Онлайн чтение книги Том 2. Докука и балагурье
Ё. Тибетский сказ

Ё. Тибетский сказ^*

Печатается по изданию: Ё: Тибетский сказ. Берлин: Русское творчество, 1922.

Рукописные источники: «Заяшные сказки». (Тибетские) — автограф и авторизованные печатные вырезки <1918> — РГАЛИ. Ф. 420 Оп 1.Ед. хр 10

Сказки о зайце, входящие в эту книгу, написаны «в 1916 г., летом в Москве на Собачьей площадке» (см. примечание Ремизова: Игра. 1918 № 2 С 56) В 1916–1918 годах они публиковались в журналах «Огонек» и «Лукоморье», а также в газете «Воля страны» В августе 1917 года в журнале «Огонек» (№ 31. С. 485–490) под общим заглавием «Ё — Алексея Ремизова — Тибетские народные сказки» были напечатаны сразу три текста: «Заячья защита», «Заячья губа» и «Заячий указ». Смысл названия этого цикла Ремизов пояснил в примечании. «заяц по-тибетски — Ё» (Там же. С. 485).

Впервые полностью «тибетский» цикл был опубликован в 1918 году в «непериодическом издании» Театрального отдела Наркомпроса «Игра» (№ 2. Ч. 2. С. 33–56), которое выходило под редакцией П. Мироносицкого и было посвящено «воспитанию посредством игры». 12 июля 1922 года в дарственной надписи С П. Ремизовой-Довгелло на берлинском издании «Ё» писатель вспоминал: «Эти заяшные сказки — я помню впервые в Кречетниках читал Сергею (брат Ремизова — И Д.) <…>, лето 1916 г. Потом уж в 18-м году Порфирий Петрович Мироносицкий приходил на остров поправлять эти сказки для Игры ТЕО <.. >» (цит по: Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 22). В этом издании цикл назывался «Ё Заяшные сказки (Тибетские)». Как и в более ранних публикациях, отдельные тексты тоже имели здесь названия: «Заячья защита», «Заяц благодетель», «Разные зайцы», «Заячий указ», «Заячья губа», «Звериное дерево». В конце было сделано примечание, несколько отличающееся от опубликованного ранее в журнале «Огонек», с указанием фольклорного источника ремизовских сказок: «В основу сказок о Зайцевых деяниях (заяц по-тибетскому — ё) положены тибетские сказки, записанные Г. Н. Потаниным — „Живая Сгарина“ 1912 г., выи II–IV. Зайца этого самою я во сне видел, так, беленький, усатый, ничего особенного, у дверей и в окнах мясной и зеленной много таких висит, а еще больше по лесу бегает, — хвостик шариком, а лапки с коготком, как щеточки. <…>» (С. 56).

В том же номере «Игры» (Ч. 1. С. 14–17) была помещена анонимная статья «О тибетских сказках А. М. Ремизова». Подробно описав публикацию Потанина в специальном выпуске «Живой старины», посвященном памяти братьев Гримм и потому содержащем исключительно сказочные материалы, автор статьи предлагал сравнить подлинные тибетские сказки с ремизовскими обработками, для чего приводил два фольклорных текста. По его мнению, писатель мастерски справился со своей задачей: «Из сообщенных тибетским ламою сказок внимание русского писателя А. М. Ремизова привлекли пять (Так! — И. Д.) сказок, принадлежащих к разряду сказок о животных. Сказки эти отличаются особенностями, свойственными всем вообще сказкам т. наз. животного или звериного эпоса: животные в них очеловечены и наделены теми же свойствами, что и человек. Отличительною особенностью тибетских сказок можно назвать только одну: хитростью и пронырливостью наделен в них не шакал, как у индусов, и не лиса, как у европейских народов, а заяц. Поэтому, несмотря на экзотичность своего происхождения, тибетские сказки носят общечеловеческий характер и легко могут быть перенесены на любую почву. Именно это и сделал с ними А. М. Ремизов, перенеся их на русскую почву. Произведенная А. М. Ремизовым работа приблизила сказки к русскому читателю, сделала их более доступными и более привлекательными для читателя сравнительно с точным, почти подстрочным переводом Г. Потанина» (С. 15).

Тем временем Ремизов предпринимал и другие попытки предать гласности свой цикл. Так, например, в его архиве сохранилась датированная 1919 годом машинописная копия договора с Издательским отделом Просветительного общества «Культура и Свобода» о публикации «бывших в печати» «Заяшных Сказок (Тибетских)» в Литературно-художественном альманахе для детей (Ремизов А. М. Переписка редакций и издательств «Аргус», «Лукоморье», «Народоправство» и др. в связи с изданием его произведений // ИРЛИ Ф 256 Оп. 2 Ед хр. 24 Л 21). Этот проект не был осуществлен. Зато 17 октября 1920 года Ремизов выступил с публичным чтением «Заячьих сказок» в малом зале консерватории (см. об этом: Дневник. С. 498).

Однако первое отдельное издание цикла появилось все же без ведома автора в 1921 году в Чите под маркой издательства «Скифы» (оно восходит к публикации в «Игре»). Надписывая книгу С. П Ремизовой-Довгелло 7 октября 1922 года, Ремизов отмечал: «Эта книга издана в Чите, в Дальне-Восточной Республике и цена 25 к. золотом. Редчайшее издание. Такой один экземпляр перед самым нашим отъездом Ерошин прислал мне из Сибири, а гонорара гак и не дождался. С этой книгой связано наше ожидание что решит наша судьба — останемся в Петербурге или уедем. И уехали» (Волшебный мир Алексея Ремизова С 21)

В августе 1921 года Ремизов навсегда покинул Россию. Вскоре, в рождественском и новогоднем номерах парижской газеты «Последние новости» (1921. 25 дек. № 520; 1922. 1 янв. № 526), он вновь опубликовал «заяшные сказки». В 1922 году вышло в свет второе и последнее прижизненное отдельное издание цикла. Книгу выпустило берлинское издательство «Русское творчество», Литературным отделом которого заведовал давний петербургский знакомый Ремизова гр А. Н. Толстой (тогда же «Русское творчество» опубликовало еще две ремизовские книги: «Повесть о Иване Семеновиче Стратилатове» и «Сказки обезьяньего царя Асыки») Новое издание «Ё» значительно отличалось от всех предыдущих. Из сказки «Заяц-благодетель» исчезло пояснение этимологии названия цикла (подобный прием писатель использовал во втором издании «Сибирского пряника», относящемся к тому же «берлинскому периоду»; см. об этом в нашей преамбуле к сборнику — С. 675). Впервые были сняты названия отдельных сказок и примечание автора, а под текстом проставлена дата «1916–1922». Кроме того, изменилась последовательность текстов: сказка «Заячий указ» помещена здесь второй, сразу же после сказки «Заячья защита», в которой повествуется о том, откуда у зайца там много ума.

Стоит отметить, что, создавая образ зайца, Ремизов ориентировался не только на публикацию Потанина, но и на работу Н. Ф. Сумцова «Заяц в народной словесности» (Этнографическое обозрение. 1891 № 3. С 69–83; этот номер «Этнографического обозрения» был хорошо известен писателю), где на широком этнографическом материале (от Востока и России до Европы и Америки) продемонстрирована связь в народных представлениях зайца с архаическим лунным божеством, чем объясняется демонический характер этого мифологического персонажа, его положительная или отрицательная оценка в зависимости от предпочтения лунарной или солярной мифологии тем или иным этносом. Некоторые мотивы сказок о хитром зайце Ремизов использовал в своем позднем творчестве (см. об этом Лурье Я. С. А. М. Ремизов и древнерусский «Стефанит и Ихнилат» // Русская литература. 1966. № 4. С. 177; прим 9). Тема «заяшных сказок» чрезвычайно занимала писателя в начале 1920-х годов Не случайно в сборнике современной русской прозы под редакцией Вл. Лидипа «Литературная Россия» (М., 1924. Т. 1) вместе с автобиографией Ремизова в качестве образца его творчества был приведен фрагмент сказки «Заячий указ».

Позднее писатель предполагал включить «Ё» в книгу «Сказки нерусские» (подробнее об этом проекте см. в преамбуле к сборнику «Сибирский пряник» — С. 675). О том, что Ремизов продолжал работать над циклом, свидетельствует его первое постсоветское издание «Докука-сказка. Заяц. Тибетские сказки», осуществленное по авторской рукописи из архива дочери ремизовского парижского знакомого Юрия Дориомедова (правда, публикаторы Л. Барыкина и Н. Листикова ошибочно полагают, что цикл написан во время второй мировой войны, однако это обстоятельство не умаляет самого факта работы над ним). В послевоенные годы Ремизов составил книгу сказок «Павлиньим пером», куда включил и цикл «Ё».

При жизни автора этот сборник так и не был опубликован. Впервые издан Н. Ю. Грякаловой в 1994 году.

Созвал Бог всех зверей…^*

Впервые опубликовано Огонек 1917. № 31 С 485–486; под названием «Заячья защита».

Текст-источник: № 20. Цикл «Ронгу чжу» Булюк 6 (Потанин Г. Тибетские сказки и предания // Живая старина 1912 [1914]. Вып. II–IV. С. 433–434; разд. «Восточные сказки»).

Свою публикацию Г. Н. Потанин предварил следующим пояснением: «Тибетские сказки записаны во время моего пребывания в китайской провинции Сы-чуань, в городе Тарсандо (Да-цзян-лу), на восточной границе Тибета, в 1893 году. Самое значительное число записей с тибетского было сделано со слов ламы из монастыря Дочжичжа, который находится близ города Тарсандо выше города на левом берегу реки, протекающей через город.

Имя этою ламы мне не удалось узнать; он был гуртеном (прорицателем) при монастыре Дочжичжа, население города знало его под именем гуртена. Это был богатый и грамотный лама Он ездил в Монголию, говорил по-монгольски и провел несколько лет в нашем Забайкалье Он помнил еще одно русское слово: матушка. На русский язык рассказы ламы переводил мой спутник Будда Рабданович Рабданов, бурят из Забайкалья» (С. 388). Действительно, все сказки, переложенные впоследствии Ремизовым, в том числе и цикл «Ронгу чжу», были рассказаны Потанину ламой из Дочжичжа, что дало повод редакции тома указать в специальном примечании на книжное (т. е. не подлинно фольклорное) происхождение этих записей (Там же). Сам Потанин пояснял, что «Ронгу чжу» — «сборник сказок вроде монгольского сборника Шиддикюр» (С. 434), причем Ронгучжу (в текстах его имя пишется слитно) выступает в роли рассказчика сказок цикла. Юноша, который песет Ронгучжу в Лхасу, не должен смеяться над его рассказами, иначе тот мгновенно вновь вернется на свое дерево, что в конце концов и происходит. По словам Потанина, «рассказчик, передав шесть булюков, добавил, что юноша наконец внес свою ношу Ронгучжу в Лхасу, внес ужо в дом, но и тут Ронгучжу вырвался у него из рук; как юноша ни старался удержать Ронгучжу, в его руках от Ронгучжу осталось только три волоса. Но и этого было достаточно для благополучия Лхасы; если в настоящее время буддизм процветает в Лхасе, то благодаря тому, что в ее стенах находятся три волоса Ронгучжу» (Там же)

Слушай, Кузьмич…  — здесь и далее имена персонажей служат «русифицирующим» элементом ремизовского пересказа. Так, заяц в более ранних произведениях писателя нередко именуется Зайчик Иваныч; имена Волк Волкович и Лисавна восходят к русской народной сказке; а именем тигра — Еронимыч — обозначается экзотичность этого персонажа для русского фольклора, причем отсылкой к оппозиции Восток — Запад (Иероним имя западное, а тигр водится на Востоке) подчеркивается неразличение этих двух традиций, их равная «чуждость» русской.

…ловко от тигра отбоярился…  — ср. заключительный пассаж в тексте-источнике: «Так заяц оказал благодеяние человеку, снабдив его большим умом и избавив зверей от большого несчастья. Если б не он, то у тигра рождалось бы по девяти тигрят ежегодно и тигры так размножились бы, что не осталось бы на земле других тварей» (С. 434).

Овца жила тихо-смирно…^*

Впервые опубликовано: Огонек 1917. № 31. С. 489–490; под названием «Заячий указ».

Текст-источник: № 20. Цикл «Ронгу чжу». Булюк 4 (Потанин Г. Тибетские сказки и предания. С. 429–430).

…красный ярлычок от чайной обертки…  — ср. в тексте-источнике: «красная бумажка от чайной оболочки» и «клочок чайной оболочки» (С. 430). Заменив «клочок» на «ярлычок», Ремизов актуализировал оба значения слова «ярлык»: «бумажка с надписью, прикрепляемая к товару» и «грамота татарского хана» (подробнее об этом см. ниже).

…говорит — толстым голосом — т. е. низким; ср. в тексте-источнике: «строгим голосом» (С. 430)

Орлец — круг из ткани, постилаемый подножием архиерею при посвящениях и богослужениях, с изображением града как выражения его епископства во граде и орла как символа чистого и правого богословского учения по аналогии с символическим изображением апостола Иоанна.

От царя обезьяньего Асыки велено…  — царь Асыка, центральный персонаж мифотворчества Ремизова, впервые появляется в его пьесе «Трагедия о Иуде, принце Искариотском» (1908). С этого момента писатель начинает создавать жизнетворческий миф о царе Асыке, «верховном властителе всех обезьян и тех, кто к ним добровольно присоединился» («о нем никто ничего не знает, и его никто никогда не видел»), который управляет Обезьяньей Великой и Вольной Палатой — «обществом тайным» (см. «Манифест» царя Асыки и «Конституцию» Обезвелволпала; цит. по: Взвихренная Русь. С. 272, 273). Строго регламентированная структура Обезвелволпала пародировала систему сословных отношений: «Семь князей. Семь старейших кавалеров-вельмож, ключарь, музыкант, канцелярист и сонм кавалеров и из них служки и обезьяньи полпреды» (Там же. С. 273). Обладателями этих титулов были многие представители литературного и бытового окружения писателя. Сам Ремизов в течение пятидесяти лет выполнял функции канцеляриста Обезвелволпала, взимал хабар (дань) и составлял именные грамоты, подписываемые царем Асыкой «собственнохвостно».

Кроме Манифеста и Конституции существуют также Труды Обезьяньей Великой и Вольной Палаты, среди которых «Сказки обезьяньего царя Асыки» (Берлин, 1922), «Царь Додон» (Пг., 1921; эта книга вышла в издательстве «Алконост» под маркой «Обезьяньей Великой Вольной Палаты»), цикл «Семидневец» (включен в книгу «Шумы города» (Ревель, 1921)), а также «Заветные сказы» (Пг, 1920) (см.: Обезьянья Великая и Вольная Палата. Материалы фантастического общества. 1920-е — 1950 // ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 50). Ремизов пишет об Обезвелволпале в своих книгах «Ахру Повесть петербургская» (Берлин, 1922. С 49–51), «Кукха» (С. 38–40), «Взвихренная Русь» (С. 272–277, 293–297), «Встречи» (С. 154–155). См также: Морковин В. Приспешники царя Асыки // Ceskoslovenska rusistika. 1969 Т. 14 Sec 4 S 178–184, Гречишкин С. С. 1) Архив А. М. Ремизова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1975 год Л., 1977. С. 32–34, 2) Царь Асыка в «Обезьяньей Великой и Вольной Палате» Ремизова // Studia slavika. 1980. Т 26 С. 173–177: Доценко С. Н. Почему обезьяна кричит петухом. (Об одном мотиве у А Ремизова) // Тезисы докладов научной конференции «А. Блок и русский постсимволизм». 22–24 марта 1991 г. Тарту, 1991. С. 76–78; ВашкелевичХ. Канцелярист обезьяньего царя Асыки Алексей Ремизов и его Обезвелволпал // К проблемам истории русской литературы XX века. Краков, 1992. С. 41–50; Безродный М. Об обезьяньих словах // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 153–154, Обатнина Е. Р. 1) Канцелярист Обезвелволпала // Аре. 1993. № 2. С. 92–95; 2) «Обезьянья Великая и Вольная Палата»: игра и ее парадигмы // Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 185–217; 3) «Обезьянья Великая и Вольная Палата» А. М. Ремизова: история литературной игры. СПб., 1998 (автореферат канд. дис).

В собственно литературный обиход Ремизов вводит царя Асыку только в начале 1920-х годов незадолго до своего отъезда из Петербурга, а затем все более активно, живя в Берлине. Именно поэтому в ранних редакциях сказки заяц произносит: «От царя государя и великого князя велено…» (см.: Огонек. 1917. № 31. С. 490; Игра. 1918. № 2. Ч. 2. С. 48, 49), пародируя тем самым словесные формулы официальной жизни имперской России. В тексте-источнике фигурируют нейтральные выражения «царский указ» и «царь» (С. 430).

…указ с печатью…  — в тексте-источнике волк говорит лисе: «он, ведь, печатанный указ прочитал мне» (С. 430); такая трансформация «печатанного указа» в «указ с печатью» — типичный для Ремизова прием в работе над «устным словом» рассказчика фольклорной сказки.

Сидит заяц на красной тряпочке, как на орлеце, в лапках красный чайный ярлычок — Ремизовское «пародийное» мифотворчество вполне отвечает здесь сатирическому элементу текста-источника, в котором присутствует близкий писателю мотив ложных фетишей Впервые эта тема прозвучала у Ремизова в рассказе «Эпитафия» (Северные цветы. 1903. № 3. С. 115–116; под названием «Коробка с красной печатью» вошел в цикл «В плену», опубликованный во втором томе Собрания сочинений), где роль мнимой ценности отведена другой никчемной вещи — коробке из-под конфет с официальной красной сургучной печатью Мотив красной печати восходит к роману Ф. М. Достоевского «Идиот». Она появляется в сцене чтения Ипполитом своей статьи на даче у князя Мышкина в Павловске «И вдруг, совершенно неожиданно, он вытащил из своего верхнего бокового кармана большой, канцелярского размера, пакет, запечатанный бочь-шою красною печатью (курсив мой. — ИД). <…> Эга неожиданность произвела эффект в не готовом к тому или, лучше сказать, в готовом, но не к тому обществе. <…> Все подходили, иные еще закусывая; пакет с красною печатью всех притягивал, точно магнит». Далее Ипполит обращается к Мышкину «И видите, как все интересуются; все подошли; все на мою печать смотрят, и ведь не запечатай я статью в пакет, не было бы никакого эффекта! Ха-ха! Вот что она значит, таинственность!» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973 Т. 8. С. 318–319). Любопытно, что Ипполит решает сыграть в орлянку, чтобы определить, стоит ли ему читать статью. Гипнотическое воздействие разнообразных фетишей власти становится особенно актуальным для Ремизова в революционную эпоху (см., например, его четверостишие в письме к А А. Блоку 1920 года: Неизвестный Блок / Вступит ст. и публ. И. Е Усок // Лит. газета 1988. 3 авг. № 31(5201) С. 6). С приходом к власти большевиков ремизовская сказка обретает новое звучание, высвечивая абсурдное в бытовой и политической жизни революционной России Мотив красной тряпочки, на которую заяц встает, «как на орлеца», утверждая этим жестом истинность произносимого им указа (см. прим. к С. 553), воспринимается как пародийное обыгрывание «методов» революционных «преобразований», а сцена, когда он читает указ царя Асыки по красному ярлычку от чайной обертки, — как травестирующая поведение комиссаров с их декретами и мандатами. Таким образом, введя в берлинскую редакцию царя Асыку, Ремизов переакцентировал подоплеку своей сказки с общечеловеческой на актуальную историческую проблематику.

Жила-была старуха…^*

Впервые опубликовано: Воля страны. 1918. 28 янв. № 12. С. 2; под названием «Заяц благодетель. (Тибетская сказка)».

Текст-источник: № 19. Заяц (по-тиб. ё) (Потанин Г. Тибетские сказки и предания. С. 416–419).

Вишневый клей — см. прим к С. 221. Ремизов упоминает вишневый клей в связи со своей коллекцией игрушек, в которой, между прочим, есть и разные зайцы. «Заяц-малиновые усы» — «он спит одним глазом, а другим стережет рукописи писателя», и «Заяц-одноух» — один из трех «Мудрых зверей», «советчиков в делах» (Кожевников П. Коллекция А. М. Ремизова. С. 2)

А в том монастыре ~ чудил один ~ и давай лупить — Этот пассаж является еще одним свидетельством «игрового» характера «заячьего» цикла. Не случайно, он цитируется в главе «Цвофирзон» (главка «Z.V.S. Эсхатокол») книги Ремизова «Мерлог» (см.: Минувшее. Исторический альманах. М.: Прогресс; Феникс, 1991. Вып 3. С. 218). Роль верхового, отправленного в монастырь голышом, отведена здесь приятелю Ремизова, художнику и директору Русского музея в Праге в 1920-1930-е годы Н. В Зарецкому. Причем в самой главе повествуется о вымышленном «свободном философском содружестве» Цвофирзоне, которым Ремизов с успехом мистифицировал русский Берлин в 1921–1923 годах (подробнее об этом см.: Там же С 201–204; 244)

…у святого камня навешено было много всяких холстов и лоскутки шелковые…  — здесь контаминация русской и тибетской традиции: в тексте-источнике герои едут мимо кумирни, у которой повешено «много пожертвованных шелковых материй» (С. 417).

буду волочить по земле веревку…  — Потанин комментирует это место так: «Оставляемый след на земной поверхности в виде черты, как указание направления для следующих сзади см. в Записк. Вост. — сиб. Отдела Геогр Общ. по Этн., т. I, вып. I, стр. 45 и 56» (С. 419).

Сембо — дьявол Ср. в тексте-источнике: «Приходят в место, где жил сембо, дьявол» (С. 417). Ремизов превращает здесь имя нарицательное в имя собственное.

пускал поветрия — т. е. насылал эпидемии.

Проводины — здесь: проводы.

…в голове-то — у всякого муха!..  — характерный для Ремизова стилистический прием; в данном случае реализация метафоры «ходить под мухой».

…без оглядки лататы…  — т. е. убежали без оглядки (простореч.).

Подружились волк, обезьяна, ворона, лисица да заяц…^*

Впервые опубликовано: Лукоморье. 1917. № 7. С. II-12, под названием «Разные зайцы. Тибетская сказка».

Текст-исгочпик: № 20. Цикл «Ронгу чжу». Булюк 3 (Потанин Г. Тибетские сказки и предания С. 426–429).

…и свирель такая из человечьих косток и бубен — Имеются в виду гандан и думбур. Потанин поясняет это место текста-источника так: «Гандан — свирель из человеческой кости; думбур — небольшой бубен» (С. 426) В более ранних редакциях Ремизов употреблял оба эти слова вместе с потанинским комментарием (см.: Лукоморье. 1917. № 7. С. 11; Игра 1918 № 2. Ч. 2. С. 43)

Нашел в мешке красную краску…  — в тексте-источнике она называется чжума (С. 427).

Жил-был медведь…^*

Впервые опубликовано: Огонек. 1917. № 31. С. 486–489; под названием «Заячья губа».

Текст-источник: № 20. Цикл «Ронгу чжу». Булюк 5 (Потанин Г. Тибетские сказки и предания. С. 430–433).

…кар-гар! кар-гар!  — в свое звукоподражание Ремизов вводит «восточный» нюанс: «по-тибетски» ворон каркает «га! га!» (см. текст-источник, С. 431).

и коршун закричал — в ушах засверлило — В тексте-источнике коршун кричит- «сэрь! сэрь!» (С 431) Ремизов передает здесь этот крик через слуховую реакцию на него

…копает гусиную лапку — коренья — В тексте-источнике «человек, копающий чжуму» (С 431) Потанин делает к этому месту следующее пояснение: «Чжума — корни гусиной лапки, Potentilla anserina, которые жители Тибета употребляют в пищу» (Там же)

…от хохота разорвалась губа — В тексте-источнике «рот лопнул» (С 433). Потанин считает, что это намек на раздвоенную верхнюю губу у зайца.

Четыре зверя сошлись у дерева…^*

Впервые опубликовано: Огонек. 1916 № 52. С. [10] (рождественский номер: 25 декабря 1916 — 7 января 1917); под названием «Звериное дерево (Тибетская статуэтка)». Ремизов опубликовал этот текст в «Огоньке» при непосредственном участии редактора журнала В. А. Бонди (см. его письмо к В. А. Бонди от 26 ноября 1916 года: РНБ. Ф. 90. Ед. хр. 27. Л. 15, об.).

Текст-источник: № 14. Дерево Тунбачжи (Потанин Г. Тибетские сказки и предания. С. 408).

В редакционном примечании к тексту отмечается, что это чрезвычайно распространенный рассказ, имеющийся уже в каноническом сборнике джатак-палийского буддийского канона. Существуют многочисленные изображения «звериного дерева», причем не только на рисунках, но и, как отмечает Потанин, в виде металлических статуэток (С 408). Затем он приводит европейские и монгольские параллели этому рассказу о «пирамиде из зверей, стоящих друг на друге» (С. 409). «Воссоздавая» текст-источник, Ремизов вводит в свою сказку выпущенный в нем «монолог» обезьяны, которая, однако, упоминается при перечислении зверей. Птица текста-источника превращается у него в ворона. Кроме того, прозаическому тексту в первой редакции Ремизов придает форму стиха, когда публикует свой цикл полностью, что делает эту сказку своеобразной «виньеткой», графическим акцентом сборника.