Онлайн чтение книги Пятнадцать жизней Гарри Огаста The First Fifteen Lives of Harry August
Глава 18

Сложность и неповторимость деталей каждого события, – вот оправдание вашего бездействия.

Мне следовало выкрикнуть эти слова Фирсону в лицо. Я должен был гвоздями приколотить его к стене и заставить выслушать мой рассказ о том, какие несчастья пришлось пережить многим поколениям, в какую кровавую мясорубку нередко превращалась история человечества из-за попыток вмешаться в ее ход. Однако я не знал, какими были на самом деле его планы изменения прошлого, и не представлял, насколько далеко он может зайти, пытаясь добиться от меня ответов на интересовавшие его вопросы.

Когда в моей четвертой жизни Фирсон и его люди в конце концов стали пытать меня по той причине, что мне были известны некоторые события будущего, поначалу они действовали не слишком решительно. Нет, они, разумеется, были готовы для получения нужного результата использовать самые жестокие методы. Однако в первое время, видимо, боялись переборщить. Все-таки я был уникальным индивидуумом, и вряд ли в их руки мог когда-нибудь попасть кто-то еще, кто обладал бы такими же необычными качествами. Мой потенциал все еще был недостаточно ими изучен и, по сути, им неизвестен, а потому они опасались причинить мне серьезный физический, а тем более морально-психологический ущерб. Понимая это, я старался кричать как можно громче, кашлять как можно сильнее и корчиться от боли как можно убедительнее. Это их напугало, и они на время отступились. Но потом ко мне подошел Фирсон и сказал: «Мы делаем это ради всего человечества, Гарри. Ради будущего». И за меня принялись снова, уже всерьез.

К концу второго дня истязаний меня приволокли в душ и включили ледяную воду. Сидя на полу, я думал о том, можно ли сильным ударом разбить стекло душевой кабины, чтобы осколком перерезать себе вены на руках.

На третий день в действиях моих мучителей стала появляться сноровка. Уверенность Фирсона в своей правоте оказалась заразительной, и теперь его помощники делали все очень старательно. При этом Фирсон никогда не присутствовал при пытках – за несколько минут до их начала он всегда куда-то уходил и появлялся через несколько минут после того, как истязания заканчивались. Под вечер третьего дня, когда я, истерзанный, лежал в кровати, глядя на оранжевые закатные блики на потолке, он вошел в комнату, сел рядом со мной, взял за руку и сказал:

– Господи, Гарри, мне так жаль. Мне так жаль, что вы так себя ведете. Если бы вы знали, как мне хочется все это прекратить.

Я ненавидел Фирсона, но удержаться не смог. Соскользнув с кровати, я упал перед ним на колени, прижал его руку к своему лицу и разрыдался.