Онлайн чтение книги Пятнадцать жизней Гарри Огаста The First Fifteen Lives of Harry August
Глава 13

Лет через семьдесят после нашей первой встречи Фирсон сидел напротив меня за столом в той же усадьбе в Нортумберленде и сверлил меня злобным взглядом.

– Сложность – вот оправдание вашего бездействия. Сложность, неоднозначность событий и всего того, что им предшествует, – вот в чем проблема. Какой толк вам от той информации, которую вы от меня получаете? – спросил я.

На улице шел дождь, настоящий ливень, начавшийся после двухдневной удушающей жары. Незадолго до этого Фирсон ездил в Лондон. Вернувшись, он существенно расширил список вопросов и был настроен куда агрессивнее, чем раньше.

– Вы от нас кое-что утаиваете! – раздраженно бросил он. – Вы утверждаете, что произойдут те или иные события, но при этом не говорите, как это случится. Рассказываете о компьютерах, мобильных телефонах, окончании холодной войны – и ни слова о том, каким образом все это превратится в реальность. Мы хорошие парни, и мы хотим усовершенствовать существующий миропорядок. Вы это понимаете? Мы хотим сделать мир лучше!

На виске Фирсона от гнева вздулась толстая голубая вена, но его лицо, вместо того чтобы покраснеть, стало серым. Обдумав его претензии, я пришел к выводу, что они необоснованны. Я ведь не был историком. К тому же события, которые мы с ним обсуждали, для меня происходили не в будущем, а в настоящем, так что у меня просто не было возможностей для серьезного ретроспективного анализа. Поэтому я и излагал их, словно диктор, зачитывающий с телеэкрана шестидесятисекундный выпуск новостей. Мешало мне и отсутствие у меня каких-либо серьезных технических знаний. Не будучи специалистом по компьютерным технологиям, я не мог подробно изложить Фирсону принцип действия персональной ЭВМ.

И все же кое-что я действительно утаивал – по крайней мере, относительно некоторых событий. Главным уроком, который я усвоил, прочитав материалы о клубе «Хронос», было то, что его члены старались не распространяться ни о своих необычных качествах, ни о том, что узнали в своих предыдущих жизнях. Более того, если они, как и я, знали, что случится в будущем, по крайней мере в пределах их жизненного пути, то вполне могли это будущее существенно изменить. Однако они предпочли этого не делать. Интересно почему?

– Все дело в сложности, многокомпонентности происходящих событий, – повторил я, глядя на Фирсона. – Мы с вами – всего лишь индивидуумы и не можем контролировать социально-экономический прогресс. Любая попытка внести в будущее малейшие изменения приведет к тому, что общий ход событий будет нарушен и все пойдет не так, как я описал, а по какому-то другому, неизвестному пути. Я могу рассказать вам о том, что профсоюзам при Тэтчер придется несладко, но я не в состоянии объяснить, какие именно экономические рычаги повлияли на это, и не в моих силах в нескольких словах изложить, почему общество позволило разрушить целые отрасли промышленности. Я не могу представить, что именно происходит в сознании людей, празднующих падение Берлинской стены, или сказать, кто именно будет стоять у истоков джихада в Афганистане. Спрашивается: зачем вам получаемая от меня информация, если любая попытка изменить будущее приведет к его уничтожению?

– Мне нужны конкретные имена и места! – рявкнул Фирсон. – Понимаете? Имена и места!

– Зачем? – спросил я. – Вы собираетесь убить Ясира Арафата? Вы собираетесь убивать детей за преступления, которых они еще не совершили? Заранее вооружать афганских моджахедов?

– За всеми событиями стоят политические решения.

– Но вы собираетесь принимать политические решения, исходя из событий, которые еще не произошли!

Мой собеседник в отчаянии всплеснул руками.

– Человечество эволюционирует, Гарри! – воскликнул он. – Мир не стоит на месте. За последние два века в жизни людей произошли более радикальные изменения, чем за предшествующие две тысячи лет. Процесс эволюции и самого человека, и человеческой цивилизации ускоряется. И мы, хорошие парни, должны стараться держать этот процесс под контролем и добиваться того, чтобы человечество избегало войн и катастроф! Вы хотите повторения Второй мировой войны или Холокоста? Мы можем изменить будущее, и ни то, ни другое не случится.

– Значит, вы считаете себя достойным того, чтобы надзирать за будущим?

– Да, черт побери! – взревел Фирсон. – Потому что я защитник демократии! Потому что я сторонник либеральных свобод и хороший парень! И еще потому, что кто-то должен этим заниматься!

Я откинулся на спинку стула. За окном крупные капли дождя с громким шелестом падали на траву. На столе в вазе стояли свежие цветы, а рядом со мной – остывшая чашка с кофе.

– Извините, мистер Фирсон, – сказал я после долгого молчания. – Я не могу понять, чего еще вы от меня хотите.

Мой собеседник резким движением придвинул свой стул к столу и наклонился ко мне.

– Почему мы не победили во Вьетнаме? – спросил он свистящим шепотом. – Что мы делаем не так?

Я в отчаянии обхватил руками голову и застонал, а затем, спустя секунды, выкрикнул моему собеседнику в лицо:

– Потому, что вас не хотят там видеть! Потому что вьетнамцы не хотят, чтобы вы захватили их страну! И китайцы этого не хотят! Более того, даже американцы не хотят войны во Вьетнаме! Нельзя выиграть войну, которой никто не хочет!

– А что, если мы сбросим на вьетнамцев атомную бомбу? Одна бомба – и Ханоя как не бывало.

– Я не знаю, что из этого получилось бы, потому что этого не было. А этого не было, потому что это мерзко! – заорал я и вскочил со стула. – Вам нужно не знание, вам нужно, чтобы кто-то оправдал ваши гнусные, безрассудные, бесчеловечные действия! Извините, но в этом я вам ничем помочь не могу. Когда я давал согласие на сотрудничество с вами, я думал… что вам необходимо что-то другое. Видимо, я ошибался. Мне нужно… еще раз как следует все обдумать.

Наступила тишина. Фирсон тоже вскочил и стоял в напряженной позе, стараясь сдержать ярость, но его выдавало дыхание, со свистом вырывавшееся из груди.

– К чему вы клоните? – спросил он наконец вполне нейтральным тоном, взяв себя в руки, хотя, судя по его взгляду, с удовольствием перегрыз бы мне глотку. – Вы считаете, что происходящее в мире вас не касается, доктор Огаст? Думаете, что вы умрете – и дело с концом? Но вам ведь известно, что для вас все начнется сначала! – Фирсон хлопнул ладонью по столу с такой силой, что фарфоровая кофейная чашка звякнула о блюдце. – Это мы, простые смертные, уйдем в небытие, и для нас действительно все закончится. Вы что же, считаете себя богом, доктор Огаст? Единственным живым существом в этом мире? Вы в самом деле полагаете, что если вам известны кое-какие события, которые произойдут в будущем, то ваша боль важнее, чем боль других людей? Вы полагаете, что только ваша жизнь имеет какое-то значение? Вы правда так думаете?

Фирсон говорил спокойно, не повышая голоса, но его дыхание стало еще более тяжелым, вздувшаяся вена на виске явственно пульсировала, а пальцы сжались в кулаки. Я понял, что мне нечего ему сказать.

– Ладно, – снова заговорил он, не дождавшись от меня ответа. – Ладно, доктор Огаст. Мы оба немного устали и испытываем некоторое разочарование… Пожалуй, нам следует сделать перерыв. Почему бы нам не отдохнуть сегодня весь остаток дня? Это даст вам возможность подумать. Так и сделаем. Отлично. Увидимся завтра. – И с этими словами Фирсон, не оглянувшись, вышел из комнаты.