Онлайн чтение книги Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893.
КАК МЕНЯ ПРОВЕЛИ В НЬЮАРКЕ

Редко бывает приятно сплетничать о самом себе, но в некоторых случаях человеку после исповеди становится легче. Вот и сейчас я желаю облегчить свою душу, хотя мне кажется, что я это делаю скорее из жажды предать гласности неблаговидный поступок другого человека, чем из желания пролить бальзам на раны своего сердца. (Я понятия не имею, что такое «бальзам», но, кажется, это выражение в данном случае как раз подходит.) Вы, может быть, помните, что я не так давно читал лекцию в Ньюарке молодым людям, членам какого—то общества? Ну, словом, я ее читал. Перед началом лекции мне пришлось беседовать с одним из упомянутых молодых джентльменов, и он сказал, что у него есть дядя, который неизвестно по какой причине навсегда утратил способность что—либо чувствовать. И со слезами на глазах этот молодой человек сказал:

– Ах, если б мне еще хоть раз увидеть, как он смеется! Ах, если б мне увидеть, как он плачет!

Я был тронут. Я не могу оставаться равнодушным к чужому горю.

Я сказал:

– Тащите вашего дядю на мою лекцию. Я его расшевелю. Я сделаю это для вас.

– Ах, если б только вам это удалось! Если б вам это удалось, вся наша семья стала бы за вас молиться, – мы так его любим! Ах, благодетель, неужели вы его заставите смеяться? Неужели вы вызовете живительные слезы на эти иссохшие веки?

Я был тронут до глубины души. Я сказал:

– Сын мой, приводите вашего старичка. У меня для этой лекции приготовлены такие анекдоты, что, если в нем осталась хоть капля смеха, он будет смеяться, а если эти не достигнут цели, то у меня имеются другие, – и тут он должен будет либо заплакать, либо умереть, ничего другого ему не останется.

Молодой человек призвал благословение на мою голову, прослезился и обнял меня, а потом побежал за своим дядей. Он посадил старика на самом виду, во второй ряд, и я начал его обрабатывать. Сначала я пустил в ход анекдоты полегче, потом потяжелее; я осыпал его плохими анекдотами и просто изрешетил хорошими; я выстреливал в него старыми, бородатыми анекдотами и, не жалея перца, посыпал его с носа и с кормы новыми, с пыла горячими; я вошел и раж и старался в поте лица, до хрипоты, до тех пор, пока в горле не начало саднить, до бешенства, до ярости, – но ни разу не прошиб старика, не добился ни слезы, ни улыбки. Так—таки ничего! Ни признака улыбки, ни следа слез! Я был изумлен. Наконец я закончил лекцию последним воплем отчаяния, последней вспышкой юмора – запустил в него анекдотом сверхъестественной силы и потрясающего действия. Потом я сел на место, совсем растерявшись и выбившись из сил.

Президент общества, подойдя ко мне, смочил мою голову холодной водой и сказал:

– Чего это вы так разошлись напоследок?

Я ответил:

– Я старался рассмешить вон того старого осла во втором ряду.

Он сказал:

– Тогда вы зря потратили время: он глух, нем и к тому же слеп, как летучая мышь!

Ну, скажите, пожалуйста, хорошо ли было со стороны племянника этого старикашки так обмануть незнакомого человека, да еще круглого сироту? Я спрашиваю вас как друга, как ближнего своего: хорошо ли это было с его стороны?