Онлайн чтение книги БЕЛЫЙ РАБ The white Slave
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

По прошествии десяти или двенадцати дней со времени моего прибытия на вашингтонский склад "Братья Сэведж и К°" отобрали из находившегося в их распоряжении живого товара подходящую партию для отправки на невольничий рынок в Чарльстон. В числе отобранных пятидесяти человек оказался и я. Нас погрузили на корабль, направлявшийся в этот порт.

Капитана звали Джонатан Осборн; он был бостонским гражданином, и корабль его "Две Сэлли" принадлежал уважаемому и богатому коммерсанту, также гражданину Бостона.

Граждане северных штатов Америки произносят очень красивые речи по поводу рабства и горячо осуждают жестокости, творимые рабовладельцами. Тем не менее, пока существовала дозволенная торговля невольниками, которых вывозили из Африки, северные негоцианты охотно занимались ею; и эти же самые негоцианты, нисколько не колеблясь, предоставляют свои суда для внутриамериканской торговли живым товаром. А ведь эта торговля ничуть не менее возмутительная и подлая, чем вывоз и продажа африканских рабов…

Государственные мужи в северных штатах допускают существование рабства даже и там, где никакие статьи конституции не препятствуют его отмене. Юристы и суды северных штатов в точности и со всей строгостью выполняют "конституционное" обязательство возвращать южным хозяевам несчастных, которые, спасаясь от их жестокости, устремляются в "свободные штаты" в тщетной надежде найти здесь защиту и помощь.

Граждане северных штатов спокойно взирают на то, что южные рабовладельцы грубо попирают все конституционные законы и предписания, держат в заключении, подвергают пыткам и казнят без суда и следствия даже и самих попавших к ним в руки граждан северных штатов, если им кажется, что эти меры в какой-либо степени могут способствовать поддержанию их права на угнетение и безудержную эксплоатацию себе подобных. Смею ли я сказать?… Но ведь трудно оспаривать, что немало северных аристократов в своей беспредельной ненависти к демократии, делая вид, что возмущаются происходящим на Юге, на самом деле завидуют положению своих южных собратьев.

А между тем северные штаты Америки имеют дерзость громко утверждать, что на них не лежит позорного пятна рабства. Это лживое утверждение: кровь рабов обагряет их руки и капает с их одежды!

Нас вывели из тюрьмы и прежде всего надели нам наручники - это неотъемлемая эмблема рабства. Затем нас отвели на набережную и погрузили в трюм корабля. Теснота была такая, что мы с трудом могли шевельнуться или хотя бы присесть. Не успели мы разместиться, как корабль снялся с якоря и поплыл вниз по течению.

Раза два в день нам разрешали подняться на палубу и минуту или две подышать свежим воздухом. Сразу же затем нас снова сгоняли вниз, в трюм.

Помощник капитана был славный молодой человек, стремившийся, казалось, облегчить наши страдания, поскольку это зависело от него. Но капитан был подлый деспот, как бы созданный для того дела, которым он занимался.

Мы находились в пути уже дня два и приближались к бухте, когда я заболел - у меня началась лихорадка. Солнце закатилось, люки были закрыты, и в тесном трюме, полузаваленном ящиками и бочками, было нестерпимо душно и жарко. Я принялся стучать в потолок, умоляя дать хоть глоток воды и возможность дохнуть воздухом.

На палубе в это время нес дежурство помощник капитана. Он спустился узнать, что случилось, и приказал открыть люки и вынести меня на палубу.

Я с жадностью накинулся на поданную мне воду. Вода была теплая и солоноватая, но мне она показалась чудеснейшим напитком. Я выпил все до последней капли и стал просить дать еще воды. Но помощник капитана, опасаясь, очевидно, что это может мне повредить, отказал в моей просьбе.

Я нуждался в свежем воздухе не менее, чем в питье. Помощник капитана дал мне надышаться вволю. Всеми порами я впитывал вечернюю прохладу. Внезапно на палубе появился капитан.

Увидев, что люки раскрыты, а я лежу на палубе, он, сжав кулаки, с лицом, искаженным яростью, бросился к своему помощнику.

- Как вы осмелились, сэр, - заорал он, - вопреки моему приказу, оставить люки открытыми?

Помощник пытался оправдаться, ссылаясь на то, что я внезапно заболел и просил о помощи.

Не слушая его, капитан ринулся ко мне и одним ударом ноги швырнул меня головой вниз в отверстие трюма, куда я свалился прямо на головы лежавших там моих товарищей по несчастью. Не поинтересовавшись даже узнать, не сломал ли я себе шею, он приказал закрыть люки. По счастию, я не очень разбился, хотя чуть было не раскроил себе череп о балку, поддерживавшую палубу.

Все же выпитая вода и свежий воздух, которым я успел подышать, успокоили жар, и мне стало немного легче.

На следующий день, миновав Чизапикский залив, мы вышли в Атлантический океан. Корабль взял курс на юго-восток и ускорил ход. Внезапно налетел шквал. Разыгрался шторм. Корабль бросало из стороны в сторону. Страшные толчки особенно тяжело отзывались на несчастных пленниках, запертых в темном трюме. При каждом раскате грома нам казалось, что судно вот-вот развалится на части.

Шторм усиливался. Шум и суматоха, царившие на палубе, стон снастей, крики матросов, скрип рангоута и треск разрывающихся парусов - все это еще усиливало охвативший нас ужас.

Вскоре мы заметили, что трюм заливает водой. Сигнал тревоги возвестил, что корабль получил пробоину. Наконец раскрыли люки и нас вызвали на палубу. С нас сняли наручники и заставили выкачивать воду.

Я не мог понять, был ли то вечер или утро… Шторм свирепствовал уже давно, а с тех пор как поднялась буря, нас не выпускали на палубу. Знаю только, что было не совсем темно. Над океаном разливался какой-то странный и пугающий свет, достаточный для того, чтобы мы могли отдать себе ясное представление о грозившей нам опасности. Этот свет был страшнее мрака. Где-то в отдалении вздымались огромные черные волны с голубоватыми пенистыми гребнями. Словно поднявшиеся из бездны чудовища, они готовы были обрушиться на корабль. Мы видели их теперь воочию, но это было не менее страшно. Мы то погружались в бездонные пропасти между целыми горами воды, готовой захлеснуть нас, то взлетали на гребень волны, откуда открывался вид на окружавшую нас со всех сторон ревущую и бушующую водную стихию. Для тех, кто до этого дня не видел моря, это было страшное зрелище. С ужасом вглядываясь тогда в беспредельное водное пространство, я и не подозревал, что впоследствии эта водная стихия станет моим самым верным и надежным другом.

Нам грозила неминуемая гибель. Фок-мачта, сломанная, валялась на палубе. Корабль накренился вправо, несмотря на то, что взяты были все рифы.

Мне в те дни не были еще знакомы морские термины. Лишь впоследствии я освоился с ними, и они стали мне родными. Но вся эта сцена так ярко запечатлелась в моей памяти, что и сейчас еще стоит перед моими глазами.

Несмотря на все наши старания, трюм продолжал наполняться водой. Капитан понял, что избежать гибели не удастся. Решив, что необходимо покинуть корабль, он приступил к приготовлениям. Он и его помощники вооружились саблями и пистолетами. Кое-кому из матросов сунули в руки кортики.

Волной сорвало и снесло за борт баркас, но матросам удалось захватить шлюпку и спустить ее на воду с подветренной стороны.

Почти весь экипаж уже успел спуститься в шлюпку, а мы еще стояли растерянные, не отдавая себе ясного отчета в происходящем. Вдруг мы поняли, что нас собираются покинуть. Словно обезумев, бросились мы к шлюпке, требуя, чтобы нас взяли на борт. Но там предвидели, что мы сделаем такую попытку, и заранее подготовились к отпору. Нас встретили выстрелами из пистолетов, и многие были тяжело ранены: одни - пулями, другие - ударами ножей, которыми отбивались матросы. В то же время они кричали нам, чтобы мы немного подождали, - нас возьмут в шлюпку, как только все будет приведено в порядок.

На мгновение мы замерли, не зная, как поступить. Матросы воспользовались этой минутой и успели спуститься в шлюпку.

- Отваливай! - крикнул капитан.

Матросы налегли на весла, и шлюпка отошла, раньше чем мы успели прийти в себя.

Вопль отчаяния вырвался из наших грудей, мы поняли, что нас покинули. Трое или четверо несчастных бросились в воду, надеясь догнать шлюпку. Всех почти тут же захлеснули волны, и они скрылись в пучине. Один только, человек гигантского сложения, с энергией отчаяния борясь с неминуемой смертью, поднимался над волнами, уносившими его вдаль. На мгновение он поровнялся с кормой шлюпки и, протянув руку, ухватился за руль. Капитан, стоявший у руля, выхватил пистолет и выстрелил ему в голову. Страшный крик на минуту заглушил голос бури. Все это длилось лишь короткое мгновение - смельчак погрузился в воду и больше не появлялся.

Трудно даже представить себе, какой ужас и какая растерянность царили на покинутом корабле. Женщины то дико кричали, то шептали слова молитвы. Они совершенно обезумели от отчаяния. Несколько человек, смертельно раненных, истекая кровью, остались лежать на палубе. Казалось, смерть, мчавшаяся на крыльях бури, требовала жертв.

Корабль продолжал двигаться по воле ветра, его то и дело обдавало тучей пены и брызг, а время от времени захлестывала волна, заливавшая палубу и нас всех соленой водой.

Мне стало ясно: если мы не возьмемся за насосы, бриг вместе со всеми нами неизбежно пойдет ко дну. Собрав вокруг себя тех из моих товарищей по несчастью, которые, казалось, сохранили хоть какой-то остаток самообладания, я постарался разъяснить им положение. Но все так обезумели от страха, что не могли или не желали ничего понимать.

Наконец я прибегнул к последнему средству - кинувшись к насосам, я громко закричал:

- К насосам, друзья! К насосам! Иначе мы погибли!

Это были слова, которыми капитан и его помощники до своего бегства все время подбадривали и подгоняли нас.

Несчастные, приученные к повиновению, невольно подчинились этой команде. Присоединившись ко мне, они схватились за насосы и принялись откачивать воду.

Я не был уверен, что это спасет нас, но мне, казалось, что даже и попытка что-то сделать заставит несчастных хоть на время забыть о грозившей им смерти.

Мы продолжали выкачивать воду, пока насосы не вышли из строя. Но шторм за это время успел стихнуть, и судно, вопреки всем опасениям, продолжало держаться на поверхности.

Постепенно становилось светлее. Покрывавший небо густой темный покров туч медленно поплыл по небу, разрываясь и оставляя светлые промежутки. Минутами сквозь тучи поблескивало солнце. Мы долго спорили, стараясь понять, восходит ли оно или заходит, и наконец пришли к заключению, что сейчас утро и с восхода солнца прошло часа четыре или пять.

Женщины, еле придя в себя от пережитого страха, бросились к раненым: им перевязали раны и перенесли на шканцы. Один несчастный был ранен тяжелее других. Пуля пробила ему грудь. Жена подхватила его, когда он был ранен, вынесла из свалки, и с этой минуты, словно совершенно забыв об ужасах нашего положения, все силы и внимание сосредоточила только на том, чтобы облегчить его мучения. Уложив его голову к себе на колени, она поддерживала мужа, стараясь уменьшить страдания, которые причиняла ему все еще сильная качка. Но все старания и любовь бедной женщины не могли уже помочь несчастному, и он умер у нее на руках. Когда она поняла, что муж мертв, долго сдерживаемое горе прорвалось со всей своей необузданной силой. Другие женщины окружили ее, стараясь хоть как-нибудь утешить. Но ничто не могло ее успокоить…

Кое-кто рискнул спуститься вниз и проверить, что сталось с припасами, хранившимися в кладовой. Все оказалось более или менее попорченным морской водой. Однако удалось извлечь несколько ящиков с сухарями, которые не очень пострадали. Мы наелись ими досыта.

Только что мы успели покончить с едой, как вдали показался какой-то корабль. Когда он несколько приблизился, мы стали махать обрывками паруса и громко кричать, взывая о помощи.

Подойдя к нам ближе, корабль приостановился и спустил шлюпку. Когда экипаж ее поднялся к нам на борт, он был поражен картиной разрушения, представившейся его глазам.

Выступив вперед, я объяснил офицеру положение: я сообщил, что мы - рабы, которых везли из Вашингтона на продажу в Чарльстон, что шхуна и груз были покинуты экипажем. Я рассказал также, что нам, вопреки ожиданиям, удалось удержать корабль на поверхности, но что насосы вышли из строя и трюм снова начал заполняться водой.

Офицер с неизвестного судна отправился к себе на корабль и вскоре вернулся. Вместе с ним прибыли капитан и корабельный плотник. Посоветовавшись, они решили разместить на нашей шхуне часть своего экипажа и плыть по направлению к Норфольку - ближайшему порту, куда они держали путь. Плотник взялся заделать пробоины и починить насосы. Из находившегося на нашем судне дерева матросы кое-как вырубили временную мачту, отдали рифы на гротмарсе, и наш бриг медленно двинулся вперед, подгоняемый попутным ветром. Корабль, подавший нам помощь, носил название "Аретуза" и причислен был к порту Нью-Йорк. Управлял им капитан Джон Паркер. Чтобы иметь возможность в случае необходимости оказать нам помощь, он убавил паруса и замедлил ход. Еще до наступления темноты вдали показалась земля, и мы приняли на борт лоцмана.

Утром мы вошли в гавань Норфольк. Не успел корабль пристать к берегу, как нас поспешно выгрузили и заключили в городскую тюрьму.