Онлайн чтение книги Убийство в долине Нейпы
Глава 2

Ворота были заперты. За ними — ни души. Но я заметила в углублении в каменной колонне у ворот медную кнопку. Я вышла из машины, нажала на кнопку и стала ждать, что будет дальше. Тем временем я разглядывала «Аббатство» сквозь кованый железный ажур ворот.

С первого взгляда я убедилась, что мой шеф не ошибся — это и впрямь было славное местечко. Я повидала в своей жизни немало красивых уголков, но почти ни одно из них не могло бы сравниться по очарованию с романтическим пасторальным пейзажем, открывшимся моему взору.

Слева от меня кучно стояли четыре здания, составлявшие, судя по табличке на одном из них, винзавод. Оттуда тянулась вымощенная утрамбованным гравием дорога, огибавшая обширную зеленую лужайку, на которой здесь и там росли огромные эвкалипты и живописные оливковые деревья — их кривые и шишковатые стволы свидетельствовали о солидном возрасте. Еще дальше цветущие олеандры составляли одну-две рощицы, а на фоне живой изгороди из зеленеющего самшита пестрела цветочная клумба — большая и яркая. Подъездная дорога обрывалась у крыльца старинного красивого двухэтажного особняка. Дом стоял у подножия пологого склона холма, засаженного рядами виноградных кустов, тянувшихся почти до самой вершины холма, увенчанной еловым леском.

Дом был сложен из крупных, грубо обтесанных каменных блоков, когда-то облицованных необожженным кирпичом, теперь частично раскрошившимся, а там, где и уцелел, то за долгие годы, как и черепичная крыша, выцвел под калифорнийским солнцем почти до белизны. Тут и там стены между окнами были увиты глицинией и вьюнком.

Несколько машин стояли у входа в дом, широкие ступени вели к массивной дубовой парадной двери, честно прослужившей явно не один десяток лет. На полпути между домом и вин-заводом, у самого края виноградника, стояло несколько на отлете еще одно здание, поменьше. Частично заслоненное дубовой рощицей и такое же старое и полинявшее от непогоды, как и главный дом, оно когда-то скорее всего служило амбаром или конюшней, а теперь, судя по нескольким грузовикам и тракторам, припаркованным у стены, видимо, использовалось как гараж и склад сельскохозяйственного инвентаря.

Я повернула голову, чтобы рассмотреть сам винзавод — четыре здания под выгоревшей на солнце черепицей. Они, как и особняк, были сложены из тесаного камня, облицованного местами обвалившимся кирпичом, и увиты вьющимися растениями. Между домами было квадратное пространство, вымощенное брусчаткой, основательно исхоженной и изъезженной, что очень напоминало монастырский двор. Сквозь арку ближайшего ко мне здания и в самом деле было нетрудно заметить множество признаков бывшего монастыря. А маленький лепной фонтан в центре двора, стройные каменные колонны лоджии, тянувшейся вдоль первого этажа одного из домов, заставляли вспомнить монахов, которые в далекую старину в этот же час безмолвно шествовали к вечерне в часовню аббатства. Здание часовни, самое дальнее от меня, превосходило высотою три других дома, двери часовни выходили на дорогу внутри поместья.

Мои раздумья над всем увиденным прервал внезапный громкий щелчок. Огромные ворота начали медленно распахиваться. И, только вернувшись в машину, я заметила телекамеру, нацеленную на меня с забора, и колючую проволоку над забором и воротами. Удивившись таким мерам безопасности, я въехала в поместье и в зеркальце заднего обзора увидела, что ворота за моей спиной закрылись, отчего ощутила некоторое смутное беспокойство.

Подъехав к дому, я припарковалась рядом с заляпанным грязью фургоном, довольно обшарпанным джипом и элегантным новехоньким серебристо-серым «феррари».

Я еще не успела вытащить чемодан из багажника и сумку с фотокамерами и моей летной экипировкой, как парадная дверь открылась и на пороге возникла стройная брюнетка чуть старше тридцати. На ней были облегающие вельветовые брюки, сапоги для верховой езды, яркая хлопчатобумажная рубашка. Кто бы не узнал будто прямо сошедшую с экрана Лиз Майклз!

— Маргарет Барлоу? — спросила она. И прежде чем я успела это подтвердить, она с очаровательной улыбкой доброй, гостеприимной хозяйки пошла мне навстречу. — Хэлло, Маргарет! Я — Лиз. Прошу прощения за то, что ворота были заперты. Я просила Джона специально для вас оставить ворота открытыми. Видимо, он забыл. Заходите. Помочь вам?

И раньше, чем я ее остановила, она с изумившей меня легкостью подхватила мою тяжеленную сумку и взбежала с ней по ступеням.

Прежде всего на меня произвели впечатление в доме две вещи — дух старины и прохлада. Как будто дом был населен не только Селдриджами, но и множеством аббатов и епископов, некогда здесь обитавших. Из обширного холла две лестницы, правая и левая, вели наверх на общий балкон второго этажа.

Вся мебель была чудесной старинной работы. Длинный трапезный стол примыкал к стене. «Испанский стиль восемнадцатого века», — определила я и подумала, что этот стол тоже, быть может, привезли с собой отцы-иезуиты из Мексики. На столе стояли два высоких чугунных подсвечника, взятых, как я заподозрила, из алтаря часовни, а по бокам у стола — два больших, георгианского стиля кресла[2]Времен одного из четырех королей Георгов, правивших в Великобритании с 1714 по 1830 гг., обитых парчой. На стене висел большой и красивый гобелен, изображавший сбор винограда в средневековой Франции. На другой стороне зала стояла дубовая скамья с высокой спинкой, как я определила, работы XVII века. Два ковра ручной работы не полностью прикрывали пол, вымощенный плитняком. Открытая дверь рядом со скамьей вела в небольшую библиотеку. На стене была развешана коллекция старинных орудий виноградарства, почти сплошь деревянных.

Лиз указала на лестницу и бодрым тоном пояснила:

— Жить вы будете наверху, в Голубой комнате — сразу направо, в конце коридора, напротив нашей с Джоном комнаты, рядом с комнатой Лурины, падчерицы Джона. Не хотите ли сразу сейчас подняться? Мы с Джоном и его братом Брайантом сидели на террасе, когда вы подъехали. Они и сейчас там. Обедать будем через полчаса — надеюсь, вы еще не умираете от голода?

Я заверила, что не умираю и наверх не рвусь. Поэтому, поставив чемодан рядом с сумкой, принесенной Лиз, я последовала за ней на террасу. Сначала мы прошли под балконом, мимо телефонного столика, стоявшего как бы в нише, затем через распахнутые двойные двери попали в гостиную. Тут стояли глубокие кресла, книжные шкафы, фортепиано, телевизор и радовали глаз занавески и чехлы из веселого, цветастого ситца в сельском духе. Из гостиной через застекленные створчатые двери мы вышли на просторную террасу, выложенную плиткой. Прямо с террасы можно было спуститься в плавательный бассейн. Едва мы появились, из кресел навстречу мне поднялись два джентльмена и любезно приветствовали меня. Один из них представился: «Джон Сэлдридж, муж Лиз, винодел». Другой: «Брайант, брат Джона, адвокат из Сан-Франциско».

Обоим было немного за сорок, оба сильные, хорошо сложенные, особенно Джон. Тем не менее, несмотря на их близкое родство, я не обнаружила в них черт семейного сходства. Джон, с копной черных волос, был старше брата, как мне показалось, года на два-три. Он был явно склонен к мрачным раздумьям, иметь с таким дело наверняка непросто, подумала я. Брайант же, начинающий лысеть шатен в очках, определенно был человеком из другого теста — чуть что, он разражался заразительным смехом и вообще производил впечатление дружелюбного малого, общаться с которым — одно удовольствие. Люди такого типа немедленно располагают вас к себе. Я удивилась, узнав, что он холостяк.

Одеты были оба брата без затей — в джинсах. Джон поверх майки носил старый замшевый пиджак, Брайант — довольно потертый свитер. На Джоне были рваные теннисные туфли, на Брайанте — высокие кроссовки. На фоне этих скромняг я почувствовала себя прямо-таки расфуфыренной, с моими драгоценными побрякушками и платьем, в котором я щеголяла на коктейле. Впрочем, совсем уж парадным вид мой назвать было нельзя, ибо на случай вечерней прохлады я накинула на плечи скромную вязаную кофту. Да и на ногах у меня были отнюдь не лодочки на высоком каблуке, а тапочки на плетеной веревочной подошве, которые я всегда надеваю, садясь за руль перед неблизкой дорогой. Когда Лиз представила меня братьям, я укрепилась в подозрении, что прервала какой-то бурный спор между ними. Еще проходя с Лиз по гостиной, я услышала сбивающийся на крик мужской голос, принадлежавший, как я поняла, Джону, хотя меня он приветствовал спокойно и даже церемонно. Я почувствовала, что Брайант, вопреки его внешней приятной улыбчивости, тоже пытается незаметно утихомирить свои разгулявшиеся нервы. Лиз немедленно взяла бразды правления в свои руки. Она помогла мне сесть поудобнее и велела Брайанту угостить меня бокалом холодного белого вина, что он и сделал, принеся бутылку из ближайшего холодильника. И сразу же Лиз принялась расспрашивать, как это обычно делают хорошие хозяйки дома, особенно если гость у них впервые.

— Расскажите, как вы добрались до нас. Вы впервые в Калифорнии? Летали на воздушных шарах? Ого! Да вы просто обязаны рассказать нам о своих ощущениях. Ведь это ужасно интересно!

Все это время я не забывала, что имею дело с кинозвездой. Она не была такой уж дивной красавицей, хотя впечатление производила сильное. Она завораживала той огромной уверенностью в себе, которую дают слава и деньги. И в то же время она излучала особую душевную теплоту — профессиональное качество многих актрис, часто не свидетельствующее об искренних чувствах. Любопытно, думала я, насколько ее внешние повадки и манеры служат прикрытием другой, настоящей Лиз, прячущейся за отработанными улыбками. Да уж, она не из тех женщин, чей характер — открытая книга.

Ответив на все вопросы, я выразила восхищение изумительным видом виноградников, поднимающихся по холму сразу за плавательным бассейном. Теперь, когда солнце садилось, зелень виноградников словно медленно выцветала, уступая место малиновому отсвету наступающих сумерек.

— Отец — Саймон Сэлдридж — купил это местечко, будучи еще молодым человеком, — стал рассказывать мне Брайант. — С молодой женой он переехал в Калифорнию из Чикаго, но до того он провел медовый месяц в окрестностях Бордо, во Франции, — была у него мечта постичь секреты виноделия. Добравшись до долины Нейпы, он свернул с шоссе, поднялся по каньону и оказался в «Аббатстве», проделав тот же самый путь, что и вы. Это было пятьдесят лет назад. Место было дикое, и он начинал с восьми акров виноградников, располагая таким допотопным оборудованием, какое сегодня даже представить себе трудно. Вообще тогда в долине винзаводов было раз-два и обчелся.

— Саймон не заботился о количестве вина, — сказала Лиз. — Его единственной мечтой было производить поместное марочное вино, не уступающее по качеству лучшим французским сортам. Поместное — значит, что вино сделано целиком из винограда, произрастающего в данном поместье. Во Франции для этого имеется термин «шато» — замковое вино. — Она уверенно, по-хозяйски, положила ладонь на руку Джона. — И вот этим-то мы и продолжаем заниматься.

— Джон и Лиз производят лучшее в Америке поместное каберне совиньон, — добавил Брайант, — а возможно, даже и в мире.

— А вы? — спросила я.

Брайант усмехнулся.

— Я? Они, как вы убедились, — специалисты по виноделию, а я — по винопитию. Пропускаю бокальчик-другой, когда приезжаю сюда из Сан-Франциско по уик-эндам. Ну, и между глотками иногда оказываю «Аббатству» мелкие юридические услуги.

— Не верьте ему, — сказала Лиз. — Он почти целиком занимается нашими делами, и делает это блестяще.

Ничего более существенного тогда я не узнала. Появился Хозе, их дворецкий из латиносов, и объявил, что обед будет подан через десять минут. Тотчас же появилась Лурина, падчерица Джона. Я ожидала увидеть хорошенькую девчонку, но тем не менее изумилась. Ей было лет двадцать на вид, пылающие глаза, чувственные полные губы, хорошо очерченные скулы — короче, ослепительная красавица, на ее фоне померкли бы многие женщины. И к тому же она старалась подать себя как можно эффектнее. Подстриженные «под мальчика» волосы, никакой косметики и украшений, не считая серег в виде больших золотых колец. В облипку обтягивающий ее костюм дерзко и самым выигрышным образом обрисовывал гибкое, упруго-мускулистое и в то же время поразительно женственное тело, ничего не оставляя воображению. «И зачем она так вырядилась для обычного спокойного домашнего вечера?» — невольно подумала я.

Нас представили друг другу, и она вежливо приветствовала меня низким, хрипловатым, но привлекательным голосом, как-то гармонировавшим с ее внешностью. У меня было чувство, что вежливость ее — чисто формальная, на деле же она испытывает весьма малый интерес к кому бы то ни было, кроме круга ее друзей — вероятно, таких же молодых и красивых, как она сама. С ее приходом в атмосфере возникла дополнительная напряженность. Джон, Лиз и даже Брайант, казалось, стали тщательно выбирать слова. Я вздохнула с облегчением, когда мы пошли обедать. В освещенной свечами столовой, обставленной столь же старинной и изысканной мебелью, как и зал, надо всем бесспорно доминировал портрет патриарха, основателя поместья. Ничто как будто не могло укрыться от суровых серых глаз Саймона Сэлдриджа. Портретист почему-то предпочел изобразить его не на фоне виноградников или дубовых винных бочек, а в охотничьем костюме с ружьем в одной руке и ковбойской шляпой — в другой, стоящим над тушей сраженного им барса. Сэлдридж был красив особой бычьей красотой, в каждой черточке его лица чувствовалась сила, целеустремленность и железная воля. Тем не менее портрет занимал меня недолго. Я только подумала, что он вряд ли успокоительно действовал на взрослых детей старика, ибо под всевидящим и недобрым оком такого папаши оба сына должны были чувствовать себя нашкодившими мальчишками. И еще мне подумалось, что не хотела бы я в молодости оказаться на их месте.

Обед был превосходный. Подавали лучшие вина, которые мне доводилось пробовать когда-либо в жизни. Брайант с гордостью сообщил, что мы пьем каберне совиньон из запасов 1983 года. Но мое удовольствие было в некоторой степени омрачено тем, что они с Лиз на протяжении всего обеда лишь изредка перебрасывались короткими вымученными фразами, в то время как Лурина и Джон вообще не произнесли ни слова, сохраняя, впрочем, вежливое выражение на физиономиях.

Я пришла к выводу, что придется основательно потрудиться, вытягивая из Джона необходимую информацию о виноградниках и виноделии. Мой шеф, видимо, не зря предупреждал, что «Сэлдридж вырос на вине и забыл о нем больше, чем большинство американских виноделов вообще когда-нибудь о вине узнают». Во время обеда Джон, казалось, забыл даже, что к нему приехала корреспондентка журнала специально за материалами о его фирме. Он сидел надменный и отчужденный, как бог-олимпиец, демонстрируя, как мне показалось, усталый снобизм художника и интеллектуала по отношению к профану. Я не сомневалась, что, беседуя со специалистами-виноделами, он был бы красноречив и многословен, но встречаясь со мне подобными, явно не желал делать над собой усилие, чтобы объяснять элементарные вещи. Самовлюбленный тип! Интересно, что в нем нашла Лиз? Я почувствовала разочарование — не напрасно ли я вообще сюда приехала? И тут вдруг произошло нечто совершенно неожиданное для братьев Сэлдриджей, Лиз и тем более для меня. Когда мы встали, чтобы перейти в гостиную пить кофе, Лурина вдруг обратилась ко мне:

— А скоро ли появится ваша статья, миссис Барлоу? — И, услышав от меня, что не ранее чем через полгода, она сказала: — Ну, это слишком долго! Возможно, вы понапрасну тратите силы. Наверное, Лиз забыла вас предупредить о том, что к тому времени мы скорее всего уже распростимся с нашим винным бизнесом.

В мертвой тишине, которая воцарилась вслед за этим заявлением, Лурина с вызывающей улыбкой взглянула на Лиз. Та молниеносно ответила ей ненавидящим взглядом, но быстро взяла себя в руки и со смехом, впрочем, как мне показалось, наигранным, обратилась ко мне:

— Потребовался долгий и упорный труд, чтобы сделать имение таким, каким вы его сегодня видите. Старый Саймон оставил хозяйство фактически в развале, и Лурина всегда сомневалась, получится ли у нас что-либо путное. Но я ее за это не виню. Иногда я сама побаивалась, что у нас ничего не выйдет. А вот вышло, справились.

Ничуть не смущенная, Лурина возразила, твердо глядя ей в глаза:

— Лиз, вы говорите о наших надеждах. Но если нам и в этом году нагадят, придется сворачивать дело, разве не так?

Лиз, уже полностью овладевшая собой, со снисходительной улыбкой ответила:

— Милая, мы, кажется, дали зарок не возвращаться к этой печальной истории, никогда о ней не вспоминать и не говорить, правильно? — И затем, словно ничего не произошло, обратилась к Брайанту: — Брайант, вы не забыли принести бланки страховки для Лурины?

— Конечно, не забыл. Они у меня с собой. — Брайант вынул конверт из кармана.

— Прекрасно. Тогда, быть может, прежде, чем Лурина уйдет спать…

— Естественно, — подхватил Брайант. — Мы можем заполнить их хоть сейчас. Как ты, Лурина?

Он взял Лурину за локоть. Она расхохоталась и без сопротивления пошла с ним через холл в библиотеку. Подойдя к двери, она оглянулась и пожелала мне спокойной ночи. Мне одной, персонально — «миссис Барлоу».

Она явно поддразнивала Лиз. У меня уже не было сомнений, что мачеха и подчерица на ножах между собой. Лиз перенесла этот укол великолепно. Она словно пропустила мимо ушей адресованное мне одной «спокойной ночи» и предложила перейти в гостиную.

Джон, однако, был явно расстроен, и это меня весьма заинтересовало — я поняла, что от меня что-то старательно скрывают. Но решила не задавать пока что никаких вопросов. Мы пили кофе в гостиной, и никто не вспоминал мрачного пророчества Лурины касательно судьбы поместья, но я подозревала, что не долго буду бродить в потемках. Истина сама всплывет довольно скоро и без особых усилий с моей стороны, если я наберусь терпения.