Онлайн чтение книги Финансы Великого герцога Storhertigens finanser
Глава первая, в коей читатель встречает двух знакомых и оказывается представлен великому финансисту

— В чем дело, Крофтон?

— С вами желает говорить один господин, сэр.

— Что за господин? Он не оставил визитной карточки? Разве вы не знаете, что я очень занят, Крофтон.

— Пожилой господин, сэр. Он просил передать вам: «Сазерленд-авеню, 26», сэр.

— Что он просил передать?!

— «Сазерленд-авеню, 26», сэр. Он сказал: передайте, этого будет достаточно. Если нет, скажите: «пятнадцать тысяч приоритетных акций „Дигаммы“».

Лицо честного мистера Крофтона во время произнесения этого приветствия выражало высшую степень смущения, но оно стало еще более удивленным, когда он увидел эффект, произведенный этими словами на его работодателя. Мистер Эрнест Исаакс — банкир, Ломбард-стрит, 27, Лондон, Сити — не славился веселым нравом, особенно когда биржа обнаруживала тенденции к падению, но услышав слова, которые так озадачили мистера Крофтона, откинулся на стуле и разразился звонким смехом. Мистер Крофтон — мужчина пятидесяти шести лет, умеренно религиозный и крайне серьезный — неодобрительно сдвинул светлые брови. В силу вышеперечисленных качеств он не любил, чтобы смеялись над его словами. Он сознавал, что принесенная им весть была странной, — и тем менее уместной ему казалась реакция мистера Исаакса.

— Ох уж этот профессор, ох уж этот профессор! — восклицал мистер Исаакс в промежутках между залпами смеха. — Он верен себе! Нахален, как Вельзевул, при любых обстоятельствах!

— Прикажете его выставить? — Лицо мистера Крофтона смягчилось при мысли, что таким образом он сможет взять реванш у незнакомца.

— Выставить?! О нет, черт возьми! Немедленно пригласите его сюда, Крофтон! У нас есть кое-какие дела. Он просто решил пошутить над нами для своего удовольствия.

Мина Крофтона стала вдвойне недовольной, когда он понял, что его надежды на месть терпят крах. Он исчез и полминуты спустя распахнул двери перед седобородым мужчиной, на котором были очки с золочеными дужками, грязный пиджак и полосатые брюки. Он так горбился при ходьбе, что казалось, несет на себе груз всех горестей мира, а его глаза глядели из-за стекол очков так устало и грустно, словно им довелось повидать печали всех пяти континентов. Закрывая двери, мистер Крофтон успел заметить, как гость тяжело опустился в кожаное кресло, а мистер Исаакс, встретив его появление новым взрывом смеха, поднялся, чтобы пожать ему руку.

— О, профессор, вы слишком чопорны! Сам черт не узнал бы вас в этом наряде. Вид у вас более внушительный, чем у старика Бута.[34]Возможно, имеется в виду Чарлз Бут (1840–1916) — английский общественный деятель, ученый, автор фундаментального, 17-томного труда по социологии бедности «Жизнь и труд лондонцев» (1889).

— Вы слишком любезны, мистер Исаакс. Впрочем, говоря между нами, я действительно питаю слабость к такого рода вещам. Мой сегодняшний костюм — один из самых скромных; именно в нем я арестовал детектива Кэниона, имевшего на руках ордер на мой собственный арест. Помните?

— Помню ли я? Это было два года назад, в Лондоне, тогда вы арендовали для гостей пол-улицы. Было чертовски весело! Но на вашем счету есть проказы и похуже, профессор!

— Так-так, мистер Исаакс, вы, значит, до сих пор не забыли того маленького дельца?

— Ну, если вы похищаете человека, пользуясь помощью актера, у которого имеется на то разрешение полиции, то, поверьте, этот человек не скоро об этом забудет. Особенно если вы подсылаете к нему Крофтона и просите его назвать улицу и номер дома, где все произошло!

— Ну-ну, мистер Исаакс, не будем злопамятны. На самом деле вы так же мало сердитесь на меня за тот случай, как я на вас за то, что вы всучили мне акции компании «Дигамма», о которых вам также должен был напомнить Крофтон.

— Хм, с чего бы вам на меня сердиться? Эти акции вы вернули мне по самому свинскому курсу — и заработали на этом деле не один фунт!

— Но я рисковал, потому что потерял бы не меньше фунтов, не окажись я столь находчив.

— Хм, ваша находчивость обошлась мне в восемьдесят тысяч, профессор.

— Но в один прекрасный день вы станете пэром Англии.

— Вы мягко стелете. Прошло уже три года, а я не вижу и намека на пэрство — даже на обыкновенное дворянство.

— Но вы стали членом парламента от вашего округа, точь-в-точь как я и говорил.

— Конечно, только какая мне от этого, черт возьми, радость? Масса расходов на подкуп избирателей (только между нами, между нами, профессор!) и на то, чтобы раз в день быть обруганным в консервативных газетах.

— Боже мой, вам следовало бы подумать о том, что вы для них — все равно что бревно в глазу, мистер Исаакс, пожар, разросшийся из зароненной ими искры. Ведь вы начинали как их кандидат — если я смею напомнить вам об этом.

— Да ради бога! Вы преспокойно напоминаете мне о вещах, вспоминать о которых куда неприятнее.

Мистер Исаакс произнес это не без горечи.

— Но довольно об этом, профессор. Я живу вполне сносно и охотно предоставляю жить другим, если они не садятся мне на шею. Я не завидую маленькому триумфу, который вы одержали в 1907 году — хотя тогда он был для меня очень чувствителен. Я многое простил вам за то удовольствие, которое впоследствии мне доставляло ваше восхитительное нахальство. Хотите сигару?

— Благодарю.

Седовласый гость мистера Исаакса срезал кончик сигары и закурил, причем можно было заметить, что его руки совершенно не были ослаблены старостью. Он с удовольствием вдохнул несколько клубов дыма и поклонился.

— Мистер Исаакс, ваши сигары превосходны настолько, насколько этого нельзя сказать о некоторых ваших предприятиях, — восторженно произнес он. — Но я перебил вас. Вы говорили о моем нахальстве и были столь любезны, что назвали его восхитительным. Полагаю, у вас были причины на то, чтобы вызвать меня объявлением?

— Вы восхитительны не только в вашем нахальстве, но и в прозорливости, профессор. Мне нужна ваша бесценная помощь. Потому я и дал объявление. Ведь адрес ваш мне неизвестен. Свой я также не хотел обнародовать, так как полиция немедля установила бы за вами слежку. Потому-то я и поставил только две буквы — E. I. И я рад, что не ошибся в вас.

На минуту мистер Исаакс замолчал, потом продолжил:

— Я бы хотел предложить вам небольшую работу. Не скажу, что, кроме вас, у меня нет никого, кто мог бы ее сделать, но я обратился к вам по той же причине, по какой обращаюсь к своему сапожнику на Саквиллстрит: я хочу быть уверен, что все будет выполнено безукоризненно.

Гость мистера Исаакса поклонился в знак признательности.

— Вам доводилось слышать пословицу, согласно которой нет ничего хуже родной крови? — продолжал финансист. — Должен сказать вам, что мне представился случай убедиться в этом. Еврей, проклятый еврей… о, как я ненавижу этого типа, профессор!

— Надеюсь, не за его еврейство, — произнес гость мистера Исаакса серьезно и с укоризной. — Глупо и несправедливо придерживаться таких предрассудков. Сам я питаю к своим соотечественникам не больше отвращения, чем к представителям других народов.

— Ваши соотечественники, профессор! Интересно было бы знать, кто они, ваши соотечественники. By Jove,[35]Клянусь Юпитером (англ.). я часто и много думал об этом.

— Из уважения к ним я не открою этого, мистер Исаакс. Во всяком случае, я не еврей. Ведь именно поэтому вы простили мне былые проделки. Итак, вы ненавидите некоего еврея — и потому дали для меня объявление?

— Yes,[36]Да (англ.). именно так, профессор. Я смертельно ненавижу его.

— Ради всего святого, надеюсь, вы не думаете, что у меня есть агентура наемных убийц!

— Пожалуй, нет — даже скорее всего нет. Впрочем, я бы хотел избежать крайностей. Я очень добродушен и миролюбив.

— И к тому же вы — член парламента. Так значит, вы не собираетесь заказать мне убийство этого еврея. Могу я спросить, как его имя?

— Адольф Горнштейн.

— Он немецкий еврей?

— Нет, польский. Вы помните миссис Дэйзи Бэлл, профессор?

— Помню ли я вашу восхитительную подругу миссис Бэлл! Mais naturellement.[37]Ну разумеется (фр.). Что с ней сталось? Еврей похитил у вас ее сердце?

— Если бы так, профессор. Он завладел тем, что для меня куда дороже, а именно моими письмами к ней. Как это произошло, никто не знает; возможно, он получил их от миссис Бэлл или от ее камеристки. Миссис Бэлл утверждает, что камеристка выкрала письма и продала их Горнштейну. Но я подозреваю, что это была не Розалия, а сама хозяйка. Ведь теперь мы с ней уже не такие друзья, как раньше. К тому же Розалия сейчас в Америке и, таким образом, выключается из игры. Теперь главная фигура — Адольф Горнштейн. Вам уже доводилось слышать о нем, профессор?

— Горнштейн, Горнштейн… не знаю. Он не был замешан в бракоразводном процессе между лордом и леди Берчелл?

— Именно так. Именно он вручил письма, компрометирующие лорда, леди Элис. И именно этот милый господин теперь грозится лишить меня моих избирателей. Сегодня двадцать второе февраля, то есть до голосования по бюджету Ллойда Джорджа[38]Ллойд, Джордж Дэвид (1863–1945) — в 1908–1915 годах министр финансов Великобритании, один из лидеров Либеральной партии. «Народный бюджет» Ллойда Джорджа был внесен на обсуждение в парламент в 1909 году, в условиях растущей стоимости жизни и безработицы. Бюджет предусматривал существенное увеличение социальных расходов за счет реформирования системы налогообложения и встретил отчаянное сопротивление со стороны консерваторов. На принятие «народного бюджета» в обеих палатах парламента потребовался целый год. остается неделя. Вы знаете, как строг мой избиратель в нравственных вопросах, и вы уже доказали мне это три года назад. Фу, профессор, эта история с биографом! Придумано хорошо, но…

— Ну-ну, мистер Исаакс, я думал, мы уже забыли об этом. Так значит, опубликование писем придется вашим избирателям не по вкусу?

— Не в качестве предвыборной программы, смею вас заверить. Они слишком… гм… либеральны по стилю, даже для либерального кандидата. Если они будут опубликованы, я пропал. Пока эти письма в руках у Горнштейна, он может превратить мою жизнь в ад, когда ему заблагорассудится.

— Пока они у него в руках, понимаю. И поэтому вы послали за мной, мистер Исаакс?

— Yes, профессор, именно поэтому. Освободите меня от Горнштейна, и…

— Освободить вас от Горнштейна? Вы хотите сказать: освободить Горнштейна от ваших писем. И что тогда?

— Я буду благодарен вам по гроб жизни. Вам этого достаточно?

— Все зависит от того, в какую форму вы облечете свою благодарность. Я беден и в поте лица добываю свой хлеб. Прошлая осень оказалась неудачна для моих маленьких спекуляций. Фирма Walkley & Smithers…

— Имею честь быть знакомым. Так значит, вы тоже пострадали от нее, профессор? Рад слышать, что и такой хитрец, как вы, позволил себя одурачить. Я сам…

— Не преувеличивайте, мистер Исаакс. Что подмастерье против мастера? В делах я ребенок по сравнению с вами.

Мистер Исаакс улыбнулся в свою черную, мефистофельскую бородку. Было заметно, что комплимент затронул его слабое место.

— Ах, дела! — произнес он. — Что вы скажете о предложениях, которые мне делают некоторые господа? Взгляните на это письмо. Я получил его сегодня утром.

Он бросил седовласому профессору конверт с иностранной маркой; тот вскрыл его и устало взглянул на подпись.

— «Именем его высочества великого герцога Меноркского, Эстебан Пакено, министр финансов», — прочитал он вслух. — Ради всего святого, что у вас за дела с великим герцогством Меноркским, мистер Исаакс? Я думал, подобные дела не входят в сферу ваших интересов.

— У меня нет с ним никаких дел, профессор. Это великое герцогство полагает, что я буду иметь с ними дело. Прочтите письмо, и вы все поймете.

— «Мистеру Эрнесту Исааксу, банкиру, Ломбард-стрит, 27, Лондон, Сити, Англия. Dear sir,[39]Дорогой сэр (англ.). не будучи знаком с почтенной банкирской фирмой… но будучи наслышан о поддержке, которую Вы оказали сербскому государству… я частным образом обращаюсь к Вам с предложением, которое может оказаться интересным для такого финансиста, как Вы… Состояние подавленности, в котором сейчас находится фондовый рынок, не могло не затронуть Вас, причем в Вашем отечестве период ожидания должен проходить еще тяжелее ввиду принятия бюджета Ллойда Джорджа… все более очевидными становятся преимущества инвестиций не в промышленные бумаги, подверженные непредказуемым флуктуациям, а в надежные и рентабельные предприятия… между тем государственные бумаги остаются малопривлекательными для инвестиций… самая высокая рента, которую они могут дать, никогда не превышает пяти процентов… ввиду этого, в наших обоюдных интересах, я предлагаю Вам предприятие, которое сочетает в себе надежность государственных бумаг и высочайшую прибыльность частного предприятия». By Jove, мистер Исаакс, неужели от этого у вас не текут слюнки? Кто бы ни был этот сеньор Пакено, его английский весьма соблазнителен.

— Да, если ничего больше об этом не знать! Но продолжайте, профессор.

— «…как явствует из приложенных таблиц, урожайность наших оливковых угодий растет с каждым годом. Согласно цифрам, с 1900 по 1909 год прирост составил тридцать пять процентов… цифры совершенно надежны, так как происходят из статистического бюро великого герцогства». Гм… «Как видите, ежегодная прибыль на сегодняшний день оценивается в сто двадцать пять тысяч песет… от имени министерства финансов великого герцогства делаю Вам следующее предложение… дать нам кредит в шестьсот тысяч песет, который предоставляется Вашим банкирским домом непосредственно или в виде ценных бумаг…»

— Выпустить облигации государственного займа Менорки, профессор! Разве не прекрасная мысль?

— «…сроком на тридцать лет под восемь с половиной процентов годовых и сверх того — гонорар, причитающийся Вам как администратору: треть годовых налоговых сборов с упомянутых оливковых угодий, каковой налог целиком и полностью поступает в обеспечение наших обязательств по погашению долга и выплаты процентов. В соответствии с декретом великого герцога от 1885 года доходы брутто со всех оливковых угодий Менорки и принадлежащих ей островов облагаются налогом в тридцать процентов; этот доход, как мы уже показали с помощью приведенных цифр, в настоящее время постоянно растет…» Но, мистер Исаакс, это же тридцатипроцентный налог и сверх того… погодите… двенадцать тысяч пятьсот песет ежегодного вознаграждения! На тридцать лет — при растущем урожае оливок! Вы, конечно, примете предложение?

— Принять предложение, профессор! Вы сошли с ума. Как прикажете его принять? Ни один приличный банкирский дом Европы не станет связываться с Меноркой. Черт возьми, кому захочется иметь дело со злейшими ростовщиками и финансовыми акулами!

— И поэтому вы оставляете восемь с половиной процентов годовых и треть доходов ростовщикам!..

— А что прикажете делать? Нужно беречь свою репутацию.

— Но у вас же нашлись деньги для Сербии. Для уби…

— Тише, тише, профессор. Это приносит всего лишь семь процентов, да и сербские декорации ничем не хуже других, разве нет?

— О Зевс, если бы я мог постичь высоты финансовой политики! Так значит, заботясь о хорошей репутации, которая, впрочем, ничуть не страдает оттого, что вы предоставляете займ Сербии, вы отказываетесь иметь дело с Меноркой?

— Я должен, должен отказаться, профессор. Я не могу иметь дел с недобросовестными банкирами. Я человек строгих моральных устоев.

— И к тому же член парламента, это правда. Вы не будете против, если я заберу это письмо вместе с приложенными таблицами? Как вам известно, мои моральные устои не так строги, как ваши.

— Пожалуйста. Но вернемся к делу. Вы возьметесь за дело Горнштейна?

— Только ради вас, мистер Исаакс. Чтобы искупить ту шутку, которую я сыграл с вами в 1907 году. Сколько времени дал вам Горнштейн? Полагаю, сроки не слишком велики.

— До двадцать второго. Шесть дней.

— Чего он хочет?

— Немыслимую сумму… двадцать тысяч фунтов.

— Сколько всего писем?

— Кажется, шесть.

— А в какую сумму вы бы оценили их сами — между нами, по-дружески?

— Между нами? А, понимаю. Скажем, в 6000 фунтов.

— Вы — король среди собирателей автографов. Через пять дней вы получите письма. Какой адрес у Горнштейна?

— Ферлонг-лейн, 12, E. C. У вас уже есть план?

— Три. Посмотрим, какой из них окажется лучше. Как только появятся новости, я сообщу. А пока — адье, мистер Исаакс. Утро вечера мудренее.

Седовласый гость мистера Исаакса тяжело поднялся с кресла и пожал руку хозяину. Великий финансист проводил взглядом гостя; тот с поклоном исчез за обитыми створками дверей, и тогда, снова опустившись за стол, хозяин пробормотал:

— Этот профессор хитер как дьявол! Хотел бы я знать, кто он на самом деле!