Онлайн чтение книги Вернувшиеся The Returned
Глава 2

Естественно, всех людей, вернувшихся из мертвых, подвергали строгому учету. Международное бюро «вернувшихся» получало фонды с такой быстротой, что не успевало тратить их. На планете не нашлось ни одной страны, которая не пожелала бы порыться в своих финансовых резервах (и даже влезть в долги) ради гарантированного обеспечения Бюро «всем, чем угодно», так как только эта организация могла координировать поступавшую информацию о живых и мертвых.

Ирония заключалась в том, что сотрудники Бюро разбирались в ситуации не больше остальных. На самом деле они лишь подсчитывали «вернувшихся» и отправляли их к родным и близким. Вот, пожалуй, и все.

Когда эмоции затихли и объятия на пороге маленького дома Харгрейвов закончились (на что ушло примерно полчаса), Джейкоба отвели на кухню, где он, сев за стол, попытался наверстать все упущенные за время своего отсутствия завтраки, обеды и ужины. Как только Харольд и Люсиль пригласили человека из Бюро в гостиную, тот вытащил из коричневого кожаного портфеля солидную стопку бумаг и приступил к опросу. Он еще раз представился им как Мартин Беллами.

– Скажите, когда «вернувшийся» первоначально умер? – спросил темнокожий мужчина.

– Неужели мы будем говорить об этом? – неодобрительным тоном произнесла Люсиль.

Она вздохнула и выпрямила спину, отчего стала выглядеть очень царственной и принципиальной. Ей, наконец, удалось пригладить длинные серебристые волосы, растрепавшиеся во время объятий с сыном.

– О чем «об этом»? – уточнил Харольд.

– Очевидно, она имела в виду смерть вашего сына, – предположил агент Беллами.

Люсиль кивнула головой.

– И почему же мы не можем рассказать, как он умер? – спросил Харольд.

Его голос прозвучал громче, чем ему хотелось бы. Джейкоб находился в пределах прямой видимости – возможно, и слышимости.

– Тише! – с упреком произнесла его супруга.

– Он утонул, – сказал Харольд. – Нет смысла притворяться, что он не умирал.

Старик неосознанно перешел на шепот.

– Мартин Беллами понимает, о чем я говорю, – ответила Люсиль.

Она смущенно теребила юбку на коленях и каждые несколько секунд поглядывала на Джейкоба, словно тот был свечой, оставленной на сквозняке.

– Все нормально, – с улыбкой сказал агент Беллами. – Это обычная беседа. Мне следует быть более деликатным. Давайте начнем сначала?

Он посмотрел на опросный лист.

– Когда вернувшаяся персона…

– А вы сами откуда?

– Что, сэр?

– Вы откуда родом?

Харольд, стоя у окна, смотрел на синее небо.

– У вас нью-йоркский акцент.

– Это хорошо или плохо? – спросил агент, притворяясь, что впервые слышит подобный вопрос.

На самом деле его спрашивали об акценте сотни раз с тех пор, как он был направлен в южный округ Северной Каролины.

– Это ужасно, – ответил Харольд. – Но я снисходительный человек.

– Мне не нравится такое обращение! – всплеснув руками, вмешалась Люсиль. – Пожалуйста, называйте его по имени! Он Джейкоб!

– Да, мэм, – сказал агент. – Извините. Я уже понял свою ошибку.

– Спасибо, Мартин Беллами.

Люсиль снова опустила руки на колени. Ее ладони сжались в кулаки. Она сделала несколько глубоких вздохов и усилием воли разжала свои пальцы.

– Спасибо, мистер Мартин Беллами, – повторила она.

– Когда Джейкоб оставил вас? – мягко спросил агент.

– 15 августа 1966 года, – сказал Харольд.

Он направился к двери, нервозно облизывая губы. Его руки поочередно ощупывали карманы поношенных старых штанов и переходили к сморщенным губам, не находя покоя… или сигарет.

Агент Беллами сделал запись в блокноте.

– Как это случилось?

В тот день имя Джейкоб стало заклинанием. Поисковые группы расходились во всех направлениях. Через равные промежутки времени громкий зов поднимался в воздух: «Джейкоб! Джейкоб Харгрейв!» И чуть позже другой голос выкрикивал это же имя. Так оно и передавалось по цепочке людей: «Джейкоб! Джейкоб!»

Вначале их голоса переплетались друг с другом в какофонии страха и отчаяния. Но затем, когда мальчика так и не нашли, мужчины и женщины в поисковых группах, боясь надорвать горловые связки, начали кричать по очереди. Постепенно солнце, окрасившись золотистыми тонами, опустилось к горизонту и зашло сначала за высокие деревья, а затем за низкие кусты.

Все уже едва двигались – обессилели от тревожного ожидания и от прыжков через густую куманику. Рядом с Харольдом шел Фред Грин. «Мы найдем его, – вновь и вновь повторял Фред. – Ты заметил блеск в его глазах, когда он развернул мой подарок? Там было пневматическое ружье. Ты когда-нибудь видел, чтобы он был таким возбужденным?» Фред морщился от боли. Его ноги ныли от усталости. «Мы найдем его, – заверял он Харольда. – Мы обязательно найдем его».

Затем наступила ночь. Поросший кустами и соснами ландшафт искрился от вспышек фонариков. Когда они подошли к реке, Харольд еще раз похвалил себя за то, что уговорил Люсиль остаться дома. «Джейкоб может вернуться, – сказал он жене. – Первым делом ему захочется увидеть маму». Он каким-то образом уже знал, что найдет сына ниже по течению.

Харольд шел по колено в грязи по заболоченному берегу. Он делал медленный шаг, выкрикивал имя мальчика, приостанавливался, прислушиваясь к возможному отклику, затем выдирал ногу из тины и делал новый шаг – снова и снова. Когда они, наконец, увидели мальчика, лунный свет окрашивал его тело красивым призрачным цветом – таким же серебристым, как мерцавшая вода.

– О, Господи! – прошептал Харольд.

С того момента он больше никогда не говорил подобных фраз.

* * *

Рассказывая эту историю, Харольд вдруг почувствовал бремя своих лет. Его старческий голос звучал ожесточенно и грубо. Время от времени он приподнимал морщинистую руку, чтобы пригладить несколько тонких седых прядей, все еще цеплявшихся за облысевший череп. Кожа на его руках была покрыта старческими пятнами. Костяшки пальцев распухли от не дававшего ему покоя артрита. Хворь не тревожила его так сильно, как других пожилых людей, но при плохой погоде обязательно напоминала ему, что он уже не молод. Даже теперь он иногда подергивался от острых приступов боли.

Волос почти не осталось. Пятнистая кожа. Большая округлая голова со сморщенными широкими ушами. Одежда, которая, казалось, глотала его, несмотря на все усилия жены найти ему более подходящие вещи. Вне всяких сомнений, он был стариком. Очевидно, возвращение Джейкоба – по-прежнему юного и энергичного мальчика – заставило Харольда осознать свой возраст.

Люсиль, такая же старая и седая, как ее муж, постоянно отвлекалась и посматривала на восьмилетнего сына, который сидел за кухонным столом и расправлялся с куском орехового пирога. Наверное, ей казалось, что сейчас опять был 1966 год и ничего плохого не случилось. И не могло случиться вновь. Иногда она убирала с лица серебристые пряди волос, но даже если замечала старческие пятна на своих руках, не придавала им большого значения.

Они походили на пару жилистых птиц. В последние годы Люсиль стала выше супруга – он сжимался в объемах быстрее, чем она. Поэтому теперь, когда они спорили, Харольд смотрел на нее снизу вверх, и ей уже не нужно было выискивать аргументы, обвиняя его в беспрерывном курении сигарет. Ее одежда прекрасно сидела на ней, а длинные тонкие руки сохраняли проворство и точность. Его же рубашки, туго заправленные в брюки, выглядели слишком одутловатыми и придавали ему жалкий вид, что, в свою очередь, подчеркивало ее превосходство над ним. Люсиль нравилось это, и она не чувствовала никакой вины, хотя иногда думала, что могла бы испытывать какой-то стыд.

Агент Беллами записывал их ответы до тех пор, пока его руку не начало сводить судорогой. Он всегда протоколировал беседы, потому что считал это хорошей политикой. Люди часто обижались, если при встречах с правительственными чиновниками их слова не фиксировались на бумаге. К тому же такой подход соответствовал и самому Беллами. Его мозг предпочитал анализировать записанную, а не услышанную информацию. Если бы он не вел протокол во время беседы, ему пришлось бы составлять его позже.

Беллами интересовали события, случившиеся после той драматической вечеринки в 1966 году. Он записал печальный рассказ Люсиль, наполненный виной и плачем. Она была последней, кто видел Джейкоба живым. Ей запомнился лишь смутный образ его плеча, когда он, догоняя одного из приятелей, навеки скрылся за углом их дома. Беллами записал, что во время похорон людей было больше, чем могла вместить церковь. Некоторые части беседы он не стал протоколировать – те личные чувства, которые он, из уважения к старикам, не внес в бюрократические анкеты, а оставил только в своей памяти.

Харольд и Люсиль с трудом перенесли смерть мальчика. Следующие пятьдесят лет их жизни были омрачены особым видом тоски – неловким одиночеством, которое проявлялось в их воскресных разговорах за обеденным столом. Они редко говорили об этой безысходной печали, не имевшей для них названия. Однако изо дня в день они вращалась в своем одиночестве, словно в каком-то кармическом ускорителе атомных частиц, где все уменьшалось в масштабе событий, но не в сложности и яркости чувств. Тоска гнала их в гостиную, и там они снова и снова повторяли никчемный набор спекулятивных и притянутых за уши утверждений о зловещей и жестокой природе вселенной.

Впрочем, в этом была своя правда.

Через годы они не только привыкли скрывать свое одиночество, но и научились делать это мастерски. Такое поведение стало для них игрой. Они не говорили о Земляничном фестивале, потому что их мальчик любил участвовать в нем. Харгрейвы не смотрели слишком долго на красивые здания, потому что те напоминали им о времени, когда они пророчили своему сыну карьеру блестящего архитектора. Они не обращали внимания на детей, в чьих лицах видели его прекрасные черты. Ежегодно при наступлении даты, отмечавшей день рождения их сына, они впадали в мрачную тоску и почти не разговаривали друг с другом. Люсиль плакала без объяснений. Ее муж курил больше обычного.

Хотя это было только вначале – в первые печальные годы. А затем они стали старше. Двери в прошлое закрылись. Чета Харгрейвов настолько отдалилась от трагической смерти Джейкоба, что в тот момент, когда мальчик появился у их порога – улыбавшийся, отлично сложенный, ничуть не постаревший, восьмилетний, их блаженный сын, – он был так сильно вытеснен из памяти, что Харольд забыл его имя.

Когда они ответили на вопросы агента, в гостиной воцарилось неловкое молчание. Но эта пауза была тут же прервана звуками из кухни. Джейкоб, сидя за столом, царапал вилкой по тарелке. Затем, допив остатки лимонада, он громко отрыгнул, тем самым выражая свое удовольствие.

– Прошу прощения, – крикнул он родителям.

Люсиль улыбнулась.

– Извините меня за мои расспросы, – произнес агент Беллами. – И, пожалуйста, не воспринимайте мои слова как какой-то подвох. Мы интересуемся такими деталями только для того, чтобы лучше понять эти уникальные случаи.

– Опять начинается, – проворчал Харольд.

Он перестал мять в пальцах воображаемую сигарету и сунул руки в карманы. Люсиль дала гостю благосклонную отмашку.

– Какими раньше были ваши отношения с Джейкобом? – спросил агент.

Харольд фыркнул и переместил вес тела с правой ноги на левую. Он посмотрел на Люсиль.

– Наверное, в этой части интервью мы должны сказать, что прогоняли мальчика из дома. Во всяком случае, что-то подобное. Так всегда показывают в шоу. Нам полагается говорить, что мы наказывали его, лишали обеда и плохо обращались с ним. По-другому на телевидении не бывает.

Харольд направился к небольшому столику, который стоял в коридоре у передней двери. Там, в верхнем ящике, лежала нераспечатанная пачка сигарет. Прежде чем он вернулся в гостиную, Люсиль открыла огонь на поражение.

– Тебе нельзя!

Харольд с механической точностью бывалого курильщика вскрыл обертку. Казалось, что его руки действовали по собственной прихоти. Он зажал губами незажженную сигарету, почесал щетину на морщинистом подбородке и сделал долгий медленный вдох.

– Это все, что мне нужно, – сказал он.

– Поймите, – мягко произнес агент Беллами. – Я не говорю, что вы или кто-то другой заставляли вашего сына… Мне не хотелось бы прибегать к эвфемизмам.

Он улыбнулся.

– Я только провожу опрос. Наше Бюро, как и все остальные правительственные организации, старается понять феномен «вернувшихся». Нас считают главенствующей структурой, и мы помогаем людям объединяться друг с другом. Однако нам не хватает знаний. Мы до сих пор не выяснили, как действует процесс воскрешения. И почему он вообще происходит.

Агент смущенно пожал плечами.

– Большие и важные вопросы по-прежнему остаются без ответов. Мы не теряем надежду и пытаемся что-то узнать, беседуя с людьми. Нам часто приходится поднимать тяжелые и неприятные темы, в которых мы можем приблизиться к большим вопросам. Найти к ним правильный подход, пока они еще не выскользнули из наших рук.

Люсиль, сидевшая на старой кушетке, склонилась вперед.

– Значит, они могут выскользнуть из рук? Ситуация становится неуправляемой?

– Она уже неуправляемая, – сказал Харольд. – Могу поставить на это твою Библию.

Агент Беллами покачал головой и в спокойной профессиональной манере вернулся к первоначальному вопросу.

– Какими были ваши отношения с Джейкобом перед тем, как он покинул вас?

Люсиль почувствовала, что Харольд был готов сказать какую-то глупость. Чтобы остановить его, она ответила первой:

– Все было прекрасно. Просто прекрасно. Ничего странного или особенного. Он был нашим мальчиком, и мы любили его, как, наверное, делают все родители. И он любил нас в ответ. Вот так это и было. Как и останется сейчас. Мы будем любить его, а он – нас, и теперь, по милости Божьей, наша семья снова воссоединится вместе.

Женщина потерла шею и приподняла вверх ладони.

– Это чудо! – воскликнула она.

Мартин Беллами сделал несколько записей.

– А вы что можете добавить? – спросил он у Харольда.

Тот вытащил изо рта незажженную сигарету, почесал затылок и кивнул головой.

– Она уже все сказала.

Агент написал что-то в блокноте.

– Я собираюсь задать вам глупый вопрос. Насколько вы оба религиозны?

– Я фанатка Иисуса! – внезапно выпрямившись, ответила Люсиль. – И, между прочим, горжусь этим фактом. Аминь!

Она кивнула в направлении Харольда.

– А вот он язычник, хотя целиком зависит от милости Божьей. Я все время предлагаю ему раскаяться, но он упрямый, как мул.

Хриплый смех Харольда напоминал жужжание старой газонокосилки.

– Мы становимся религиозными по очереди, – сказал он. – Примерно через пятьдесят лет. Слава Богу, мой черед еще не пришел.

Люсиль взмахнула руками.

– Ваше вероисповедание? – записывая, спросил Беллами.

– Баптистка, – ответила женщина.

– Как долго вы верите в Бога?

– Всю жизнь.

Снова записи.

– Хотя это не совсем верно, – добавила Люсиль.

Агент Беллами приподнял голову.

– Какое-то время я была методисткой, – пояснила женщина. – Однако у нас с пастором имелись разногласия по поводу некоторых моментов Писания. Я ушла от него и примкнула к евангелистам, но не ужилась с ними. Слишком много воплей, пения и танцев. Казалось, я сначала попадала на хмельную вечеринку и только потом уже в дом Господа. Христиане не должны быть такими.

Люсиль пригнулась в сторону и убедилась, что Джейкоб был по-прежнему на кухне. Он сонно кивал за столом.

– Еще я пыталась устроиться… – продолжила она.

– Человеку из Бюро не нужно знать всего этого, – прервал ее Харольд.

– Замолчи! Он задает вопросы мне, а не тебе. Не так ли, Мартин Беллами?

– Да, мэм, вы правы, – ответил агент. – Ваша информация может оказаться полезной. Мой опыт показывает, что маленькие подробности бывают очень важными. Особенно в связи с таким большим событием.

– Насколько большим? – быстро спросила Люсиль.

Похоже, ей не терпелось раскрыть государственную тайну.

– Вы хотите узнать, как много на планете «вернувшихся»? – спросил Беллами.

Люсиль кивнула головой.

– Не очень много, – спокойным тоном ответил агент. – Я не могу разглашать конкретные цифры, но на самом деле это небольшой феномен с умеренным количеством людей.

– А сколько их? – настойчиво поинтересовалась Люсиль. – Сотни? Тысячи? Что вы подразумеваете под словом «умеренно»?

– Это количество, о котором вам не нужно тревожиться, миссис Харгрейв, – ответил Беллами. – Вы можете удивляться, но беспокоиться тут не о чем.

– Одно из твоих чисел было верным, – с усмешкой сказал Харольд. – Он почти признался в этом.

Люсиль лишь улыбнулась в ответ.

К тому времени, когда агент Беллами составил детальный отчет, за окнами уже застрекотали сверчки и солнце погрузилось в темную землю. Джейкоб тихо спал на кровати родителей. Люсиль с огромным удовольствием подняла мальчика на руки и перенесла его из кухни в спальную. Раньше она никогда не поверила бы, что при таком возрасте и вывихнутом бедре ей хватит сил на подобный поступок. Но когда пришло время, она тихо пригнулась над Джейкобом, подхватила его тело на руки, и он прижался к ее груди – такой милый и почти невесомый. И казалось, что ей снова было чуть больше двадцати. Она чувствовала себя проворной и юной. Словно время и боль были только нелепыми слухами.

Неровно покачиваясь, Люсиль поднялась по лестнице, уложила сына в кровать и накрыла его одеялом. Она села рядом с ним и нежно спела колыбельную, как делала когда-то в прошлом. Джейкоб заснул не сразу. Но она чувствовала, что это было нормально.

Он проспал довольно долго.

Люсиль сидела, наблюдая за ним – глядя на его грудь, которая равномерно приподнималась и опускалась. Она боялась отвести взгляд, боялась, что магия или чудо могут внезапно закончиться. Но чудо продолжалось, и она благодарила Господа за это.

Когда Люсиль вернулась в гостиную, Харольд и агент Беллами были погружены в неловкое молчание. Ее муж курил около сетчатой двери, глубоко втягивая дым в легкие и выпуская его в ночную мглу. Агент Беллами стоял рядом с креслом, на котором сидел раньше. Он выглядел усталым и томимым жаждой. Люсиль вдруг вспомнила, что с момента его прибытия не предложила ему никакого напитка. Это заставило ее устыдиться. Однако, взглянув на мужчин, она поняла, что они сами были готовы пристыдить ее каким-то образом.

– Люсиль, – сказал Харольд, – он хочет спросить тебя кое о чем.

Его рука дрожала, когда он подносил сигарету ко рту. Заметив это, она решила не ругать его за курение.

– О чем именно?

– Может быть, вам лучше присесть? – предложил агент Беллами, сделав шаг, чтобы помочь ей дойти до кушетки.

Люсиль отступила назад.

– О чем вы хотели спросить?

– Это болезненный вопрос.

– Я переживу его. Он не может быть таким плохим, как все остальное.

Харольд повернулся к ней спиной и, опустив голову, запыхтел сигаретой.

– Для многих людей этот вопрос поначалу кажется простым, – произнес агент Беллами, – но, поверьте мне, он поднимает очень сложную и серьезную тему. Я надеюсь, вы тщательно обдумаете его перед тем, как ответить. Конечно, позже вы можете изменить свое мнение. Даже несколько раз. Но сейчас я прошу вас принять обдуманное решение. Поэтому уделите ему должное внимание. Как бы трудно это ни было, постарайтесь не поддаваться вашим эмоциям.

Люсиль покраснела.

– Что за намеки, мистер Мартин Беллами! Не ожидала, что вы окажетесь сексистом! Да, я женщина! Но это не означает, что я собираюсь закатывать истерику.

– Проклятье, Люсиль! – проворчал Харольд. – Просто прислушайся к его советам!

Ему явно не хватало воздуха. Он начал кашлять. Или, возможно, рыдать.

Люсиль села. Мартин Беллами последовал ее примеру. Он смахнул с брюк невидимую пушинку и перевел взгляд на руки.

– Ну? – произнесла Люсиль. – Начинайте! Такие долгие прелюдии убивают меня.

– Это последний вопрос, который я задам вам нынешним вечером. Вам не обязательно отвечать на него прямо сейчас. Но чем раньше вы дадите ответ, тем будет лучше для каждого из нас. Когда решение принимается быстро, это очень упрощает ситуацию.

– Что за вопрос? – взмолилась Люсиль.

Мартин Беллами вздохнул.

– Вы хотите оставить у себя Джейкоба?

Это все произошло две недели назад.

Теперь Джейкоб был дома. Окончательно. Они вновь переделали комнату для гостей под его спальную, и мальчик начал выстраивать свою жизнь, словно та никогда не кончалась. Он был еще ребенком. У него были мать и отец. Этого вполне хватало для его вселенной.

* * *

После этого странного возвращения Харольд, по каким-то не вполне понятным причинам, мучился от странного беспокойства. Он дымил сигаретами, как пароходная труба, и большую часть времени проводил на веранде, скрываясь от ругани Люсиль и ее лекций о плохой привычке к курению.

Все так быстро поменялось. Как тут можно было сопротивляться одной или двум плохим привычкам? Внутри его головы звучал голос жены. «Они дьяволы!» – повторяла она снова и снова.

Дождь уныло лил с небес. Старый день подводил итоги. Прямо за деревьями сгущалась темнота. Дом затих. Сквозь шум дождя пробивалось лишь легкое ворчание старой женщины, намаявшейся за день в играх с маленьким ребенком. Она открыла сетчатую дверь, смахнула пот с бровей и опустилась в кресло-качалку.

– Господи! – прошептала Люсиль. – Этот мальчик доведет меня до смерти.

Харольд отбросил сигарету и прочистил горло. Он всегда делал так перед тем, как рассердить супругу.

– Ты имеешь в виду этого дьявола?

Люсиль устало отмахнулась рукой.

– Замолчи! Не называй его так!

– Ты сама назвала его так. Помнишь, как ты объясняла мне, кем являются «вернувшиеся»?

Она все еще задыхалась от беготни за мальчишкой и с трудом выговаривала слова.

– Это было раньше. Я ошибалась. Теперь я все поняла.

Она улыбнулась и выгнулась назад в попытке расслабить уставшую спину.

– Они блаженные. И благость их идет от Господа. Вот кто такие «вернувшиеся». Наш второй шанс!

Какое-то время они сидели в тишине, прислушиваясь к учащенному дыханию Люсиль, которое понемногу выравнивалось. Эта старая женщина внезапно стала матерью восьмилетнего мальчика. Она быстро уставала.

– Ты должен проводить с ним больше времени, – сказала Люсиль. – Он понимает, что ты держишь дистанцию. Он знает это, потому что прежде ты относился к нему по-другому. Когда он был здесь раньше.

Она улыбнулась, довольная сказанным. Харольд покачал головой.

– А что ты будешь делать, когда он уйдет?

Люсиль нахмурила брови.

– Замолчи! – сказала она. – «Удерживай язык свой от зла и уста свои от коварных слов». Псалом 33:14.

– Твой псалом не обо мне. Ты же знаешь, что говорят о «вернувшихся». Люсиль, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Они сначала появляются, а затем исчезают, и никто потом не находит их, как будто другая сторона призывает свои порождения обратно.

Старуха покачала головой. Несмотря на тяжесть усталости, повисшую на руках и ногах, словно мешки с мукой, она вскочила с кресла.

– У меня нет времени на такую чушь! Дурацкие слухи и полная ерунда! Я пойду готовить ужин. Не сиди здесь, иначе подхватишь воспаление легких. Этот дождь убьет тебя.

– Я скоро приду, – ответил Харольд.

– Псалом 33:14!

Войдя в дом, она закрыла за собой сетчатую дверь.

Из кухни доносился звон горшков и кастрюль. Дверцы шкафов открывались и закрывались. Запахи мяса, муки и специй смешались с ароматами дождя и мая. Харольд уже засыпал, когда услышал голос мальчика.

– Папа, можно, я выйду наружу?

Он стряхнул с себя дремоту.

– Что?

А ведь он прекрасно расслышал вопрос.

– Разреши мне выйти наружу. Пожалуйста!

Из всех щелей старой памяти к нему пришли напоминания о том, каким мягкотелым и беззащитным он становился, когда ему говорили «пожалуйста».

– Твоя мать рухнет в обморок, – ответил он.

– Ну хотя бы чуть-чуть.

Харольд фыркнул, едва удержавшись от смеха. Он потянулся за сигаретой, но не нашел ее, хотя мог поклясться, что у него была еще одна. Он похлопал себя по груди и по бедрам. В нагрудном кармане, где не оказалось сигареты, старик вдруг обнаружил маленький серебряный крестик – наверное, чей-то подарок. Все воспоминания о нем почему-то стерлись из памяти. Харольд даже не помнил, что носил его. Но почему он тогда смотрел на него, как на орудие убийства?

На распятье когда-то были выгравированы слова: «Бог любит тебя». Теперь они стерлись. Остались только «о» и половина буквы «т». Глядя на крестик, он вдруг начал потирать его большим пальцем – как будто вся рука принадлежала не ему, а какому-то другому человеку.

Джейкоб стоял на кухне за сеточной дверью. Он прислонился к косяку, скрестив ноги и убрав руки за спину. С задумчивым видом мальчик рассматривал линию горизонта, затуманенную косым дождем. Затем его взгляд перешел на отца. Он печально вздохнул и прочистил горло.

– Как, наверное, было бы здорово выйти наружу, – драматичным тоном произнес ребенок.

Харольд рассмеялся.

На кухне что-то жарилось. Люсиль напевала веселую песню.

– Ладно, иди сюда, – сказал старик.

Джейкоб вышел и сел у ног Харольда. Словно в ответ, дождь превратился в ливень. Вместо того чтобы падать с небес, он буквально вонзался в землю. Его струи хлестали по ограде веранды, разбрасывая брызги во все стороны. Но отец и сын не замечали этого. Какое-то время старик и некогда мертвый мальчик смотрели друг на друга. Округлое и гладкое лицо ребенка было покрыто веснушками. Волосы песчаного цвета, немного длинноватые руки и юное тело, отрицавшее свои пятьдесят лет. Он выглядел крепким и здоровым.

Старик смущенно облизал губы. Его большой палец по-прежнему полировал серебряный крестик. Мальчик не двигался. Если бы время от времени он не моргал, его можно было бы спутать с мертвым.

– Вы хотите оставить его у себя?

Голос Мартина Беллами все еще звучал в голове Харольда.

– Не мне об этом говорить, – ответил старый Харгрейв. – Пусть Люсиль вам скажет. Спросите у нее. Я соглашусь с любым ее решением.

Агент кивнул головой.

– Я понимаю вас, мистер Харгрейв. Однако мне необходимо выслушать и ваше мнение. Все сказанные вами слова останутся между нами. Я даже не буду ничего записывать. Мне нужен ваш ответ. Я должен знать правду. Так вы хотите оставить Джейкоба в своей семье?

– Нет! Ни за что на свете! Но разве у меня есть выбор?

Льюис и Сюзанна Хоулт

Он очнулся в Онтарио; она на окраине Финикса. Он был бухгалтером. Она учила детей играть на фортепьяно.

Мир изменился, но все-таки остался прежним. Машины ездили тише. Здания вздымались выше и сияли по ночам гораздо ярче, чем они привыкли видеть. Люди казались более занятыми. Вот, в принципе, и все. Хотя это было не важно.

Он направлялся на юг, перемещаясь на товарных поездах, как это уже никто не делал годами. По воле судьбы или благодаря своей удаче он какое-то время уклонялся от сотрудников Бюро. Она двигалась на северо-восток, подчиняясь непонятному чутью или зову. Но это длилось недолго. Ее поймали и отвезли на окраину Солт-Лейк-Сити, где уже создавался главный центр содержания для всего региона. Вскоре на границе Небраски и Вайоминга взяли и его.

Через девяносто лет после их смерти они снова были вместе.

Она вообще не изменилась. Из-за долгого путешествия он потерял лишний вес и стал стройнее. За колючей оградой их ждала все та же неопределенность, но они уже не так боялись будущего, как остальные «вернувшиеся».

Иногда союз двух людей рождает музыку – неизбежную каденцию, которая может длиться целую вечность.