Онлайн чтение книги Дорога в Компьен The Road to Compiegne
АПАРТАМЕНТЫ МАРКИЗЫ

Как обычно в апартаментах дофина в первом этаже Версальского дворца собрались его друзья и сторонники.

Поговаривали, что в Версале есть три двора: короля, королевы и дофина.

Молодому Луи шел двадцать третий год, и по характеру он очень отличался от отца. А внешне более походил на королеву. Дофин, в отличие от короля, был нехорош собою, неуклюж, толст, презирал охоту и развлечения, он был чрезмерно благочестив и более чем уверен в собственной правоте.

По этой причине он очень не любил мадам де Помпадур — он не любил бы ее при всех обстоятельствах, даже если б она и не имела такого влияния на короля. До чего же отвратительно, думал он, что отец и эта женщина даже и не скрывают своих отношений, а еще скандальнее тот факт, что эта низкорожденная женщина корчит из себя первого министра Франции. И совершенно естественно, что эта особа тоже не питает к нему любви. Он желал бы, чтобы власть вернулась к иезуитам, он хотел бы, чтобы государством правила церковь. Она же была категорически против этого, что неудивительно: церковь очень скоро дала бы понять, что присутствие подобной женщины недопустимо.

Исподтишка дофин оглядывал своих гостей — здесь, в его личных апартаментах, они вели себя с ним так, будто он уже стал королем. Дофин презирал своего отца, он начисто забыл о том, с каким нетерпением в детстве ожидал появлений отца, такого доброго, такого красивого. Да и король больше не испытывал гордости от того, что у него есть сын. Более того, у него хватало цинизма понять, что сын грезит о том дне, когда наконец трон перейдет к нему, причем грезит, склонившись над богословскими трудами.

— Вам больше нравится слава знатока серьезных книг, чем сами эти книги, — говаривал король. — Так что, сын мой, на самом деле вы куда больше подвержены лени, чем я.

И подобные замечания были весьма дофину неприятны еще и потому, что они не были совсем уж далеки от истины.

Но дофин знал, чего он хочет. Он жаждал иметь двор, где самым главным был бы декорум, внешняя сторона, неукоснительно соблюдавшаяся. В его дворе не было бы места для таких растленных типов, как, например, Ришелье. И если у кого-нибудь и есть любовница, факт сей следует скрывать, хотя дофин вообще с неодобрением относился к внебрачным связям.

Ему же с женами очень повезло. Обе были женщинами внешне малопривлекательными, но свою непривлекательность они сполна компенсировали преданностью долгу. Дофин горько оплакивал смерть своей первой супруги. Мари Терезы Рафаэлы, — они прожили всего два года, и она скончалась родами. Но Мария Жозефина Саксонская, его теперешняя жена, ничем не уступала своей предшественнице. Сейчас она была беременна, и дофин надеялся, что на этот раз она подарит ему сына. Первым ребенком у них была девочка, но дофин, осознавая свой долг перед государством, считал, что у них должно быть много детей.

Прибыли его сестры Анна Генриетта и Аделаида. Дофин и его жена приветствовали их со всей сердечностью. Они понимали, что королева — не большая помощница в осуществлении их планов, и возлагали большие надежды на этих двух девиц.

Ведь король очень любил дочерей, и дофин использовал их как своих лазутчиц во враждебном лагере.

— Дражайшая моя сестра, — вполголоса произнес дофин, — сядьте рядом со мною и расскажите мне все новости.

Аделаида как всегда была излишне говорлива, Анна Генриетта тоже как всегда — молчалива. Рядом с дофином Анна Генриетта казалась даже более хрупкой и бледненькой. Совершенно очевидно, она все еще горевала по своему  Чарльзу Эдварду Стюарту, что казалось дофину большой глупостью, однако удобной глупостью — он мог использовать ее инертность в своих интересах, она говорила и делала все, что ей прикажут, видно, потому, что была совершенно равнодушна к собственной судьбе.

Обе эти его сестры были его союзницами, и по двум разным причинам: как безразличие Анны Генриетты, так и интриганство Аделаиды в равной степени были полезны его партии. И при этом обе они беззаветно любили отца, а дофин умел обратить эту любовь себе на пользу: обе принцессы страшно ревновали отца к мадам де Помпадур.

— Здоровье мадам Катни ухудшается день ото дня, — с восторгом сообщила ему Аделаида. — Я уверена, она долго не протянет. О, как прекрасно было бы для Франции и для короля, если б она умерла! Я просто не понимаю, почему некоторые люди живут, если их смерть может принести столько пользы...

Дофин предостерегающе дотронулся до ее руки:

— Вас могут подслушать. Будьте осторожнее.

— Я? Осторожнее?! — негодующе воскликнула Аделаида. — Я говорю то, что думаю.

— Если с ней что-нибудь случится, вам припомнят эти слова.

— Наш отец никогда не посмеет обвинить меня ни в чем!

— Вы слишком разволновались, Аделаида, — успокаивающим тоном произнесла Анна Генриетта.

— Если уж нашему отцу нужны любовницы, так пусть он меняет их каждую ночь. А наутро им надо отрубать головы.

— Что нашему отцу нужно, так это вернуться к его любящей королеве и жить с ней в мире и согласии к вящей радости и процветанию его страны, — с горечью произнес дофин.

Анна Генриетта кивнула. В этот момент объявили о прибытии кюре Сент-Этьен-дю-Монта. Дофин принял его с большим удовольствием — этот человек, каноник Святой Женевьевы, уже прославился тем, что отказал в причастии янсенитам. Он бесстрашно провозглашал свои ультрамонтанские взгляды, вследствие чего ему грозили арест, тюремное заключение и лишение всех должностей, и хотя влиятельные церковники его поддерживали, исход борьбы был предрешен. Однако вмешался архиепископ, и кюре отпустили. Он и ему подобные с надеждой смотрели в будущее, когда дофин станет, наконец королем и они получат поддержку короны.

— Я рад вас приветствовать, — сказал дофин. — Вы смелый человек, мсье Буттен, и наша бедная страна нуждается в таких, как вы. Я уверен, случись еще раз подобное несчастье, вы встретите его столь же смело.

— Ваше Высочество может на меня полагаться,— ответил кюре.

— Позвольте представить вас мадам Анне Генриетте и мадам Аделаиде.

Дамы благосклонно приняли кюре, Анна Генриетта молча слушала его речи, Аделаида с апломбом высказывала собственные взгляды.

Наблюдавший за сестрами дофин почувствовал неловкость. Мария Жозефина, не спускавшая с мужа тревожного взора, казалось, прочла его мысли.

— Наверное, — шепнула она, — было бы желательно дозволить их помощь только в одном вопросе — в том, как удалить эту женщину от двора.

Дофин с благодарностью сжал руку жены:

— Ваши речи мудры, как всегда.

— Наша первая задача — избавиться от нее, — продолжала его жена Мария Жозефина. — Пока она занимает это свое положение при дворе, партия церкви будет играть подчиненную роль.

Дофин наклонился к жене и прошептал:

— Это ее положение продлится недолго. Те, кто внимательно за нею наблюдают, докладывали, что она кашляет кровью, что бывают дни, когда силы совсем покидают ее. Разве может такая больная женщина удовлетворять потребности моего отца?

— Но как только она уйдет, сразу же появятся другие.

— Он обожает моих сестер, — ответил дофин. — И Аделаиду он любит больше Анны Генриетты, у которой в последнее время развилась черная меланхолия.

— Но как он сможет обойтись без... любовницы?

Глаза дофина затуманились. Он знал, что злые языки судачат и о возможной кровосмесительной любви его отца с его сестрами. Подобные мысли были слишком гадкими и не могли его позабавить, однако ему следует поощрять сестер в стремлении доставлять отцу как можно больше удовольствий. Это принесет пользу и ему, и его партии.

Дофин выпрямился и строгим голосом произнес:

— Следует надеяться, что король вспомнит о своей любящей и полной достоинств королеве.

Мария Жозефина кивнула — она соглашалась с супругом всегда и во всем.

***

Здесь, в экипаже, который вез ее из Версаля в Париж, маркиза, наконец-то, смогла расслабиться и отдохнуть — эти несколько часов поездки как бы освобождали ее от бесконечных обязанностей, и она была почти счастлива.

Она ехала к Александрине: маркиза поместила дочку в монастырь Успения, где ей должны были дать знания и внушить правила, необходимые для благородной дамы. Маркиза очень любила думать о будущем дочери и строить планы на ее счет и была за это даже дочке благодарна — ведь тогда она думала о будущем счастье.

Наверное, такие же планы строила когда-то и ее собственная мать. Маркиза улыбнулась: когда-то планы мадам Пуассон казались дикими, невероятными, и тем не менее все они сбылись. Когда-то им обеим казалось, что статус возлюбленной короля означает лишь роскошное существование и престиж, они не думали о бесконечных обязанностях, с ним связанных.

«И все равно я счастлива, — думала маркиза. — Несмотря на эти изнурительные обязанности, я счастлива.»

Скоро и Париж. Она почувствовала легкое возбуждение. Луи может сколько угодно насмешничать и презирать Париж, но не она. Нет, только не она. Она помнила те времена, когда, проезжая по Елисейским полям, ловила на себе восхищенные взгляды, улыбки, слышала восклицания: «До чего же хороша!» Теперь, завидев ее, люди хмурились и говорили: «Это та самая Помпадурша».

Как она хотела бы никем не замеченной прогуляться по улицам Парижа, вдохнуть полной грудью незабываемые ароматы этого города, пройтись по Левому берегу, мимо римских развалин возле улочки Сен-Жак, взобраться на холм Святой Женевьевы!

Она вспоминала старые деньки в отеле де Жевре, где у нее был собственный салон и в котором она принимала лучшие умы эпохи. Тогда ей не было нужды следить за каждым сказанным словом, так тщательно контролировать все свои поступки.

Нет, у малышки Александрины жизнь должна быть более спокойной, мирной, чем у ее матери. Она получит достаточное образование, чтобы уметь ценить беседу с такими мыслителями, как, например, Вольтер или Дидро. И ни в коем случае не должна познать она это чувство неуверенности, постоянной опасности — непременные спутники королевской возлюбленной.

Перед посещением монастыря она отобедает на улице де Ришелье с маркизом де Гонтом — она заранее организовала эту встречу.

А город все ближе и ближе — вот уже виден Нотр-Дам, крыши Лувра, башенки Консьержи и церковные шпили.

Она почувствовала привычное волнение — вот и снова этот город, в котором она была счастлива, город, в котором прошла ее юность. Как странно: сбылись ее самые смелые мечты, а она тоскует по тем прежним дням...

Ей показалось, что народу на улицах сегодня гораздо больше, чем обычно, и экипажу пришлось замедлить ход. Что могло случиться? Сегодня понедельник, по понедельникам казней на Гревской площади не бывает, в эти дни на площади устраивают ярмарку Святого Духа. Да, конечно, женщины стекаются на площадь в поисках поношенных платьев и примеряют их тут же, но все же это еженедельное событие не может служить причиной такого столпотворения на улицах.

Может, мсье де Гонт ей хоть что-то объяснит?

Экипаж продвигался почти шагом, и какая-то женщина заглянула в окно. Физиономия ее исказилась — она узнала маркизу.

— Здесь Помпадур! — завопила тетка, и вопль этот подхватили остальные.

Маркиза прижалась к обитой розовым шелком спинке. Не было нужды поторапливать возницу, он тоже видел, что в городе творится что-то странное и тоже не хотел никаких неприятностей.

Как грустно, что парижане произносят ее имя с такой ненавистью, как хотелось бы услышать ей в их голосах хоть толику дружелюбия и симпатии...

Она была рада, когда экипаж наконец-то достиг рю де Ришелье и она увидела ожидавшего ее маркиза де Гонта. — Что случилось? — первым же делом осведомилась она. — На улицах такое волнение.

Он провел ее в дом и ответил:

— Умерла мадам де Майи, весь день у ее дома на Сен-Томас-де-Лувр стоит толпа, и они величают покойницу святой.

— Мадам де Майи, первая из любовниц Луи... Святая?!

— Толпе нужны и свои святые, и свои жертвенные агнцы. Они уверяют, что пока король был с мадам де Майи, та подвигала Луи на добрые дела, и что когда король бросил ее, она всю себя посвятила бедноте.

Маркиза засмеялась:

— Интересно, а когда я умру, они тоже будут вспоминать меня добрыми словами?

— Прошу вас, мадам, давайте отвлечемся от этой грустной темы. Вы хотели бы освежиться перед обедом?

— Это было бы чудесно, но, увы, у меня не так много времени — маленькая Александрина ждет меня в монастыре.

Маркиз провел свою гостью в маленькую гостиную и приказал подать вина. Девушка, принесшая вино, была очень хорошенькой и очень юной — не старше четырнадцати.

При виде маркизы она вытаращила глаза, и маркиза одарила ее благосклонной улыбкой — она не жалела улыбок ни для кого, даже для служанок.

Когда девушка ушла, мадам де Помпадур заметила:

— Какая хорошенькая... эта ваша горничная.

— Да, она еще очаровательная невинная девчушка. Но скоро и у нее появится любовник — это неизбежно.

— Благодаря ее красоте?

— Конечно. И сопротивляться она, я в том уверен, не будет.

— Да, она полна чувственности, — согласилась маркиза. — Что ж, она молода и пышет здоровьем... Но поведайте мне последние новости, мсье де Гонт!

Он уже было начал что-то говорить, как в гостиную вдруг быстро вошел слуга. Маркиз был явно шокирован этим вторжением.

— Господин маркиз, — слуга повернулся к мадам де Помпадур и поклонился, — мадам... Простите меня за вторжение, но на задней аллее собирается толпа, они кричат, что взломают двери и ворвутся в дом.

Маркиз побледнел.

— Мадам, вам следует побыстрее сесть в экипаж, пока еще не поздно.

— Но моя дочь...

— Лучше пусть она денек прождет свою мать, чем никогда больше ее не увидит, — мрачно заметил маркиз.

— Неужели вы полагаете?..

— Мадам, мне известны нравы толпы.

Маркиз уверенно взял ее за руку и кивнул слуге:

— Глянь, есть ли кто-нибудь возле экипажа?

Слуга со всех ног бросился выполнять приказание и через секунду вернулся:

— Нет, мой господин, на улице народу пока мало. Маркиз торопливо проводил гостью к экипажу.

— Трогай поскорее, — приказал он вознице. — И... стрелой и Версаль!

Они мчались по улицам, и маркиза слышала, как прохожие, узнав экипаж, со злобой выкрикивали ее имя. Она сидела, глядя прямо перед собой, и думала лишь об одном: а что если самые смелые из агитаторов попробуют остановить экипаж? Что они сделают с женщиной, которую так отчаянно ненавидят?

Но, чем заслужила она такую ненависть?

Они сочиняли скабрезные стишки о ней — они называли их «пуазонады», — они распевали непристойные куплеты, они обвиняли ее во всех слабостях и грехах короля.

Сколько же у нее врагов! Она знала, что в апартаментах дофина плетутся против нее заговоры. Королева ее не любит, но это совершенно естественно. Принцессы видят в ней соперницу в сражении за любовь и привязанность короля. А Ришелье и его дружки ищут любого предлога, чтобы столкнуть ее в пропасть.

Когда они с матерью строили планы блистательного будущего, они и думать не могли о таких врагах.

Но самым злейшим ее врагом была ее собственная болезнь.

Какое счастье, что город остался позади! Лошади галопом мчались по дороге, и она уже видела перед собой великолепные, цвета меда стены замка.

И она поняла, что время решительных действий настало. Она слишком долго откладывала — и не только потому, что это был опасный шаг. То, что она собиралась предпринять, вызывало у нее самой крайнее отвращение.

Но таково было веление времени.

И она вспомнила о совсем юной, но вполне созревшей, о невинной — но надолго ли? — девице из дома маркиза де Гонта.

Луи погрузился в скорбь. Такого его настроения маркиза боялась больше всего, потому как в данном настроении мужчины, подобные Луи, начинают размышлять о своих грехах, каяться и стремиться к честной жизни, а в женщинах подобных ей они видят не только препятствие, но основную угрозу их «спасению».

Если план ее сработает, ей незачем беспокоиться о будущем. Но план этот слишком смел. Сработает ли он? Если б она решилась рассказать о нем кому-то из своих друзей, ее бы сочли сумасшедшей. Мадам дю Оссэ — единственная, с кем маркиза поделилась своими планами, самый близкий и преданный ее друг — ужас но взволновалась. Она качала головой и твердила:

— Ах, мадам, не надо, не надо, я бы ни за что не осмелилась...

— А я, если б мне не хватало смелости, не была бы там, где нахожусь сейчас, — ответила маркиза.

И уже этой ночью план ее будет введен в действие. Если он провалится, во что превратятся ее отношения с королем?

Поэтому он не должен провалиться. Самое главное — тонкость, деликатность в его осуществлении, она должна довериться своему чутью — и Луи.

Мадам дю Оссэ, бледная и напряженная, все жалась к ней и твердила о том неминуемом миге, когда им обеим навсегда будет отказано от двора. Маркиза лишь улыбалась — с жалостью и презрением.

— Так больше продолжаться не может, — говорила она. — Вы сами не раз уверяли, что я себя убиваю.

— Но это...

— Это, дорогая моя Оссэ, единственный способ. Я твердо уверена. Если б это было не так, я бы не стала к нему прибегать.

— Но в какое положение вы поставите себя, знатную даму, вот что меня беспокоит!

— Знатную даму... От исхода этого предприятия зависит, останусь ли я ею. Своего нынешнего положения я добилась тем, что умела хорошо развлекать короля.

— А как король? — спросила мадам дю Оссэ. Маркиза печально улыбнулась:

— Глубоко раскаивается в своем поведении по отношению к Луизе-Жюли де Майи.

— Святой Боже! — цинично пробормотала мадам дю Оссэ.

— О, она столько сделала для бедных! Навещала их, шила для них... А у самой почти ничего не было.

— А навещала ли она бедных и шила ли для бедняков, когда была в фаворе у короля?

— Дорогая моя Оссэ, вы же знаете, у женщины, которая развлекает короля, времени больше ни на что не остается! Ну, развеселитесь хоть немного, пожалуйста! Знаете, что я хочу вам рассказать? Когда мне было десять лет от роду, гадалка предсказала, что я стану любовницей короля. И предсказание сбылось! А я скажу вам следующее: умру я самым близким другом короля. Я в этом уверена, как была уверена в том, что стану королевской возлюбленной. И, Оссэ, признаюсь: мне куда больше по душе роль близкого друга, чем любовницы. Я стала бы его конфиденткой, человеком, с которым он мог бы обсуждать все на свете... Государственные вопросы, скандалы, планы... Все-все. Вот кем я стану для короля, милая моя Оссэ. А по вечерам я буду возвращаться в свои собственные апартаменты в Версале и спать, спать, чтобы наутро с новыми силами выслушивать признания короля и находить для него развлечения! Мадам дю Оссэ покачала головой:

— Но найдутся те, кто будет развлекать короля ночами, и именно их желания он и будет исполнять. И первым желанием будет ваша отставка. Разве мадам де Шатору не потребовала изгнания мадам де Майи, хотя та и была ее родной сестрой?

— Нет, Оссэ, я не стану повторять ошибок моих предшественниц. Я пойду новым путем — именно в этом залог успеха, — маркиза засмеялась, но мадам дю Оссэ уловила в смехе нотку нервозности. — Меня окружают недруги. Как ко мне отнеслись в Париже, почему? Все это из-за пуазонад. А кто пишет пуазонады?

— Говорят, что до того, как вы изгнали его из двора, их писал граф де Морепо.

— Судя по всему, он и продолжает их писать. Он с таким же успехом может предаваться этому занятию в своем изгнании в Бурже, как делал это, когда был в фаворе в Версале. Да и другие приложили руку. Партия дофина распространяет обо мне слухи, планирует мое изгнание.

— Если вы намекнете королю о сборищах, которые устраивает дофин...

— Тогда Луи просто расстроится. Он знает об этих сборищах. И злится, поскольку дружбе его с дофином пришел конец. И я не стану напоминать королю о том, о чем он сам хотел бы забыть. Это моя битва, только моя, и в одиночку я ее выиграю!

— Но против вас и церковная партия!

— Церковная партия — это партия и дофина, и в такие времена — ведь этот год объявлен Святым годом, а в Версале ведет службы иезуит Пьер Гриффе, — мне, конечно, придется нелегко. Стремление парижан чуть ли не канонизировать мадам де Майи тоже добавляет мне трудностей. Но разве вы не видите, что все это — части заговора против меня? Они хотят довести Луи до покаяния, заставить его пересмотреть свой образ жизни — и мою в ней роль — и заставить его думать, будто я и его связь со мной и есть самый страшный из грехов. Все, чего они жаждут, — довести его до такого состояния, чтобы у него не было другого выбора, как удалить меня от двора.

— Удалить вас?! Да он никогда этого не сделает. К кому он прибегает в минуты усталости и тоски? К вам... Всегда к вам.

— Однако, когда он был в Метце, он изгнал мадам де Шатору.

— Только потому, что ему показалось, будто он умирает и нуждается в немедленном искуплении грехов.

— Жизнь королевской возлюбленной, дорогая моя Оссэ, полна сложностей. Зато жизнь ближайшего королевского друга, хранительницы его секретов, кажется мне, куда спокойнее и приятнее. — И все-таки это меня пугает, — прошептала дю Оссэ.

— Ну вот, мы вернулись к тому, с чего начали.

— А Его Величество сейчас находится в окружении ваших врагов, они все твердят ему, что мадам де Майи была святой, что ему следует раскаяться... Что ее душа была омыта долгими годами богоугодной жизни, а его — запятнана недавними грехами.

— Бедняга Луи. Они доведут его до черной меланхолии.

— Они доведут его до покаяния.

— Однако вполне возможно, что тоска его так глубока, что он жаждет развеять ее всеми средствами. И если так, то скоро мы услышим, как он поднимается по лестнице, ведущей в мои апартаменты.

— И вы дадите ему успокоение.

— И кое что еще. Вы ее подготовили? Мадам дю Оссэ кивнула.

— Как она выглядит?

— Как цветочек.

— И хороша? Очень хороша?

— Она выглядит тем, чем она является на самом деле, — маленькой служаночкой, готовой на все.

Мадам де Помпадур рассмеялась:

— Вот это мне и было нужно, дорогая моя Оссэ. Кажется, я была права. Слышите? Кто-то идет по лестнице.

— Это он! — вскричала мадам дю Оссэ, и лицо ее засияло. — Сколько б они ни пытались, им не удастся отвратить его от вас!

***

— Я устроила так, чтобы мы были совсем одни, — сказала маркиза, нежно улыбаясь. — Думаю, вы не в настроении для шумного общества, Оссэ, конечно, как всегда в своем алькове.

Луи кивнул.

— Я все время вспоминаю Луизу Жюли, — признался он. — Никуда не могу от этого деться. Бедняжка, она жила в такой нищете, я слышал, будто ей не хватало даже на то, чтобы прокормить слуг.

— И все же она была счастлива.

— Счастлива? В таких условиях?

— Как уверяют, она была святой. А все святые счастливы. Им не нужны мирские радости, они стремятся умертвить свою плоть и служить другим. Она была счастлива, более счастлива, чем вы сейчас, и поэтому вам не в чем себя упрекнуть.

Он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся:

— Вы всегда умеете меня успокаивать. Она взяла его руку и поцеловала:

— Самая большая моя мечта — до конца дней моих служить вам утешением.

— Дорогая моя, разве это не замечательно, что когда у меня плохое настроение, я прихожу к вам, и уже через несколько минут настроение мое улучшается!

— Пусть всегда будет так! А вы не желаете ли меня порадовать? Я приготовила небольшой ужин — только для нас двоих. Мы поужинаем в тишине и покое, если вы того пожелаете. И за ужином я заставлю вас забыть о мадам де Майи, но только после того; как вы убедитесь, что вам не за что себя упрекать. Она была счастлива, когда жила рядом с вами и делила вашу привязанность, она была счастлива и потом, когда вела столь достойную жизнь. Ах, она была счастливой женщиной! Немногим дамам выпадает такая удача.

— Я не могу забыть, как она смотрела на меня, когда я приказал ей покинуть двор.

— Она наверняка все понимала. Ведь это не вы дали ей отставку, а ее сестра — мадам де Шатору.

— Но слова-то об отставке произнес я! Она смотрела на меня с таким отчаянием, а потом отвела взгляд, так как понимала, что сожаления причинят мне боль.

— Пойдемте, я прикажу подать нам ужин. У меня новая служанка — самая хорошенькая девушка на свете. Я жажду услышать ваше о ней мнение.

— Мое мнение? Она засмеялась:

— Разве это не забавно — могущественный король Франции высказывает свое мнение о жалкой служанке? Но... Пока она полна невинности, но я вижу в ней настоящую ненасытную львицу.

Маркиза встала и кликнула мадам дю Оссэ:

— Его Величество будет ужинать со мной. Мы не хотим, чтобы нас беспокоили. Все готово?

— Да, мадам.

— Не будет ли угодно Вашему Величеству проследовать к столу? Я приказала накрыть в одной из малых гостиных, я думаю, там нам будет более уютно.

— Вы не устаете меня поражать, — сказал король. — Дорогая моя маркиза, похоже, вы заранее продумали, как можно меня отвлечь от грустных мыслей.

— Сегодня вечером Вашему Величеству более потребны тихие радости, чем громкие развлечения. Более того, если б я приготовила маскарад или пьесу, отец Гриффе ополчился бы на меня еще сердитее прежнего.

— Он навевает на нас тоску... Но, может быть, именно это нам и необходимо?

Маркиза провела короля в маленькую гостиную, они уселись за стол. Затем она подала знак мадам дю Оссэ, и появилась малышка-служанка. Внимательный взор маркизы тут же приметил оживление на лице короля. Она знала: эта девушка, в которой странным образом сочетались невинность и чувственность, непременно вызовет его интерес. Да, она сделала верный выбор, пока все шло по плану, но ей необходимо действовать осторожно. Мадам де Помпадур должна сохранить свое достоинство. Ей не пристало быть королевской сводницей. И все, что последует за тем, должно быть выдержано в хорошем тоне.

Девица, казалось, не испытывала никакого трепета перед королем. Прислуживая, она наклонялась над ним, улыбалась своей невинной, но чувственной улыбкой. Луи потрепал девушку по руке, и маркиза заметила, что он старается почаще прикасаться к девушке. Когда служанка вышла, маркиза сказала:

— Вы должны простить ее, она никогда раньше не бывала в Версале и не знает, кто вы. Ах, Луи, я бы хотела попросить вас об услуге.

— Все, что вы пожелаете!

— Но ведь вы еще не знаете, о чем я хочу вас попросить!

— Я буду рад вам услужить. Надеюсь, в моих силах выполнить любую вашу просьбу.

— Мне бы хотелось оставить эти апартаменты.

Он был удивлен. Они ведь вместе придумывали их обстановку, это были чудесные комнаты, вполне достойные королевской возлюбленной.

— На первом этаже, в северном крыле есть свободные комнаты...

Его глаза вспыхнули — он знал, о каких комнатах идет речь. Их занимала мадам де Монтеспан в те времена, когда была первой фавориткой его прадеда, Людовика Четырнадцатого.

Он вспомнил, что прадед отвел эти комнаты мадам де Монтеспан, когда женился на мадам де Ментенон.

Маркиза с мольбой смотрела на него — взгляд ее был мудрым, искренним и таким любящим!

Как это похоже на нее — действовать столь деликатно! Он прекрасно все понимал.

Она оставляла свой «пост» любовницы, потому что больше не могла полностью соответствовать этой роли. Она желала ублажать его днем, но ночами предаваться отдыху.

Нет, положительно, маркиза замечательная женщина — такая замечательная, что даже свои недостатки сумела обратить в достоинства.

Он был возбужден. Маленькая хорошенькая горничная, которая даже не знает, что он король, уедет из дворца с подарком более ценным, чем она сможет заработать за всю свою жизнь. И все будет тихо, никто ничего не узнает, он может доверять маркизе, она все устроит.

Ну что за ситуация! Кто, кроме маркизы, может придумать то, что необходимо им обоим, и спланировать это с таким изяществом? Кто, кроме маркизы, может изобрести такое волнующее и пикантное развлечение?

И ничто не могло бы так успешно отвлечь его от мрачных раздумий, как этот маленький и изящный план мадам де Помпадур. Он поцеловал ей руку. Глаза его сверкали.

— Ах, мой дорогой, мой нежный друг! Никогда не было у меня столь близкого друга, оставайтесь им, пока в жилах наших еще теплится жизнь.

Маркиза тихонько засмеялась.

Итак, первый шаг сделан. Теперь она начнет новую жизнь, она предвкушала ночи, полные роскошного покоя и ничем не нарушенного сна. А по утрам она будет просыпаться свежей, энергичной, терпеливой слушательницей всех королевских речей, всегда готовой помогать ему в делах государственных и в дневных удовольствиях.