Онлайн чтение книги Убийство в Орсивале
XXVI

Когда Лекок спешил, то трудно было за ним угнаться. Он так бежал по улице Нотр-Дам-Делорет, что отец Планта едва мог за ним поспевать.

— Я должен попросить у вас извинения, — обратился он к мировому судье, — за то, что заставил вас так бежать, но если ваша помощь могла быть полезной для меня у госпожи Шарман, то теперь, когда мы серьезно приступаем к делу Тремореля, она будет для меня безусловно необходимой.

И, перейдя переулок, они вошли в кабачок на углу улицы Мартир.

— Не у вас ли сейчас, — обратился к хозяину Лекок, — компания в восемь или десять человек, которая поджидает прихода других?

— Да, сударь, — отвечал кабатчик, — они у меня уже около часа.

— Они в большом кабинете, там, в глубине? Не правда ли?

— Совершенно верно, сударь.

Хозяин кабачка не знал, с кем говорит, но догадывался, что это, должно быть, какой-нибудь высший чин полиции. А потому он нисколько и не удивился, что этот господин отлично знает все уголки его кабачка, и немедленно отворил перед ним дверь в указанный кабинет. Здесь сидели человек десять в самых различных костюмах, выпивали и играли в засаленные карты.

При виде Лекока и отца Планта все они почтительно встали.

— Ну-с, Жоб, — обратился сыщик к тому, кто, по-видимому, был главой этой банды, — вы точны. Я вами доволен.

Жоб поклонился, счастливый тем, что его начальник доволен.

— Подождите меня здесь еще одну минуту, — сказал Лекок. — Мои инструкции будут зависеть от рапорта, который я сейчас приму. — И, обратившись ко всем остальным, он спросил: — Которому из вас удалось?

— Мне, сударь! — отозвался высокий бледный молодой человек с тоненькими усиками — настоящий парижанин.

— Опять тебе, Пало? Какой ты счастливый! Пойдем сюда, в боковой кабинет, но предварительно прикажи хозяину подать вина и строго следить за тем, чтобы нам никто не помешал.

Когда все было готово, Лекок обратился к Пало:

— Теперь говори, только много не разглагольствуй.

— Я напрасно показывал, сударь, — рассказывал Пало, — мою фотографию чуть не дюжине негоциантов, пока наконец ее не признал один из обойщиков, по фамилии Реш, на улице Святых Отцов в Сен-Жерменском предместье.

— Рассказывай мне слово в слово все то, что он сказал.

— Это портрет одного из моих лучших заказчиков, сказал он мне. Он сам был у меня с месяц тому назад, заказал полную обстановку: зал, столовую, спальню и все остальное. Все это предназначалось для большой квартиры, которую он был намерен снять. Он вовсе не торговался, но поставил условие, чтобы все было готово ровно через три недели, то есть к понедельнику, восемь дней тому назад.

— Во сколько обошлась эта обстановка?

— В восемнадцать тысяч франков. Половина была уплачена при заказе, а другая половина — в день доставки мебели.

— Кто платил во второй раз?

— Лакей.

— Как назвал этого заказчика обойщик Реш?

— Джеймс Вильсон, но Реш сказал, что это вовсе не англичанин.

— Где он живет?

— Мебель была отнесена в небольшую квартиру на улице Сен-Лазар, дом номер шестнадцать, близ Гаврского вокзала. Но, узнав адрес и еще располагая временем, я отправился полюбопытствовать, что это за квартира.

— Ну?

— Квартирант действительно называется Вильсоном, но это совсем не то лицо, которое на портрете. Я в этом убежден.

Мировой судья разочарованно махнул рукой, но Лекока не так-то легко было обескуражить.

— Как ты добыл подробности? — обратился он к своему агенту.

— Я разговаривал с лакеем.

— Несчастный! — воскликнул отец Планта. — Вы этим возбудили подозрения!

— Никак нет, — отвечал Лекок, — я за это отвечаю. Пало — мой ученик. А ну-ка объяснись, мой милый!

— Узнав квартиру (довольно, зажиточная), — продолжал Пало, — я подумал: «Ах, черт возьми! Вот она, желанная клетка, посмотрим: в ней ли птица?» Но как было это сделать? К счастью, а может быть, и случайно при мне оказался луидор. Я тотчас опустил его в канаву, в которую были спущены нечистоты из квартиры.

— Затем ты позвонил?

— Ну разумеется. Мне ответил швейцар, и я стал ему врать, что, когда вытаскивал платок из кармана, то выронил двадцать франков, и стал просить у него какой-нибудь инструмент, чтобы легче было их достать. Он вынес мне кусок железа, и с его помощью я вытащил из канавы монету. Тогда я стал прыгать от радости и просить его выпить со мною в знак благодарности стаканчик винца.

— Недурно!

— О, господин Лекок! Это ведь ваша выдумка, а вы посмотрите, что придумал лично я! Мой швейцар принял приглашение, и мы, как лучшие друзья во всем свете, выпили по стаканчику в кабачке как раз напротив отеля. Мы весело болтали, как вдруг я наклонился, точно что-то заметил на полу интересное, и поднял — как бы вы думали что? — фотографию графа, которую нарочно бросил перед тем на пол и подтолкнул ногой. «Погоди, — сказал я, — здесь чей-то портрет!» Мой новый приятель принял его от меня и стал разглядывать, совершенно не узнавая на нем графа. Тогда, чтобы лучше убедиться, я сказал: «Какой красивый господин! Должно быть, твой хозяин тоже в этом роде… Все ведь господа похожи друг на друга». Но он ответил, что нет, господин на карточке носит большую бороду, а его барин обрит, как аббат. «Кроме того, — прибавил он, — мой барин — американец, он только распоряжается по-французски, а мадам и он между собой все время говорят по-английски».

По мере того как говорил Пало, глаза Лекока зажигались блеском.

— А разве Треморель говорит по-английски? — спросил он у отца Планта.

— Довольно сносно, — отвечал Планта, — как и Лоранс.

— В таком случае мы идем по горячим следам, потому что Треморель, как известно, в ночь преступления сбрил бороду. А мебель заказал он, еще будучи с бородой… Значит, идем…

Пало, ожидавший похвал, был недоволен.

— Запасся ты планом нижнего этажа? — обратился к нему Лекок.

— Конечно, сударь, и не только нижнего, но и второго, — отвечал Пало. — Швейцар, который не оказался немым, кое-что порассказал мне о своих господах, хотя и служил у них всего два дня. Барыня очень печальна и все плачет…

— Мы знаем это! План, план…

— Внизу — высокий свод для проезда экипажей. По ту сторону свода — довольно большой двор, в глубине которого каретный сарай и конюшня. Слева от свода — швейцарская, а справа — стеклянная дверь на лестницу из шести ступеней, которая ведет в прихожую. Сюда выходят двери в зал, столовую и еще в какие-то две небольшие комнаты. В следующем этаже — комнаты барыни и барина, рабочий кабинет…

— Довольно! — перебил его Лекок. — Больше мне ничего не нужно.

И, быстро вскочив, он отпер дверь и в сопровождении отца Планта и Пало вышел в большой кабинет. Как и в первый раз, все агенты встали.

— Господин Жоб, — обратился сыщик к своему подручному, — прошу вашего внимания. Как только я уйду, вы приведите в исполнение то, что должны. Затем, чтобы быть у меня под рукой, вы отправитесь в первый кабачок, который находится направо при входе на Амстердамскую улицу. Можете там пообедать, времени хватит. Но только смотрите у меня — ни капли спиртного!

Он вытащил из кошелька двести франков и бросил их на стол.

— Вот вам на обед! — сказал он, а затем вышел, приказав Пало следовать за ним на некотором расстоянии.

— Что вы хотите делать? — спросил его отец Планта.

— Сейчас — ничего, — ответил Лекок. — Я не начну действовать до наступления темноты. А так как в нашем распоряжении еще два часа, поступим так же, как и наши агенты. Я знаю здесь, всего шагах в двух отсюда, ресторанчик, где отлично кормят. Пойдемте пообедаем!

И, не дожидаясь ответа Планта, он перешел Гаврскую улицу к ресторану.

У самых дверей ресторана Лекок остановился и сделал знак. Тотчас же явился Пало.

— Даю тебе два часа, — обратился к нему Лекок. — Ты еще успеешь изменить свою физиономию так, что тебя не узнает швейцар, и поесть. Ты станешь приказчиком у обойщика. Беги же скорее, я буду ожидать тебя в этом ресторане.

И они вошли в ресторан.

Наступили сумерки. Официанты стали зажигать люстры в ресторане. Мало-помалу зал опустел, и отец Планта и Лекок оказались совершенно одни.

— Не пора ли начинать? — боязливо спросил отец Планта.

Сыщик поглядел на часы.

— Мы имеем еще целый час, — ответил он. — Однако можно и приготовиться.

И он позвал официанта и приказал ему подать чашку кофе и чернильный прибор.

— Нам очень важно, — продолжал он, — попасть к госпоже Лоранс без ведома Тремореля. Необходимо всего только десять минут поговорить с ней, и непременно у нее. Это — обязательное условие для нашего успеха.

— В таком случае, — сказал отец Планта, с отчаянием махнув рукой, — нам придется совсем отказаться от нашего проекта.

— Почему?

— Потому что Треморель, по всей видимости, не оставляет Лоранс одну ни на минуту.

— Тогда я вытащу его на улицу.

— И вы, такой прозорливый, думаете, что он рискнет выйти из дома? Разве вы не понимаете его положения в настоящий момент? Ведь это мы, только мы одни знаем, что разоблачения Соврези не найдутся никогда, а ведь он этого не знает. Быть может, он воображает, что рукопись эта уже найдена, что против него возникли подозрения, начались поиски и полиция на ногах…

Лекок самодовольно улыбнулся.

— Ровно через час, — сказал он, — граф Треморель уже будет на пути в Сен-Жермен.

Он взялся за перо и, не положив сигары, быстро набросал следующие строки:

— Ну-с, — воскликнул Лекок, протягивая письмо отцу Планта, — теперь понимаете?

Старик судья быстро прочитал письмо и вскрикнул от радости так, что обернулись официанты.

— Да, да, — отвечал он. — Теперь понимаю. Он получит это письмо, и все его страхи перейдут в ужас. Он подумает, что между билетами, отданными им в уплату за мебель, были действительно фальшивые и жалоба на это в суд повлечет за собой судебное следствие, а ему придется доказывать, что он действительно Вильсон, тогда все потеряно.

— Значит, вы теперь верите в то, что он выйдет из дома?

— Я в этом убежден, иначе он будет просто сумасшедшим.

В это время дверь в ресторан приотворилась, в нее просунулась чья-то голова и тотчас же скрылась.

— Это мой агент, — сказал Лекок, уплачивая по счету. — Выйдемте, он, вероятно, ожидает нас в прихожей.

В сенях действительно ждал их молодой человек в костюме мебельного мастера. Конечно, отец Планта не мог догадаться, что это был Пало. Но Лекок, у которого глаз был наметан, сразу узнал его и остался им очень недоволен.

— Плохо, — проворчал он, когда мебельный мастер поклонился. — Ты думаешь, для того чтобы тебя не узнали, достаточно только изменить цвет своей бороды? Посмотрись-ка вот в это зеркало и скажи мне, изменилось ли действительно твое выражение лица? Не те же ли это самые улыбка, взгляд? Кроме того, слишком ухарски загнута фуражка, а это не натурально, и ты принужденно держишь руку в кармане. Надеюсь, что в другой раз ты исправишься, хотя, впрочем, и нынче вечером швейцар тебя все равно не узнает, а это все, что требуется.

— Что же я должен теперь делать?

— Вот тебе инструкции, — ответил Пало Лекок, — только смотри в оба. Прежде всего ты наймешь карету, да смотри, чтобы лошади были получше. Затем отправляйся сразу в кабачок и, захватив там одного из наших людей, езжай с ним прямо к дому Вильсона. Позвони, войди в дверь и передай вот это письмо, сказав, что оно очень спешное и важное. Исполнив это, сядь в сторонке, а твой агент пусть спрячется где-нибудь в засаде недалеко. Если Вильсон выйдет на улицу — а он выйдет непременно, иначе я буду не я, — то пусть со всех ног бежит меня предупредить. Ты же сам отправляйся вслед за Вильсоном и не теряй его из виду. Конечно, он возьмет карету, тогда ты скачи вслед за ним в своей, но непременно поместись на козлы рядом с кучером. И смотри не дай маху, потому что этот негодяй способен незаметно улизнуть, а ты будешь скакать за пустой каретой!..

— Ну это посмотрим!.. Теперь я предупрежден!..

— Когда я говорю, ты должен молчать. По всей вероятности, он поедет к мебельщику на улицу Святых Отцов, но я могу и ошибаться. Он, возможно, сразу же махнет на какой-нибудь вокзал и уедет с первым отходящим поездом. В последнем случае ты сядешь в один с ним вагон и поедешь туда же, куда он. При первой возможности дашь мне телеграмму. Вот тебе пятисотфранковый билет, то есть больше, чем нужно для поездки вокруг света. Все ли ты хорошо понял?

— Виноват… — сказал Пало. — А если Вильсон чинно и благородно вернется к себе домой, что я должен делать тогда?

— Это уж предоставь мне самому. Если вернется он, то вернись и ты, и в тот самый момент, как его карета остановится у крыльца, два раза свистни, ты знаешь как. Затем подожди меня на улице и удержи за собой карету.

— Понял! — воскликнул Пало и пустился бежать.

Оставшись одни, отец Планта и Лекок долго ходили взад и вперед по передней. Они были серьезны и молчаливы, точно в их игре наступил самый серьезный момент.

Вдруг Лекок вздрогнул. В глубине передней показался его агент. От нетерпения он сам побежал ему навстречу.

— Ну? — спросил его Лекок.

— Сударь, — отвечал агент, — дичь вспорхнула, и Пало охотится за ней.

— Пешком или на колесах?

— На колесах.

— Отлично. Возвратись к остальным и скажи им, чтобы были готовы.

Все шло так, как того и ожидал Лекок. С торжествующим видом он поглядел на мирового судью и был поражен произошедшей в нем переменой.

— Вы, кажется, нездоровы? — спросил он его с беспокойством.

— Нет, — отвечал отец Планта, — но мне уже пятьдесят пять лет, господин Лекок, а в этом возрасте душевные волнения убивают. Посмотрите: моим заветным мечтам суждено осуществиться, а я дрожу, чувствуя, что ошибка в этом деле будет для меня концом. Я боюсь, да, я испытываю страх… Ах, зачем я согласился за вами следовать!..

— Ваше присутствие необходимо для меня. Без вас, без вашей помощи я не могу сделать ничего.

— На что я способен?

— Спасти мадемуазель Лоранс.

При одном только этом имени энергия возвратилась к отцу Планта.

— Если бы это удалось!.. — воскликнул он.

И он с решительным видом направился было к выходу, но Лекок его удержал.

— Рано, рано еще, — сказал он. — Успех в нашем деле зависит от точности каждого нашего движения. Малейшая ошибка — и все наши комбинации рухнут, а я вынужден буду арестовать графа и передать его суду. Нам необходим разговор с мадемуазель Ларанс в течение десяти минут, не больше и не меньше, и важно, чтобы этот наш разговор был прерван возвращением Тремореля. Проверим же наши вычисления: тридцать минут необходимы этому негодяю, чтобы доехать до улицы Святых Отцов, где он не встретит ровно никого; столько же — на возвращение обратно; накинем еще пятнадцать минут лишних. Значит, всего час с четвертью. Следовательно, придется подождать целых сорок минут.

Отец Планта не отвечал, но Лекок понял, что невозможно так долго оставаться на ногах после стольких треволнений и такому усталому, голодному чуть ли не со вчерашнего дня. Поэтому он повел Планта в соседнее кафе и принудил съесть бисквит и выпить стакан вина. А затем, видя, что невозможно вести разговор с таким несчастным человеком, как отец Планта, он взял вечернюю газету и погрузился в известия из Германии.

Пробило девять часов. Лекок положил газету на стол.

— Пора, — сказал он.

Отец Планта последовал за ним уверенной походкой, и скоро в сопровождении людей Жоба они остановились перед квартирой Вильсона.

— Вы все, — обратился к своим агентам Лекок, — ждите, когда я вас позову. Я оставлю дверь полуотворенной.

После первого звонка дверь отворилась, сыщик и отец Планта вошли в переднюю.

— Господин Вильсон? — спросил Лекок.

— Его нет дома, — отвечал швейцар.

— В таком случае мадам?

— Ее тоже нет дома.

— Вот как! Но так как мне необходимо говорить с мадам Вильсон, то я войду.

Швейцар вздумал было оказать сопротивление, но Лекок позвал своих людей, и тогда слуга понял, с кем имеет дело, сразу образумился и замолчал.

Сыщик расставил во дворе шестеро человек так, чтобы их легко можно было кликнуть из окон первого этажа, а других агентов — по тротуару на противоположной стороне, приказав им внимательно смотреть на дом. Приняв эти меры, он возвратился к швейцару.

— Ну, храбрец, — обратился он к нему, — внимание! Как только возвратится твой хозяин, боже тебя сохрани сказать ему, что весь дом оцеплен кругом и что мы уж наверху. Малейшее твое слово погубит тебя…

Швейцар дрожал.

— Я буду слеп и нем… — отвечал он.

— Сколько слуг в отеле?

— Трое, но все ушли.

Сыщик взял отца Планта за руку и крепко пожал ее.

— Вы видите, — сказал он, — все идет как по маслу. Идемте же, и ради мадемуазель Лоранс побольше мужества!