Онлайн чтение книги Одиночество Титуса Titus Alone
Глава шестьдесят вторая

Титус встал и обернулся к Мордлюку. И по холодности, читавшейся во взгляде друга, мгновенно понял, что к разговорам тот не расположен. Казалось, он уже позабыл о поверженном к его ногам долговязом враге и думает о чем-то другом. Когда Черная Роза, стиснув ладони, едва волоча ноги, приблизилась к ним, Мордлюк ее даже не заметил. И она повлеклась к Титусу.

Титус отпрянул от нее. Не потому, что Черная Роза внушала ему отвращение, – нет, даже теперь, измученная, опустившаяся, она оставалась прекрасной. Однако ныне она способна была пробудить только одно чувство: жалости, и ничего тут исправить было нельзя. Красоты ее следовало остерегаться. Огромные глаза этой женщины, столь часто расширявшиеся от страха, теперь расширяла надежда… и Титус понимал, что должен как-то избавиться от нее. Он мгновенно признал в ней хищницу. Сама она о том не знала, но именно хищницей и была.

– Она проходит через ад, – пробормотал Титус, – переходит его, и чем он темнее и глубже, тем сильнее мое желание бежать от нее. Горе бывает на редкость тоскливым.

И сразу же эти слова показались ему тошнотворными. Он ощутил на языке их отвратный вкус.

Титус еще раз взглянул на Черную Розу, и еще раз внимание его приковала трагедия, которая брезжила в ее взгляде. Каждое произнесенное ею теперь слово стало бы лишь подтверждением этой трагедии. Простым повторением, оторочкой реальности, светившейся в ее ярких глазах. Трепет ее рук, влага на щеках. Эти и иные знаки были уже лишними. Титус сознавал, что из любого посеянного им зернышка доброты неизбежно произрастут те или иные причудливые, изломанные отношения. Даже улыбка и та способна была обрушить лавину.

«Я не могу, не могу, – думал он. – Не могу стать ей опорой. Не могу утешить ее. Не могу полюбить. Ее страдания слишком ясны для меня. Они лишены завесы, романтики, тайны. В них нет ничего, кроме подлинной боли, похожей на боль от ноющего зуба».

И он опять вгляделся в Черную Розу, словно ища подтверждения своим мыслям, и тут же стыд охватил его.

Она опустела. Страдание опустошило ее, ничего не оставив. Что может он сделать?

Титус вгляделся в Мордлюка: в том чуялось нечто, сбивавшее юношу с толку. Титус впервые подумал, что друг его также не лишен слабостей, что и у него есть уязвимое место. Кто-то или что-то отыскало оное. И пока Титус вглядывался, пока Черная Роза стояла, не сводя с него глаз, Мордлюк обернулся к огромной толпе.

Он уже услышал, не сознавая того, первый ропот, а теперь увидел и движение, охватившее толпу, которая начала распадаться, крупица за крупицей, сдвигаясь к арене, медленно, как могла бы переползать горка сахарного песка.

И гораздо важнее – все это ни во что не верящее население, похоже, надвигалось на них троих. Пройдет минута, и они (Черная Роза, Титус, Мордлюк) попадут, если так и останутся на месте, в несосветимую давку.

Пена людского прибоя неотвратимо надвигалась на них. Прибоя нежелательных перемещенных лиц: окалина, шлак Подречья. Рактелок барахтался в ней, и кормивший гончих бородатый мужчина, старик с его «белочкой», Треск-Курант и Трезвозник.

Времени терять было нельзя.

– Туда, – сказал Мордлюк, и Титус с вцепившейся в его руку Черной Розой поспешили за сухопарым великаном, уходившим в сплошную завесу тьмы. Ни единого фонаря не горело здесь, ни даже свечи. Один только звук шагов и позволял Титусу не отставать от друга.

После часа или более ходьбы они повернули на юг. Похоже, он, безмолвный Мордлюк, обладал кошачьим зрением – сколь ни было в этих местах темно, он не споткнулся ни разу.

И наконец, спустя еще час с лишком, Мордлюк, теперь уже несший Черную Розу на плече, вышел к длинному маршу ступеней. Начав подъем, все трое сразу заметили, что на лестницу непонятно откуда сочится призрачное свечение, а следом, и тоже сразу, увидели в темноте маленький, размером с монету, белый просвет. Когда они в конце концов добрались до него, просвет оказался входом, вернее, выходом – для них. Они достигли одного из потаенных проходов в подречный мир, и Титус, выбравшись на вольный воздух, с изумлением обнаружил, что попал в безмолвную лесную чащу.