Онлайн чтение книги Призрак оперы The Phantom of the Opera
Глава 10. На маскараде

На испачканном грязью конверте без марки было написано: «Доставить виконту Раулю де Шаньи» и карандашом указан адрес. Судя по всему, конверт был выброшен в надежде, что какой-нибудь прохожий подберет его и принесет Раулю. Так и случилось – письмо нашли на площади Оперы.

Рауль перечитал его в лихорадочном возбуждении. Этой весточки было достаточно, чтобы возродить в нем надежду. Темный образ Кристины, забывшей о своем долге, который юноша создал в своем воображении, сменился первым имиджем: несчастного невинного ребенка, который стал жертвой неблагоразумия и чрезмерной чувствительности. До какой степени она действительно была жертвой? В какую пропасть ее затащили? Рауль думал об этом, жестоко страдая, но эта боль казалась ему терпимой по сравнению с тем безумием, в которое привела его мысль о лицемерии и лживости Кристины. Что же случилось? Какое чудовище похитило ее и с помощью какого оружия? Какое же иное оружие, если не музыка! Да, чем больше Рауль думал об этом, тем больше приходил к выводу, что правду он найдет в этом направлении. Он знал об отчаянии, которое лишило ее самообладания после смерти отца, и о возникшей апатии ко всему, даже к искусству, В консерватории она оставалась лишь бездушной поющей машиной. И вдруг неожиданно пробудилась, будто в результате божественного вмешательства. Появился Ангел музыки! Она спела Маргариту в «Фаусте» и имела грандиозный успех. Ангел музыки… Кто заставляет ее верить, что он и есть чудесный дух? Кто, зная об этой легенде, использует ее, чтобы превратить Кристину в бесправный инструмент, из которого можно извлекать звуки, какие ему угодно?

И Рауль вспомнил, что случилось с принцессой Бельмонт, когда та потеряла мужа. На протяжении месяца она не могла ни говорить, ни плакать. Ее физическое и умственное состояние ухудшалось с каждым днем, а ослабление рассудка представляло угрозу для жизни. Каждый вечер принцессу выносили в сад, но она, казалось, не понимала, где находится. Величайший немецкий певец Рафф, проезжая через Неаполь, захотел увидеть этот сад, известный своей красотой. Одна из приближенных принцессы попросила Раффа спеть, но так, чтобы та не видела исполнителя. Он согласился, выбрав простую, но трогательную песню, которую часто пел муж принцессы в первые дни их совместной жизни. Мелодия, слова и великолепный голос Раффа глубоко взволновали душу больной. Слезы хлынули из ее глаз: она плакала – и была спасена. Принцесса была убеждена, что в тот вечер ее муж спустился с небес и спел ей эту песню из их прошлого.

Да, тот вечер… Один вечер, думал Рауль, один-единственный вечер» Несомненно, этот плод воображения убитой горем женщины не выдержал бы повторного испытания. Возможно, она обнаружила бы Раффа за деревьями, если бы выходила в сад каждый вечер на протяжении трех месяцев. Ангел музыки давал Кристине уроки три месяца. Он был неутомимым учителем. А теперь возил ее на прогулки в Булонский лес.

Неискушенный Рауль думал, в какую игру втягивает его Кристина. Как далеко может пойти девушка из Оперы, чтобы посмеяться над чувствительным молодым человеком, к тому же новичком в любви? Какое несчастье!

В мыслях Рауль доходил до крайностей. Не зная, должен ли он жалеть Кристину или проклинать ее, он попеременно то жалел, то проклинал ее. Тем не менее он купил белое домино, маскарадный костюм в виде длинного плаща с капюшоном.

Наконец пришло время свидания. Надев маску, украшенную большим плотным галуном, и чувствуя себя клоуном в этом белом костюме, Рауль считал, что выглядит посмешищем. Светский человек обычно не маскируется, идя на бал в Оперу: это вызывает у людей его круга презрительную усмешку. Но одна мысль утешала Рауля: его определенно не узнают. У маскарадного костюма было еще одно преимущество: в нем Рауль оставался один на один со страданиями своей души и печалью своего сердца. Ему не надо было притворяться или превращать свое лицо в маску, лишенную выражения: оно уже было скрыто маской.

Этот бал был особым празднеством, устраиваемым раз в год в честь дня рождения знаменитого художника, который делал рисунки различных торжеств, в прошлом соперника Гаварни, который своим карандашом обессмертил фантастически одетых весельчаков и традиционные кавалькады ряженых, покинувших общественный сад в Картилле. Предполагалось, что это будет более веселый, более шумный и более богемный праздник, чем обычный маскарад. Там собрались художники со свитой натурщиц и студентов изящных искусств, которые по мере приближения полуночи становились все более шумными.

Рауль поднялся по большой лестнице за пять минут до полуночи, не останавливаясь, чтобы посмотреть на разыгрывающееся вокруг него зрелище: люди в многоцветных костюмах беспрестанно двигались вверх и вниз по мраморным ступеням. Он не позволил ни одному скрытому за маской человеку вовлечь себя в разговор, не отвечал на шутки и давал отпор дерзкой фамильярности некоторых масок, чье веселье было слишком уж фривольным.

Миновав главное фойе и с трудом вырвавшись из захватившего его на один миг круговорота танца, он наконец вошел в комнату, о которой писала Кристина. Комната была заполнена людьми, она была своего рода перекрестком, где те, кто намеревался поужинать в ротонде, сталкивались с теми, кто уже возвращался оттуда, выпив бокал шампанского. Отовсюду неслись крики, восклицания, пылкие и радостные. Рауль подумал, что Кристина, вероятно, выбрала для их таинственной встречи эту переполненную комнату, потому что здесь в масках они будут менее заметными, чем где бы то ни было. Юноша прислонился к двери и стал ждать. Но его ожидание было недолгим. Кто-то в черном домино быстро прошел мимо и едва заметно сжал кончики его пальцев. Рауль понял: Кристина.

Он последовал за ней.

– Это вы, Кристина? – спросил он тихо.

Она резко обернулась и поднесла палец к губам, вероятно, давая понять, чтобы он не называл ее имени.

Рауль молча шел за ней, боясь вновь потерять, после того как обрел таким странным способом. Он больше не чувствовал ненависти к ней. Теперь он даже был уверен, что Кристина не сделала ничего плохого, каким бы необычным и необъяснимым ни казалось ее поведение. Он был готов все вытерпеть, все простить – он был влюблен. А она, определенно, склонялась к тому, чтобы объяснить ему свое странное отсутствие.

Фигура в черном домино оборачивалась время от времени, чтобы видеть, следует ли за ней белое домино.

Когда Рауль опять пересекал главное фойе, следуя за своим гидом, он не мог не заметить большую группу людей, толпившихся вокруг мужчины, чей костюм и эксцентричный внешний вид создавали сенсацию. Он был в одежде алого цвета с большой, украшенной плюмажем шляпой на голове мертвеца. Ах, какая это была ловкая имитация головы мертвеца! Студенты вокруг восклицали и поздравляли его, спрашивали, каким мастером и в какой студии сделана такая великолепная модель. Сама неуловимая с косой, должно быть, позировала для нее!

Человек в привлекшем всеобщее внимание костюме тащил за собой огромный красный бархатный плащ, который тянулся по полу, как полоса огня; на плаще золотыми буквами были вышиты слова: «Не прикасайтесь ко мне. Я Красная смерть, проходящая мимо».

Кто-то попытался прикоснуться к нему. Из алой перчатки показалась рука скелета и грубо схватила запястье этого безрассудного. От костлявого, безжалостного пожатия смерти, с ощущением того, что никогда не вырвется, мужчина вскрикнул с болью и ужасом. Когда Красная смерть наконец отпустила его, он убежал как сумасшедший, преследуемый презрительными насмешками зрителей.

Как раз в этот момент Рауль подошел к ужасному участнику маскарада, который тут же повернулся к нему. Юноша чуть было не воскликнул: «Голова мертвеца из Перроса!». Он узнал его и уже намеревался броситься к нему, забыв о Кристине. Но она, охваченная каким-то странным волнением, схватила Рауля за руку и потащила вперед, подальше от толпы, через которую пробиралась Красная смерть.

Кристина каждые несколько секунд оглядывалась назад и дважды, казалось, видела что-то, что пугало ее, ибо ускоряла шаг, и это приходилось делать и Раулю, как будто их преследовали.

Они поднялись двумя этажами выше в ту часть здания, где лестницы и коридоры были почти безлюдны. Кристина распахнула дверь ложи и жестом показала Раулю следовать за ней. Они закрыли за собой дверь. Виконт окончательно убедился в том, что это Кристина, когда она тихо велела ему оставаться в глубине ложи. Он снял маску и уже собирался просить ее снять свою, когда с удивлением увидел, что Кристина прислонилась к стене и чутко прислушивается. Затем она раскрыла дверь, выглянула в коридор и сказала:

– Он, должно быть, поднялся в ложу «слепого». – И тут же вскрикнула: – Он спускается обратно!

Кристина пыталась закрыть дверь, но Рауль остановил ее, потому что заметил, как на верхней ступени лестницы, которая вела на этаж выше, появилась алая нога. И медленно, величественно Красная смерть в алых одеждах сошла вниз. Молодой человек вновь увидел голову мертвеца из Перосса.

– Вот он! – воскликнул Рауль. – На этот раз он не уйдет от меня!

Рауль рванулся вперед, но Кристина успела закрыть дверь.

– Кто это «он»? – спросила она изменившимся голосом. – Кто не уйдет от вас?

Рауль попытался преодолеть сопротивление Кристины, но она оттолкнула его назад с неожиданной силой. Он все понял или подумал, что понял, и впал в бешенство.

– Кто это? – спросил он гневно. – Этот человек, который скрывает за ужасной маской дьявольский дух кладбища в Перросе, Красная смерть? Это ваш друг, ваш Ангел музыки! Но я заставлю его снять маску, как снял свою собственную, и на этот раз мы посмотрим друг другу в лицо, без маски или обмана. Я узнаю наконец, кого любите вы и кто любит вас! Рауль разразился диким смехом, Кристина только жалобно стонала, скрыв лицо маской. Потом трагическим жестом подняла руки:

– Ради нашей любви, Рауль, вы не должны выходить! Он замер. Что она сказала? Во имя их любви? Никогда прежде она не говорила, что любит его. А ведь у нее было много возможностей сказать это! Она видела его несчастным, в слезах, умолявшим о добром слове надежды, которое так и не пришло. Она видела его больным, полумертвым от ужаса и промерзшим после той ночи на кладбище в Перросе. Была ли она с ним в то время, когда он больше всего нуждался в ней? Нет, она убежала! И после этого она говорит, что любит его? «Ради нашей любви».» Какое лицемерие! Все, чего она хочет, это задержать его на несколько секунд, дать Красной смерти время скрыться. Их любовь? Она лгала…

И Рауль крикнул ей с детской ненавистью:

– Вы лжете! Вы не любите меня и никогда не любили! Только такой несчастный молодой человек, как я, мог позволить вам обманывать себя и смеяться над собой. Почему во время нашей встречи в Перросе вы дали мне повод для надежды своим отношением, радостью в глазах, даже вашим молчанием? Я имею в виду благородную надежду, потому что я благородный человек. Я думал, что и вы благородная женщина, хотя теперь понимаю – вашим единственным намерением было обмануть меня! Вы обманули всех! Вы даже бесстыдно воспользовались невинным сердцем вашей благодетельницы: она все еще верит в вашу искренность, когда вы идете на бал в Оперу с Красной смертью! Я презираю вас!

И он заплакал. Кристина позволяла ему оскорблять себя, думая только об одном: удержать его в ложе.

– Когда-нибудь, Рауль, вы попросите прощения за все эти гадкие слова, и я прощу. Он покачал головой:

– Нет, нет. Вы свели меня с ума. Ведь у меня была только одна цель в жизни: дать свое имя обыкновенной девушке из Оперы!

– Рауль! Остановитесь!

– Я умру от позора!

– Живите, мой друг, и прощайте, – печально сказала Кристина дрожащим голосом. – Прощайте навсегда, Рауль.

Он сделал еще один шаг к ней:

– Почему навсегда? Может быть, вы позволите мне приходить иногда и аплодировать вам?

– Я никогда не буду петь.

– Правда? – сказал молодой человек с сарказмом. – Так он позволит вам стать праздной дамой? Поздравляю! Но, думаю, мы еще увидимся в лесу в одну из этих ночей, не правда ли?

– Ни там, ни где-либо еще, Рауль. Вы меня никогда не увидите.

– Могу ли я, по крайней мере, узнать, в какую тень вы намерены вернуться? И в какой ад вы уходите, таинственная мадемуазель, или в какие небеса?

– Я пришла сюда, чтобы сказать вам это, но я не могу сказать вам ничего больше. Вы бы мне не поверили. Вы перестали верить мне, Рауль. Все кончено!

Кристина произнесла это «все кончено» с таким отчаянием, что Рауль вздрогнул, и угрызения совести за свою жестокость наполнили его душу.

– Но почему бы вам не сказать мне, что все это значит? – воскликнул он. – Вы свободны, не связаны по рукам и ногам. Вы ездите в экипаже, вы посещаете балы, надеваете домино. Почему вы не идете домой? Что вы делали последние две недели? Что это за история об Ангеле музыки, которую вы рассказали мадам Валериус? Может быть, кто-то обманул вас, воспользовавшись вашей доверчивостью. В Перросе я сам видел… Но теперь вы знаете, какова правда! Вы очень благоразумны, Кристина! Вы знаете, что вы делаете. И все же мадам Валериус ждет вас, призывая ваш «направляющий дух». Объяснитесь, Кристина, пожалуйста! Кто угодно мог быть введен в заблуждение, как я, например! В чем цель этого фарса?

Кристина сняла свою маску.

– Это трагедия, Рауль, – сказала она просто. Увидев ее лицо, он не смог удержаться от восклицания. Лицо Кристины потеряло всю свою свежесть – оно стало смертельно бледным. И это лицо, которое он знал таким нежным и очаровательным! Каким измученным оно теперь выглядело! Скорбь безжалостно изменила его, а прекрасные голубые глаза, когда-то ясные, как озера, глаза маленькой Лотты, теперь приобрели темную, загадочную и бездонную глубину и были окружены печальными тенями.

– О моя дорогая! – простонал он, протягивая к ней руки. – Вы обещали простить меня…

– Может быть. Может быть, когда-нибудь…Кристина вновь надела маску и вышла из ложи, показав жестом, что запрещает ему следовать за ней. Рауль все же попытался пойти следом, но она повернулась и повторила свой прощальный жест с такой повелительной силой, что он не посмел сделать больше ни шага.

Рауль смотрел, как она уходила. Потом сошел вниз в толпу, не зная точно, что делает. У него стучало в висках и щемило сердце. Пересекая бальный зал, он спрашивал у толпившихся здесь людей, не видели ли они Красную смерть. Когда его просили объяснить, кого он имеет в виду, он отвечал: «Это участник маскарада с головой мертвеца и большим красным плащом». Ему везде говорили, что такой человек только что прошел, волоча за собой свой королевский плащ, но Рауль так и не нашел его. В два часа ночи он направился в расположенный за сценой коридор, который вел в артистическую комнату Кристины.

Ноги привели Рауля к тому месту, где он начал страдать. Он постучал в дверь. Ответа не было. Он вошел, как, это сделал, когда искал повсюду «мужской голос». Комната была пуста. Бледно горел газовый свет. На маленьком столике лежали какие-то бумаги. Он подумал о том, чтобы написать Кристине, но в этот момент услышал шаги в коридоре. Молодому человеку едва хватило времени спрятаться в будуаре, который отделялся от артистической комнаты только занавесом. Дверь открылась. Это была Кристина!

Он задержал дыхание. Он хотел видеть! Он хотел знать! Что-то подсказывало ему, что он вот-вот станет свидетелем чего-то таинственного и, вероятно, поймет…

Кристина вошла, устало сняла маску и бросила ее на стол. Потом вздохнув села, склонив свою красивую голову и охватив ее руками. Что было у нее на уме? Думала ли она о нем, о Рауле? Нет, потому что он слышал, как она шептала: «Бедный Эрик!» Он, должно быть, неправильно понял. Он был убежден, что если кто-то и заслуживал сострадания, то это был он, Рауль. После того что произошло между ними, было бы совершенно естественным для нее сказать со вздохом: «Бедный Рауль!». Но она повторила, качая головой: «Бедный Эрик!» Что общего этот Эрик имеет с ее вздохами и почему ей так жалко Эрика, когда Рауль так несчастен?

Кристина начала писать что-то, не спеша, обдумывая каждое слово, что произвело неприятное впечатление на Рауля, которого все еще трясла дрожь из-за драматической сцены, разделившей их. «Что за холодная голова!» – подумал он. Кристина продолжала писать: две, три, четыре страницы». Вдруг она подняла голову и спрятала листы бумаги в корсаж. Она, казалось, прислушивалась. Рауль прислушался тоже. Откуда идет этот странный звук, этот отдаленный ритм? Приглушенное пение, казалось, исходило от стен. Да, создавалось впечатление, будто стены пели.

Пение становилось все более отчетливым, пока наконец не стали понятными слова. Рауль различал голос, очень красивый, мягкий, пленительный голос. При всей его мягкости голос отличался мужским тембром и наверняка не мог принадлежать женщине. Голос приближался, проник через стену, теперь он был в комнате, прямо перед Кристиной. Она встала и заговорила с этим голосом так, будто говорила с кем-то находившимся рядом.

– Я здесь, Эрик, – произнесла она. – Я готова. Это вы, мой друг, опоздали, Осторожно наблюдая из-за занавеса, Рауль не мог поверить своим глазам: он никого не видел.

Лицо Кристины осветилось. Ее бескровные губы тронула счастливая улыбка, такая улыбка, какая бывает у выздоравливающих, когда они начинают надеяться, что болезнь, поразившая их, не смертельна.

Бестелесный голос опять начал петь. Это был голос, который соединял все крайности сразу в одном потоке вдохновения. Рауль никогда не слышал такого обширного и героически мягкого, такого победно коварного, такого деликатного в силе, такого сильного в утонченности, такого непреодолимо триумфального голоса. У него была совершенная, мастерская фразировка. Это был безмятежный, чистый источник гармонии, из которого верующие могли пить безопасно и преданно, в полной уверенности, что они пьют музыкальное изящество. И их искусство, прикоснувшись к божественному, преобразится.

Рауль слушал этот голос с волнением, начиная понимать, как Кристине удалось удерживать в свой триумфальный вечер публику своим пением, которое было верхом экзальтации и совершенства. Она, должно быть, все еще находилась тогда под влиянием своего таинственного учителя! И Рауль осознал это превращение сейчас, слушая необыкновенный голос. Он не пел ничего необыкновенного: он делал драгоценные камни из грязи. Слова были обычными и мелодия легкая, почти вульгарная, но они, казалось, преобразовывались в красоту созидательной силой, которая приподнимала их и несла в небо на крыльях страсти. Ибо этот ангельский голос пел свадебную песню из «Ромео и Джульетты».

Рауль видел, что Кристина простерла руки навстречу голосу, как она делала это на кладбище в Перросе навстречу невидимой скрипке, игравшей «Воскрешение Лазаря».

Никакие слова не могут описать страсть, с которой пел голос:

Рауль чувствовал себя так, как будто ему нанесли удар в сердце. Борясь с чарами, которые, казалось, лишили его воли, энергии и остатков благоразумия, когда он больше всего нуждался в них, он отодвинул в сторону занавес, который скрывал его, и направился к Кристине. Она двигалась к задней стене комнаты, которая почти целиком была уставлена зеркалами. Она увидела свое отражение, но не Рауля, потому что он стоял как раз за ней.

Кристина и ее отражение в зеркале продолжали идти навстречу друг другу. Две Кристины – телесная и отражение – в конце концов коснулись и соединились воедино, и Рауль протянул руки, чтобы схватить их обеих.

Но благодаря какому-то ослепительному чуду, которое ошеломило его, он был внезапно отброшен назад, и ледяной ветер пронесся по его лицу. Он увидел не двух, а множество Кристин. Они кружились вокруг него, смеялись и удалялись от него так быстро, что он не мог прикоснуться ни к одной из них. Наконец опять стало тихо, и он увидел себя в зеркале. Но Кристина исчезла.

Юноша подбежал к зеркалу, но столкнулся со стеной. Никого! А тем временем далекий странный голос все еще звучал в комнате:

Рауль вытер пот со лба, почувствовал свое проснувшееся тело, нашел ощупью и повернул газовый свет на полную яркость. Он был уверен, что ему это не снится. Он находился в центре страшной игры, которую не понимал и которая, вероятно, должна была сокрушить его. Он чувствовал себя немного отважным принцем из сказки, который пошел дальше дозволенных границ и мог стать жертвой неких магических сил.

Как исчезла Кристина? Когда она вернется? И вернется ли? Увы, она сказала ему, что все кончено! А стены продолжали повторять:

Ко мне? К кому?

Истощенный, подавленный, весь в смятении, Рауль сел на то место, где недавно сидела Кристина. Как и она, он охватил голову руками, и, когда поднял ее, слезы потоком текли по его юному липу, настоящие, тяжелые слезы, подобные тем, которые проливают обиженные дети, слезы горя, которое было далеко не воображаемым, но таким обычным для всех влюбленных на земле. Он выразил его громко:

– Кто этот Эрик?