Онлайн чтение книги Тюльпан Tulipe
XI. Нам нужен не стакан воды

— Он может одной рукой поднять двести книг, — сказал Тим Зюскинд, сын шляпника. — Он запросто плюет на пятьдесят ярдов и не мажет.

— Не мажет? — удивился Дудль, единственный негр в компании. — Да ну?

Другие мальчики старались сохранять безразличный вид: юный Джон Вашингтон Шацер — это имя значилось в метрике, но все, включая родную мать, называли его Базука Кид; генерал Базз Свердлович, сын портного Свердловича, ожидавшего визы в Палестину, и Стенли Дубински, для друзей Стики, которому не было еще семи, так что он пребывал пока в поисках собственного пути в жизни и собственного места под солнцем.

— Может, может, — сказал Тим. — А еще он может глотать гвозди и выдыхать огонь. Он может выпрыгнуть на улицу с пятого этажа, и ему ничего не будет.

— Да слабо ему! — взорвался Базука Кид.

— Это кто хочет может увидеть, — сказал Тим. — Надо просто быть тут в нужное время.

— В нужное — это когда? — равнодушно спросил Базз.

— А что мне будет, если скажу? — спросил Тим.

Воцарилась мертвая тишина. При таком серьезном раскладе о любом легкомысленном поступке можно было потом сильно пожалеть. Тим в общем и не настаивал. Он поймал муху, слушал, как она жужжала в его кулаке, и шептал:

— Он может ходить по раскаленным углям. Правда, правда: он целый день сидит на острых гвоздях, а когда насидится, встает и ходит по раскаленным углям — разминается.

— Так когда он будет прыгать с пятого этажа? — спросил генерал Базз Свердлович, который, как все большие боссы, был невероятно упрям.

— Может, я скажу, а может, не скажу.

— А может, ты этого и не знаешь? — проскрежетал Базука Кид. — Может, он забыл тебе об этом сообщить?

— Он ест толченое стекло целый день, — мечтательно бормотал Тим. — Он глотает кухонные ножи, вот такущие. Он делает все, что делал Великий Мартини в цирке на прошлой неделе, но только еще лучше.

Базука Кид не мог больше сдерживаться:

— Я заплачу.

— Чем? — поинтересовался Тим без особого энтузиазма.

— Я дам тебе перочинный нож, — сказал Базука Кид. — Я дам ножик, который Стики получил вчера на день рождения.

Проворный, как кошка, Стики тут же попробовал улизнуть, но Базука Кид протянул руку и лениво сгреб его.

— Сегодня ночью, в три часа, перед домом, — сказал Тим, запихнув перочинный ножик в карман.

Около двух ночи мистер Свердлович, вот уже три года ожидавший визы в Палестину, проснулся, вздохнул и покинул супружеское ложе. Не зажигая света, он отыскал дверь, находя дорогу в темноте так же легко, как осел, который топчется вокруг одного и того же колодца. Он вышел в коридор и вдруг наткнулся на что-то живое.

— Ай! — сказал мистер Свердлович. — Ай е! Я не буду кричать. Я не буду поднимать шум. И не буду звать на помощь.

— Это же я, — сказал Базз. — Не бойся.

Старик испустил глубокий вздох.

— Сын, который поднимается среди ночи, чтобы напугать своего отца. Сын, который играет с больным сердцем своего отца. Сын, который смеется над своим отцом, потерявшим сестру и семью сестры, растерзанных в Галаце в 1940-м. Сын, который не задумается убить своего бедного отца, как раз когда тот, быть может, получит визу в Палестину для него же и для всей его семьи, — разве это сын?

— Я не нарочно.

— Нет, это не сын. Тогда кто же это? Это гангстер. Марш в постель!

Генерал Базз Свердлович, воин с Батаана, воин с Коррехидора[22]Батаан и Коррехидор — полуостров и остров на Филиппинах, куда в начале 1942 г. отступили из Манилы американские и филиппинские подразделения под командованием генерала Д. Макартура. Впоследствии им пришлось уступить полуостров Батаан японским войскам, но еще целый месяц после этого небольшое подразделение американских военных героически обороняло остров Коррехидор. закрыл глаза, открыл рот и завопил.

— Айе! — сказал старик потрясенно. — Разве я был плохим отцом для моего сына? Разве я не дал ему хорошего образования, разве я не хотел помочь ему стать кем-то в Тель-Авиве, кем-нибудь вроде Бен-Гуриона[23]Давид Бен-Гурион — государственный деятель Израиля, в 1948–1953 и 1955–1963 гг. — премьер-министр., доктора Вайсмана или Сирочкина?

— Я не хочу в Тель-Авив! — вопил Базз. — Мне… хорошо… здесь!

— Здесь? — возмутился старик. — Тьфу, тьфу, тьфу, — плюнул он. — Разве мой сын уже забыл свою бедную тетю и своего бедного дядю, зарезанных в Галаце в 1940-м?

— Я не хочу в Тель-Авив, я хочу в Вест-Пойнт![24]Вест-Пойнт — город, в котором находится Военная академия сухопутных войск США. — вопил Базз.

Позже, поговорив с женой, мистер Свердлович прокомментировал это заявление следующим образом: «Наш сын попал в дурную компанию. Он целыми днями играет с черномазыми, которые забивают ему голову опасными идеями. Чем раньше мы получим визу, тем лучше!»

Но в тот момент он сказал:

— Ш-ш-ш, разбудишь мать. Что ты собирался делать ночью на улице?

Генерал, все еще оскорбленный и очень напуганный тем, что нужно ехать в незнакомую страну, дулся и не отвечал.

— Неужели я не заслуживаю доверия своего сына? — с чувством сказал старик. — И разве я не хочу добавить пятьдесят центов в неделю к его карманным деньгам?

Генерал высморкался в платок, вздохнул и сказал, ткнув пальцем в потолок:

— Сегодня там будет Тюльпан. Перед домом. Тюльпан спрыгнет на улицу. Он будет творить чудеса. И каждый может посмотреть.

— Тьфу, тьфу, тьфу, — поспешно переплюнул старик. — Вот к чему приводит общение с неграми! Вот чему учат негры! Вот зачем я жил: чтобы услышать, как мой единственный сын отрекается от веры своих предков! Тьфу. Вот зачем я был трижды спасен: в Кишиневе, в Каменец-Подольском[25]Каменец-Подольский — украинский город, куда в августе 1941 г. Венгрия депортировала 18,5 тыс. евреев и где 14 тыс. из них были убиты. и в Галаце. Тьфу. Во сколько он собирается прыгать?

— В три.

— Марш, марш в постель, — быстро велел старик, поглядев на циферблат напольных часов: было без десяти три. — Но, может, у тебя температура? Может, у тебя живот болит? Бог мой, — взволновался он, — у моего сына аппендицит. Нужно пойти разбудить доктора Каплуна.

— Нет у меня аппендицита. И не надо будить доктора Каплуна.

Сказав это, плененный генерал ретировался в свою комнату. Старик, поколебавшись немного, на цыпочках прошел в спальню и быстро, без всякого шума оделся. Он выскользнул на лестницу, по дороге накинув пальто, и пошел вниз, перешагивая сразу через две ступеньки. На третьем этаже он встретил шляпника Зюскинда, который спускался на цыпочках в одной пижаме.

— Мой сын, — объяснил мистер Свердлович на ходу, — мой сын, похоже, схватил на улице двустороннюю пневмонию.

— Мой тоже, — сказал Зюскинд.

На втором они наткнулись на пышную миссис Баумгартнер, которая вышла в сопровождении мужа.

— Наши дети, похоже, схватили на улице двойную пневмонию, оба. Вот до чего доводят эти негры с их глупыми суевериями.

— Они это нарочно, — сказал мистер Свердлович. — Я в этом ни чуточки не сомневаюсь. Все антисемиты!

— Кому вы рассказываете! — пробурчал мистер Зюскинд.

— Я их знаю, — сказала пышная, слегка запыхавшаяся миссис Баумгартнер. — Я их знаю, я работаю в столовой для негров в Красном Кресте.

Наспех одевшиеся родители померзли с полчаса на улице, горько жалуясь друг другу на то, как трудно воспитывать детей в этом квартале, «где кишмя кишат негритянские суеверия, которые плодят безумные идеи в детских головах». Время от времени они незаметно поднимали глаза и косились на окно Тюльпана: слабый огонек поблескивал из-за занавесок. «Я не попрошу у него ничего такого, — смущенно думал господин Свердлович. — Только визу в Палестину».

К половине четвертого совершенно разочарованные, сердитые и простуженные родители собрались расходиться.

— Я схватила двойную пневмонию, я знаю! — стенала пышная миссис Баумгартнер.

К несчастью, Дудль, маленький черномазый, выбрал именно этот момент, чтобы появиться на улице. Он проспал и теперь бежал, надеясь увидеть хотя бы концовку обещанного Тимом представления. Скованный ужасом, он был немедленно атакован группой раздраженных полуодетых людей, угрожавших ему «двойной пневмонией» — словами, которых он не понимал, но которые определенно не предвещали ничего хорошего. Дудль завопил. Его крики услышал проходивший мимо негр, некий Майк Тяжеловес, бывший чемпион по боксу, ныне оставивший ринг. Это был огромный черный, стяжавший в квартале глубокое уважение благодаря своим кулакам и тому, что был одним из влиятельных членов ассоциации «Америка для американцев», очень популярной в Гарлеме.

— Держись, малец! — гаркнул Майк, подскочив к Дудлю, который завопил еще сильнее. «Майк говогил всегда ггомким и звучным голосом, с тем кгасивым певучим акцентом, котогый унаследовал от своей бедной магеги, котогая пожила немного в Вигджинии на бегегу озега Байкал, где дегжала когову. Этой когове было много лет, она уже не телилась, не давала молока, это была очень стагая когова, пгавда. Бедная женщина пгиобгела ее когда-то на деньги, котогые Майк пгисылал ей на вставную челюсть, и тепегь у нее не было зубов, а стагая когова не давала молока, и стагая женщина ггустно ждала возвгащения своего сына на бегегу озега Байкал и не давала когове умегеть, чтобы показать ее, когда он вегнется, чтобы объяснить ему, почему она не купила вставную челюсть на деньги, котогые он пгислал как хогоший сын, каким он и был. И часто стагая женщина, сидя на бегегу озега Байкал, смотгела на стагую издыхающую когову, и ггустно вглядывалась в гогизонт над хлопковым полем, чтобы увидеть, как возвгащается Майк, и тогда они смогут тихо умегеть без сожалений и печали на бегегу озега Байкал: когова, у котогой нет больше зубов, и стагая женщина, у котогой нет больше молока!» Такова была история Майка, или, по крайней мере, вот так она звучала в исполнении дяди Ната с его великолепным южным говором.

— Держись, малец, — крикнул Майк, — сейчас я отучу этих грязных жидов нападать на детей Америки!

И он тут же наградил отменным ударом в челюсть мистера Свердловича, ожидавшего визы в Палестину. Понадобилось примерно минут двадцать, чтобы новость, выкрикнутая Майком, а именно «Жиды бьют негритянских детей», распространилась по Гарлему. Столько же времени ушло на то, чтобы квартал облетела новость, озвученная пышной миссис Баумгартнер: «Негры насилуют белых женщин». Около получаса — на то, чтобы в третий раз за год разнести ювелирную лавку старого мистера Саломона, и ровно тридцать минут, чтобы пятьдесят первых жертв «гарлемских погромов» попали в больницы и на первые полосы газет под триумфальным заголовком «Всплеск насилия в Гарлеме».

— Выпейте это, патрон, — сказал дядя Нат, протянув Махатме стакан воды. — Вам станет легче.

Тюльпан выронил газету.

— Нам нужен не стакан воды. Нужен потоп.

— Это не поможет, потопы больше не работают, патрон, уже проверено. Всегда найдется Ной, который построит ковчег, и — пожалуйста — все начнется сначала. Господь не может уследить за всем. В Его стаде слишком много негров. Он пошлет потоп, но всегда найдется Ной, за которым Он не доглядит. — Дядя Нат вздохнул: — Нам нужен не потоп, патрон. Нам нужен бунт. Мятеж — вот все, что нам остается. Но в эту эпоху человечество уже слишком устало, люди совсем отупели от поражений и побед. Мы не дозрели до мятежа. Мы способны лишь покоряться судьбе. Вот, патрон, я вам поясню наглядно… Представьте, что некто победил в войне. Всюду полно вдов, раненых, сирот. И вот, представьте, новый победитель сваливается на голову истощенному миру. Будет насиловать вдов, добивать раненых, душить сирот. Знаете, что случится?

— Что случится, дядя Нат?

— Раненые, которых он будет добивать, закричат «ура». Вдовы покорно позволят себя насиловать. Маленькие дети перед смертью поднесут тирану цветы.

— Я бы еще воды выпил, дядя Нат.

— Вот, патрон, вот. Но не стакан воды нам нужен.