Онлайн чтение книги Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893.
ЭДВАРД МИЛЗ И ДЖОРДЖ БЕНТОН

Быль

Эти двое были друг другу родственники, правда дальние, — как говорится, седьмая вода на киселе. Оба остались сиротами в младенческом возрасте и были усыновлены бездетными супругами Брантами, которые быстро привязались к ним. Бранты любили повторять: «Будь честен и чист душой, трезв, трудолюбив и внимателен к людям, тогда успех в жизни тебе обеспечен». Мальчики слышали эту сентенцию, наверное, тысячу раз, задолго до тою, как начали понимать ее смысл; они знали ее наизусть еще до того, как выучили «Отче наш»; она была написана над дверью детской, и по ней они чуть ли не учились читать. Ей суждено было стать основой жизненных правил Эдварда Милза. Иногда Бранты, слегка меняя последние слова, говорили так: «Будь честен и чист душой, трезв, трудолюбив и внимателен, и у тебя никогда не будет недостатка в друзьях».

Маленький Милз был радостью для окружающих. Когда он не вовремя хотел конфетку, он выслушивал, почему сейчас это не полагается, и больше не просил. Когда маленький Бентон хотел конфетку, он ревел не умолкая, пока не получал ее. Маленький Милз относился бережно к своим игрушкам, маленький Бентон уничтожал свои мгновенно и потом начинал так противно капризничать, что ради спокойствия в доме приходилось просить Эдварда, чтобы тот уступил ему свой волчок или лошадку.

Когда мальчики подросли, содержать Джорджи стало накладно: он очень неаккуратно носил свои вещи, а потому частенько щеголял во всем новом, чего нельзя было сказать об Эдди. Дети росли быстро, и на Эдди приемные родители не могли нарадоваться, а Джорджи постоянно внушал им тревогу. Если Эдди просил разрешения покататься на коньках, или пойти купаться, или отправиться на пикник в лес за ягодами или в цирк, достаточно было ему услышать в ответ: «Мне бы не хотелось, чтобы ты шел», — и он тут же отказывался от любого из детских удовольствий. Но на Джорджи никакие слова не действовали, и уж коли он чего пожелал, приходилось ему уступать, иначе он бы все равно сделал по—своему. Разумеется, ни один мальчишка не плавал так много, не ходил так часто на каток и в лес за ягодами, ни одни не жил так весело, как он. Добрые Бранты не позволяли ребятам играть летом после девяти часов вечера: в это время они должны были ложиться спать. Эдди честно выполнял наказ, а Джорджи вылезал через окно около десяти часов и разгуливал до полуночи. Казалось, его невозможно отучить от этой дурной привычки, но Бранты в конце концов нашли способ удерживать Джорджи дома, подкупая его яблоками и камешками для игры. Добрые Бранты тратили уйму времени и сил на бесполезные попытки как—нибудь образумить мальчика. «Вот Эдди,— говорили они со слезами умиления, никаких хлопот не доставляет, такой хороший, внимательный, идеальный ребенок во всех отношениях!»

Когда настало время подумать о работе, ребят отдали в учение. Эдвард пошел охотно, а Джорджа пришлось задабривать и уговаривать. Эдвард трудился упорно и добросовестно и в скором времени избавил родителей от расходов на его содержание; и Бранты и хозяин хвалили Эдварда. А Джордж сбежал, и мистеру Бранту стоило немало хлопот и денег разыскать его и водворить на место. Скоро он опять сбежал — новые расходы и новые хлопоты! Он сбежал и в третий раз, утащив к тому же у хозяина несколько ценных вещиц. Опять неприятности, опять расходы для мистера Бранта, причем потребовалось много усилий, чтобы упросить хозяина не привлекать вора к суду.

Эдвард работал весьма старательно, и в скором времени хозяин сделал его своим компаньоном. А Джордж никак не исправлялся, безмерно огорчая этим своих престарелых благодетелей, чьи любящие сердца были поглощены одной заботой: удержать его от гибели. Эдварда еще в детские годы увлекали воскресная школа, дискуссионные клубы, сбор разных пожертвований в пользу миссионеров, общества по борьбе с курением табака, по борьбе с богохульством и т. п. Став взрослым, он сделался скромным, но верным и надежным помощником церкви, а также различных обществ трезвости и прочих организаций, стремящихся сделать людей лучше и благороднее. И никто не удивлялся, не ахал, ибо такое поведение все считали для Эдварда «совершенно естественным».

Но вот старики умерли. В завещании они еще раз декларировали любовь к Эдварду и гордость за него, по кое свое скромное состояние оставили Джорджу, поскольку он «в этом нуждался», между тем как судьба Эдварда, «благодаря щедрому провидению», сложилась иначе. Правда, наследство было оставлено Джорджу с одним условием: он должен выкупить долю компаньона Эдварда, а если почему—либо этого не сделает, то деньги должны быть переданы благотворительной организации под названием «Общество друзей тюремных заключенных». Старики оставили также письмо дорогому сыну Эдварду, в котором умоляли его взять на себя присмотр за Джорджем, помогать ему и защищать от бед, как это делали при жизни они.

Сознавая свои долг, Эдвард вынужден был согласиться, и Джордж стал его компаньоном. Нельзя сказать чтобы это был ценный компаньон: он и раньше выпивал, а теперь превратился в заядлого пьяницу, о чем свидетельствовали его глаза, да и вся физиономия. Эдвард уже давно ухаживал за одной милой девушкой, обладавшей золотым сердцем. Они нежно любили друг друга, и... Джордж начал со слезами домогаться ее руки, и в конце концов она пришла к Эдварду и сказала, плача, что осознала свой высокий, священный долг и не позволит своим эгоистическим желаниям взять над ним верх: она должна обвенчаться с «бедняжкой Джорджем» и «обратить его на путь истины». Это разобьет ее сердце, непременно разобьет, но долг превыше всего! Итак, она вышла замуж за Джорджа, едва не разбив и сердце Эдварда, и свое собственное. Эдвард с трудом оправился от этого удара и женился на другой девушке, которая тоже оказалась весьма достойной молодой особой.

В обеих семьях появились дети. Мэри делала все, что могла, чтобы исправить своего супруга, но эта задача была ей не под силу. Джордж продолжал пьянствовать и взял себе в привычку обижать ее и детей. Многие добрые люди тоже старались повлиять на Джорджа — и старались давно, но тот лишь выслушивал знакомые речи, не меняя, однако, своего поведения,— наоборот, у ней. прибавился еще один порок — картежничество. Он залез в долги и, пользуясь кредитом своей фирмы, начал тайно занимать деньги; в этих операциях он зашел столь далеко, что в одно прекрасное утро явился шериф и описал все имущество фирмы, после чего оба компаньона остались без гроша.

Настало тяжелое время, и что ни день, то было хуже. Эдвард с семьей переселился куда—то на чердак и без конца бродил в поисках работы. Но к кому бы он ни обратился с просьбой взять его к себе, никто его не брал. Он был поражен холодным приемом, который оказывали ему повсюду, поражен и обижен тем, как быстро люди перестали им интересоваться. И все же он должен найти работу! И, проглотив обиду, он с удвоенной энергией вновь устремлялся на поиски. В конце концов он нашел работу — подносчиком кирпича на постройке — и был рад хоть этому; впрочем, теперь уж никто его не узнавал и не проявлял к нему решительно никакого интереса. Эдвард не имел возможности платить взносы в различные благотворительные организации, членом которых он состоял, а потому был с позором исключен отовсюду и очень болезненно это переживал.

Но чем реже люди думали об Эдварде, тем чаще они вспоминали о Джордже. Как—то утром его нашли — пьяного и оборванного — в канаве. Одна из дам—патронесс Женского общества борьбы с пьянством извлекла его оттуда, занялась им, организовала сбор пожертвований в его пользу и, добившись того, что он целую неделю не пил, устроила его на работу. Отчет об этом был помещен в газете.

Таким образом, бедняжка привлек к себе всеобщее внимание, и у него вдруг появилось множество друзей, которые и деньгами и советами помогали ему удерживаться на стезе добродетели. Два месяца он не брал в рот ни капли спиртного и стал баловнем добрых людей. Затем, к их превеликой печали, он пал... опять в канаву. Но благородные сестры из Общества трезвости снова спасли его: счистили с него грязь, накормили, выслушали скорбную покаянную песню и снова пристроили на работу. Отчет об этом был тоже помещен в газете, и весь город обливался радостными слезами по случаю того, что у зеленого змия отбита жертва, слабое создание вновь направлено по честному пути. Было устроено грандиозное собрание всех поборников трезвости, и, после того как были произнесены волнующие речи, председатель многозначительно заявил:

— Сейчас начнется церемония подписания, и вы увидите такое зрелище, которое не может не заставить вас прослезиться.

Он сделал эффектную паузу, и Джордж Бентон, в сопровождении отряда дам из Общества трезвости, повязанных через плечо алыми лентами, взошел на трибуну и подписал клятвенное обещание не пить. Аплодисменты потрясли зал, публика криками выражала свое одобрение. Когда собрание окончилось, каждый спешил пожать руку вновь обращенному трезвеннику, а на следующее утро ему прибавили жалованья, и весь город только о нем и говорил, — он стал героем дня. Отчет обо всем происшедшем был помещен в газете.

Падение повторялось регулярно, каждые три месяца, по каждый раз заботливые люди спасали Джорджа Бентона: выволакивали его из грязи, опять брали с него слово и опять находили ему теплое местечко. В конце концов ему устроили лекционное турне, и он разъезжал по всей стране и читал лекции о том, как он перестал пить, и его выступления повсюду собирали громадные аудитории и приносили колоссальную пользу.

Джордж пользовался такой любовью и доверием у себя в городе, когда бывал трезв, что, подделав подпись одного из самых видных жителей, сумел получить в банке крупную сумму. Мощная кампания была организована для защиты его от последствий этого мошенничества, и кое—чего все же удалось добиться: его засадили в тюрьму только на два года. Зато когда в конце первого года неутомимые старания благодетелей увенчались полным успехом и он вышел с документом о помиловании в кармане, — Общество друзей тюремных заключенных встретило его на пороге тюрьмы и сразу же предложило ему достойную, хорошо оплачиваемую службу, а разные сердобольные люди поспешили к нему с советами, подбадривающими словами и предложениями помощи. Эдвард Милз как—то в минуту отчаянной нужды обратился в Общество друзей тюремных заключенных с просьбой посодействовать ему в получении какой—нибудь работы, но ему первым делом задали вопрос: «А вы сидели в тюрьме?»—и он вынужден был ретироваться.

Пока происходили вышеописанные события с Джорджем, Эдвард, помаленьку выкарабкивался из нужды. До богатства ему еще было очень далеко, но он имел теперь постоянный заработок, достаточный, чтобы прожить с семьей; он служил кассиром в банке и пользовался уважением и доверием. Джордж Бентон ни разу к нему не пришел, ни разу никто не слышал, чтобы он поинтересовался, как живет Эдвард. Джордж начал часто и надолго отлучаться из города, о нем ходили дурные слухи, но точно никому ничего не было известно.

И вот однажды зимним вечером шайка грабителей в масках ворвалась в банк, где в это время не было ни души, кроме Эдварда Милза. Ему приказали отпереть сейф. Он отказался. Тогда ему пригрозили, что его убьют. Милз ответил, что владельцы банка доверяют ему, и он не может обмануть их доверие. Двум смертям не бывать, но, пока он жив, он не станет предателем и секрет замка не выдаст. Разбойники убили его.

Сыщики выловили всю шапку — главарем ее оказался Джордж Бентон. Люди жалели вдову и сирот убитого; во всех американских газетах был напечатан призыв ко всем банкам страны доказать, что они оцепили преданность и героизм покойного кассира, и щедро пожертвовать в фонд помощи его семье, лишившейся кормильца. Как следствие этого призыва была собрана внушительная сумма — что—то около пятисот долларов; иными словами каждый банк Соединенных Штатов раскошелился в среднем почти на три восьмых цента! Впрочем, банк, в котором служил Эдвард Милз, доказал свою благодарность еще лучше — тем, что сделал попытку (к счастью, она с позором провалилась!) изобразить дело так, будто его преданный слуга запутался в денежных отчетах и собственноручно размозжил себе кистенем череп, чтобы спастись от разоблачения и наказания.

Джорджа Бентона предали суду. Исполненные жалости к этому бедняжке, люди мигом забыли о вдове и сиротах. Выло пущено в ход для его спасения все, что могли сделать деньги и связи, но никакие усилия не помогли: преступника приговорили к смертной казни. Губернатора буквально завалили петициями о помиловании или хотя бы о смягчении приговора, — их доставляли плачущие юные девы, депутации скорбных вдовиц, стайки печальных сирот. Но нет, на этот раз губернатор не уступил.

Тогда Джорджа Бентона озарила вера. Радостная весть облетела всю округу. Теперь в его камере день—деньской толпились девушки и женщины и было полно цветов; там все время молились, распевали псалмы, служили молебны и произносили проповеди, и все плакали, плакали и лишь изредка делали перерыв минут на пять, чтобы раздать и выпить прохладительные напитки.

Так продолжалось до самого дня казни, и вот Джордж Бентон в черном колпаке гордо отправился к праотцам, и добрые, хорошие люди видели это и плакали от жалости. На его могилу первое время ежедневно приносили свежие цветы, потом сделали каменное надгробие, на котором высекли указующий порет и надпись: «Он достойно боролся».

На каменном надгробии отважного кассира были выбиты слова: «Будь честен и чист душой, трезв, трудолюбив, внимателен, и у тебя никогда...»

Никто не знал, кто отдал приказ оставить эпитафию неоконченной, по кто—то, видимо, его отдал.

Рассказывают, что семья кассира очень нуждается, но никому до этого нет дела; зато жители нашей страны, оценившие по заслугам подвиг кассира и пожелавшие, чтобы отвага и честность получили достойную награду, собрали сорок две тысячи долларов... и построили на них церковь в его память.