Онлайн чтение книги Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)
Глава девятнадцатая

Дьяков оказался в темной прихожей, пахнувшей разнообразными и противоречивыми запахами. Ощупью отыскал узкую крутую лестницу, которая вела в квартиру директора канцелярии.

В ответ на звук колокольчика послышались быстрые шаги. Слуга-мальчишка открыл дверь. В конце коридора служанка, увидев посторонних у дверей гостиной, поспешно затолкала двух галдящих ребят в соседнюю комнату. Слуга (его звали Ванька) поспешил настежь открыть гостям дверь. В парадной комнате, освещенной двумя лампами, за чайным столом сидели хозяева и их гости.

При входе незнакомых оживленный разговор тут же смолк. Хозяин, видимо, не узнал гостя, так как медля и со смущением поднялся, и Дьяков сделал шаг ему навстречу.

— Не узнаете старого знакомого Дьякова, — сказал он, представляясь, и протянул Карцову руку.

— Извините, Илья Гаврилович. Забывчив стал на лица, — отвечал хозяин. — Не могу поверить в честь, которую вы мне оказали посещением моего скромного жилища.

Взгляд, которым он при этих словах оглядел гостиную, говорил о том, что на самом деле он не считает свое жилище таким уж скромным.

— Дарья, ты что, не узнаешь Илью Гавриловича? Уж почти два года как мы не виделись, но старых друзей не забывают, — сказал он, очевидно, гордясь перед гостями тем, что такого вот господина он называет своим другом.

Дьяков подошел к хозяйке, которая вместе с гостями продолжала стоять, и поздоровался с ней, как хороший знакомый, попросив прощение за неожиданное вторжение.

Карцов представил ему двух присутствующих гостей, один из которых был командиром кавалерийского полка в составе ярославского гарнизона, а другой — шеф жандармов, старый майор, не ожидавший более повышения по службе.

Дарья Алексеевна подозвала молодую восемнадцатилетнюю девушку, которая незаметно сидела за самоваром, и сказала одновременно высокомерно и с напускной скромностью:

— Позвольте, Илья Гаврилович, представить вам Анну Павловну, бедную кузину моего мужа, которую из милости я взяла в дом… — и тут же приказала ей: — а сейчас иди на место и предложи Илье Гавриловичу большую чашку чая.

Бедная девушка, сильно покрасневшая при этом представлении, была счастлива снова скрыться за самоваром.

В этот момент хозяйка заметила Чебышева, который в смущении стоял у дверей.

— Семен Степанович, что же вы так поздно сегодня? — сказала она чиновнику, полусердясь, полушутя, в то время как Дьяков сел за чайный стол, — у меня к вам куча дел. Я надеялась, что вы детей к моей тетке отведете, так как все слуги заняты, а сейчас они шумят в соседней комнате, и комиссионные не готовы…

— Извините, Дарья Алексеевна, но в этом опоздании не виноват. Высокая служба задержала меня необычно долго в присутствии и…

— Ладно, Семен Степанович, можете не оправдываться. Я всегда заранее прощаю… а сейчас сделайте мне удовольствие — сходите к буфету, вот вам ключ, и достаньте еще сахару, я вижу, что его не хватает. Но пусть его Ванька принесет. Это будет приличнее.

Чебышев поспешно последовал приказу, радуясь, что его извинили за опоздание.

Через несколько минут в гостиной появился Ванька с сахаром в руке. Внешность этого пятнадцатилетнего мальчика не отвечала требованиям приличия и элегантности, которые хозяева, казалось, хотели ему придать. Он выглядел худым и голодным. Бросались в глаза обтянутые скулы его доброго и глупого калмыцкого лица. Для сегодняшнего праздника он, видимо в порядке исключения, причесал волосы набок. Они блестели, смазанные жиром. Его ливрея, видимо, была сшита давно, и он из нее вырос. Брюки едва доходили до щиколоток, рукава были коротки, сюртук едва застегнут, а галстука вообще не было. Возможно, Ванька считал его излишеством. На месте галстука был воротник рубахи весьма неопределенного цвета.

Появление этого создания было в высшей степени гротескным, и хотя Дьяков ко всему был привычен, при виде Ваньки не мог удержаться от удивления. Но будучи вежлив и предупредителен, скрыл удивление и только слегка усмехнулся.

— У вас сейчас еще и мужская прислуга, Дарья Алексеевна, — обратился он к хозяйке, которая, пересев, сидела рядом с ним.

— Это небольшая роскошь совершенно необходима, — отвечала она, довольная тем, какое Ванька произвел впечатление, и таким тоном, как будто всю свою жизнь не обходилась без мужской прислуги. — Не хотите ли к чаю еще сахару? — И не ожидая ответа, крикнула: — Ванька, Ванька! Быстро принеси сахар для Ильи Гавриловича.

— Я рад видеть, — сказал Дьяков, обращаясь к хозяйке, — что со времени моего последнего посещения вы и обстановку обновили…

Он оглядел мебель и стены гостиной, которая была обставлена с претензией, но без вкуса.

— И вы стали так элегантны, Дарья Алексеевна. Впрочем, такая красивая дама, как вы, и без этого обратит на себя внимание, — добавил он галантно.

Госпожа Карцова действительно считалась в Ярославле первой красавицей, за исключением жены губернатора, с которой никто здесь не мог сравниться.

Красотой и тонкостью черт Дарья Алексеевна, конечно, не слишком отличалась. Она была настоящей русской красавицей из средних слоев общества. Немного за тридцать, довольно высокая, с пышными формами и стройной фигурой, с прекрасного цвета кожей, краснощекая, с чувственными губами, охотно смеявшимися, демонстрировавшими прекрасные зубы, с глазами, выражавшими живость характера и самоуверенность, — такой жена директора представилась Дьякову, смотревшему на нее с удовольствием.

— Вы, как всегда, любезны, Илья Гаврилович, — отвечала она, скромно смеясь, будучи приятно тронута комплиментом. — Слава Богу, все у нас благополучно, с тех пор как наконец признали заслуги моего мужа и он получил заслуженное повышение.

— Этим вы обязаны вашему новому губернатору, который показал хорошее знание людей, — добавил к этому Дьяков.

— Вы правильно угадали, — чистосердечно сказала госпожа Карцова. — Нашему нынешнему счастью мы обязаны только Борису Ивановичу Беклешову.

При имени всемогущего самодержца Ярославля гости, тихо беседовавшие друг с другом, замолчали. Они сочли непочтительным говорить о своих обычных делах, когда речь шла о губернаторе.

— Его превосходительство — превосходный человек, вся моя семья его любит и уважает, — вмешался в разговор Карцов. — Не так ли, Дарья?

— Что за глупый вопрос, Федор? Само собой разумеется, что мы все его любим и уважаем.

Чебышев, сидевший в углу за другим столом и незаметно поглощавший свой пирог с чаем, снова смешно заморгал глазами. Но как только его повелительница взглянула на него, тотчас придал своему лицу обычное выражение покорности.

— Вы еще не знакомы с нашим высоким шефом, Илья Гаврилович? — спросил жандармский майор.

— Я познакомился с ним два года назад, когда он только что занял здешний пост. С тех пор с ним не встречался.

— Пожалуй, вы не знаете его дам? — спросил полковник. — Два прелестных создания, которые могут вскружить голову любому мужчине. На этот раз ни в коем случае не возвращайтесь домой, не повидав их и не полюбовавшись… — и вспомнив о красавицах, он с удовольствием погладил свои пышные усы.

— Ну, уж настолько они не опасны, расхваленные вами красавицы, — живо откликнулась госпожа Карцова, — я убеждена, что Илья Гаврилович не потеряет ни голову, ни сердце. Конечно, Вера Петровна, супруга Бориса Ивановича, красивая женщина. Но она грустна, невыразительна и холодна как лед. А что находят в этой насмешливой маленькой Любочке, как ее все тут называют, я до сих пор не понимаю.

— Извините, но я не разделяю вашего мнения, — сказал полковник, — Вера Петровна — в высшей степени интересная особа, несмотря на холодное выражение лица. Но что причиной тому, спросил бы я со всей почтительностью? Поговаривают о всяких супружеских ссорах, а это не самая приятная обстановка для семьи.

— Эти разговоры — только злоязычная болтовня в этом маленьком захолустье, — ответила возбужденно Дарья Алексеевна. — Борис Иванович — лучший и добрейший человек в мире, и его жена должна быть счастлива, имея такого мужа…

— Но, милостивая государыня, — перебил ее Дьяков, — мне кажется, вы необъективны в этом споре. Причинила ли вам Вера Петровна какой-нибудь вред, что вы судите о ней без снисхождения? Или вы защищаете губернатора из чувства безграничной благодарности за его благодеяния? — спросил он с иронией.

Но на этот вопрос никто не осмелился ответить, и Дарья почувствовала, что в своем рвении зашла слишком далеко. Полковник и майор украдкой обменялись взглядами.

— Госпожа Беклешова, конечно, с некоторого времени не очень любезна с Дарьей, — вступил в разговор Карцов, стараясь прервать неудобное молчание, — в то время как его превосходительство беспрестанно осыпал нас милостями. Я лично не имею ничего против госпожи губернаторши, но Любовь Степановна мне приятнее Веры Петровны.

— Я полностью разделяю ваше мнение, — сказал майор. — Она в высшей степени пикантная девушка.

— И как утверждают, — добавил полковник, бросив со стороны лукавый взгляд на госпожу Карпову, — губернатор того же мнения, что и Федор Васильевич.

— Кажется, высокопоставленное лицо имеет разносторонние вкусы, — заметил Дьяков. — Что вы думаете об этих упреках вашему другу и благодетелю, Дарья Алексеевна?

При упоминании имени Любочки Дарья Алексеевна сильно покраснела, и ей, очевидно, был неприятен тот оборот, который принял разговор. А Дьякову это было как раз интересно.

— Я нашла, что эта девушка очень насмешлива и мне в высшей степени несимпатична.

— Вы к мужскому полу более снисходительны, чем к женскому, — сказал Дьяков, — за что мы, впрочем, должны быть вам благодарны. Но не скажете ли мне, Дарья Алексеевна, кто такая эта бедная Любочка, которая имеет несчастье вызвать ваше неудовольствие?

— Точно никто не знает, — отвечала госпожа Карцева пренебрежительным тоном. — Говорят, будто она бедная родственница, которую Борис Иванович из милости взял в свой дом, чтобы спасти от голодной смерти. Точно так же, как мы поступили с Анной Павловной.

— Это было бы прекрасной чертой характера и говорило бы в пользу Бориса Ивановича, которого вы хвалите за его доброту, — сказал Дьяков. — Но так как я в городе чужой, не соблаговолите ли ответить еще на один вопрос. Не подозреваете ли вы, что Беклешов влюблен в свою юную подзащитную?

При этом прямо поставленном вопросе в глазах прекрасной дамы загорелось пламя. И она ответила, с трудом сдерживая себя:

— Я принципиально не верю толкам, которые может изобрести только злая клевета людей. Впрочем, я доверяю хорошему вкусу его превосходительства и не допускаю, чтобы он мог ухаживать за такой девушкой.

Она умолкла, вызывающе посмотрев на присутствующих.

Теперь Дьяков знал довольно. Но хозяина очень занимала тема разговора. Быстро в него включившись, он сказал:

— Илья Гаврилович сможет сам составить мнение о красоте дам, если завтра почтит своим присутствием вечер у губернатора.

— Буду очень рад. А что, нам предстоит танцевать?

— О, нет! Как вы могли подумать? Сейчас пост, и вдруг танцы! — сказала Дарья Алексеевна со священным ужасом. — Мы все же в Ярославле не язычники! Будет любительский театр с благотворительными целями.

— Это намного интереснее танцев, — сказал Дьяков. — Будем ли мы иметь счастье восхищаться вами на театральных подмостках?

— Я, конечно, должна выступить в небольшой французской пьесе, — слово «французской» она произнесла с особым ударением, — но сомневаюсь, что смогу…

— Почему, мое дитя? — спросил Карцов с тревогой в голосе.

— Я за вечер так утомилась, что, боюсь, завтра разыграется моя мигрень.

— Этого нельзя допустить, Дарья. Ты же знаешь, что во всем Ярославле не найдется дамы, которой можно поручить твою роль на французском языке. Здесь так мало образованных.

— Я боюсь, что у вас засиделся, дорогая хозяйка, тем более что вы не совсем хорошо себя чувствуете, — сказал Дьяков. — Наша дискуссия вас, конечно, утомила… Я поспешу откланяться и желаю вам спокойно отдохнуть, чтобы завтра вы восхитили нас своим французским.

Он поднялся, сердечно пожал хозяевам руки и поклонился двум другим господам. У дверей он остановился и сказал:

— Семен Степанович, не проводите ли меня?

Чиновник не знал, что делать. Оставаться ли дальше из уважения к начальнику и, в особенности, к его супруге или принять любезное приглашение богатого помещика. Будучи в затруднительном положении, он вопросительно взглянул на хозяйку. Та коротким кивком и милостивой усмешкой дала ему разрешение удалиться. Подобострастно кланяясь, он побрел к двери. В коридоре ждал Ванька с капающей сальной свечкой в руке, чтобы проводить гостей по темной лестнице вниз до входных дверей.

Пройдя со своим спутником минуту молча, Дьяков обратился к нему:

— А у вас тут и впрямь весело. Губернатор прямо-таки оживил Ярославль.

— Вы это уже заметили, Илья Гаврилович? Женщины все же неосторожны и не могут хранить секрет, если их ревность обуяла.

И он робко вздохнул.

— Не бойтесь, мой дорогой Чебышев, я молчалив как могила и никому не проболтаюсь. Но вот и моя дверь… Будьте здоровы… Завтра увидимся снова у вас в присутствии, так как кое-какие дела исполнить надо.