В Средневековье люди не знали, что такое общественная история. Когда художники изображали сцены из Библии или древнеримской эпохи на витражах, скульптурах или в иллюминированных рукописях, на них были люди в средневековой одежде, живущие в средневековых домах и плавающие на средневековых кораблях. Однако давайте представим, что какой-нибудь невероятно информированный и обладающий живым воображением монах перечитывает все исторические источники, доступные ему в монастыре, в 1300 г. Он, несомненно, сделает вывод, что в последние три века человечеству невероятно везло – или, если выражаться религиозным языком того времени, Бог был добр к христианскому миру. С экономической точки зрения Западная Европа становилась все сильнее и сильнее. Население невероятно выросло. Города, жители которых когда-то пребывали в постоянном страхе нападения, теперь хорошо защищены, да и сельской местности больше никто не угрожает. Этот монах решит, и его мнение будет недалеко от истины, что церковь стала главным архитектором и пособником этих изменений. Церковь играла роль миротворца, расширяя границы христианского мира и стараясь успокоить воюющие стороны внутри него, сосредоточивая христианскую воинственность на определенных целях на периферии и за пределами христианского мира. Она научила многих людей читать и писать. Она разработала моральный кодекс, которому должны были следовать все христиане, и суды накладывали наказания за нарушения этих нравственных законов. Наш воображаемый монах был бы уверен, что Бог заботится о благополучии всего христианского мира всеми возможными способами. А вот если бы он жил сто лет спустя, уверенности у него было бы куда меньше.
К 1300 г. ситуация начала меняться. Несколько неурожаев подряд в последнее десятилетие XIII в. привели к острому дефициту пищи на севере Франции и в Нидерландах. В 1309 г. из-за сильнейших дождей начался голод по всей Европе. А потом все стало еще хуже. В прошлом, конечно, голод тоже случался, но население быстро восстанавливалось благодаря высокой урожайности зерновых. Однако теперь урожайность тоже ухудшилась. Из-за десятилетий интенсивного возделывания почвы в ней осталось так мало азота, что уже не получалось восстановить плодородность, просто оставляя поле под паром. Урожайность пшеницы, которая в 1200 г. составляла до 6:1 (шесть собранных зерен на одно посаженное), к 1300 г. упала до 2:1; урожайность ячменя и ржи упала с 4:1 до 2:1[38]Robert S. Gottfried, The Black Death (1983), p. 25.. Когда плодородность почвы такая низкая, население не может быстро восстанавливаться. Предположим, что у крестьянина есть 25 акров (чуть больше 10 гектаров) земли – это довольно много для арендатора поместной земли в Англии начала XIV в. Теперь предположим, что у него есть достаточные запасы зерна от предыдущего хорошего урожая, чтобы посадить 50 бушелей (примерно 1350 кг) с урожайностью 5:1, то есть со своих 25 акров он получит 250 бушелей. В конце года, если предположить, что он был уверен, что и в следующем году его ждет урожайность 5:1, он мог отложить 50 бушелей на посадку, столько же на корм тягловым животным и 75 бушелей для себя и семьи, и у него оставалось еще 75 бушелей, которые он мог продать на рынке[39]Адаптировано из примера, приведенного в Geoffrey Parker, The Global Crisis: War, Climate Change and Catastrophe in the Seventeenth Century (2013), pp. 19–20.. Однако если в следующем году урожайность составит, допустим, всего 3:1, он соберет всего 150 бушелей. На рынке ему продавать будет нечего. После того как он накормит себя, семью и животных, у него останется всего 25 бушелей на посадку – половина необходимого объема. Если на третий год урожайность даже снова составит 5:1, то он сможет накормить себя и животных, но после этого у него вообще не останется зерна на посадку.
В реальности условия были еще тяжелее, чем в приведенном примере. У большинства крестьян было меньше 25 акров земли, урожайность упала до еще меньших цифр, чем 3:1, а погода наносила куда больший ущерб, чем один не очень хороший урожай за три года. Когда случался неурожай из-за ранних или поздних заморозков – а средняя температура в это время начала снижаться, что привело к ужасным последствиям для регионов, расположенных высоко над уровнем моря, – люди тысячами умирали от голода. А когда неурожаи случались несколько лет подряд, это было настоящей катастрофой. Таким образом, население Европы начало сокращаться еще до ужасного голода 1315–1319 гг. По некоторым оценкам, от этих природных катастроф погибло 10 процентов населения: более 10 миллионов человек в христианском мире умерли либо от голода, либо от болезней, связанных с недостатком питательных веществ[40]Эта цифра основана на моих пересмотренных данных численности населения Европы в 1300 г. (см. Приложение).. Так закончились три века практически непрерывной демографической и коммерческой экспансии.
Но по сравнению с тем, что случилось после, это было только легкой разминкой.
«Черная смерть»
Объяснить, насколько убийственным событием была «Черная смерть», очень трудно. Когда я читал лекции о средневековой Англии и подчеркивал, насколько катастрофическими стали 1348–1349 гг., всегда находился какой-нибудь слушатель, который настаивал, что это просто не могло быть так же ужасно, как Первая мировая война или бомбардировки Лондона во времена Второй мировой. Я объяснял, что смертность в Великобритании в Первую мировую войну составила 1,55 процента населения за четыре года, или, в среднем, 0,4 процента в год. «Черная смерть» убила около 45 процентов населения Англии за семь месяцев, волной пронесшись по всей стране, т. е. годовая смертность составила 77 процентов[41]В Ole J. Benedictow, The Black Death, 1346–1353: The Complete History (2004) приводится цифра смертности в Англии в 1348–1351 гг. в 62,5%. Цифру в 45% см. в Приложении.. Таким образом, смертность в 1348–1349 гг. была в 200 раз выше, чем в Первую мировую войну. Или, если уж сравнивать с бомбардировками во Вторую мировую, то выходит как-то так: чтобы повторить такой же уровень смертности, как во время чумы, пришлось бы сбросить на Японию не две атомные бомбы (которые убили примерно по 70 000 человек), а 450. Две атомные бомбы каждый день , на разные города, в течение семи месяцев. Если бы подобное произошло, никто бы не сомневался, что это худшая катастрофа в истории человечества. Но чума произошла настолько давно, а мы настолько далеки от культуры ее жертв, что просто не можем оценить масштабы смертности. Нам куда легче понять боль родителей, потерявших любимых сыновей в Первую мировую войну, чем судьбу целых деревень и городков, сгинувших в XIV в.
«Черная смерть» стала первой волной второй пандемии энзоотического заболевания, которое часто называют бубонной чумой из-за черных бубонов, которые вырастают в паху и подмышках жертв. Патогеном для этой болезни является бацилла Yersinia pestis , которую переносят блохи, обычно живущие на грызунах, но она может передаваться и через человеческих блох. В определенных обстоятельствах она передается и воздушно-капельным путем. Сейчас считается, что если во время развития болезни начинается пневмония, то бациллы с выдыхаемым воздухом могут передаваться непосредственно от человека к человеку. Это уже не бубонная чума, а намного более опасная легочная болезнь.
Первая подобная пандемия случилась за 800 лет до того, начавшись в 541 г. Эта предшественница «Черной смерти» сохраняла свою убойную силу в течение всего VI в., но постепенно ослабевала и наконец полностью исчезла в 760-х гг. К 1347 г. чумой в Европе никто не болел уже лет 600. Соответственно, никто не был готов к ее повторному появлению, впервые отмеченному в Китае в 1331 г. С купцами она по Великому шелковому пути добралась в 1347 г. до Крыма, где ее жертвы пересели на генуэзские корабли, направлявшиеся в Константинополь. Оттуда чума распространилась по Сицилии, Греции, Египту и Северной Африке, Сирии и Святой земле. К концу 1347 г. она уже появилась в торговом сердце христианского мира – городах Венеции, Пизе и Генуе, – причем в своей самой опасной легочной форме. В пораженных городах быстро росли горы трупов: смертность в районе 40 процентов была нормой.
Новости о чуме распространялись даже быстрее, чем сама инфекция. Заранее предупрежденные города закрывали ворота от любых путешественников, но вот сдержать такое маленькое существо, как блоха, практически невозможно – а ворота все равно приходилось периодически открывать, чтобы впустить транспорт с едой и другими припасами. Чума не щадила никого: умирали и богатые, и бедные, и женщины, и дети, и христиане, и мусульмане. В Тунисе Ибн Хальдун писал, что «голос бытия словно призвал к забвению… и мир ответил на этот зов». Аньоло ди Тура описал, что ему довелось пережить в Сиене:
Смерть пришла в мае. Она была жестокой и ужасной, и я не знаю, с чего начать описывать ее безжалостность… Отцы бросали детей, жены – мужей, брат – другого брата, ибо эта болезнь, казалось, поражала через дыхание и зрение… Члены семей относили мертвых ко рву, без священников, без церковных обрядов… А я… похоронил пятерых моих детей своими руками… Умерло столько народу, что все считали, что настал конец света.
Флоренция пострадала едва ли не сильнее всех в Европе: там умерло 60 процентов населения. Один свидетель, живший тогда в городе, писал:
Горожане не занимались ничем, кроме переноски мертвых тел для захоронения; многие умерли, не исповедавшись и не причастившись; многие умерли в одиночестве, многие от голода… Во всех церквях вырыли глубокие ямы до самых грунтовых вод, и бедняков, которые умирали ночью, быстро собирали и бросали кучами в эти ямы. Утром, когда в яме находили много тел, брали немного земли и набрасывали на них сверху; а позже на них бросали другие тела, а на них другую землю – подобно лазанье, которую готовят из слоев пасты и сыра[42]Benedictow, Black Death , p. 283, цитата из Marchionne di Coppo Stefani, trans. in J. Henderson, «The Black Death in Florence: Medical and Communal Responses», in Death in Towns (1992), p. 145..
Поэт Джованни Боккаччо был поражен обращением с покойными. Он отмечал, что «большинство соседей, движимых страхом заразиться от гниющих тел не меньше, чем милосердием к усопшим, выносили трупы из домов на руках и выкладывали их перед дверями, где их мог заметить любой стражник, совершавший обход»[43]Benedictow, Black Death , p. 291 (смертность во Флоренции); Gottfried, Black Death (1983), p. 47 (Боккаччо).. Флорентийский писатель Джованни Виллани и сам умер от чумы. Последние слова его хроники: «И чума продлилась до…» Болезнь зажала ему рот черной рукой до того, как он успел дописать дату.
В январе 1348 г. чума добралась до французского порта Марселя. Оттуда она распространилась на север по Франции и на запад в Испанию, нисколько не теряя в пути смертоносности. В Перпиньяне умерли 80 из 125 нотариусов, 16 из 18 цирюльников и 8 из 9 врачей[44]Gottfried, Black Death , p. 49.. Процветающий ростовщический бизнес в городе полностью погиб. Во французском Авиньоне, где находилась папская резиденция с тех пор, как в 1309 г. туда переехал Климент V, умерла треть кардиналов. В Лангедоке и Провансе умерла половина населения. А болезнь шла все дальше, распространяясь во всех направлениях. В Живри в Бургундии, где приходские архивы велись еще с 1334 г., количество похорон увеличилось с 23 в год до 626 всего за четыре месяца – что говорит о смертности в районе 50 процентов. В Англии в каждом приходе умерло более чем 40 процентов священников; в Эксетерской епархии погибло более половины священнослужителей[45]Benedictow, Black Death , p. 356.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления