эркарта, тут он мало надеялся на удачу. Предстоящая беседа скорее всего не выйдет за рамки формального и педантичного обмена фактами. Но ему так или иначе нужно было приехать в Лондон. Были кое-какие дела в Скотленд-Ярде. К тому же всегда приятно пройтись пешком по глухим закоулкам Сити, освещенным неровным утренним светом зимнего солнца.

«Эркарт, Уимбуш и Портуэй» была одной из самых респектабельных и процветающих адвокатских фирм в Сити. Наверно, лишь очень немногие из клиентов мистера Эркарта могли стать жертвой убийства. Время от времени у них, конечно, случались какие-то неприятности, имевшие отношение к Высокому суду;[20]Высокий суд ведает делами о разводах, завещаниях и т. п. они могли, пренебрегая всеми советами, опрометчиво затеять судебную тяжбу или с настойчивым упрямством писать глупые завещания; могли потребовать услуг своего адвоката, чтобы разработать формально-юридическую защиту против правил, касающихся вождения в пьяном виде; наконец, могла возникнуть необходимость вызволить их из затруднительного положения, в которое они попали по глупости или неосторожности. Но погубить их мог только закон.

Комната, в которую его провели, подошла бы для театральной декорации процветающей адвокатской конторы. Камин закрывала высокая решетка. Висящий над каминной полкой портрет основателя с одобрением взирал на своего правнука. Письменный стол, за которым восседал правнук, был сделан тогда же, когда и портрет, и демонстрировал те же качества: надежность, соответствие выполняемой задаче и прочное благосостояние, не переходящее, однако, за грань показного бахвальства. На противоположной стене висела небольшая картина маслом. Далглишу она напомнила работы Яна Стейна.[21]Голландский художник (1626–1679). Это должно было свидетельствовать о том, что фирма разбирается в живописи и может позволить себе повесить хорошую картину у себя в конторе.

Мистер Эркарт — высокий, худощавый, с легкой сединой на висках и со сдержанными манерами школьного учителя — хорошо вписывался в роль преуспевающего адвоката. На нем был отличного покроя твидовый костюм, словно он опасался, что общепринятая тонкая полоска сделает его похожим на карикатуру. Он принял Далглиша без видимых признаков любопытства или озабоченности, хотя старший инспектор с интересом отметил, что картотека с бумагами мисс Фаллон уже стоит перед ним на столе. Далглиш кратко изложил суть дела и в заключение спросил:

— Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о ней? В расследовании убийства любые сведения о прошлом или о характере жертвы могут оказаться полезными.

— А вы уже уверены, что это убийство?

— Она умерла, приняв никотин с порцией виски, которое она обычно пила перед сном. Насколько нам известно, она не знала о том, что в шкафу в оранжерее хранилась банка инсектицида для роз, но даже если бы знала и надумала воспользоваться этим, я сомневаюсь, чтобы впоследствии она сама спрятала эту банку.

— Понятно. И существует также предположение, что яд, которым отравили первую жертву — Хедер Пирс, если не ошибаюсь, — был предназначен для моей клиентки?

Некоторое время мистер Эркарт сидел, соединив перед собой пальцы рук и слегка склонив голову, словно советуясь с собственной интуицией, Всевышним или с духом своей бывшей клиентки, прежде чем предать гласности то, что ему известно. Мог бы и не тратить время, подумал Далглиш. Эркарт был человеком, который абсолютно точно рассчитывал свои шаги как в профессиональной деятельности, так и в обыденной жизни. Так что его пантомима выглядела неубедительно. И последовавший затем рассказ ничего не добавил к основным эпизодам жизни Джозефин Фаллон. Одни лишь голые факты. Заглядывая в лежавшие перед ним странички, он излагал их последовательно, бесстрастно и четко. Дата и место рождения; обстоятельства смерти родителей; дальнейшее воспитание у престарелой тетки, которая вместе с ним являлась опекуном мисс Фаллон до ее совершеннолетия; дата и обстоятельства тетушкиной смерти от рака матки; капитал, доставшийся в наследство Фаллон, и во что именно он был вложен; действия девушки после того, как ей исполнился двадцать один год, известные ему в той мере, отметил он сухо, в какой она соблаговолила сообщить ему.

— Она была беременна, — сказал Далглиш. — Вы знали об этом?

Нельзя сказать, что это известие смутило поверенного, хотя на лице его появилось слегка страдальческое выражение — всем своим видом он как бы показывал, что так и не смог до конца примириться с низостью общества.

— Нет. Она не говорила мне. Но с другой стороны, ей незачем было говорить, если только, разумеется, она не собиралась обращаться за установлением отцовства. Я полагаю, об этом вопрос не стоял.

— Она говорила своей подруге, Маделин Гудейл, что намерена сделать аборт.

— Вот уж действительно! Дорогостоящее и, на мой взгляд, несмотря на последнее законодательство, весьма сомнительное предприятие. Разумеется, я говорю с точки зрения морали, а не закона. Последнее законодательство…

— Я знаком с последним законодательством, — перебил его Далглиш. — Так, значит, вы больше ничего не можете сказать мне?

В голосе поверенного послышался упрек.

— Я уже сказал вам достаточно о ее происхождении и финансовом положении, настолько, насколько это известно мне. Боюсь, не могу предоставить вам каких-либо более свежих или более подробных сведений. Мисс Фаллон редко советовалась со мной. В общем, у нее не возникало надобности. Последний раз это было по поводу ее завещания. Вас, я думаю, уже ознакомили с его содержанием. Мисс Маделин Гудейл является единственной наследницей. Наследство, вероятно, составит примерно двадцать тысяч фунтов стерлингов.

— Имелось ли раньше другое завещание?

Почудилось Далглишу или он в самом деле заметил, как слегка напряглись мышцы лица, едва заметно сдвинулись брови поверенного?

— Имелось два, но второе так и не было подписано. Согласно первому, составленному вскоре после ее совершеннолетия, все состояние должно было пойти на благотворительные цели в области медицины, включая исследования раковых заболеваний. Второе она собиралась оформить в связи со своим замужеством. Вот ее письмо.

Он передал письмо Далглишу. На нем был адрес квартиры в Вестминстере, и написано оно было уверенным, твердым, неженским почерком.

Сухое послание, подумал Далглиш. Никаких объяснений. Никаких оправданий. Никаких слов о счастье или надежде. И если уж на то пошло, никакого приглашения на свадьбу.

— Уоррендеры — это ее биржевые маклеры, — пояснил Генри Эркарт. — Она всегда вела с ними дела через нас, и у нас хранились все ее деловые бумаги. Она предпочитала, чтобы они хранились здесь. Говорила, что предпочитает путешествовать налегке.

Он повторил последнюю фразу с самодовольной улыбкой, словно сказал нечто выдающееся, и взглянул на Далглиша, точно ожидая, что тот что-либо выскажет по этому поводу. Потом добавил:

— Сертиз — мой секретарь. Она всегда справлялась о здоровье Сертиза.

Кажется, этот факт озадачил его больше, чем все содержание письма.

— А Питер Кортни впоследствии повесился, — сказал Далглиш.

— Да, за три дня до свадьбы. Оставил записку для муниципального следователя. К счастью, ее не зачитывали вслух во время дознания. В ней все излагалось очень откровенно. Кортни писал, что собирался жениться, чтобы выпутаться из некоторых затруднений финансового и личного характера, но в последний момент понял, что не может пойти на это. Он был заядлый игрок, по всей видимости. Мне говорили, что безудержная страсть к игре на самом деле такая же болезнь, как и алкоголизм. Я мало знаю об этом синдроме, но могу понять, что последствия могут быть трагическими, особенно для актера, чьи заработки хоть и велики, но весьма неустойчивы. Питер Кортни погряз в долгах, но был совершенно не способен избавиться от своей страсти, из-за которой долги росли с каждым днем все больше.

— А что насчет личных трудностей? Кажется, он был гомосексуалистом. Ходили такие слухи. Вам известно, знала ли об этом ваша клиентка?

— Мне ничего не известно. Но вряд ли она ничего не знала, коль скоро дело дошло уже до помолвки. Видимо, она оказалась слишком легкомысленной или слишком верила в свои силы, надеясь, что поможет ему излечиться. Если бы она посоветовалась со мной, я бы постарался отговорить ее от этого брака, но, как я уже сказал, она со мной не советовалась.

И вскоре после этого, подумал Далглиш, всего через несколько месяцев, она начала учиться в больнице Джона Карпендара и спала с братом Питера Кортни. В чем причина? Одиночество? Скука? Отчаянная попытка все забыть? Плата за оказанные услуги? Какие услуги? Просто половое влечение (если только вообще с физическими потребностями обстоит все так просто) к человеку, чья внешность представляет собой грубое издание жениха, которого она потеряла? Необходимость успокоить себя тем, что она еще может вызывать желание у нормального мужчины? Сам Кортни-Бриггз дал понять, что инициатива принадлежала ей. И безусловно она сама положила конец их отношениям. Ведь в голосе хирурга безошибочно угадывалось злое негодование по поводу того, что женщина осмелилась бросить его прежде, чем он сам решил бросить ее.

Собираясь уходить, Далглиш сказал:

— Брат Питера Кортни является хирургом-консультантом в больнице Джона Карпендара. Но вам это, наверно, известно?

Генри Эркарт улыбнулся своей натянутой, недовольной улыбкой.

— Да, я знаю. Стивен Кортни-Бриггз — мой клиент. В отличие от своего брата он ставит черточку в имени и достиг более прочного положения, — сказал он и добавил без видимой связи с предыдущим: — Когда брат умер, он отдыхал на яхте своего друга на Средиземном море. И тут же вернулся домой. Для него это был, конечно, большой удар, не говоря уж о том, что все случилось так внезапно.

Ничего удивительного, подумал Далглиш. Хотя Питер мертвый доставлял определенно меньше неприятностей, чем Питер живой. Безусловно, Стивена Кортни-Бриггза устраивало, что в их семье есть известный актер, его младший брат, который, не составляя ему профессиональной конкуренции, наверняка придавал блеск славы его карьере и открывал для него доступ в крайне снобистские театральные круги. Но благо превратилось в помеху, герой — в объект насмешек или, в лучшем случае, сочувствия. Питер потерпел фиаско, а его брат не прощал неудач.

Пять минут спустя Далглиш обменялся рукопожатием с Эркартом и откланялся. Когда он проходил через вестибюль, девушка на коммутаторе, услышав его шаги, оглянулась, покраснела и на мгновение смущенно замерла с контактом в руке. Она была хорошо вышколена, но все-таки недостаточно хорошо. Не желая стеснять ее еще больше, Далглиш улыбнулся и быстро вышел на улицу. Он нисколько не сомневался, что по указанию Генри Эркарта она звонила Стивену Кортни-Бриггзу.