Онлайн чтение книги Титус Гроун Titus Groan
ЛИХОРАДКА

Через окно был виден кусочек неба. Кида поразилась – ни облачка! И воя ветра не слышно. Должно быть, на улице совсем тепло. Единственное, о чем она не имела понятия – так это о времени. Что сейчас – утро, день? Но определенно не вечер и не ночь. Отворилась дверь, вошел хозяин и поставил у изголовья постели Киды глиняный горшок, из которого доносился аппетитный запах варева. Молодая женщина украдкой разглядывала хозяина – пожилой, даже старик. Нужно бы поговорить с ним – хоть приличия ради. Впрочем, поговорить всегда можно, но коли хозяин молчит, значит, он не хочет начинать разговора.

Кида уже не помнила, как долго лежала, укрытая домотканым одеялом. Она по-прежнему крепко сжимала скульптурки – единственное напоминание о возлюбленных. Постепенно усталость стала проходить. Вскоре Кида почувствовала себя настолько окрепшей, что рискнула приподняться и, погрузив ложку в принесенный хозяином суп, попробовать его. Заполнив желудок, женщина вновь откинулась на постели – ей казалось, что она чувствует, как силы возвращаются в ее измученное тело.

Все, хватит лежать, мысленно сказала себе Кида. Откинув одеяло, она с удивлением обнаружила, что с тела ее смыта грязь последних скитаний. Только ссадины и царапины на ногах напоминали о неровной дороге и бесчисленных кочках.

Кида попыталась встать на ноги, но со стоном повалилась на пол. Женщина повторила попытку – на сей раз она не упала, а только покачивалась. Кое-как доковыляв до окна, Кида выглянула на улицу. Под окном стеной стояла сухая трава, чуть поодаль высилось раскидистое дерево. В стороне угадывался темный сруб колодца. Еще дальше – каменная коробка здания, замшелая и без крыши, потом вязы… Приглядевшись, Кида сумела рассмотреть на ветках некоторых деревьев скворечники. А совсем вдалеке – усыпанная камнями равнина, доходящая до темнеющего на горизонте леса.

Под окном раздался подозрительный шорох. Испуганно вздрогнув, Кида уставилась вниз – прямо ей в глаза смотрела коза. Женщину удивила снежно-белая шкура животного – как ей удается сохранять столь непорочную белизну при всей серости убогого пейзажа? Сейчас ведь не лето, кругом полно грязи. А может, это тоже сон?

Еще раз обведя глазами пейзаж за окном, Кида решила, что это все-таки не сон.

Она с горечью подумала, что становится старухой – обычно старики начинают сомневаться в виденном, все им кажется сном, все они забывают. Впрочем, здесь нет ничего удивительного – в предместье народ стареет как раз в этом возрасте. К тому же судьба столько раз терзала ее. Смерть мужа, сына, смерть любимых – горше уже ничего быть не может…

Кида отошла от окна и, завернувшись в одеяло, осторожно отворила дверь. Переступив порог, она оказалась в другой комнате, примерно того же размера, что и предыдущая. Центральное место здесь занимал огромный стол, стоявший точно посреди комнаты. Он был покрыт темно-красной скатертью, ниспадавшей до самого пола. Кида дошла до стола и увидела, что чуть дальше начинаются три земляные ступеньки, после которых пол идет примерно на полметра ниже. В нижней части комнаты лежали в беспорядке садовые инструменты, цветочные горшки, куски дерева и прочий хлам. В комнате тоже никого не было, и Кида решительно шагнула к выходу.

Выйдя на улицу, молодая женщина зажмурилась от яркого света. Тут же она поймала на себе настороженный взгляд козы. Несколько мгновений человек и животное испытующе смотрели друг на друга. Первой не выдержала коза – убедившись, по-видимому, что незнакомка не собирается причинять ей вреда, коза слегка наклонила рогатую голову и сделала два шага вперед. Не обращая внимания на козу, Кида направилась в сторону и вдруг уловила негромкое журчание воды. Остановившись, женщина посмотрела на небо: солнце было примерно на полпути к зениту. Впрочем, с таким же успехом можно было утверждать, что светило находится на полпути к горизонту. Кида затруднялась определить, было ли сейчас утро или уже день.

Постояв, Кида направилась в сторону, откуда доносилось журчание воды. Она миновала каменную коробку строения, виденного из окна, причем в тени бывшего дома было невероятно холодно.

Сразу за зданием начинались заросли папоротника, в которых и журчал ручеек. Тут же спутались в клубок множество сухих колючих плетей – ежевичные, как определила Кида. Ручеек впадал в небольшое углубление, тщательно выложенное камнями, откуда в сторону дома начиналась тропинка. Кида обратила внимание, насколько утоптанной была дорожка – должно быть, тут ходило не одно поколение. Рядом, где излишняя вода вытекала из выемки, в русло ручья были уложены камни – по ним переходили на ту сторону. Камни лежали и на том берегу – по-видимому, почва там была болотистая.

Сзади послышался шорох. Кида испуганно обернулась, но тревога оказалась ложной – серая кобылица, скосив на женщину фиолетовым глазом, подошла к выложенному камнем водосборнику и принялась пить, широко раздувая ноздри. Чуть в стороне, где ручей круто поворачивал вправо, виднелись еще две лошади – каурая и вороная. Кида обратила внимание, что кони ухожены, гривы и хвосты их тщательно расчесаны – видимо, им повезло с хозяином. Вороная лошадь нагнулась к ручью и тоже стала пить воду; ее пышная грива нависла над глазами. Кида невзначай подумала, что если она пойдет дальше по течению ручья, то наверняка увидит куда больше лошадей. Скорее всего, ручей впадает в реку, которую она видела последние трое суток. И лошадей там, наверное, больше. Разумеется, рядом с селениями…

Кида резко оборвала мысль – лезет же всякая чушь в голову! Женщина поеживалась – холодно! Лошади, как по команде, уставились на нее. Неожиданно для самой себя Кида заговорила:

– Ну что, что теперь? Жизнь прошла. Возлюбленные мертвы. Муж и сын в могиле. Ты тоже, можно сказать умерла. Одной ногой точно стоишь в могиле. Но что-то еще пытаешься насвистывать… О чем хоть песенка-то? О том, что все так быстро кончилось? Красота рано или поздно блекнет, потом вообще умирает. Что делать? Если бы родился ребенок – все могло б измениться…

Подойдя к воде, Кида опустила голову и стала рассматривать свое отражение. На нее глядело чужое лицо. Больше всего Киду удивило отсутствие на лице печали и усталости от жизни – это характерное выражение, по которому сразу узнаешь обитателя предместья. И глаза были не такие, как обычно – слишком живые и блестящие. И это несмотря на последние злоключения! Молодая женщина медленно приложила руку к сердцу и закричала во весь голос:

– Все, все прошло! Единственная надежда – ребенок. Все остальное уже никогда не придет! Никогда!

Кида посмотрела вверх – в небе плавно парила хищная птица. Сердце гулко колотилось в груди, из глаз текли слезы, а душа продолжала повторять: «Все прошло, все прошло…»

Сбоку послышался шорох. Кида резко повернулась и увидела хозяина хижины. Не говоря ни слова, старик взял ее за руку и повел в дом.

В душе Киды творилось что-то невообразимое: то и дело мелькали сценки из прожитой жизни, причем в них не было строгой последовательности: часто более поздние моменты сменялись полузабытыми отрывками из детства. Мелькали лица, знакомые и незнакомые: соседей по предместью сменяли Флей, госпожа Слэгг, потом вспомнились Брейгон и почему-то Фуксия, после юной герцогини она видела потрясающе выразительное лицо Рантеля, рядом с которым дружески скалил сахарно-белые зубы Альфред Прунскваллер. Все смешалось в этом мире.

Неожиданно губы ощутили нечто холодное. Кида поняла, что это края чашки. Ей предлагают выпить. Что там? А, да какая разница!

– Отец! – вскричала Кида.

Хозяин хижины осторожно подтолкнул ее в сторону кровати.

– Во мне плачет птица, – пожаловалась женщина.

– Отчего она плачет?

– По-моему, от радости. Птица счастлива за меня, потому что скоро все должно закончиться. Я снова почувствую себя легко. Я все отдам за то, чтобы почувствовать себя налегке…

– А что ты собираешься делать?

Кида легла на кровать и задумчиво посмотрела на камышовый потолок, а потом пробормотала: «Чему быть, того не миновать… Веревкой? Или в воду? А может, просто ножом? Да, ножом сподручнее…»