Онлайн чтение книги Волки Кальи The Dark Tower: Wolves of the Calla
Пролог. Рунт

1

Тиана облагодетельствовали (пусть и редко кто из фермеров употреблял такое слово) тремя участками земли: Речным полем, на котором его семья выращивала рис с незапамятных времен, Придорожным полем, где поколения Джеффордсов долгие годы сажали свеклу, тыкву и пшеницу, и Сучьим сыном, неблагодарным участком земли, богатым только камнями, мозолями и несбывшимися надеждами. Тиан был не первым Джеффордсом, решившим добиться какой-то отдачи от двадцати акров земли, расположенных за жилищем. Его дед, в остальном совершенно нормальный человек, пребывал в убеждении, что на Сучьем сыне можно найти золото. Мать Тиана верила, что участок годится для выращивания порина – пряности, стоившей немалых денег. Тиан же зациклился на мадригале. Разумеется, на Сучьем сыне мог расти мадригал. Должен расти. Он уже приобрел тысячу семян (и обошлись они ему в кругленькую сумму), которые теперь хранились под половицей в спальне. До посева следующей весной оставалось только одно: подготовить землю на Сучьем сыне. И задача эта была не из легких.

Клан Джеффордсов облагодетельствовали домашним скотом, в том числе тремя мулами, но только безумец мог попытаться использовать мула для вспашки Сучьего сына. Несчастная животина, на которую пал бы выбор, еще до полудня первого дня лежала на земле со сломанной ногой или до смерти зажаленная. Один из дядьев Тиана несколько лет назад лишь чудом избежал такой участи. Он прибежал к жилищу, крича во весь голос, преследуемый пчелами-мутантами с жалами в ноготь длиной.

Они нашли то гнездо (точнее, гнездо нашел Энди, которому любые пчелы нипочем) и сожгли его с помощью керосина, но ведь могли быть и другие. А еще были норы. Множество нор, а норы-то не сожжешь, не так ли? Нет, не сожжешь. Сучий сын находился, как говорили старики, на «шатающейся земле», и норы там числом не уступали камням, не говоря уже по крайней мере об одной пещере, выплевывающей отвратительный, дурно пахнущий воздух. Кто знал, какие демоны и злые духи обитали в ее черных глубинах?

Самые опасные норы находились не там, где их мог увидеть человек или мул. И не думайте, сэй, ни в коем разе. Ноголомы всегда скрывались под островком сорняков или в высокой траве. Если мул наступал на нору, раздавался хруст, словно сломалась ветка в лесу, а через мгновение он уже лежал на боку, ощерив зубы, выкатив глаза, ржал в агонии; не оставалось ничего другого, как избавить его от страданий. А домашний скот в Калья Брин Стерджис берегли и ценили, хотя он и не отличался породой.

Поэтому Тиан запряг в плуг сестру. Почему нет? Тиа была рунтом, следовательно, ни для чего другого практически не годилась. Девушка крупная, как все рунты, она и не возражала. Человек-Иисус любил ее. Старик сделал ей Иисус-дерево, он называл его распятием, и она всегда носила его. Вот и теперь оно болталось взад-вперед, из стороны в сторону, ударяя по потной коже, когда она с силой тянула плуг за собой.

Плуг крепился к ее плечам кожаной упряжью, а позади, вцепившись в железные рукоятки, пыхтел Тиан, вжимая лемех в землю и стараясь не споткнуться об отвалы. Полная Земля подходила к концу, но на Сучьем сыне было жарко, как в разгар лета. Комбинезон Тиа потемнел и промок от пота и плотно облегал ее длинные мясистые бедра. Всякий раз, когда Тиан вскидывал голову, чтобы отбросить волосы, падавшие на глаза, во все стороны летели брызги пота.

– Осторожнее, сука! – крикнул он. – Ты тащишь плуг на валун, который может его сломать. Или ты слепая?

Не слепая, не глухая – всего лишь рунт. Она потянула влево, и сильно. Тиана рвануло следом, и он ударился голенью о большой камень, которого не видел и который, вот уж чудо, не задел плуг. Чувствуя, как первые теплые струйки потекли по лодыжке, Тиан задался вопросом: ну почему Джеффордсов постоянно тянет сюда, к Сучьему сыну? В глубине души он понимал, что толку от посадки мадригала будет не больше, чем от порина, расти тут могла только бес-трава. Если б он захотел, мог бы засадить этой дрянью все двадцать акров. Да только первейшая задача фермера на Новую Землю заключалась, чтобы выдернуть все ее всходы. Она…

Плуг дернуло вправо, потом рвануло вперед с такой силой, что руки Тиана едва не вывернулись из плечевых суставов.

– Эй! – прорычал он. – Полегче, девочка! Если ты мне их оторвешь, заново они не вырастут!

Тиа подняла широкое потное тупое лицо к небу с нависшими над землей облаками и расхохоталась. Человек-Иисус, даже смехом она напоминала осла. И тем не менее это был смех, человеческий смех. Она понимала смысл его слов или реагировала только на интонации? Рунты вообще что-нибудь…

– Добрый день, сэй, – раздался над ухом громкий, начисто лишенный эмоций голос. Его владелец полностью проигнорировал испуганный вскрик, который издал Тиан. – Приятных тебе дней, и пусть долго длятся они на земле. Я вернулся из долгих странствий и теперь к твоим услугам.

Тиан обернулся, увидел стоящего за спиной Энди, все его семь футов, и едва не упал, потому что его сестра вновь шагнула вперед. Ремни хомута вырвались из его рук и обвились вокруг шеи. Тиа, ничего не замечая, сделала еще шаг – у Тиана перехватило дыхание. Энди наблюдал за происходящим с обычной широченной и бессмысленной улыбкой.

Еще шаг, и Тиана сшибло с ног. Копчиком он приземлился на камень, но хотя бы получил возможность дышать. Во всяком случае, на мгновение. Поганое несчастливое поле! Всегда таким было! И всегда будет!

Тиан ухватился за кожаный ремень до того, как он вновь затянулся на шее, и закричал: «Стой, сука! Стой, если не хочешь, чтобы я оторвал твои здоровенные и бесполезные сиськи!»

Тиа тут же остановилась и оглянулась, чтобы посмотреть, с чего столько шума. Ее улыбка стала еще шире. Она подняла мускулистую руку, блестевшую от пота, указала на семифутовую фигуру.

– Энди! – сказала она. – Энди пришел!

– Я не слепой, – пробурчал Тиан и поднялся, потирая задницу. Там у него тоже пошла кровь? Добрый Человек-Иисус, он полагал, что да.

– Добрый день, сэй, – поздоровался с ней Энди, три раза постучал по металлической шее тремя металлическими пальцами. – Длинных дней и приятных ночей.

Хотя Тиа тысячу, а то и более раз слышала стандартный ответ: «И пусть твои продлятся в два раза дольше», – она смогла лишь поднять к небу широкое лицо идиотки и рассмеяться ослиным смехом. Тиан почувствовал щемящую боль, не в руках, не в пораненной ноге, не в ушибленном заде, а в сердце. Он смутно помнил Тиа маленькой девочкой, красивой, шустрой, как стрекоза, умной, сообразительной. А теперь…

Но прежде чем эта мысль окончательно сформировалась, у него возникло дурное предчувствие. И сердце упало. «Что-то случилось, пока я здесь пахал, – подумал Тиан. – Неужто пришло то самое время, хуже которого не бывает?» Пора ведь. Давно пора.

– Энди. – Он повернулся к роботу.

– Да! – Энди улыбался. – Энди твой друг! Вернулся из дальних странствий и к твоим услугам. Хочешь услышать свой гороскоп, сэй Тиан? Сейчас Полная Земля. Луна красная, и в Срединном мире такая луна называется Охотничьей. К тебе придет в гости друг! В делах будет сопутствовать удача! У тебя возникнут две идеи, одна хорошая и одна плохая…

– Плохая заключалась в том, что я решил вспахать это поле, – пробурчал Тиан. – О моем чертовом гороскопе забудь. Чего ты приперся сюда?

В улыбке Энди скорее всего не могла читаться тревога – в конце концов он был роботом, последним в Калья Брин Стерджис и на многие мили и колеса вокруг, но Тиану показалось, что он ее разглядел. Выглядел робот как ребенок-переросток, невообразимо высокий и невообразимо тощий. Руки и ноги серебрились. Голова напоминала стальной бочонок с электрическими глазами. Тело, обычный цилиндр, отливало золотом. На цилиндре, примерно в том месте, где у человека находится грудь, крепилась табличка:

Почему и как эта глупая железяка выжила, хотя остальные роботы исчезли, и исчезли много поколений назад, Тиан не знал и не хотел знать. Энди постоянно мотался на Калье (но никогда не выходил за ее пределы), вышагивая на невероятно тонких серебристых ногах, все высматривал, иногда внутри него что-то щелкало, словно он набирал (а может, наоборот, стирал, кто знает) информацию. Он пел песни, распространял слухи и сплетни, не знающий устали ходок Энди, робот-посыльный; но больше всего ему нравилось сообщать каждому встречному его гороскоп, хотя все давно сошлись во мнении, что гороскопы эти очень уж далеки от действительности.

Но была у Энди еще одна функция, которая воспринималась очень серьезно.

– Почему ты пришел сюда, старый мешок, набитый гайками и болтами? Отвечай мне! Неужели Волки? Они идут из Тандерклепа?

Тиан снизу вверх смотрел на глупое улыбающееся металлическое лицо, пот на его коже превратился в ледяную корку. Он молился всем богам, чтобы железный человек ответил «нет», потом вновь предложил составить гороскоп, готов был даже спеть песню «На зеленом кукурузном поле», все двадцать или тридцать куплетов.

Но Энди, все так же улыбаясь, коротко ответил: «Да, сэй».

– Христос и Человек-Иисус, – вырвалось у Тиана (вроде бы Старик говорил ему, что это два названия одного и того же, но уточнять он не стал). – Как скоро?

– До их прибытия один лунный день, – ответил Энди, продолжая улыбаться.

– От полной до полной луны?

– Практически да, сэй.

Значит, тридцать плюс-минус один или два дня. Тридцать дней до прибытия Волков. И никакой надежды, что Энди ошибается. Никто не мог объяснить, каким образом Энди удается заранее узнавать о прибытии Волков из Тандерклепа, но он это знал. И никогда не ошибался.

– Будь ты проклят со своими плохими новостями! – воскликнул Тиан и пришел в ярость от дрожи в собственном голосе. – Какой от тебя прок?

– Я сожалею, что новости плохие, – ответил Энди. Внутри у него что-то защелкало, синие глаза заблестели ярче, он отступил на шаг. – Не хочешь выслушать свой гороскоп? Сейчас самый конец Полной Земли, когда особенно важно завершить все старые дела и встретиться с новыми людьми…

– Да пошел ты со своими пророчествами! – Тиан наклонился, поднял ком земли и бросил в робота. Камешек, прятавшийся в коме, звякнул, ударившись о металлический бок Энди. Тиа ахнула, потом начала плакать. Энди отступил еще на шаг, его тень длинной полосой двигалась по поверхности Сучьего сына. Но на лице по-прежнему оставалась ненавистная глупая улыбка.

– Как насчет песни? Я услышал очень забавную от Мэнни, далеко к северу от деревни. Она называется «Когда тебе грозит беда, надейся только на себя». – Где-то в чреве Энди зазвучала музыка. – Она начинается…

Пот градом катился по щекам Тиана, штаны, мокрые от пота, прилипли к бедрам. Запах его Тиан терпеть не мог. И Тиа ревела, обратив к небу глупое лицо. А этот идиот-посыльный намеревался исполнить ему какой-то псалом Мэнни.

– Помолчи, Энди. – Ему удалось произнести эти слова ровным голосом, пусть и сквозь стиснутые зубы.

– Сэй. – Робот согласился, замолчал.

Тиан подошел к ревущей сестре, обнял за плечи, вдохнув идущий от нее сильный (но не такой уж и неприятный) запах пота. Ничего противного, просто запах работы и покорности. Он вздохнул, потом начал поглаживать ее по руке.

– Прекрати, хватит орать, дуреха. – Реагировала она не на слова, а на тон, говорил он мягко, так что рыдания пошли на убыль. Бедро Тиа едва не доходило до грудной клетки Тиана (она возвышалась над ним на добрый фут), и любой незнакомец, проходивший мимо и остановившийся, чтобы взглянуть на них, изумился бы, отметив удивительную схожесть лиц и разительное несоответствие роста. Насчет схожести, впрочем, все было понятно: для близнецов это обычное дело.

Он окончательно успокоил сестру, перемежая добрые слова и ругательства: за годы, прошедшие с того дня, как она вернулась с востока рунтом, для Тиана Джеффордса первые не так уж отличались от вторых, и она перестала плакать. А когда по небу пролетела расти, как всегда, с отвратительными криками, Тиа вскинула руку, указывая на нее, и засмеялась.

Новое чувство стало подниматься в Тиане, столь для него нехарактерное, что поначалу он даже не понял, что с ним происходит.

– Это неправильно. – Он облек чувство в слова. – Нет, клянусь Человеком-Иисусом и всеми богами, это неправильно. – Он посмотрел на восток, где холмы уходили в громоздящуюся над горизонтом темноту, которая лишь отдаленно походила на облака. Там лежала граница Тандерклепа. – То, что они творят с нами, неправильно.

– Так ты точно не хочешь услышать свой гороскоп, сэй? Я вижу блестящие монеты и прекрасную черную даму.

– Черные дамы обойдутся без меня. – Тиан начал снимать упряжь с широких плеч сестры. – Я женат, и ты это прекрасно знаешь.

– У многих женатых мужчин есть подружки, – отметил Энди. Как показалось Тиану, с нотками самодовольства в голосе.

– Только не у тех, кто любит своих жен. – Тиан взвалил упряжь на плечо (он сделал ее сам, специально для сестры), повернулся, направился к жилищу. – И в любом случае не у фермеров. Покажи мне фермера, который может позволить себе подружку, и я поцелую тебя в твою блестящую задницу. Давай, Тиа. Ноги в руки и пошла.

– К жилищу? – спросила она.

– Совершенно верно.

– Ленч в жилище? – Она с надеждой посмотрела на него. – Картофель? – Пауза. – С подливой?

– Конечно, – кивнул Тиан. – Почему бы и нет?

Тиа испустила радостный вопль и побежала к дому. В бегущей Тиа было что-то завораживающее. Как однажды отметил их отец, незадолго до удара, после которого он покинул этот мир: «Умная или глупая, где еще увидишь в движении столько мяса?»

Тиан медленно двинулся следом, опустив голову, уставившись в землю, чтобы не угодить ногой в норы, которые его сестра обходила не глядя, словно какая-то ее часть точно знала, где они находятся. А странное новое чувство росло и крепло. Он, конечно, знал, что такое злость. Ее испытывал каждый фермер, терявший корову из-за молочной болезни или наблюдавший, как летний заряд града сбивает почти созревшую пшеницу, но злость, пожалуй, не могла тягаться с этим чувством. То была ярость, а вот ее-то Тиан ощущал впервые. Продолжал идти, так же медленно, с опущенной головой, крепко сжав кулаки. Не замечал, что Энди не отстает ни на шаг, пока робот не сказал: «Есть и другие новости, сэй. К северо-западу от деревни, на Тропе Луча, появились незнакомцы из Внешнего мира…

– На хрен Луч, на хрен незнакомцев, на хрен тебя с твоим вечно хорошим настроением, – рявкнул Тиан. – Отвяжись от меня, Энди.

Энди застыл на месте, окруженный валунами, сорняками и буграми Сучьего сына, неблагодарного участка земли, принадлежащего Джеффордсам. Защелкали реле под металлическим корпусом. Сверкнули глаза. И он решил пойти и поговорить со Стариком. Старик никогда не посылал его на хрен. Старик всегда с радостью выслушивал гороскоп.

И его всегда интересовали незнакомцы.

Энди пошел к деревне и церкви Непорочной Богоматери.

2

Залия Джеффордс не слышала, как муж и его сестра вернулись с Сучьего сына. Не слышала, как Тиа опускала голову в бочку с дождевой водой у амбара, а потом слизывала влагу с губ, словно лошадь. Залия находилась у южной стороны дома, развешивала выстиранное белье и приглядывала за детьми. Она не знала о возвращении Тиана, пока не увидела, что он выглядывает из окна кухни. Удивилась, что он вернулся так рано, и еще больше удивилась, заметив, какое у него лицо. Мертвенно-белое, если не считать двух пятен румянца на щеках и третьего, горящего на лбу, словно клеймо.

Она бросила прищепки, которые держала в руках, в корзину с бельем и направилась к дому.

– Куда идешь, ма? – тут же спросил Хеддон, а за ним эхом откликнулась Хедда: «Куда идешь, ма-ма?»

– Не ваше дело, – ответила Залия. – Приглядывайте за младшими.

– Почему-у-у-у? – завыла Хедда. Нытьем своим она уже достала мать. Ясно было, что очень скоро перегнет палку и получит крепкую оплеуху.

– Потому что вы – старшие.

– Но…

– Закрой рот, Хедда Джеффордс.

– Мы приглядим за ними, ма, – ответил Хеддон. Вот уж кто никогда с ней не спорил. Может, не такой умный, как сестра, но зато послушный. А ум в жизни это еще не все. Далеко не все. – Хочешь, чтобы мы развесили оставшееся белье?

– Хед-дон-н-н-н… – Это уже сестра. Опять завыла. Но времени на них у Залии не было. Она коротко посмотрела на остальных детей. Пятилетних Лаймана и Лию, двухлетнего Аарона. Аарон, голый, сидел в пыли и радостно стучал камнями. Он родился один, редкий случай, и как же ей завидовали женщины всей деревни! Потому что Аарону ничего не грозило. А вот остальные, Хеддон и Хедда, Лайман и Лиа…

Залия внезапно осознала, что могло означать появление Тиана в доме в разгаре дня. Она помолилась богам, попросила их, чтобы они такого не допустили, но, войдя в дом и увидев, как он смотрит на детей, поняла: случилось худшее.

– Скажи мне, что это не Волки. – Она вдруг осипла. – Скажи, что не они.

– Они. – Тиан вздохнул. – Будут здесь через тридцать дней, говорит Энди. От луны до луны. И в этом Энди никогда…

Прежде чем он продолжил, Залия Джеффордс прижала руки к вискам и пронзительно закричала. Во дворе Хедда аж подпрыгнула. И уже сорвалась с места, чтобы бежать в дом, но Хеддон удержал ее.

– Они не берут таких маленьких, как Лайман и Лиа, не так ли? – спросила она его. – С Хеддой и Хеддоном все понятно, но уж моих маленьких они не тронут? Им исполнится шесть только через полгода!

– Волки берут всех старше трех лет, и ты это знаешь, – ответил Тиан. Его пальцы сжимались в кулаки и разжимались. Новое чувство продолжало расти, то самое, более сильное, чем злость.

Залия смотрела на него, на щеках блестели слезы.

– Может, нам пора сказать «нет». – Тиан и сам не узнал собственного голоса, он не говорил – рычал.

– Да разве мы сможем? – прошептала Залия. – Да разве, во имя богов, мы посмеем?

– Не знаю, женщина, но, прошу тебя, подойди сюда.

Она подошла, бросив последний взгляд на своих пятерых детей, игравших во дворе, чтобы убедиться, что все на месте, что Волки их еще не забрали, и лишь потом пересекла гостиную. Дедушка сидел в кресле у потушенного камина, спал, склонив голову набок, из беззубого рта вытекала на подбородок струйка слюны.

Из этой комнаты окно выходило на сарай. Тиан протянул руку.

– Смотри, женщина. Ты хорошо их видишь?

Естественно, она видела. Сестра Тиана, ростом в шесть с половиной футов, скинула с плеч широкие лямки комбинезона, и ее здоровенные груди влажно блестели: она только что вымыла их в бочке с дождевой водой. В дверном проеме амбара стоял Залман, родной брат Залии. Почти семи футов, огромный, как лорд Перт, высокий, как Энди, с таким же тупым, как и у Тиа, лицом. У любого молодого парня, смотрящего в упор на молодую деваху с голыми сиськами, тут же раздуло бы штаны, но только не у Залмана. В штанах у него ничего не могло раздуться. Он был рунтом.

Залия повернулась к Тиану. Они смотрели друг на друга, мужчина и женщина, не рунты, но лишь потому, что так распорядился слепой случай. С той же степенью вероятности ситуация могла повториться с точностью до наоборот: Зал и Тиа стояли бы у окна, наблюдая за крупнотелыми и пустоголовыми Тианом и Залией.

– Разумеется, вижу, – ответила она. – Или ты думаешь, что я слепая?

– У тебя не возникало желания стать такой же, как они? – спросил он. – Чтобы никогда подобного не видеть?

Залия промолчала.

– Это неправильно, женщина. Неправильно. Никогда не было правильным.

– Но ведь с незапамятных времен…

– На хрен незапамятные времена! – воскликнул Тиан. – Они – дети! Наши дети!

– Так ты бы хотел, чтобы Волки сожгли Калью дотла? Оставили нас с перерезанными шеями и выпущенными глазами? Такое уже случалось. Ты знаешь.

Он знал, само собой. Но кто мог исправить неправильное, как не мужчины Кальи Брин Стерджис? Никакой власти, хотя бы шерифа, в этих краях не было. Они жили сами по себе. Даже в далеком прошлом, когда во Внутренних феодах царили свет и порядок. А потом начали приходить Волки и жизнь стала еще более странной. Как давно это началось? Сколько с тех пор сменилось поколений? Тиан не знал, но подозревал, что насчет незапамятных времен Залия погорячилась. Волки совершали набеги на пограничные деревни, когда дедушка был молодым, собственно, они увезли с собой его брата-близнеца, когда дети играли в пыли. «Они взяли его, потому что он был ближе, – рассказывал им дедушка (много раз). – Эл вышел из дома в тот день первым и оказался ближе к ним. Если бы первым вышел я, они бы взяли меня. Слава Богу, этого не случилось!» – Тут он целовал деревянное распятие, которое дал ему Старик, поднимал его к небу и хихикал.

Однако дед дедушки рассказывал тому, что в его время, то есть пять или шесть поколений назад, если Тиан не ошибался в расчетах, никакие Волки не появлялись из Тандерклепа на серых лошадях. Как-то Тиан спросил у старика: «В те времена тоже всегда рождались двойни? Что говорили старые люди в дни твоей молодости?» Дедушка долго думал, потом покачал головой. Он не помнил, чтобы старики такое говорили.

Залия озабоченно смотрела на мужа.

– Ты не в настроении, потому что провел все утро на Сучьем сыне. Успокойся.

– Как я могу успокоиться, если они скоро нагрянут и заберут наших детей?

– Но ты не собираешься сделать что-нибудь глупое, не так ли, Ти? Что-нибудь глупое и в одиночку?

– Нет, – ответил он.

Без малейшей запинки. «Он уже начал строить планы», – подумала Залия, и у нее затеплилась надежда. Конечно, Тиан ничего не мог противопоставить Волкам, никто из них не мог, но он был далеко не дурак. В фермерской деревне, где у большинства мужчин хватало ума лишь на то, чтобы пахать, сеять да убирать урожай, Тиан разительно отличался от остальных. Он мог написать свое имя. Он мог написать: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЗАЛЛИ». Этим, собственно, он и завоевал ее сердце, хотя она не могла прочитать написанное в пыли. Он мог складывать числа, мог перечислять их, идя от большего к меньшему, что, по его словам, куда сложнее. Так, может…

Какая-то ее часть не хотела доводить эту мысль до логического завершения. И однако, когда она подумала о Хедде и Хеддоне, Лии и Лаймане, другая часть начала надеяться на лучшее.

– И что ты задумал?

– Хочу созвать общее собрание. Пошлю перышко.

– Они придут?

– После того как новость облетит Калью, придут все мужчины. Мы все обговорим. Может, на этот раз они решатся вступить в бой. Может, захотят сразиться за своих детей.

Сзади раздался старческий голос:

– Глупая это затея.

Тиан и Залия обернулись к старику. Тот смотрел на них.

– Почему ты так сказал, дедушка? – спросил Тиан.

– Расходясь с такого собрания, как ты планируешь, мужчины, если пьяные, могут сжечь половину страны, – ответил старик. – А трезвые… – Он покачал головой. – Ты не сдвинешь их с места.

– Я думаю, на этот раз ты ошибаешься, дедушка, – стоял на своем Тиан, и Залия почувствовала, как ужас сжимает сердце. Однако огонек надежды не желал гаснуть.

3

Ворчания бы поубавилось, если б Тиан назначил собрание на вечер следующего дня, но он этого не сделал, полагая, что времени у них осталось так мало, что нельзя терять даже один день. И когда он послал Хедду и Хеддона с перышком, они пришли. Как он и рассчитывал.

Зал собраний Кальи находился в дальнем конце Главной улицы, за магазином Тука, рядом с Павильоном, темным и пыльным в конце лета. При обычном раскладе скоро женщины начали бы его украшать, готовясь к празднику Жатвы, хотя в принципе праздник этот никогда не отмечался в Калье с размахом. Детям нравилось смотреть, как соломенные чучела бросают в костер, некоторым смельчакам удавалось урвать свою долю поцелуев, но на том все и заканчивалось. Народ, возможно, и гулял в Срединном и Внутреннем мирах, но не здесь. Здесь людей занимали более серьезные проблемы, чем праздник Жатвы.

Такие проблемы, как Волки.

Некоторые из мужчин, с процветающих ферм на западе и трех ранчо на юге, приехали на лошадях. Эйзенхарт с «Рокинг Би» даже прихватил с собой винтовку, а грудь его крест-накрест перепоясывали патронташи (Тиан Джеффордс, правда, сомневался, что от патронов будет какой-то толк и что из древней винтовки можно стрелять, хотя некоторые таки стреляли). Делегация Мэнни приехала на телеге, запряженной двумя меринами-мутантами: один трехглазый, второй – с большущим розовым наростом на спине. Но в большинстве своем мужчины Кальи приезжали на ослах или волах, одетые в белые штаны и цветастые рубашки. Тычком мозолистого большого пальца они отбрасывали сомбреро на спину, где его удерживали завязки на шее, входили в зал, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, рассаживались по скамьям из некрашеной сосны. В отсутствие женщин и рунтов мужчины заполнили менее тридцати из девяноста скамей. Некоторые переговаривались друг с другом. Никто не смеялся.

Тиан стоял у дверей с перышком в руке, наблюдая, как солнце скатывается к горизонту, как золото все гуще замешивается на багрянце. Когда его край коснулся земли, Тиан еще раз посмотрел на главную улицу. Пусто. Лишь три или четыре рунта сидели на ступенях магазина Тука. Все огромные и годящиеся лишь на то, чтобы ворочать камни. А вот мужчин он больше не увидел – ни пеших, ни на ослах, ни на лошадях. Глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул, поднял глаза к небу.

– Человек-Иисус, я в тебя не верю, – сказал он. – Но если ты там, помоги мне. Замолви Богу словечко.

Потом вошел в Зал собраний и захлопнул двери, возможно, чуть громче, чем требовалось. Разговоры смолкли. Сто сорок мужчин, в основном фермеры, наблюдали, как он идет по проходу, в широких штанах, каждый шаг гулко отдается от деревянного пола. Он-то опасался, что перспектива выступить перед всеми мужчинами Кальи вгонит его в ужас, все-таки он – простой фермер, не артист или политик. Но подумал о своих детях, потом посмотрел на мужчин и понял, что без труда может выдержать их взгляды. Перышко в его руке не дрожало. Когда он заговорил, слова слетали с языка одно за другим, складываясь в четкие, связные предложения. Они могли не поддержать его, хотя он надеялся, что поддержат, что дедушка ошибается, но чувствовалось, что слушать они готовы.

– Вы знаете, кто я, – начал он. – Тиан Джеффордс, сын Люка, муж Залии Хуник. У нас пятеро детей, две пары близнецов и еще один сын.

По залу пробежал тихий шепот, возможно, люди говорил друг другу, какие же Тиан и Залия счастливые, что у них родился и единственный ребенок. Тиан подождал, пока вновь установится тишина.

– Я прожил в Калье всю жизнь. Я делил с вами свою судьбу, вы со мной – свою. А теперь прошу, чтобы вы выслушали меня.

– Мы говорим спасибо, сэй, – пробормотали они. Стандартный, нейтральный ответ, но и он воодушевил Тиана.

– Скоро придут Волки. Мне сообщил об этом Энди. Тридцать дней, от луны до луны, и они будут здесь.

Вновь бормотание. Тиан слышал в нем отчаяние и ярость, но не удивление. Когда дело касалось распространения новостей, Энди не было равных.

– Даже те из нас, кто умеет читать и писать, не могут ничего написать, потому что нет бумаги, – продолжил Тиан, – поэтому я не могу сказать с определенностью, когда они приходили в последний раз. Ничего не записывается, вы знаете, все передается из уст в уста, от стариков к молодым. Но я помню, что уже ходил в штанах, следовательно, прошло больше двадцати лет…

– Двадцать четыре, – крикнули из дальних рядов.

– Нет, двадцать три, – возразил кто-то из сидящих впереди. Мужчина поднялся. Рубен Каверра, пухлый, всегда улыбающийся толстячок. Но теперь улыбка исчезла с его лица, на нем отражалась только печаль. – Они взяли мою сестренку, Рут, так что можете мне поверить.

Вновь шепот, на этот раз выражающий согласие. Мужчины могли бы рассесться по всему залу, но предпочли сесть в тесноте, чтобы чувствовать плечо друг друга. Иной раз и в неудобстве есть свои плюсы, отметил про себя Тиан.

– Мы играли под большой сосной перед домом, когда они пришли, – продолжил Рубен. – С тех пор я каждый год оставлял на дереве зарубку. Даже после того, как ее привезли назад, продолжал оставлять. Сейчас их двадцать три, следовательно, прошло двадцать три года, – с этим он сел.

– Двадцать три или двадцать четыре, разницы нет, – вновь заговорил Тиан. – Те, кто был ребенком, когда Волки приходили в последний раз, стали взрослыми, у них самих уже появились дети. Неплохой урожай для этих мерзавцев. – Он помолчал, давая им возможность самим прийти к мысли, которую собирался озвучить. – Если мы позволим этому случиться, если мы позволим Волкам забрать наших детей в Тандерклеп и вернуть рунтами.

– Да что же мы можем сделать? – в отчаянии воскликнул кто-то из мужчин, сидящих в средних рядах. – Они же нелюди! – и по залу пробежал согласный шепот.

Поднялся один из Мэнни, в темно-синем плаще на худых плечах. Взгляд его мрачных глаз обежал сидящих. Они не были безумными, эти глаза, но Тиану показалось, что и здравомыслия в них немного.

– Выслушайте меня, прошу вас.

– Мы говорим спасибо, сэй, – ответили ему уважительно, но сдержанно. Появление Мэнни в деревне – явление редкое, а тут пришли целых восемь, толпа. Тиан радовался их приходу. Если у кого-то и возникали сомнения в серьезности ситуации, лучшего подтверждения, чем приход Мэнни, просто не могло быть.

Дверь Зала собраний открылась, и через порог переступил еще один мужчина. В длинном черном плаще. Со шрамом на лбу. Никто, включая Тиана, его появления не заметил. Все смотрели на Мэнни.

– Послушайте, что говорит Книга Мэнни: «Когда ангел смерти пролетел над Эйджипом, он убил первенца в каждом доме, дверь которого не была помазана кровью жертвенного барашка». Так говорит Книга.

– Да здравствует Книга, – воскликнули остальные Мэнни.

– Может, мы должны поступить так же, – продолжил Мэнни-оратор. Голос звучал спокойно, но на лбу яростно пульсировала жила. – Может, эти тридцать дней нам превратить в праздник для тех, кого могут увести, а потом усыпить их, чтобы они заснули вечным сном, и окропить землю их кровью. И пусть Волки увезут на восток трупы, если будет у них такое желание.

– Ты[5]Как известно, в английском языке «ты» и «вы» обозначаются одним словом «you». Поэтому чтобы не путаться самому и не путать читателей, переводчик принял волевое решение: там, где действие происходит не в нашей реальности, обходиться только «ты». безумец, – ответил ему Бенито Кэш, негодующе и одновременно чуть ли не смеясь. – Ты и тебе подобные. Мы не собираемся убивать наших детей!

– А разве те, кто возвращается, лучше мертвых? – спросил Мэнни. – Огромные бесполезные тела! Пустые, лишенные разума головы!

– Тут ты прав, но как насчет их братьев и сестер? – спросил Воун Эйзенхарт. – Волки берут только одного из близнецов, и вы это знаете.

Поднялся второй Мэнни, с серебристой бородой, лежащей на груди. Первый сел. Старик, его звали Хенчек, оглядел всех, потом посмотрел на Тиана.

– Ты держишь перышко, молодой человек… могу я говорить?

Тиан кивнул, предлагая ему продолжить. Он не видел ничего плохого в многообразии мнений. Пусть высказываются. Потому что не сомневался, что выбирать придется лишь между двумя вариантами: или позволить Волкам, как было всегда, забрать по одному ребенку из каждой пары близнецов, не достигших совершеннолетия, или вступить с ними в бой. Но для того чтобы сузить выбор до этих двух вариантов, следовало понять, что все остальные – тупиковые.

Старик заговорил медленно, с печалью в голосе:

– Это ужасная идея, согласен. Но подумайте вот о чем, сэи. Если Волки придут и найдут нас бездетными, они, возможно, оставят нас в покое на веки вечные.

– Ага, могут оставить, – пробормотал один из мелких фермеров, Хорхе Эстрада. – А могут и не оставить. Мэнни-сэй, неужто вы готовы перебить всех детей ради того, что еще только может быть?

Мужчины одобрительно загудели. Поднялся еще один мелкий фермер, Гаррет Стронг. На грубом, словно вырубленном из камня лице зло сверкнули глаза. Прежде чем заговорить, он засунул за ремень большие пальцы.

– Лучше убить всех. И себя, и детей.

Хенчику это предложение не показалось из ряда вон выходящим. Как и остальным семерым Мэнни, сидящим рядом в одинаковых синих плащах.

– Это вариант, – кивнул старик. – Мы готовы его обсуждать, если будет на то согласие остальных, – и сел.

– Я не готов, – пробурчал Гаррет Стронг. – Никто не отрезает себе голову, чтобы не бриться. Слышите меня?

Раздался смех, несколько выкриков: «Будь уверен, слышим и очень хорошо». Гаррет сел, сковывавшее его напряжение спало, он наклонился к Воуну Эйзенхарту, зашептался с ним. Еще один ранчер, Диего Адамс, внимательно прислушивался, не сводя с них своих черных глаз.

Поднялся очередной мелкий фермер, Баки Хавьер. Синие глазки возбужденно сверкали на маленькой головке. Бороденка не могла скрыть практически полного отсутствия подбородка.

– А может, нам на какое-то время уйти? Что, если мы возьмем детей и отправимся на запад? Далеко на запад, до рукава Большой Реки?

Несколько мгновений все молча оценивали эту смелую идею. Западный рукав Уайе находился практически в Срединном мире… где, по информации Энди, недавно появился огромный дворец из зеленого стекла, чтобы через некоторое время исчезнуть. Тиан уже собирался ответить, но его опередил Эбен Тук, хозяин магазина. Тиан этому только порадовался. Он намеревался молчать как можно дольше. И высказаться уже после всех.

– Ты чокнулся? – спросил он. – Волки придут, увидят, что нас нет, и сожгут все дотла, фермы и ранчо, посевы и припасы, вершки и корешки. И к чему мы тогда вернемся?

– А если они пойдут за нами? – вставил Хорхе Эстрада. – Ты думаешь, нас трудно догнать таким, как Волки? Они все сожгут, как сказал Тук, потом догонят нас и все равно заберут детей!

Сидящие в зале одобрительно затопали. Послышались крики: «Дело говорит, дело».

– А кроме того, – Нейл Фарадей поднялся, держа перед собой огромное и грязное сомбреро, – они никогда не берут всех наших детей. – В голосе явственно слышался испуг человека, который хотел оставить все как есть, соглашаясь на плохое, чтобы не допустить худшего. Тиан аж скрипнул зубами. Такой точки зрения он больше всего и боялся. Покорности судьбе.

Один из Мэнни, молодой и безбородый, резко, пренебрежительно рассмеялся.

– Ага, из двоих спасется один. А значит, все хорошо, не так ли? Да благословит тебя Господь!

Он мог сказать и что-то еще, но костлявые пальцы Хенчика сжали предплечье молодого человека. Он замолчал, но не опустил в смирении головы. Глаза пылали огнем, губы превратились в белую полоску.

– Я не говорю, что это хорошо, – Нейл начал крутить сомбреро, – но мы должны смотреть правде в лицо. Они не берут всех детей. Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…

– Ага, а твой сын Джордж – пустоголовый здоровяк, – прервал его Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было, но дураков на дух не переносил. Бен снял очки, протер их банданой, вернул на переносицу. – Я видел, как он сидел на ступенях магазина, когда проезжал по улице. Он и еще несколько пустоголовых…

– Но…

– Я знаю, – вновь Слайтман не дал ему договорить, – это трудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть. – Он помолчал. – Или если бы они забирали бы всех детей, а не половину.

И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».

– Они никогда не оставляли нас без всего, – заговорил еще один мелкий фермер, земли которого находились к западу от жилища Тиана, у границы Кальи. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке, которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. – Мы не будем убивать наших детей. – Он посмотрел на Мэнни. – При всем уважении к вам, я не верю, что даже вы решитесь на такое, когда придется от слов переходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можем собрать пожитки и двинуться на запад или в любом другом направлении, ведь тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом все равно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.

Все всегда сводится к одному: большинство из нас фермеры. Мы сильны, когда имеем дело с землей, слабы – когда нет. У меня двое детей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью при мысли, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранить второго. И ферму. – Вокруг одобрительно зашептались. – А какое другое решение мы можем принять? Я скажу так: злить Волков – худшая из ошибок, которую мы можем допустить. Если, конечно, не сможем дать им бой. Если сможем, я – за. Хотя просто ума не приложу, что мы им противопоставим?

Тиан чувствовал, как от каждого слова Хейкокса сжимается сердце. Этот человек просто выбивал почву из-под ног. Боги и Человек-Иисус!

Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающий фермер Кальи Брин Стерджис, доказательством чего служил внушительный живот.

– Выслушайте меня, прошу вас.

– Мы говорим спасибо, сэй, – пробормотали они.

– Скажу вам, что мы должны сделать. – Он огляделся. – То же самое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться с Волками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями? Несколькими луками и винтовками? Такими вот заржавленными, как у него? – Он ткнул пальцем в Эйзенхарта. – Думаю, во всей Калье мы наберем штуки четыре.

– Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, – ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.

– Они придут и возьмут наших детей. – Вновь Уэйн Оуверхолсер обвел взглядом сидящих в зале мужчин. – Некоторых из них. А потом оставят нас в покое на целое поколение. А то и больше. Так есть, так было, я говорю, нельзя и пытаться что-либо изменить.

Многие, похоже, не согласились с Оуверхолсером, но он подождал, пока ропот смолкнет.

– Двадцать три года или двадцать четыре, особой разницы нет, – продолжил он, когда установилась тишина. – В любом случае это долгий период. Долгий период мира. Возможно, вы кое-что забыли, друзья. К примеру, что дети в принципе та же пшеница или кукуруза. Бог пошлет новых. Знаю, смириться с этим трудно, но так мы жили и так должны жить.

Тиан не стал ждать ответной реакции. Чем дальше они уходили по этой дороге, тем меньше оставалось у него шансов, что удастся их развернуть. Он поднял перышко опопанакса и воскликнул:

– Послушайте, что я скажу! Послушайте меня, прошу вас!

– Мы говорим спасибо, сэй, – откликнулись мужчины. Оуверхолсер недоверчиво смотрел на него.

«Ты прав в том, что так смотришь на меня, – подумал фермер. – Потому что я сыт по горло этим трусливым здравым смыслом».

– Уэйн Оуверхолсер – умный человек, человек, добившийся многого, – начал Тиан, – и по этим причинам мне не хочется спорить с ним. Есть и еще причина: по возрасту он мог быть мне отцом.

– А ты уверен, что он не твой отец? – крикнул Росситер, единственный наемный работник Гаррета Стронга. Конечно же, все засмеялись, даже Оуверхолсер улыбнулся шутке.

– Сынок, если ты не хочешь спорить со мной, так и не спорь, – заметил Оуверхолсер. Губы его все еще были тронуты улыбкой.

– Но я должен. – Тиан начал прохаживаться перед рядами скамеек. В руке мерно покачивалось ржаво-красное перышко опопанакса. Тиан чуть возвысил голос, чтобы все поняли: теперь он говорит не только с крупным фермером. – Я должен, потому что сэй Оуверхолсер достаточно старый, чтобы быть мне отцом. Его дети выросли, как вы все знаете, и, насколько мне известно, их было всего двое, одна девочка и один мальчик. – Он выдержал театральную паузу, а потом нанес удар: – Родившиеся с перерывом в два года – другими словами, по одному. То есть недоступные для Волков. – Произносить этих слов не требовалось. Все и так поняли. И зашептались.

Оуверхолсер густо покраснел.

– Зачем ты это сказал? Я говорил в общем, независимо от того, сколько детей рождается сразу, один или двое! Дай мне перышко, Джеффордс. Мне еще есть что сказать.

Но сапоги начали барабанить по полу все сильнее и сильнее. Оуверхолсер сердито огляделся, из красного стал багровым.

– Я говорю! – взревел он. – Или вы не хотите меня слушать, спрашиваю я вас?

В ответ раздалось: «Нет», «Не теперь», «Перышко у Джеффордса», «Садись и слушай». Тиан понял, Оуверхолсер познает на собственном опыте, пусть и поздновато, что в глубине души самых богатых и самых удачливых в деревне не любят. Эти менее удачливые и менее хитрые (в большинстве случаев первое шло рука об руку со вторым) могли снимать шляпу, когда богатые проезжали мимо на телеге или в двуколке, могли послать зарезанную свинью или теленка в знак благодарности за помощь, оказанную наемными работниками богача при постройке дома или амбара, богатым могли аплодировать на общем собрании в конце года за покупку пианино, что теперь стояло в Павильоне. Но теперь мужчины Кальи с радостью выбивали сапогами дробь по деревянному полу, пользуясь случаем «опустить» Оуверхолсера.

Оуверхолсер, не привыкший к такому обращению, более того, ошеломленный случившимся, предпринял еще одну попытку:

– Могу я взять перышко, дай его мне, прошу тебя!

– Нет, – ответил Тиан. – Позже, если захочешь, но не сейчас.

Ему ответили криками восторга. Кричали в основном самые мелкие фермеры и их наемные работники. Мэнни компанию им не составили. Они еще больше прижались друг к другу, слившись в сплошное синее пятно посреди зала. Такой поворот событий явно поставил их в тупик. Воун Эйзенхарт и Диего Адамс тем временем переместились к Оуверхолсеру, зашептались с ним.

«У меня есть шанс, – подумал Тиан. – И главное, использовать его по максимуму».

Он поднял перышко, и все замолчали.

– Всем будет предоставлена возможность высказаться, – напомнил он. – Что же касается меня, я говорю следующее: мы не можем и дальше так жить, склонять головы и стоять столбом, когда Волки приходят, чтобы забрать наших детей. Они…

– Они всегда возвращают их, – встрял наемный работник, Фаррен Поселла.

– Они возвращают оболочку! – воскликнул Тиан, и его тут же поддержали несколько голосов: «Дело говоришь». Не так уж и много, решил Тиан. Отнюдь не большинство.

Он вновь понизил голос. Не хотел навязывать им свое мнение. Оуверхолсер попытался, но ничего не добился, несмотря на свою тысячу акров.

– Они возвращают оболочку, – повторил он. – А мы? Что происходит с нами? Некоторые могут сказать, что ничего, что Волки всегда были частью нашей жизни в Калья Брин Стерджис, как ураган или землетрясение. Однако это не так. Они приходят сюда шесть последних поколений, но не более того. А люди живут в Калье больше тысячи лет.

Старик Мэнни с костлявыми плечами и мрачным взглядом приподнялся:

– Он говорит правду, друзья. Фермеры жили здесь, а среди них и Мэнни, задолго до того, как тьма опустилась на Тандерклеп, не говоря уже о приходе Волков.

В зале на слова старика ответили изумленными взглядами. Его, похоже, такая реакция вполне устроила, поскольку он кивнул и опустился на скамью.

– Поэтому если говорить о заведенном порядке вещей, то Волки в нем – новый элемент, – продолжил Тиан. – Шесть раз приходили они за последние сто двадцать или сто сорок лет. Кто знает? Мы, как вы знаете, не слишком следим за временем.

Шепот. Кивки.

– В любом случае приходят они с каждым новым поколением. – Тиан заметил, что несогласные с ним люди начали группироваться вокруг Оуверхолсера, Эйзенхарта и Адамса. К ним мог примкнуть, а мог и не примкнуть Бен Слайтман. Он уже понял, что их не убедить, обладай он даже голосом ангела. Что ж, решил Тиан, он обойдется без них. Если, конечно, остальные пойдут за ним. – Раз в поколение появляются они и сколько детей уводят с собой? Три дюжины? Четыре? У сэя Оуверхолсера, возможно, тогда и не было детей, но у меня они есть, и не одна пара близнецов, а две. Хеддон и Хедда, Лайман и Лиа. Я люблю всех четверых, но через месяц двух из них заберут. А назад они вернутся рунтами. Лишившись той искорки, которая превращает каждого из нас в человека.

«Слушайте его, слушайте его», – прокатилось по залу.

– У скольких из вас есть близнецы, у которых волосы растут только на голове? – спросил Тиан. – Поднимите руки!

Шестеро мужчин подняли руки. Потом восемь. Двенадцать. Всякий раз, когда Тиан думал, что все, поднималась еще одна неохотная рука. В конце концов он насчитал двадцать две руки, и, разумеется, в Зал собраний пришли не все, кто имел детей. Он увидел, как поморщился Оуверхолсер, увидев такое количество поднятых рук. Диего Адамс также поднял руку, и Тиан удовлетворенно отметил, что он чуть отодвинулся от Оуверхолсера, Эйзенхарта и Слайтмана. Трое Мэнни подняли руки. Хорхе Эстрада. Луис Хейкокс. И многие другие, которых он знал. Ничего удивительного в этом не было, в Калье он знал практически всех. За исключением, возможно, нескольких бродяг, работавших на маленьких фермах за мизерное жалованье и горячий обед.

– Всякий раз, когда они приходят и забирают наших детей, они уносят также кусочек нашего сердца и души. – Тиан четко выговаривал каждое слово.

– Да перестань, сынок, – подал голос Эйзенхарт. – Ты уже перегибаешь…

– Заткнись, ранчер, – перебил его мужчина, который пришел последним, со шрамом на лбу. Голос его дрожал от злости и презрения. – Перышко у него. Так дай ему высказаться.

Эйзенхарт развернулся, чтобы посмотреть, кто смеет говорить с ним в таком тоне. Увидев, ничего не сказал в ответ. Тиана это не удивило.

– Спасибо тебе, Пер, – поблагодарил его Тиан. – Я уже заканчиваю. Все думаю о деревьях. Если сорвать с крепкого дерева все листья, оно выживет. Если вырезать на стволе много имен, оно отрастит новую кору. Можно даже взять часть ядровой древесины, и дерево выстоит. Но если снова и снова брать ядровую древесину, наступит момент, когда погибнет даже самое крепкое дерево. Я видел, как такое случилось на моей ферме, и это ужасно. Дерево умирает изнутри. Ты видишь, как листья желтеют сначала у ствола, потом желтизна распространяется по ветвям, до самых кончиков. Вот что делают Волки с нашей маленькой деревней. Вот что они делают со всей Кальей.

– Слушайте его! – воскликнул Фредди Росарио с соседней фермы. – Слушайте его внимательно! – У Фредди тоже были близнецы, но, возможно, им ничего не грозило, потому что они еще сосали грудь.

– Ты говоришь, – Тиан смотрел на Оуверхолсера, – что они убьют нас и сожгут всю Калью от востока до запада, если мы не отдадим наших детей и сразимся с ними?

– Ага, – кивнул Оуверхолсер. – Я так говорю. И не я один. – Сидевшие вокруг него одобрительно загудели.

– Однако каждый раз, когда мы стоим, опустив головы и с пустыми руками, и смотрим, как у нас забирают детей, они еще глубже вгрызаются в ядровую древесину дерева, которое зовется нашей деревней. – Теперь голос Тиана гремел, он стоял, высоко подняв над головой перышко. – Если мы не предпримем попытки сразиться с Волками и защитить наших детей, мы все равно что умрем! Вот что говорю я, Тиан Джеффордс, сын Люка! Если мы не предпримем попытки сразиться с Волками и защитить наших детей, мы станем рунтами!

– Слушайте его! – раздались крики. Многие восторженно затопали сапогами. Кто-то даже зааплодировал.

Джордж Телфорд, еще один ранчер, что-то прошептал Эйзенхарту и Оуверхолсеру. Они выслушали его, кивнули. Телфорд поднялся. Седовласый, загорелый, с иссеченным ветром мужественным лицом, какие так нравятся женщинам.

– Ты все сказал, сынок? – по-доброму спросил он, как спрашивают ребенка, не наигрался ли он и не пора ли ему спать.

– Да, пожалуй. – Внезапно Тиана охватило отчаяние. По богатству и размерам ранчо Телфорд не мог тягаться с Воуном Эйзенхартом, но куда как превосходил его красноречием. И Тиан испугался, что упустит казавшуюся уже столь близкой победу.

– Так я могу взять перышко?

У Тиана возникла мысль не отдавать перышко, но какой в этом был толк? Он сказал все, что мог. Сделал все, что в его силах. Может, ему и Залии собрать пожитки и с детьми двинуться на запад, к Срединному миру? Все-таки до прихода Волков, если верить Энди, почти тридцать дней. А за тридцать дней уйти можно далеко.

Он передал перышко.

– Мы все глубоко ценим жар души молодого сэя Джеффордса и, разумеется, никто не сомневается в его личной храбрости, – заговорил Джордж Телфорд, прижимая перышко к левой половине груди, над сердцем. Оглядывая собравшихся, он старался встретиться взглядом, дружеским взглядом, с каждым. – Но мы должны думать о детях, которые останутся, так же как и о тех, которых заберут, не так ли? Другими словами, мы должны защищать всех детей, будь то двойни, тройни или одиночки, как Аарон сэя Джеффордса.

Тут Телфорд повернулся к Тиану.

– Что ты скажешь своим детям, когда Волки застрелят их мать и, возможно, подпалят прадедушку своими лучевыми трубками? Как ты объяснишь их крики, успокаивая детей? Как заткнешь носы, чтобы они не чувствовали запаха горящей кожи и горящих посевов? И это ты называешь спасением душ? Или ядровой древесины какого-то выдуманного тобой дерева?

Он замолчал, давая Тиану шанс ответить, но Тиан не знал, что сказать. Он понимал, что Телфорд переломил ситуацию… и чувствовал, что Телфорд ему не по зубам. Сладкоголосый сукин сын Телфорд, возраст которого позволял не беспокоиться о том, что Волки на своих серых конях прискачут к его дому.

Телфорд кивнул, как бы показывая, что ничего другого, кроме молчания, он от Тиана не ожидал, и вновь повернулся к скамьям.

– Когда Волки приходят, они приходят с оружием, стреляющим огнем, лучевыми трубками, вы знаете, и винтовками, и летающими металлическими штуковинами. Забыл, как они называются…

– Жужжащие шары, – подсказал один.

– Стрекотуны, – крикнул второй.

– Лопастники, – добавил третий.

Телфорд кивнул и мягко улыбнулся. Учитель, хвалящий хороших учеников.

– Как ни назови, они летают по воздуху, выискивая цель, а когда садятся, выпускают из себя вращающиеся лопасти, острые как бритва. В пять секунд они могут разрубить человека от головы до пят, оставив от него лишь круг крови и волос. Можете не сомневаться, я говорю правду, потому что видел такое своими глазами.

– Слушайте его, слушайте его внимательно! – закричали со скамей. Глаза мужчин округлились от испуга.

– Волки и сами страшные. – Телфорд плавно переходил от одной жуткой истории, какие рассказывают у костра, к другой. – Выглядят они как люди, но на самом деле они нелюди, огромные и ужасные. А те, кому они служат в Тандерклепе, еще страшнее. Вампиры, как я слышал. С телом человека и головами птиц и животных. Ходячие трупы. Воины Красного Глаза.

Мужчины зашушукались. Даже Тиан почувствовал, как холодок пробежал у него по спине при упоминании Глаза.

– Волков я видел сам, об остальном мне только говорили, – продолжал Телфорд. – И пусть я верю не всему, но многому я верю. А теперь оставим в стороне Тандерклеп и тех, кто живет там. Давайте ограничимся Волками. Волки – наша проблема, и проблема серьезная. Особенно когда они приходят, вооруженные до зубов! – Он покачал головой, мрачно улыбнулся. – Так что же нам делать? Может, нам удастся посшибать их с коней нашими вилами и мотыгами, сэй Джеффордс? Ты думаешь, удастся?

Презрительный смех поддержал его слова.

– У нас нет оружия, чтобы сражаться с ними. – Теперь Телфорд говорил сухо, по-деловому, как человек, подводящий итог. – Даже если бы и было, мы – ранчеры и фермеры, а не солдаты. Мы…

– Заканчивай со своими трусливыми речами, Телфорд. Тебе должно быть стыдно за них.

Многие ахнули, услышав столь резкую отповедь. Захрустели кости, когда мужчины поворачивались, чтобы посмотреть, кто посмел ее произнести. И увидели, как с одной из задних скамей медленно поднимается тот, кто пришел последним, седовласый мужчина в черном плаще и рубашке с воротником-стойкой. В свете керосиновых ламп на его лбу ярко выделялся шрам в форме креста.

Старик.

Телфорд достаточно быстро пришел в себя, но, когда заговорил, по голосу чувствовалось, что он окончательно не оправился от столь вопиющего нарушения традиции.

– Извини, отец Каллагэн, но перышко у меня…

– К черту твое божественное перышко и к черту твои трусливые советы, – отрезал Каллагэн. Прошел по проходу на плохо гнущихся ногах, сказывался артрит. Не такой старый, как старейшина Мэнни, гораздо моложе дедушки Тиана (который заявлял, что старше него никого нет даже в Калье Локвуде на юге), и, однако, он казался старше их обоих. Старше вечности. За это говорили и его глаза, смотревшие на мир из-под шрама на лбу (Залия утверждала, что он сам вырезал этот крест), в которых читалась мудрость веков, и, даже в большей степени, его голос. Хотя он прожил в Калье достаточно долго, чтобы построить церковь странному Человеку-Иисусу и обратить в свою веру половину жителей, даже незнакомец никогда бы не принял Пера Каллагэна за местного. Его инородность проявлялась и в произношении, и во многих словах, которые до него в Калье никто не слышал («уличный жаргон», как он их называл), знакомые же слова обретали в его устах новый смысл. Не вызывало никаких сомнений – он пришел из одного из других миров, о существовании которых постоянно твердили Мэнни, хоть сам никогда об этом не рассказывал, а Калья Брин Стерджис давно уже стала ему домом. И безоговорочное уважение, которым он пользовался, давало ему полное право говорить, когда у него возникало такое желание. И едва ли кто смел оспорить это право, с перышком или без.

Пусть и моложе дедушки Тиана, Каллагэн все равно был Стариком.

4

А теперь он смотрел на мужчин Кальи Брин Стерджис, не удостоив Джорджа Телфорда и взглядом. Перышко поникло в руке Телфорда. Он сел на скамью первого ряда, не отдав его ни Старику, ни Тиану.

Каллагэн начал с одного из жаргонных выражений, но перед ним сидели фермеры, так что объяснений не требовалось.

– Это все куриное дерьмо.

Он вновь оглядел сидящих. Многие не решились встретиться с ним взглядом. А мгновение спустя даже Эйзенхарт и Адамс опустили глаза. Оуверхолсер не опустил, но под тяжелым взглядом Старика ранчер как-то сжался, словно чувствуя за собой вину.

– Куриное дерьмо, – повторил человек в черном плаще, чеканя каждый слог. Маленький золотой крестик блестел у него под воротником. На лбу второй крест (Залия верила, что он вырезал его сам, искупая какой-то страшный грех) в свете керосиновых ламп выглядел как клеймо.

– Этот парень не принадлежит к моей пастве, но он прав, и я думаю, что вы все это знаете. Вы знаете это сердцем. Даже ты, мистер Оуверхолсер. И ты, Джордж Телфорд.

– Ничего такого я не знаю, – ответил Телфорд слабым, едва слышным голосом, напрочь потерявшим прежнюю убедительность.

– Ложь видна в глазах, вот что сказала бы тебе моя мать, – и Каллагэн сухо ему улыбнулся. Я бы не хотел, чтобы мне вот так улыбались, подумал Тиан, и тут же Старик повернулся к нему. – Никогда не слышал, чтобы кто-то мог сказать об этом лучше, чем ты сегодня, мой мальчик. Спасибо, сэй.

Тиану удалось поднять руку и выдавить из себя улыбку. Он вдруг превратился в персонажа глупого ярмарочного спектакля, который спасается в самый последний момент благодаря вмешательству сверхъестественной силы.

– Я кое-что знаю о трусости, можете мне поверить. – Каллагэн уже обращался к сидящим на скамьях мужчинам. Поднял правую руку, изуродованную, искривленную, напоминающую сухую ветку, посмотрел на нее, опустил. – Можно сказать, имею личный опыт. Знаю, как одно трусливое решение ведет к другому… третьему… четвертому… и так далее, пока не наступает момент, когда уже слишком поздно давать задний ход, когда уже невозможно что-либо изменить. Мистер Телфорд, уверяю вас, дерево, о котором говорил молодой мистер Джеффордс, не выдуманное. Калья в смертельной опасности. Ваши души в смертельной опасности.

– Славься Мария благодатная, – воскликнул кто-то с левой стороны прохода, – и Господь с тобой. Да благословен будет плод твоего чрева, и…

– Завязывай, – рявкнул Каллагэн. – Прибереги эти слова до воскресенья. – Его глаза, синие искорки в темных глубинах глазниц, перебегали с одного лица на другое. – В этот вечер надо забыть о Боге, Марии и Человеке-Иисусе. Надо забыть про лучевые трубки и жужжащие шары Волков. Вы должны сражаться. Вы – мужчины Кальи, не так ли? Вот и будьте мужчинами. Хватит вести себя как собаки, ползущие на животе, чтобы вылизать сапоги жестокого хозяина.

Оуверхолсер густо покраснел и начал подниматься. Диего Адамс схватил его за руку и что-то шепнул на ухо. На мгновение Оуверхолсер застыл, зависнув над скамьей, потом опустился на нее.

– Звучит красиво, падре, – заговорил Адамс с сильным акцентом. – Звучит смело. Однако есть несколько вопросов. Один уже задал Хейкокс. Как ранчеры и фермеры смогут противостоять вооруженным до зубов убийцам?

– Наняв своих вооруженных убийц, – ответил Каллагэн.

На мгновение воцарилась полная, абсолютная тишина. Казалось, ответ Старика прозвучал на никому не знакомом языке. Наконец Адамс решился:

– Я не понимаю.

– Разумеется, не понимаешь, – ответил ему Старик. – Поэтому слушай и набирайся мудрости, ранчер Адамс, и вы все слушайте и набирайтесь мудрости. В шести днях пути к северо-западу от нас трое стрелков и один подмастерье идут по Тропе Луча на юго-восток. – Он улыбнулся их изумленным взглядам. Повернулся к Слайтману. – Подмастерье немногим старше твоего сына Бена, но он уже быстр, как змея, и смертельно опасен, как скорпион. Остальные еще быстрее и куда опаснее. Я узнал об этом от Энди, который их видел. Вам нужны могучие защитники? Они у меня есть. Я это гарантирую.

На этот раз Оуверхолсер поднялся в полный рост. Лицо его горело, как в лихорадке. Толстый живот дрожал.

– Что это еще за вечерняя сказка для малышей? – прорычал он. – Если такие люди и существовали, они канули в небытие вместе с Гилеадом. А Гилеад уже тысячу лет, как превратился в пыль.

Никто не поддержал Оуверхолсера, не попытался оспорить его слова. Никто не раскрыл рта. Все словно окаменели, превращенные в статуи одним магическим словом: стрелки.

– Ты ошибаешься, – спокойно ответил Каллагэн, – но нам нет нужды спорить об этом. Лучше поехать и увидеть все собственными глазами. Я думаю, хватит маленького отряда. Джеффордс… я… как насчет тебя, Оуверхолсер? Хотите поехать?

– Нет никаких стрелков! – взревел Оуверхолсер.

За его спиной поднялся Эстрада.

– Отец Каллагэн, да снизойдет на тебя благодать Божья…

– …и ты Джордж.

– …но если даже стрелки и есть, как они втроем смогут противостоять сорока или шестидесяти? И эти сорок или шестьдесят не обычные люди – Волки!

– Слушайте его, дело говорит, – воскликнул Эбен Тук, хозяин магазина.

– И с чего им сражаться за нас? – продолжил Эстрада. – Мы из года в год едва сводим концы с концами. Что мы можем им предложить, кроме горячей пищи? Разве кто-нибудь согласится умирать за обед?

– Слушайте его, слушайте его! – хором воскликнули Телфорд, Оуверхолсер и Эйзенхарт. Другие ритмично застучали каблуками по доскам пола.

Старик подождал, пока шум прекратится.

– У меня есть книги. С полдюжины.

И хотя многие слышали о книгах, сама мысль, что они действительно существуют, что до них, до бумаги, даже можно дотронуться, вызвала вздохи изумления.

– Согласно одной из них, стрелкам запрещено брать вознаграждение за свои услуги. Вроде бы потому, что они ведут свой род от Артура из Эльда.

– Эльд! Эльд! – зашептали Мэнни, и несколько кулаков поднялись в воздух, с оттопыренными мизинцем и указательным пальцем. «На рога их, – подумал Старик. – Вперед, Техас[6]«На рога их! Вперед, Техас!» – боевой клич болельщиков техасских профессиональных команд.». Ему удалось подавить смешок, но отнюдь не улыбку, искривившую губы.

– Ты говоришь о крепких парнях, что бродят по земле и творят добрые дела? – насмешливо спросил Телфорд. – Ты слишком стар, чтобы верить в такие байки, Пер.

– Не о крепких парнях, – терпеливо поправил его Каллагэн. – О стрелках.

– Как смогут трое мужчин выстоять против шестидесяти Волков? – услышал Тиан свой голос.

Энди поведал, что одним из стрелков была женщина, но Каллагэн понимал: не стоит утомлять собравшихся в зале такими подробностями (хотя сидящему в нем проказнику и хотелось сказать об этом).

– Это вопрос к их лидеру, Тиан. Мы его спросим. И сражаться они будут не только за горячие обеды, знаете ли. Совсем не за обеды.

– Тогда за что же? – спросил Баки Хавьер.

Каллагэн думал, что они захотят заполучить некий предмет, лежавший под половицами его церкви. И Каллагэн тому только радовался, потому что предмет этот проснулся. Старик, который когда-то бежал из города Салемс-Лот, расположенного в другом мире, хотел от него избавиться. Ведь не избавься он от этого предмета в самом скором времени, его ждала неминуемая смерть.

Ка пришла в Калью Брин Стерджис. Ка – как ветер.

– Всему свое время, мистер Хавьер, – ответил Каллагэн. – Всему свое время, сэй.

В Зале собраний зашептались. Словно ветер надежды и страха зашелестел над скамьями.

Стрелки.

Стрелки на западе, пришедшие из Срединного мира.

И если это правда, да поможет им Бог. Последним детям Артура из Эльда, идущим к Калье Брин Стерджис по Тропе Луча. Ка – как ветер.

– Время становиться мужчинами, – сказал им Каллагэн. Под шрамом на лбу глаза горели, как лампы. Однако в голосе слышалось и сострадание. – Время подняться с колен, господа. Подняться с колен и ступить на путь истинный.