Онлайн чтение книги Смерть в Миракл Крик Miracle Creek
Происшествие

Миракл Крик, Вирджиния

Вторник, 26 августа 2008

Однажды муж попросил меня солгать – так, по ерунде. Для него, возможно, это даже не было ложью, да и мне сначала так показалось. Пустяковая просьба, в сущности. Полиция только что отпустила демонстрантов, и он пошел проследить, чтобы те не вернулись, а я должна была посидеть на его месте. Прикрыть, как делают все коллеги, как и мы раньше прикрывали друг друга, пока работали в бакалее и я бегала перекусить, а он на перекур. И вот я уселась на его место, оперлась о стол, и диплом на стене сразу же покосился, словно напоминая, что это не обычное дело, что не случайно он раньше ничего мне не доверял.

Пак потянулся у меня над головой поправить рамку и в очередной раз прочитал: «Пак Ю, ООО “Субмарина Чудес”, лицензия на осуществление ГБО». Не отрывая глаз от диплома, словно обращаясь к нему, а не ко мне, он сказал:

– Все уже готово. Пациенты в камерах, кислород пущен. Просто посиди здесь.

Потом он наконец перевел взгляд на меня и добавил, что делать ничего не надо.

Я бросила взгляд на пульт управления, на непонятные кнопки и рычажки, управлявшие барокамерой, которую мы всего месяц назад покрасили в нежно-голубой цвет и установили в этом ангаре.

– А если пациенты позовут? Я, конечно, скажу, что ты скоро вернешься, но…

– Ни в коем случае, они не должны узнать, что я отходил. Если кто спросит, я на месте. Я все время здесь.

– А если что-то пойдет не так…

– Ну что может пойти не так? – с уверенностью произнес Пак. – Я вернусь быстро, они не позовут. Ничего не случится.

И он пошел, тем самым ставя точку в нашем споре. С порога он оглянулся на меня и уже мягче, будто умоляя, повторил:

– Ничего не случится.

Как только дверь ангара захлопнулась, мне захотелось крикнуть ему вслед, что только сумасшедший может быть так уверен, что все будет хорошо, ведь сегодня все идет наперекосяк: демонстранты, их план, перебои с электричеством, полиция. Или он считал, раз столько всего произошло, то хуже уже некуда? Но в жизни все устроено иначе. Одна трагедия не дает иммунитета к последующим трагедиям, несчастья не выдаются в строгой дозировке. Все плохое вываливают на вас комьями и потоками, с которыми невозможно справиться. Как он мог этого не понимать после всего, что мы пережили?

Первые двенадцать минут я сидела молча и ничего не делала, как он и велел. У меня по лицу градом катился пот, я думала о том, каково же тем шестерым пациентам, запертым внутри камеры без кондиционера (генератора хватало на системы давления, подачи кислорода и внутренней связи. Я благодарила Бога за то, что у нас есть переносной DVD-плеер и дети сидят спокойно, поскольку могут смотреть мультик. Я все время напоминала сама себе, что мужу надо доверять, и ждала, поглядывая то на часы, то на дверь, то опять на часы, молясь, чтобы он вернулся прежде, чем закончится мультик «Барни и друзья» и пациенты попросят поставить им следующий. В тот момент, когда из-за двери донеслись буквально первые звуки финальной песни, у меня неожиданно встрепенулся телефон. Звонил Пак.

– Они здесь, – прошептал он. – Я останусь тут, присмотрю, чтобы они ничего не натворили. Тебе нужно будет выключить кислород, когда закончится процедура. Видишь ручку?

– Да, но…

– Повернешь ее против часовой стрелки, до упора. Поставь себе будильник, чтобы не забыть. В восемь двадцать по большим часам, – строго уточнил он и незамедлительно окончил разговор.

Я потрогала ручку, подписанную «кислород», оттенка выцветшей меди, как скрипучий кран в нашей старой квартире в Сеуле. Сверила свои часы с большими, выставила будильник на восемь двадцать. В тот момент, когда я нажимала кнопочку «включить», плеер выключился, и я изумленно опустила руки.

Я часто вспоминаю этот миг. Смерти, паралич, судебное разбирательство – можно ли было всего этого избежать, нажми я ту кнопочку? Знаю, странно, что чаще всего я вспоминаю именно этот момент, хотя совершила тем вечером немало ошибок. Наверное, дело в том, что это пустяк, и кажущаяся незначимость наполняет его силой и вариантами. А если бы плеер меня не отвлек? А если бы я нажимала кнопку на микросекунду быстрее, если бы успела включить будильник до того, как плеер выключился посреди песни? «Я тебя люблю, ты любишь меня, мы счастливая семь…»

Пустота момента, отсутствие каких-либо звуков, такое давящее и гнетущее, навалились на меня, сжали в тиски. Услышав наконец шум, стук костяшек пальцев изнутри по замочной скважине, я почти испытала облегчение. Стук усилился, колотили уже кулаками, по три удара, словно выстукивая «Вы-пус-ти», потом уже без остановок, и я поняла, что теперь об дверь бьется голова ТиДжея. ТиДжей, мальчик-аутист, обожает фиолетового динозаврика Барни, а при первой нашей встрече он подбежал и крепко-крепко меня обнял. Его маму это умилило. Она сказала, что раньше он никогда никого не обнимал, он вообще терпеть не может прикосновения. Наверное, дело было в моей футболке, она ровно того же цвета, что и Барни. С тех пор я каждый день носила эту футболку, стирала вручную каждый вечер и надевала специально на его сеансы. И каждый день он меня обнимал. Все думают, я очень добрая, но на самом деле мне самой это нужно. Мне нужно, чтобы он обвивал меня своими ручками и стискивал, как раньше делала дочь, пока не стала отстраняться от объятий. Мне нравится целовать его в макушку, нравится, как его рыжие кудряшки щекочут мне губы. А теперь мальчик, чьи объятия мне так дороги, бьется головой о стальную стену.

Он не сумасшедший. Его мама объяснила, что ТиДжей страдает от хронических болей из-за болезни Крона, но он не говорит, и когда боль становится слишком сильной, он снимает ее единственным доступным ему способом: бьется головой о что-нибудь, чтобы новая резкая боль заглушила старую. Знаете, иногда бывает порез, который уже не можешь терпеть, и ты расчесываешь его до крови, и это такая приятная боль, только в его случае боль в сотни раз сильнее. Однажды она рассказала мне, как ТиДжей разбил окно лицом. Меня ужаснуло, что восьмилетнего мальчика терзают столь сильные боли, что ему приходится биться головой о металл.

Итак, реалии того момента – звук этой боли, непрекращающийся стук. Упорство, нарастающая настойчивость. Каждый удар создавал вибрации, которые отражались внутри меня и превращались во что-то оформленное, увесистое. Оно шевелилось во мне. Я чувствовала, как оно рвется сквозь кожу, выворачивает меня наизнанку, заставляет сердце биться в такт, все быстрее и сильнее.

Я должна была это остановить. Вот мое оправдание. Поэтому я выбежала из ангара, оставив шесть человек в ловушке в запертой комнате. Я хотела стравить давление и открыть камеру, вызволить ТиДжея, но не знала, как. К тому же, мама ТиДжея по внутренней связи попросила меня (точнее, Пака) не прекращать сеанс. Она успокоит сына, но только вставьте новые батарейки и снова запустите диск с Барни! У нас дома (а жили мы совсем рядом) где-то были батарейки. Бежать туда всего двадцать секунд, кислород выключать еще через пять минут. И я ушла. А сначала прикрыла рот, чтобы приглушить звук, и сказала низким голосом с сильным акцентом, как Пак:

– Мы заменим батарейки. Подождите пару минут.

Дверь дома стояла нараспашку, и я на секунду понадеялась, что Мэри дома, прибирается, как я ей и велела, и хоть что-то сегодня идет как должно. Но вот я зашла, а ее нет. Я одна, понятия не имею, где батарейки, и помочь мне некому. Я все время чего-то такого ожидала, секундная надежда заставила ожидания взлететь до небес, и теперь они рухнули. Я сказала себя успокоиться и принялась копаться в сером стальном шкафу, который служил нам кладовкой. Куртки. Инструкции. Провода. Ни следа батареек. Я захлопнула дверь, шкаф пошатнулся, тонкий металл задребезжал и застучал, словно эхо от ударов ТиДжея. Я представила себе, как его голова раскалывается, будто спелый арбуз, от очередного удара о сталь.

Я встряхнула головой, отгоняя мысль. «Ме-хе-я» – позвала я Мэри ненавистным ей корейским именем. Тишина. Я знала, что ответа не будет, но меня это все равно разозлило. Я еще раз крикнула: «Ме-хе-я!» – на этот раз громче и больше растягивая гласные. Звуки раздирали горло, болью прогоняя фантомное эхо ударов ТиДжея, все еще стучавших у меня в ушах.

Я обыскала остальной дом, коробку за коробкой. С каждой секундой поисков впустую мое раздражение росло, я вспоминала, как мы ссорились тем утром, как я сказала, что она должна больше помогать, ведь ей уже семнадцать, а она ушла без единого слова. Я вспомнила, как Пак встал на ее защиту, впрочем, как обычно. («Не для того мы бросили все и уехали в Америку, чтобы она тут готовила и убирала», – говорил он обычно.) Я вспомнила, как Мэри закатила глаза, заткнула уши наушниками и сделала вид, что ничего не слышит. Мне необходимо было подогревать злость, занять чем-то ум и прогнать назойливый стук. Злость на дочь была такой знакомой и уютной, как старое одеяло. Она успокоила меня, сбавив панику до тупого беспокойства.

Добравшись до коробки в спальном углу Мэри, я резко сдернула крышку с крестом и вывалила все на пол. Обычный подростковый мусор: порванные билеты на фильмы, которых я не видела, фотографии друзей, о которых я не знала, стопка записок – на верхней было спешно накарябано: «Я ждал. Может, завтра?»

Мне хотелось кричать. Где же батарейки? (И в глубине сознания: Кто это написал? Парень? Зачем он ее ждал?) Тут у меня зазвонил телефон – снова Пак. Посмотрев на часы, я увидела время: 8:22. И вспомнила про будильник и кислород.

Подняв трубку, я хотела было объяснить, что не выключила кислород, но скоро выключу. И ведь это не страшно, он тоже иногда оставляет дольше, чем на час. Но вместо этого у меня вырвались другие слова. Как рвота, неконтролируемый поток.

– Мэри нигде нет, – сказала я. – Мы все это делаем ради нее, а ее нет, она мне нужна, она должна помочь мне найти новые батарейки для плеера, пока ТиДжей не размозжил себе голову.

– Вечно ты думаешь о ней что-то плохое. Она здесь, помогает мне, – ответил он. – Батарейки под раковиной на кухне. Я пошлю за ними Мэри, а ты не уходи от пациентов. Мэри, иди, возьми четыре батарейки для плеера и отнеси в ангар. Я приду через…

Я повесила трубку. Иногда лучше промолчать.

Подбежала к раковине. Батарейки лежали там, ровно как он сказал, в пакете, который я приняла за мусорный, под грязными, покрытыми копотью перчатками. Еще вчера они были чистыми. Что же Пак в них делал?

Я встряхнула головой. Батарейки. Теперь к ТиДжею. Выбежала на улицу. В воздухе разливался, ударяя мне в нос, незнакомый запах – мокрого обугленного дерева. Уже темнело, видно было плохо, но я различила вдалеке Пака, несущегося к ангару.

Мэри бежала впереди.

– Мэри, не торопись! Я нашла батарейки! – крикнула я, но она не остановилась. Она бежала не к дому, а к ангару. – Мэри, постой! – повторила я, но она не послушалась. Она пробежала мимо двери ангара к задней его части. Не знаю, почему, но меня это напугало. Я снова позвала ее, на этот раз корейским именем Мехея и тише, и побежала следом. Она обернулась. Что-то в выражении ее лица заставило меня остановиться. Оно будто сияло. Оранжевый свет покрывал ее кожу, подрагивал, будто она стояла прямо напротив садящегося солнца. Мне захотелось дотронуться до ее лица и сказать ей, что она прекрасна.

Я услышала какой-то шум у нее за спиной. Походил на треск, но приглушенный. Как будто стая гусей взмывает ввысь, синхронно расправляя сотни крыльев, чтобы подняться в небо. Мне показалось, я их даже увидела, серую завесу, дрожащую на ветру, уносящуюся все выше в сумрачное фиолетовое небо, но я моргнула и небо опустело. Я побежала на звук и тогда увидела то, что она уже видела, к чему она и бежала.

Пламя.

Дым.

Задняя стена ангара полыхала.

Не знаю, почему я не побежала и не закричала, не знаю, почему этого не сделала Мэри. Я в состоянии была только медленно идти, осторожно, шаг за шагом приближаясь, не отводя глаз от красно-оранжевых языков пламени, дрожащих, пляшущих, скачущих с места на место.

Когда раздался грохот, у меня подкосились колени, и я упала. Но я не отрывала взгляд от дочери. Каждую ночь с тех пор, когда я выключаю свет перед сном и закрываю глаза, я вижу ее, мою Ме-хе, какой она была в тот момент. Ее тело взлетает, как тряпичная кукла, и дугой пролетает по воздуху. Изящно. Элегантно. За мгновение перед тем, как она с глухим ударом приземляется на землю, я вижу, как развевается в воздухе ее хвостик. Так же, как когда она маленькой девочкой прыгала через скакалку.