Онлайн чтение книги Тотем Зеленого Дракона Green Dragon Totem
2 глава – Белоснежный лотос

В поздней ночи не было слышно ни звука, но именно на этой длинной улице существовала атмосфера взаимной враждебности.

Шань Чао в своём монашеском одеянии и четках с Лун Юанем на спине прямо смотрел на великолепную карету.

– Весь мир равен в глазах монаха – этот монах не знает ранга вашего – такой уважаемой личности, но мы с вами обменялись взглядами, поэтому я искренне прошу вашего спуска. Если я совершил преступление, то этот монах охотно примет наказание…

Эти слова были сказаны не властно и, к тому же, чрезвычайно страстно, но от стоявшей за ними страсти, при тщательном обдумывании, казалось, что мужчина умоляет женщину, которой он восхищается, и на мгновение все присутствующие почувствовали, что это было ещё более абсурдно, чем вся сложившаяся в целом ситуация.

В карете Се Юнь, казалось, нашёл это интересным и, улыбаясь, спросил в ответ:

– Это судьба, что мы увиделись?

– Да.

– Хорошие или злополучные отношения?

Шань Чао не ожидал, что он спросит об этом и на мгновение вздрогнул.

– Если это хорошие отношения, то всё хорошо, но злополучные отношения не слишком хороши, чтобы связывать их с монашескими обетами. – Се Юнь сделал паузу и повысил голос: – Как насчет этого – нет необходимости начинать что-либо так поздно ночью, мы встретимся снова, если нам, действительно, суждено. Ма Синь, гони!

Ма Синь и другие не хотели оставаться в этой запутанной ситуации и, услышав приказ, кучер сразу же замахнулся рукой с кнутом, но, когда карета уже собиралась двинуться дальше, Шань Чао сделал шаг вперёд и крикнул:

– Пожалуйста, подождите…

Меч Лун Юань на его спине всё это время дрожал, и теперь, когда он напряг спину, сделав шаг, замок внутри белых ножен из акульей кожи не выдержал, и лезвие меча внезапно вышло!

Звук эхом раздался, и под его холодным светом, лица всех изменились.

Монах, задерживающий карету посреди ночи – это одно, но размахивать мечом перед командиром Имперской Гвардии Се Юнем, не значит ли это, что он просит смерти? Ма Синь и другие Имперские Гвардейцы не стали думать дальше и немедленно бросились вперед с обнажёнными мечами:

– Наглец!

– Ну, погоди!!

– Кто смеет сражаться с нами?

Шань Чао закричал:

– Подождите! – одна его рука легла на меч.

Он хотел вернуть меч Лун Юань обратно в ножны, но имперская стража уже была возбуждена, и, когда увидели, как он потянул руку, они не могли просто продолжать смотреть на его действия. За долю секунды Ма Синь выставил свой клинок и холодный свет, похожий на молнию.

Металл ударил с ярким звуком, дрожащим настолько, что у всех онемели уши!

Ма Синь застыл, его сабля почти вылетела из руки:

– Командир?

Намерения меча рассеялось со свистом, воздух будто замер, только чтобы увидеть, как между Ма Синем и Шань Чао появилась еще одна фигура – Се Юнь.

Рукава мантии остановились, Се Юнь встал перед Ма Синем, лицом к Шань Чао с деревянным выражением лица, подняв одну руку для использования защиты запястья, чтобы силой заблокировать лезвие меча Лун Юань!

И этот клинок был удивительно мощным – он не только полностью прорвал внутреннюю энергию Се Юня, но и с силой сломал защиту запястья из черного железа, заставив её разлететься на несколько частей!

п.п Что в оригинале, что в анлейте употреблено "защита запястья", в моих предположениях, как я понимаю, это наручи.

Зрачки Ма Синя сузились, и в сердцах нескольких людей вокруг поднялся холодок: такое божественное оружие, такой быстрый и сильный удар – если бы Се Юнь не появился в этот момент жизни и смерти, чтобы заблокировать его, для Ма Синя лучшим сценарием была бы травма со сломанным мечом, но если бы меч Имперской Гвардии был сломан монахом посреди улицы, какой это был бы позор? Если бы это вышло наружу, все они потеряли бы лицо!

Ма Синь сделал полшага назад и хрипло сказал:

– Командир…

Се Юн, казалось, не заметил его, даже не оборачиваясь.

Он не смотрел ни на кого другого, пристальный взгляд за серебряной маской спокойно остановился на молодом и жестком лице монаха.

А Шань Чао в настоящее время был сбит с толку и пошатывался, только спустя долгое время вложив меч в ножны:

– …у этого монаха не было плохого намерения…

Се Юнь не ответил, но рука, блокировавшая меч, потянулась, чтобы коснуться плеча Шань Чао. У него была более стабильная стойка ног, но казалось, что чрезвычайно тираническая внутренняя сила, существовавшая в ладони Се Юня, вырвалась наружу – мрачная и решительная, без всякого сдерживания. На глазах у всех он давил на Шань Чао, пока его колени не подогнулись дюйм за дюймом, пока он не был вынужден встать на колени прямо здесь!

Контакт с землёй был очень лёгким, и всё же он казался очень тяжёлым, долго отражаясь на краю ушей каждого.

– Похоже, между нами плохие отношения.

Затем имперские гвардейцы проснулись, как во сне, в суматохе, желая задержать наглого монаха, но Се Юнь остановил их взмахом руки.

Имперские гвардейцы не осмелились произнести ни слова, обменявшись взглядами, осторожно отступили более чем на десять футов[1].

[1] десять футов = ~3 метра.

На мощеной зеленой улице можно было увидеть только Шань Чао, стоящего на коленях спиной прямо перед Се Юнем – их вытянутые силуэты фактически совпадали и перекрывались под мёртвенно-бледным лунным светом, такое странное зрелище. Шань Чао слегка вздохнул и поднял голову, чтобы посмотреть на лицо Се Юня, смотрящего на него сверху вниз:

– Этот монах смелый… осмелюсь спросить, был ли несколько лет назад такой выдающийся человек в Мобэе[2]? Если мы, действительно, старые друзья, не могли бы вы…

[2] Мо – пустыня.

Бэй – север.

– Есть десятки миллионов людей, которые не желают раскрывать свою истинную личность, как ты узнаешь, если я выгляжу как твой старый друг?

Шань Чао хотел что-то сказать, но колебался.

Се Юнь рассмеялся. Лицо его было довольно устрашающим из-за ледяной маски, но смех этот был нетороплив, и при лунном свете уголки его светло-красных губ вызывали в сердцах людей неописуемое чувство.

– Говорят, что если вступить в буддизм, то надо быть свободным от человеческих желаний и страстей, монах, а ты всё думаешь о старом знакомом, боюсь, ты не настолько свободен. Этот твой старый друг, неужели это любовник?

Никто не мог ожидать, что этот высокопоставленный и могущественный придворный чиновник может говорить такие кокетливые слова так естественно, что даже Шань Чао застыл, а потом тут же сказал:

– Вы шутите. Верно, что этот мой старый друг важен для меня, но совершенно не в том смысле, о котором вы говорите. Если вы хотите спросить,то этот друг должен быть моим Шифу.

– Только так?

– Действительно так.

Се Юнь был похож на охотника, загоняющего пойманного зверя в безвыходное положение.

Он с большим интересом кружил вокруг Шань Чао, его взгляд был наполнен нескрываемым изучением. А Шань Чао просто стоял на коленях и смотрел вперёд, в лунном свете было ясно видно, что его широкое и ровное выражение лица было спокойным, без тени даже капли неуверенности или уклончивости.

– Итак, – Се Юнь остановился сзади и наклонился к уху Шань Чао, изогнутый уголок рта будто прилип к крепкой шее: – Твой Шифу, почему же он больше не хочет тебя?

Его дыхание было горячим, смысл был печальным, но последние слова, казалось, несли в себе ледяное поддразнивание и насмешку.

Если не наклониться достаточно близко, никто не заметит, что прекрасная и героическая прямая спина монаха тряслась от потрясения.

– Это шутка, маленький господин, не стоит беспокоится. – Почувствовав намерение Шань Чао заговорить, Се Юнь прервал его с улыбкой, и поднявшись, посмотрел на охранников: – Ночной ветер холоден, мы не должны больше задерживаться. В карете есть горячая вода? Налейте чашку чая маленькому господину.

Движения подчинённого были быстрыми, он тут же вытащил из кареты медный чайник, налил полную чашку горячего чая и бережно подал. Се Юнь, стоявший позади Шань Чао, одной рукой принял чашку, а другой затряс рукав, из которого выскользнул бутон белого цветка.

У подчинённого было хорошее зрение, и он понял, что это был странный цветок, украденный ранее из секретной комнаты семьи Лю, который, как говорили, был способен излечивать все яды и продлевать жизнь, вдобавок к этому, он удивился, когда Се Юнь вынул цветок из парчовой коробки и спрятал в руке.

Хотя у него всё ещё были сомнения, он увидел, как Се Юнь сознательно бросил цветок в горячий чай, и, с почти неслышным звуком, этот цветок растворился в воде в мгновение ока.

Подчинённый был очень встревожен, но не осмелился показать это, беспомощно глядя, как Се Юнь вручает чашку Шань Чао.

– Маленький господин, пожалуйста.

Шань Чао немного колебался, но с учётом того, что Се Юнь был придворным чиновником, а также вежливым и воспитанным, он мог только принять и осушить чашу одним глотком.

– Как на вкус?

Почему-то казалось, что в этих словах есть значительный смысл, но Шань Чао не придал этому значения и благоразумно ответил:

– Странный.

– Ты знаешь, почему?

Уголки густых лихих бровей Шань Чао приподнялись.

– Потому что этот чай был заварен для меня популярной в настоящее время девушкой из Цзинь Янь Лоу[4] по приглашению семьи Ю, когда я покидал поместье заместителя министра Ю. – Се Юнь с улыбкой спросил: – Монах, что ты думаешь об аромате от лучшей леди борделя?

[4] Цзинь – дом.

Янь – золотой.

Лоу – ласточки.

Этот человек невероятен, будучи в состоянии говорить такие легкомысленные слова одно за другим в лицо монаху, настолько естественно, что казалось, что так и должно быть, вводя людей в замешательство, если у него не было опасений из-за его высокого положения, или если его истинная природа была распутной и снисходительной, у него не было всяких угрызений совести.

Шань Чао серьёзно возразил:

– Аромат ароматный, с затяжным послевкусием, она, по всей вероятности, женщина несравненной красоты, ну и что же?

Се Юнь поднял голову и рассмеялся.

Шань Чао не собирался вставать – в конце концов, он был первым, кто спровоцировал, и, выбрав такого глубокого и непостижимого человека, вставание может намеренно усложнить ситуацию, так что он может только продолжать стоять на коленях, выпрямив спину на зелёных плитах, только для того, чтобы увидеть длинную линию шеи Се Юня, очерченную лунным светом – этот человек, очевидно, был тем, у кого на душе что-то не то, и всё же у него было необъяснимое развратное влечение.

– Монах, – спросил он с насмешливой улыбкой. – разве вы, буддисты, не утверждаете, что «форма – это пустота, а пустота – это форма»?[4] Как ты до сих пор думаешь о женщинах и песнях?

[4] Фраза из сутры сердца.

«Праджняпарамита хридая сутра», «Сутра сердца совершенной мудрости» или просто «Сутра сердца» – написанный на санскрите священный буддийский текст, являющийся частью канона Махаяны, один из самых известных первоисточников буддизма Махаяны.

Острые кончики бровей Шань Чао дернулись.

– Ты называешь себя монахом, фасадом равенства всех вещей в мире, с видом чистого сердца и немногочисленных желаний, ты постоянно держишь в уме прелестные и нежные оковы этого бренного мира. Вы можете вкушать ароматы и цвета и говорить о красоте, старых друзьях и прошлых событиях, формируя навязчивую идею в вашем сердце, ясно, что весь ваш ум занят мирскими делами, так почему вы всё ещё обсуждаете буддизм?

Шань Чао хотел оправдаться, но ещё до того, как он успел заговорить, Се Юнь безжалостно прервал его:

– Ты смеешь останавливать мою лошадь посреди улицы и вытаскивать меня из повозки, полагаясь только на боевые навыки и хорошую ловкость. Оружие, только оно не имеет силы передо мной, так как я сильнее – монах, в этом мире нет ничего, что так легко добывалось бы, и для того, кто удалился от мирских дел, искать ответов в мире смертных, если только они не занимают положение выше других и великая сила. А если ты не можешь сделать ничего, кроме как стать шахматной фигурой, которую расставят по воле других, что ты вообще можешь сделать?

Эхо его слов постепенно рассеялось в холодной ночи, но смысл его слов, казалось, глубоко вонзился в сердце Шань Чао, как гвозди:

– Нет, это недоразумение, я…

Се Юнь только выпрямил один указательный палец, сделав жест молчания, и с улыбкой повернулся, чтобы уйти.

Белые рукава бесшумно очерчивали дугу в лунном свете, движения Се Юня странно совпадали со сценой сна, в этот момент зрачки Шань Чао сузились, и он, не задумываясь, поднялся и остановил руку:

– Подождите…

Неподалёку выступили возбуждённые охранники:

– Что вы вообще делаете?

– Какой дерзкий поступок!

Се Юнь поднял руку, чтобы остановить их:

– Хм?

Дыхание Шань Чао было немного тяжёлым, но он по-прежнему смотрел прямо в глаза за маской Се Юня, говоря слово за словом:

– …Я услышал слова совета от вас, и я очень благодарен, у меня просто есть сомнения… почему же вы скрываете истинное лицо?

Се Юнь, казалось, поднял брови, но с маской это было неясно, только будто на его лице появилось интересное выражение.

– Безнравственно раскрывать секреты людей, монах. – сказал он с улыбкой: – Я был ранен в юности, и скрываю это, потому что моё лицо может напугать – это лишь для удобства других.

А затем он потянулся, чтобы снять маску, и легко кивнул в сторону Шань Чао.

Каким бы стабильным ни было настроение Шань Чао, этого мгновения было достаточно, чтобы ослабить руку, схватившую его – только для того, чтобы увидеть, как верхняя половина лица Се Юнь выглядела словно опаленная огнем, крестообразный шрам оставлял кожу неровной, в лунной ночи это было точное изображение призрака, одного взгляда было достаточно, чтобы закричать от страха!

– Теперь ты всё ещё считаешь, что я похож на твоего старого знакомого?

Шань Чао тут же замер.

Се Юнь был безразличен, подмигивая в манере насмешки, он снова надел маску и обернулся с долгим смехом.

Этот кокетливый и беспутный чиновник под луной Чан Аня был подобен нелепому сну, который утром второго дня, когда Шань Чао проснулся, на мгновение не мог понять, было ли это реальностью или просто галлюцинацией.

Однако реальность не давала этому молодому монаху возможности поразмыслить над этим – в этот день был Праздник Духов[5], и, следуя правилам, нынешний наследный принц спускался в храм, чтобы воскурить благовония в молитве. После рассвета и утренних чтений весь храм Цы-энь уже начал возжигать благовония в молчаливом ожидании под руководством евнухов, посланных из Дворца, и только до часа коня[6] они услышали, как открываются большие двери, звучит ритуальная музыка. В конце длинной улицы появляется тёплое и блестящее церемониальное оружие императорского двора.

[5] Фестиваль голодных духов, также известен как просто Фестиваль духов – традиционный китайский фестиваль и праздник, отмечаемый не только в самом Китае, но и представителями китайских диаспор во многих странах. В китайском календаре Фестиваль духов приходится на пятнадцатую ночь седьмого лунного месяца.

Пятница, 12 августа (2022 г.)

[6] Час коня – 11:00 до 13:00.

Все монахи в храме Цы-энь склонили головы в поклоне, Шань Чао был ближе, спокойно глядел на золотые кирпичи под своими ногами, которые этим утром были пропитаны пресной водой. Краем глаза он мог видеть только лошадей и церемониальное оружие ярко-жёлтого цвета, проплывавших мимо, пока лошадиные копыта внезапно не остановились перед его взглядом.

Над его головой раздался лёгкий смех – этот звук был таким быстрым, что его можно было неправильно воспринять, однако дыхание Шань Чао тут же остановилось.

В окружении кто-то напоминающе пробормотал:

– Командир Се.

Копыто продолжало продвигаться, как ни в чём не бывало, и никто больше не заметил этого маленького инцидента. Там стоял только Шань Чао, в его глазах мелькнуло удивление, а в мыслях разлилось неописуемое чувство:

Значит, это был не сон.

…Его фамилия Се.

После того, как наследный принц завершил предложение благовоний и долгая и утомительная церемония была завершена, он переоделся в повседневную одежду и отправился в тихую комнату, чтобы послушать, как Мастер Чжиюань поёт сутры. Это было хобби наследного принца в течение последних нескольких лет, и говорили, что однажды ночью два года назад ему приснился золотой дракон, падающий в храм Цы-энь, и он проснулся несколько взволнованным – с тех пор он часто уходил. Дворец и поехали к храму Цы-энь – в результате престиж храма также вырос, хотя он не мог сравниться с императорскими храмами, но всё же это был самый популярный буддийский храм в столице.

Что же касается того, был ли дракон во сне правдой или вымыслом наследного принца, то это было неважно. В любом случае сны о падающих драконах, фениксах и солнцах существовали с древних времен, пока они могли создавать хорошее влияние, кто мог проверить их правдивость?

Толпа буддийских учеников тихо и почтительно ждала снаружи, как вдруг деревянные двери со скрипом распахнулись, и молодой монах-новичок[7] поспешил наружу, заметив Шань Чао, загоревшись глазами:

– Синь Чао-шисюн![8] Я искал тебя. Хозяин сказал, что наследный принц хочет пить, и велит быстро подать тарелку того кислого фруктового супа, который мы предлагали в прошлый раз!

[7] монах-послушник в буддизме. Девушка или женщина в этом же статусе называется шрамнери или шраманерика.

[8] старший брат наставник.

Хотя Шань Чао не имел никакого влияния или опыта и был учеником, на полпути приступившим к работе, для которой он не был обучен, тем не менее, случайно он был принят в ученики Мастером Чжиюанем, и его нельзя было считать безымянным учеником в храме Цы-энь.

Наверное, у всех были такие странные мысли, и, вероятно, они немного больше беспокоились о ком-то, кого спасли раньше, поэтому, несмотря на суровую репутацию Мастера Чжиюаня, он не обращался плохо с Шань Чао.

Наследный принц часто спускался в храм Ци-энь несколько раз в год, и его еда, питьё и дань следовали прецеденту, так что это почти не беспокоило. Шань Чао пошёл на маленькую кухню и приготовил кислый фруктовый суп, напиток со льдом, который был приготовлен из свежих персиков, медовых дынь, киви и других специй, сваренных вместе, а затем замороженных, а потом он использовал нефритовую миску, чтобы налить его, лично неся к Тихой Комнате; как только он вошёл, то увидел в зале дворян в окружении ароматных мантий и пучков волос, во главе с Мастером Чжиюанем на левой стороне основного ложа.

Справа был именно четырнадцатилетний нынешний наследный принц Ли Хун[9].

[9] Ли – слива, сливочное дерево.

Хун – большой, крупный.

Справа от Ли Хуна был мужчина средних лет в пурпурной мантии с круглым белым лицом, хоть он и не имел явных признаков своего положения, но, судя по его сидячему положению, он должен был быть доверенным помощником наследного принца. И, спускаясь прямо рядом с этим человеком, в белой парче и светло-золотом платье, уголки его рта, казалось бы, неизменны в приятной улыбке, но с серебряной маской на половине лица – кто, как не Командующий Се прошлой ночью!

Дыхание Шань Чао немного углубилось, но его лицо не изменилось, он только двинулся вперед, чтобы поклониться и вручить нефритовую чашу:

– Ваше Высочество.

Наследный принц был ещё молод и выпалил:

– Кто этот господин? Я приходил несколько раз, но никогда раньше его не видел.

Мастер Чжиюань вступил во владение:

– Ваше Высочество, не вините его – это ученик, которого этот бедный монах принял два года назад – Синь Чао, потому что он молод и неуклюж, я не смел приказать ему выйти вперёд и оскорбить наших благородных гостей таким образом, поэтому, Ваше Высочество никогда не видели его раньше.

Как только наследный принц услышал, что было сказано, он позаботился о том, чтобы на мгновение оценить Шань Чао, глаза его светлого и ясного лица моргнули, прежде чем он внезапно хлопнул по столу и воскликнул:

– Это странно. Господин, вы утверждаете, что он неуклюж, но я вижу, что он чем-то похож на меня, что думают мои любимые подданные?

Когда Шань Чао вошёл, он предусмотрительно опустил голову, и никто не заметил его взгляда, но, когда наследный принц сказал это, все взгляды устремились к нему.

Брови Шань Чао слегка подскочили.

На самом деле цвет кожи Шань Чао был слегка тёмным, черты лица строгими, а телосложение утончённым и героическим, хотя он носил только монашеские одежды из грубой ткани, у него был молчаливый, сдержанный и стойкий темперамент – ощущение от всего его тела совершенно отличается от наследного принца.

И всё же, если взглянуть только на его лоб и глаза, на эти густые лихие брови и на высокую и прямую переносицу, у них действительно было сходство.

– Если бы Ваше Высочество не сказали этого, ваш подданный не заметил бы, некоторое сходство, действительно, есть. – Мужчина средних лет в пурпурном одеянии рядом с наследным принцем удивленно прокомментировал: – Смею ли я спросить, является ли этот мастер Синь Чао уроженцем столицы?

Здесь кронпринц не заметил тонкостей, и всё ещё моргал от любопытства. Но в это время раздался серьёзный и строгий голос, безжалостно прервавший мужчину средних лет в пурпурном одеянии:

– Старейшина павильона Лю.[10]

[10] титул, относящийся к члену Центрального секретариата или Канцелярии.

Человек в фиолетовом остановился.

Все повернули головы, чтобы увидеть, как Се Юнь кладёт руку на нижнюю челюсть, каждое слово отчетливое и ледяное:

– Можно есть лекарства без разбора, но нельзя делать безответственных замечаний. Нынешний наследный принц имеет тысячелетнюю честь, что вы подразумеваете под происхождением этого монаха, так что он становится похожим на королевскую особу?

Чиновник канцелярии – Лю Сюйцзе немедленно застыл, желая опровергнуть это, но, не находя слов, задыхался, пока его цвет лица не стал пепельным.

Эти слова были просто слишком резкими и никто в зале не осмелился произнести их, и только спустя долгое время наследный принц смущённо открыл рот:

– Это… Командир Се слишком преувеличил, старейшина павильона Лю просто следовал моим словам, чтобы пошутить…

Се Юнь равнодушно заметил:

– Милорд Лан Цюн[12] должен воздержаться от такого рода шуток.

[12] Лан – жених (обращение жены к мужу)

Цюн – господин.

п. п. также используется женой для обращения к мужу, но в данном случае тип обращения, используется для наследного принца.

«Лан Цюн» это прозвище, используемое ближайшими служителями Дворца для обращения к нынешнему наследному принцу. Неожиданным было то, что не только старейшина павильона Лю, но даже наследный принц боялись этого командира Имперской гвардии в белой маске, только осмеливаясь прошептать в ответ:

– Т-то, что министр[13] Се сказал правильно…

[13] Цюн – ласковое обращение, которое использовалось между супругами или близкими друзьями; обращение императора к министру

При этом атмосфера в зале стала невыразимо напряжённой, у наследного принца было неловкое выражение лица, Лю Сюйцзе колебался между тем, чтобы позеленеть или покраснеть, а все остальные смущенно опустили головы, делая вид, что их не существует.

Шань Чао тоже не ожидал, что ситуация будет развиваться таким образом, и рука, держащая поднос, одеревенела, только спустя долгое время они услышали, как мастер Чжиюань прочистил горло:

– ..Ваше Высочество, этот кислый фруктовый суп готовится путем замораживания различных сезонных фруктов, и через долгое время он становится теплым, не могли бы вы, Ваше Высочество, попробовать его?

Наследный принц, наконец, нашёл способ избежать этой ситуации и сразу же стал выглядеть так, будто получил большую амнистию, немедленно приказав своему слуге вынести чашу. Мастер Чжиюань имел некоторый опыт приёма императорских гостей, так что после того, как сладкий суп был принят, он не преподносил его сразу наследному принцу, а велел кому-то принести ещё одну ложку, зачерпнув немного супа, чтобы передать Шань Чао, говоря:

– Синь Чао, сначала попробуй.

Это означало приказать кому-то сначала проверить на яд.

По правилам королевского клана, все подносимые съестные припасы должны быть проверены кем-то в равной степени на наличие яда, и проверяющий не выбирался случайным образом, часто это было даже признаком доверия и фаворитизма. Следовательно, никто не возражал против этого вопроса, и Шань Чао лаконично ответил утвердительно, взяв ложку, чтобы проглотить кислый фруктовый суп, только для того, чтобы обнаружить, что он был прохладным, когда он попал в рот, и больше ничего плохого в этом нет.

Наследный принц молча подождал некоторое время и, увидев, что Шань Чао ведёт себя как обычно, был уверен, что возьмет нефритовую чашу и сделает два глотка, улыбаясь:

– Текстура освежает сладким послевкусием, этот сладкий суп очень хорош!

Чжиюань дружелюбно ответил:

– Получить похвалу Вашего Высочества – это счастье нашего маленького храма.

Хотя наследному принцу было всего четырнадцать, и он не слишком стабилен по темпераменту, но его характер был довольно добродушным, его слова и действия тихонько обменялись несколькими сердечными приветствиями с Чжиюанем и задали несколько вопросов об этикете и Дхарме, на что Чжиюань терпеливо объяснял каждый вопрос. Буддизм был в моде с эпохи Чжэнгуань, и нынешний император, и императрица Ву почитали Дхарму[14], поэтому дворяне и влиятельные чиновники считали честью слушать сутры и говорить о Пути; все в зале долго говорили с улыбками, и атмосфера, наконец, расслабилась, напряжение, вызванное руганью Се Юнь, также растворилось в воздухе.

[14] одно из важнейших понятий в индийской философии и индийских религиях. Понятию дхармы трудно найти эквивалент. Слово «дхарма» буквально переводится как «то, что удерживает или поддерживает». В зависимости от контекста, дхарма может означать «нравственные устои», «религиозный долг», «универсальный закон бытия» и т. п.

Наследный принц время от времени мельком видел Шань Чао, почтительно стоящего в стороне, и, чувствуя, что этот молодой монах подвергся испытанию по невинности, сказал с оттенком извинения:

– Почему тот господин всё ещё стоит? Посторонних в этом месте нет и не надо церемониться. Уступите место.

Чжиюань улыбнулся:

– Мы не смеем, Ваше Высочество слишком добросердечны, этот бедный ученик монаха…

– В этом нет ничего плохого, это просто по той причине, что, когда я встретил Мастера Синь Чао, я подобрел. – Пока он говорил, наследный принц повернулся к Синь Чао, сияя, сказал: – Только что из-за моей ошибки я заставил вас чувствовать себя неловко. На самом деле я…

Шань Чао поднял глаза и посмотрел на наследного принца.

Голос наследного принца оборвался, и выражение его лица преодолело странность.

Это изменение произошло так быстро и без предупреждения, как будто вся его личность опустела, его взгляд ослабел и закатился в воздухе, его губы на время сомкнулись.

Дрожь пробежала по сердцу Шань Чао, только чтобы увидеть полоску чёрной крови, капающую из уголка его рта.

– … Ваше высочество!

В настоящее время никто не знал о том, что произошло, даже Чжиюань, сидевший рядом с наследным принцем, ничего не подозревал, но увидел, как Шань Чао бросился вперёд, как чёрная молния, и схватил наследного принца за плечи!

– Да как..

– Смелый монах, что ты делаешь сейчас?!

В долю секунды все в зале были возбуждены, даже Чжиюань, испугавшись, вскочил со своего места, но Шань Чао был глух ко всему, лишь умело приоткрыв веко наследному принцу, чтобы проверить – под этим действием всё тело принца смягчилось, его глазные яблоки налились кровью, и кровь потекла у него из носа.

Отравлен!

Нынешний кронпринц Восточного дворца, был отравлен подаренным им сладким супом?!

В мгновение ока в голове Шань Чао пронеслось множество мыслей, он никогда не знал, что способен на такое спокойствие, и что его мысли могут быть такими быстрыми – и тогда он сам не осознавал, что делает, как будто его учили много раз, одна рука сжимала горло наследного принца, другая надавливала на артерии и вены на спине наследного принца, и глубокая и звучная энергия выливалась наружу.

Наследный принц никогда не занимался боевыми искусствами и, конечно же, не мог терпеть этого ужасного давления, и тут же выплюнул полный рот чёрной как смоль, ядовитой крови!

Если бы это был кто-то другой или если бы движения были медленнее, в этот момент наследный принц был бы мёртв.

После того, как ядовитая кровь брызнула, наследный принц, казалось, пришёл в сознание, поспешно задыхаясь. Шань Чао как раз собирался вычистить лишний яд, когда рядом с ним внезапно раздались шаги, а затем длинная холодная рука протянулась и схватила его крепкое запястье.

– Отпусти.

Шань Чао в изумлении повернул голову и увидел деревянное выражение лица Се Юнь, словно розовые губы под маской покрылись инеем.

– …что ты делаешь? – Рука Шань Чао была насильно отдернута, как бы ни напрягались его мышцы, он не мог противостоять подавляющей и неоспоримой силе Се Юня: – Ты… в конце концов..

– Наследный принц отравлен. – Се Юнь вообще не смотрел на него, а только смотрел на наследного принца, но его слова были обращены ко всем позади него: – Окружить храм Цы-энь, запечатать зал поклонения, послать всадника за императорским врачом, срочно! – но даже если бы у Имперских Врачей выросли крылья, возможности своевременного прибытия не было.

Не только Шань Чао знал об этом, знал Се Юнь и, скорее всего, знал наследный принц. Когда шок и шум охватили зал, наследный принц затаил дыхание, повернувшись лицом к Се Юню, который смотрел на него сверху вниз, каждое слово, казалось, истекало кровью из его горла:

– … Мать-Императрица… она действительно не могла больше ничего с собой поделать…?

Зрачки Шань Чао сузились.

Но Се Юнь никак не отреагировал – в силуэте этого элегантного профиля не было ни следа лишнего чувства.

Он просто надавил на Шань Чао одной рукой, другой выдергивая из его волос серебряную шпильку. Длинные волосы, перевязанные шелковой нитью, падали потоками, но он не обратил внимание, воткнув серебряную шпильку в остатки кислого фруктового супа на столе.

Через мгновение серебряная шпилька стала черной.

– …О… Отравление…

Старейшина павильона Лю холодно вздохнул, по-видимому, недоверчиво, а затем повернулся, чтобы обратиться к охранникам в ярости:

– На что вас отвлекают? Арестуйте всех без исключения монахов! И кто-нибудь, отправляйтесь в секретную комнату в моём поместье, чтобы забрать Снежный Лотос, передаваемый из поколения в поколение! Быстрее! Этот цветок может вылечить все яды, он, безусловно, может спасти наследного принца!