Чуть взбодрившись после двух часов сна, которого ему так не хватало, приняв душ, Маркс в девять часов вечера входил в таверну «Красная лампа». Его сразу же удивило сходство этого заведения с барами старой Англии, какими их любят изображать в новогодних календарях. Круги света от ламп, похожих на свечи, туманная дымка над залом, обшитым темными панелями, массивные скамьи и неожиданно ярким пятном сидящая за большим столом молодежь в необычной одежде в самом конце зала, в так называемой Старой половине, где даже краснощекий бармен в рубахе с расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами был олицетворением духа далекой старины. Он наполнял темным пивом кружки для двух трудяг в холщовых рубахах.
Маркс, разглядывая это сборище, был удивлен тем, что вместо общей беседы говорил только кто-то один из них, говорил с жаром, возбужденно, а остальные молча слушали. Взгляд Маркса упал на единственную в этой мужской компании девушку. Запустив пальцы в длинные волосы своего соседа, она непринужденно играла ими. Ее собственная прическа походила на красный пчелиный улей.
К Марксу подошел бармен. Его маленькие круглые голубые глаза были остры, как сталь. Ирландец, подумал Маркс, настоящий умный и ловкий ирландец, и заказал пиво.
— Покажите ваше удостоверение, — попросил ирландец.
Маркс послушно подчинился. Все равно пришлось бы сделать это, когда он стал бы его допрашивать.
— Так я и думал, — сказал бармен. — Человек по имени Перерро уже побывал здесь утром. — Он кивнул в сторону молодежи. — Вам нужны они.
— Что у них за костюмы?
— Эдвардианского периода, — ответил бармен. — Каждый новый год я начинаю, думая, что уже повидал все, а в конце года понимаю, что еще ничего не видел. Но потом говорю себе: лучше они, чем какое-нибудь дерьмо.
Маркс понял, что перед ним человек-педант, и он точен в своих словах и оценках.
— Они все были здесь вчера, когда сюда пришел профессор Мазер?
— Я их не считал. У них всегда одна и та же компания.
— А молодая леди?
— Она была вчера. Для них она своего рода талисман, насколько я понимаю. Вот здесь, — он постучал по голове, — пусто, но зато все более, чем о’кэй, в других местах.
Маркс улыбнулся.
— Вы вчера вечером разговаривали с Мазером?
— Нет. Он чертовски спешил, когда уходил отсюда. Я подумал, что ребята достали его и он попросту сбежал. Он, впрочем, всегда такой. Остановится, начнет разговор эдак на час и ты думаешь, что вот нашел с кем поговорить о религии или старых балладах, у него их целая коллекция, поэтому идешь за пивом, чтобы угостить, а когда возвращаешься, его и след простыл. Несчастный мужчина, я так всегда считал.
— Но все же мужчина? — спросил Маркс.
— Я тоже думал об этом и, пожалуй, склоняюсь в его пользу.
— Я хотел бы поговорить с юной леди, — сказал Маркс. — Она достаточно взрослая, чтобы ей можно было предложить что-нибудь выпить?
— Она настолько взрослая, что сама может предложить вам это, — ответил ирландец. — Садитесь за столик у стены, и я пошлю ее к вам.
Девушка подошла к Марксу, соблазнительно покачивая бедрами. Он заметил, что молодых людей, как будто совсем не интересовали ни откуда-то взявшийся детектив, ни то, что девушка ради него покинула компанию, или же они просто умело делали вид, что это так. Маркс, представившись, ждал, когда девушка сядет, и лишь тогда спросил ее имя.
— Салли Набакоф.
Маркс удивленно вскинул брови. С такими рыжими волосами и веснушками на носу — Набакоф? Интересно, кто из ее парней придумал ей такую фамилию?
— Вы студентка профессора Мазера?
— Не-е-ет, — дружелюбно протянула она.
— Но вы студентка?
— Не совсем. Я работаю в институтском архиве.
— Понимаю, — ответил Маркс и кивнул в сторону «эдвардианской» молодежи. — У вас есть друг?
— Даже несколько, — не задумываясь ответила девушка и вздохнула.
— Что будете пить? — спросил Маркс.
— Джони знает. Дюбонне, пожалуйста, — она посмотрела на бармена.
— Дюбонне, — повторил заказ Маркс. — Вы не против, если я буду пить только пиво?
— Это вредно для вашего мочевого пузыря, — бесцеремонно предостерег его бармен.
Маркс менее всего собирался в данный момент обсуждать эту проблему. Его больше интересовало, что из себя представляет эта юная леди: наивная простушка или девушка для всех. До них долетали обрывки разговоров ее друзей; они спорили о каком-то Бергсоне. Это имя показалось смутно знакомым, но в разговоре с девицей ему не хотелось показать свое невежество вопросом о Бергсоне.
— Я спасаю вас от жарких словесных баталий, — сказал он девушке.
Она рассмеялась своим гортанным смехом.
— Да мне здесь не позволяют и рта открыть. Но все равно они славные ребята.
— А профессор Мазер?
— Он лучше всех.
— Он вам нравится?..
— Но… я очень плохо его знаю, а он, ручаюсь, увидев меня на улице, даже не узнает. Но при нашей первой встрече… Мой друг, — он теперь не так часто бывает здесь, — но в тот вечер, когда он нас с мистером Мазером познакомил, вы не поверите, я чувствовала себя королевой Викторией, а он был для меня сэром Вальтером Ралли,[7]Англ. литературовед (1861 — 192?), специалист по Шекспиру. или еще кем-то в этом роде. Вы не представляете…
— Королева на один день, — пробормотал Маркс.
— Совершенно верно. В следующую нашу встречу и потом, каждый раз, когда я осмеливалась подумать, что могу заговорить с ним… мне казалось, что я умру! Вы меня понимаете?
— Как зовут вашего друга, того, что познакомил вас?
— Джефри Остерман. Правда, красивое имя Джефри?
Маркс кивнул.
Салли сама взяла стакан с подноса у бармена, вежливо нагнувшегося, чтобы обслужить их.
— Джони, мой любимчик, — сказала она.
— А Чарли? — Бармен подмигнул Марксу.
— Нет, Джефри, — сказала Салли.
Бармен ушел, сделав вид, что зажимает нос, но так, чтобы Салли не заметила, и подмигнул Марксу. Видимо, это была его реакция на имя Джефри.
Салли одним глотком опорожнила половину стакана. Она явно относилась к любителям дюбонне.
— Вчера вечером Мазер был в хорошей форме? — спросил Маркс.
— В наилучшей! — экзальтированно воскликнула Салли. — Мальчики что-то обсуждали, — они всегда о чем-то спорят, — как вдруг совершенно неожиданно, словно кроме него и меня никого больше не было, мистер Мазер стал читать стихи. Мне они понравились, он все больше вдохновлялся, был так драматичен, и смотрел на меня, потому что знал, что я одна его понимаю. Другие вообще ничего не поняли.
Маркс невольно ухмыльнулся.
— Что за стихи он читал?
— Я не очень разбираюсь в них, но что-то патриотическое — о тирании, крови и насилии. Потом мальчики говорили, что он просто разыгрывал их. Они считают, что лорд Байрон типичный мещанин. Только я одна понимала, почему он, читая стихи, расстегнул и откинул назад ворот своей сорочки и проводил рукой по своим густым волосам.
— Профессор Мазер?
Салли утвердительно кивнула, а у Маркса появилась пища для новых размышлений. Он вспомнил последнюю запись в дневнике доктора Бредли: эпизод, когда, разыскивая в Афинах памятник Байрону, Бредли объяснял русскому коллеге, кто такой поэт Байрон. Как странно, что в тот вечер или, может быть, даже в тот же час, когда был убит Бредли, его друг Мазер читал в таверне стихи Байрона.
— Салли, вы не познакомите меня с вашей компанией? Или вы предпочитаете, чтобы я познакомился с ними сам?
Она кивнула, склоняясь к тому, чтобы он сделал это сам. Маркс, оставляя Салли, дал знак бармену подать даме еще стаканчик.
— Простите, джентльмены, — обратился он к молодежи, стараясь, чтобы в его тоне не было и намека на иронию. Это были совсем юнцы, и они все дружно повернули к нему свои розовощекие лица. — Я лейтенант Маркс из полиции. — Он заметил, как один из них бросил опасливый взгляд на стоявшую перед ним кружку пива. Несовершеннолетний, догадался Маркс. Джони не мешает следить за этим. — Это обычная проверка фактов. Вы ведь слышали о вчерашнем убийстве? — Ребята дружно закивали. — Мистер Мазер виделся с доктором Бредли до того, как зашел к вам. Кто-нибудь из вас помнит, в котором часу это было?
Судьба Мазера зависела от того, есть ли чувство времени у этих юнцов. Для Маркса это было началом игры. — О чем вы тогда говорили?
— О Т. С. Элиоте.
Кто-то из них фыркнул, найдя забавным, что с полицейским можно говорить об Элиоте.
— В мои дни мы Элиота не проходили, а вот «Полые люди»[8]«Полые люди» — название известной поэмы Т. С. Элиота. — Прим. пер. снова дают о себе знать.
— Вчера вечером мы обсуждали стихи о Суини, сэр. — Маркс расценил это, как согласие принять его в свой круг.
— «Суини среди соловьев»,[9]Название поэмы Т. С. Элиота. Суини — вымышленный герой, бездарный поэт. Заглавие поэмы пародийно. Жаргонное значение слова «соловей» — шлюха. (Прим. пер. Для сведения.) — пробормотал он как бы про себя и тут же подумал, что ему более не следует хвастаться своей эрудицией.
— Скажите, мистер Мазер действительно почитатель Байрона?
— Нет, сэр. Насколько я знаю, он терпеть не может Байрона. Я хожу на его лекции английской поэзии и очень хорошо знаю это. Он считает, что Байрон из тех, кто любит выставлять напоказ свои переживания, и к тому же он фальшив, бабник и вообще плохой поэт.
— А последнее просто непростительно для мистера Мазера, не так ли?
Молодые люди дружно рассмеялись.
— Как вы думаете, почему он вам вчера читал Байрона?
Все переглянулись. Один из них, взяв на себя инициативу в этом разговоре, высказал, должно быть, их общее мнение:
— Мы и сами удивились этому. Мы думали, — «Суини» он тоже ни во что не ставит, — может, он хотел сказать нам, что в его время Байрон был для них тем, чем стал для нас сегодня Элиот.
— Элиот и Байрон? — удивленно произнес Маркс.
Их сердечная поддержка его недоумения заставила всех заговорить сразу. Маркса удивила смесь эрудированности и самоуверенности. Нет зрелища более печального, чем напыщенный самоуверенный юнец.
Неожиданно для него в разговор вступил подросток, чье несовершеннолетие так верно угадал Маркс.
— Его иногда заносит и тогда он импровизирует, сэр, чтобы нарочно сбить нас с толку. Иногда он просто разыгрывает нас с помощью какой-нибудь мистификации.
Маркс признал, что подобная характеристика весьма удачна.
— Например, слова, которые он произнес вчера, уходя…
— Ну это чертовски непорядочно, — возразил кто-то. — Вне контекста они могут означать для каждого все, что кому заблагорассудится.
— Они были сказаны без контекста, не так ли? «Агамемнон умер сегодня вечером». Что это для тебя значит?
— Он сказал: «Помните слова Живи, Суини. Агамемнон умер сегодня вечером». Для меня это означает, что мы живем в раю, созданном Суини, в обществе обезьяноподобных с толстыми от излишка денег шеями. Герой, личность, раздавлена ими, уничтожена. — Юное лицо говорившего зарделось румянцем волнения от собственного красноречия.
— Мой дорогой друг, ты кривишь душой, — возразил ему его оппонент. — Совсем не это говорил Элиот.
— Разве не это он имел в виду? — обратился к друзьям за поддержкой взволнованный юноша.
Маркс воспользовался неожиданной паузой и уступил свое место Салли, которая появилась рядом с пустым стаканом в руке.
— Бедняга Суини, — промолвил Маркс и кивком стал прощаться со всеми. — Счастливого вечера и спасибо.
Он поспешил к бару, расплатился, а затем, примерно в то же время, что и Мазер вчера, покинул таверну «Красная лампа». Напротив через улицу открылись двери театра «Треугольник». Наступил антракт.
Он сидел в машине еще несколько минут, размышляя. Агамемнон умер. Это что? Пророчество? Чувство вины? Или просто нелепость, не имеющая отношения к Бредли? Пришло время повидаться с тем, кто объяснит ему, что все это значит. Или же что-либо придумает? Так или иначе, но ботинки все равно надо вернуть.
Он позвонил по радиотелефону на пункт связи и узнал, что ему звонила Анна Руссо и оставила свой номер телефона.
Маркс позвонил ей из ближайшей телефонной будки. Она сообщила, что Эрик Мазер видел у дома Бредли человека, похожего на того, которого она встретила в вестибюле своего дома.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления